У каждого должна быть она

Роман Казимирский

В тебе нет чувств, ты не знаешь о том, что такое любовь. Но значит ли это, что ты – чудовище? Или ты просто несчастный человек, свернувший не туда? Главный герой романа «У каждого должна быть она» пытается выяснить это опытным путем, загнав себя в ловушку и пытаясь найти из нее выход, которого, возможно, нет.

Роман

Я сижу за столом в обществе двух мертвецов и не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. Самый настоящий сюр, ничего не скажешь. Пытаюсь посылать мысленные сигналы своим мышцам, но они не отвечают. Еще раз — нет, никакой реакции. Может быть, стоит уже сдаться? В конце концов, чем я рискую? Если это то, о чем я думаю, то в ближайшие время вся моя жизнь будет сосредоточена в внутри меня, точнее, внутри черепной коробки. Бояться глупо. Да и поздно, чего уж там. Что я испытываю по этому поводу? Глубокое удовлетворение, как ни странно. Женщина, упавшая лицом на стол, похоже, разбила себе нос — на дереве образовалась небольшая лужица. Она не увеличивается в размерах, значит, все в порядке. Она была красивой, это правда. Испорченной, несчастной, но красивой. Мне интересно, как она выглядит сейчас, но я не могу этого знать. Наверное, не стоило… Хотя, обо всем по порядку.

Она должна быть у каждого человека — любовь всей жизни. И совершенно не важно, кто или что это будет. Для кого-то это женщина, для кого-то — мужчина. Кто-то зациклен на детях. Некоторые любят собак, кошек, лошадей, мангустов. Я знаю одну старуху, которая живет с четырьмя хорьками и при этом вполне счастлива. Кто-то влюблен в свою коллекцию марок. Кто-то — в ежедневные выговоры от шефа. Во время обеденного перерыва он, конечно, отзывается о нем не лучшим образом, но делает он это только для того, чтобы коллеги не узнали о его чувствах. У всех она есть, любовь. Но что делать, если ее нет? Ни погладить ее, ни обнять, засыпая, ни полюбоваться ей. Вообще ничего.

Меня не били в детстве, родители были очень милыми. У нас был большой дом, земля, море нежности и собака. Большой лохматый бобтейл. Я часто пытаюсь вспомнить, когда впервые испытал приступ бесчувствия, но не могу сделать этого. Все происходило постепенно, незаметно. Сначала перестали радовать обычные вещи, но тогда никто не обратил на это внимания. Это ведь нормально, когда ребенку надоедает играть со старыми игрушками. Не радуют новые? Вырос, наверное. Перестал обращать внимание на друзей и родственников? Переходный возраст. Но как долго он может длиться? В конце концов, моя мизантропия стала заметна всем без исключения, и близкие пришли к неутешительному для себя выводу, что дело не в сложном характере или внутреннем конфликте. Просто они решили, что как человек я — говно. Я не стал с ними спорить. Мне было все равно. Хотя, если разобраться, я никогда не был человеконенавистником. Нет-нет, вообще не был. Это сложно объяснить, даже самому себе.

Представьте себе мрачного типа, который вечно чем-то недоволен, будто он прищемил себе яйца ширинкой, но почему-то ленится ее поправить. Это я. Был, во всяком случае. Поэтому нет ничего удивительного в том, что к своим сорока я не обзавелся ни семьей, ни верными друзьями, ни даже хоть сколько-нибудь близкими приятелями. Зато у меня есть группа. Это важно. Да, группа таких же недоразвитых особей, с которыми мы собираемся два раза в неделю — во вторник и пятницу — и делимся своими мыслями по поводу мира вокруг нас и мирка внутри. Я вышел на них совершенно случайно, когда копался в сети на сайтах суицидников. У меня и в мыслях не было кончать жизнь самоубийством, просто стало интересно, чем и зачем живут эти люди. Создав и развив собственную легенду, я совершенно неожиданно для себя обнаружил целое сообщество человеческих особей, которые, не меняя своего статуса инкогнито, периодически собирались для того чтобы почтить умерших товарищей и отговорить живых от преждевременного шага в вечность. Конечно, на встречи могли попасть не все — только проверенные. Так что мне пришлось потратить больше года для того, чтобы меня стали воспринимать как своего. Но это стоило того. Встречи стали для меня чем-то вроде громоотвода. Молодые, пожилые, мужчины, женщины, успешные, неудачники по жизни, трезвенники и законченные наркоманы, умники и неучи — наша теплая компания была прекрасным примером того, что проблемы есть у каждого, и что ни богатство, ни социальный статус, ни наличие или отсутствие семьи не является тем презервативом, который был бы способен защитить своего хозяина от внутренней пустоты. Пару раз мне даже приходило в голову, что я мог бы написать неплохую статью на эту тему, однако до такого, конечно, дело не дошло. Если бы подобное произошло, то группа распалась бы, и все ее члены попали бы под подозрение. На это я пойти не мог.

— Как ты сегодня, Имир?

Ведущий обратился ко мне совершенно неожиданно, и я не сразу очнулся от своих мыслей. Нет, Имир — не мое имя. Всего лишь псевдоним. Или ник — это кому как нравится. Я понимаю, что это ребячество, но что делать? В группе существуют определенные правила, и проще соблюдать их, чем пытаться что-то изменить. Поэтому я в свое время стал Имиром, скандинавским человекоподобным существом, из тела которого был создан весь наш мир. По крайней мере, в это верили древние викинги.

— Как ты сегодня, Имир?

— Хорошо, Ра. На удивление хорошо.

Ра — полный лысеющий мужчина средних лет. В желтой прессе я читал о том, что толстяки меньше подвержены суицидальным наклонностям, чем их костлявые коллеги по жизни. Возможно, это так, я не знаю. Если это так, то наш председатель — исключение. Его пухлые руки покрыты многочисленными шрамами, которые остались после неудачных попыток покончить с собой. По его словам, таких попыток было, по меньшей мере, десять, и каждый раз его спасали. Признаться, мне сложно поверить в такое. Если человек хочет покинуть этот мир, и если он не совершенный идиот, то рано или поздно должен понять, что резать вены нужно там, где его никто не найдет. А если ты делаешь это в собственной ванной, когда снаружи обедают твои родственники, то, скорее всего, просто хочешь привлечь к себе внимание. Так или иначе, но Ра — рекордсмен по неудачным попыткам среди нас. Не считая меня, конечно, но остальным об этом знать не обязательно. К тому же именно ему пришла в голову идея создать клуб самоубийц, которые хотят спастись. Возможно, он и дурак, но мысль светлая. За тот год, что я нахожусь здесь, нас покинули только двое. Молодой человек, известный под ником Мартин Лютер, выстрелил себя в рот из отцовского охотничьего ружья. Не знаю, с кем он себя ассоциировал в тот момент — с Кобейном или Хемингуэем, да это и не важно. Через пару дней его место занял другой, имени которого я не помню. По странному стечению обстоятельств уже через три недели его нашли повешенным. Как только об этом стало известно, было принято решение сократить численность группы с тринадцати до двенадцати. Еще когда проект создавался, Ра показалось забавным обозначить чертову дюжину как количество членов. Это вроде как должно было продемонстрировать пренебрежение, с которым мы все относимся ко всякого рода суевериям. И вот теперь мы сидим, как апостолы, и молча разглядываем друг друга. Ни у кого, кроме председателя, нет никакого желания рассказывать о своих переживаниях. Но у него, конечно, свое мнение на этот счет.

Пчелка Майя — женщина лет сорока пяти с уставшим лицом. Обесцвеченная, со складками на животе. Говорит редко, но это даже хорошо — если она в ударе, то заткнуть ее совершенно невозможно. Травилась таблетками, но организм ни разу не принял ту лошадиную дозу, которую она пыталась в себя запихнуть. Мне кажется, она не очень умная, если не сказать больше.

Железный дровосек — нервный субтильный очкарик с изгрызенными ногтями и неряшливой щетиной. Похож то ли на механика, то ли на разнорабочего. Неизменная клетчатая рубашка, заправленная в джинсы, и кроссовки. У меня с самого начала было ощущение, что его каждый раз перед выходом в дорогу собирает бабушка. Во всяком случае, очень похоже. Кажется, он пытался вешаться, но что-то у него не вышло. Мне он не нравится, но мы здесь собираемся не для того чтобы признаваться друг другу в любви.

Кассандра — вот кто мне, на самом деле, интересен. Не могу сказать, что красавица, но что-то в ней есть. Лет тридцать, крашеная во все цвета радуги. С большим опытом попыток лишить себя жизни. Что именно ей помешало реализовать задуманное, я не знаю — она не говорит. Долгое время я сомневался в том, что она та, за кого выдает себя, однако Ра почему-то верит ей. Говорит, что лично вытаскивал ее из петли. Сама она утверждает, будто у нее нет конфликта с этим миром. Кассандра богата, молода и красива. Выходит, этого не достаточно для счастья.

Иван Иванович Иванов — молчаливый молодой человек с придурковатым выражением лица. Однако это обманчивое впечатление. Среди нас он, пожалуй, обладает самым высоким коэффициентом интеллекта. Если верить его словам, он окончил школу досрочно в тринадцать лет и к своим восемнадцати годам уже успел стать магистром изящных искусств. Никто не может сказать, правда ли это, но все мы уверены в одном: парень очень непрост. Что его не устраивает в этой жизни, тоже непонятно. Возможно, все дело в слишком раннем развитии. Как-то он обмолвился, что отец в детстве любил его слишком сильно, но что именно означают эти слова, не уточнил. Может быть, эта любовь была физической, кто знает? Насилие объяснило бы склонность «три И» к суициду.

Антивирус. Мне кажется, что этот бородатый чувак самый честный и открытый из нас. Имени своего, конечно, он не сообщил, чтобы не вылететь из группы, но все остальное вывалил на меня при первой же встрече. Айтишник (будто я сам не догадался), тридцать пять лет, разведен, с дочерью видится редко, потому что бывшая жена — редкостная стерва. Денег вроде бы хватает, но особой радости они не доставляют. Он много чего перепробовал, чтобы как-то отвлечься от мыслей о самоубийстве, но так и не преуспел в этом. В конечном итоге, намешал в текилу барбитуратов и выпил весь этот коктейль, будучи уверенным в том, что скоро вырубится и больше никогда не проснется. Однако его организм посчитал иначе. После этого было еще несколько попыток, также неудачных. Антивирус был уверен в том, что рано или поздно добился бы своего, если бы не эта группа, в которую его в свое время притащил тот самый Мартин Лютер, которого с нами уже нет. Молодому человеку общение с нами не помогло, а вот его протеже вроде бы успокоился, встретив себе подобных.

Лялечка. Очень странный персонаж, присутствие которого среди нас кажется странным. Лялечка — это бритоголовый быдловатый мужик с бычьей шеей. Я легко могу представить, как он отжимает у какого-нибудь бедолаги его скромный бизнес на вещевом рынке. Зачем такому, как он, пытаться покончить с собой? И, тем не менее, это так. Когда он впервые заговорил в моем присутствии, я чуть со стула не упал — этот мордоворот оказался геем. Возможно, именно это и не давало ему покоя. Действительно, как объяснишь братве, что вдруг открыл в себе любовь к представителям своего пола? Слушая его рассуждения о том, как несправедлив этот мир, я со временем стал испытывать к нему что-то похожее на жалость. Во всяком случае, он был честен. А то, чем он занимался в реальной жизни, меня не касалось.

Гильермо — этот человек раздражал меня с самого начала по той простой причине, что мы с ним были слишком похожи. При других обстоятельствах я бы даже посмеялся над подобным сходством. Возраст, рост, черты лица, даже манера вести себя — у меня создалось впечатление, что он специально копировал меня. И в это можно было бы поверить, если бы не то обстоятельство, что он появился в группе задолго до меня. К счастью, он нередко пропускал собрания, и я каждый раз надеялся, что его очередной прогул будет означать, что он все же сумел найти способ покинуть эту реальность ради чего-то нового. Но он возвращался, к моему разочарованию, при этом улыбаясь мне, как старому знакомому. Похоже, что остальным он нравился гораздо больше меня, так что я даже испытывал что-то похожее на ревность. Глупо.

Старый мудрый эльф был не старым и не мудрым. Под этим ником скрывался мальчишка, которому едва исполнилось восемнадцать. У нас действует правило: в число посвященных могут входить только совершеннолетние — так что он стал последним поступлением. Свежая кровь, как выразился Ра, представляя его нам. Пришлось отобрать у него айфон, потому что этот молокосос то и дело нырял в соцсети, отвлекая собравшихся. Сначала я подумал, что он больше не придет, но, как оказалось, это мнение было ошибочным. Эльф появился на следующей встрече, и вообще в дальнейшем проявил себя как очень дисциплинированный и ответственный человек, чего лично я от него не ожидал.

Моргана. Сложно сказать, почему эта крашеная блондинка решила назваться так. Ей больше подошел бы ник Мэрилин. Или, на худой конец, Болонка. В коротенькой юбке, из под которой то и дело показывалось нижнее белье, ярко накрашенная, с неизменной розовой сумочкой в руках, она постоянно хихикала невпопад, из чего я сделал вывод, что особым умом она не блещет. Ей бы идеально подошла роль любовницы кого-нибудь типа нашего Лялечки, если бы тот, конечно, не любил мальчиков. Капризная, неумная, пустая — разве не так большинство из нас воспринимает таких, как она? Ух, как я был удивлен, когда узнал, что у нашей Морганы два высших образования, да не каких-нибудь, а в области точных наук. Сначала я, конечно, не поверил, но она быстро рассеяла мои сомнения, продемонстрировав свой интеллект в одной из бесед. Что заставляло ее одеваться и вести себя как дура набитая? Понятия не имею. А она никогда не говорила на эту тему. Ее специализацией было отравление газом. Наверное, что-то пошло не так, но она выжила после трех неудачных попыток, и теперь, похоже, раздумывала над тем, как бы еще безболезненно распрощаться со своей жизнью. Во всяком случае, она не скрывала от нас своих намерений, и мы ждали, что со дня на день в нашей тесной компании освободится одно место. Но пока Моргана была с нами, и я пару раз в неделю имел возможность любоваться ее трусиками.

Кристоф. Любитель французской музыки, изысканных блюд и дорогих вин. Всегда одетый с иголочки, чисто выбритый и невероятно скучный. В свои пятьдесят перепробовал все, что могло убить его безболезненно и, по возможности, эстетично. Основная проблема, которая не давала ему смириться с действительностью, заключалась в том, что он так и не смог себя реализовать в этой жизни. В свое время он занимался живописью, писательством, пением, лепкой, но каждый раз, добиваясь каких-то заметных успехов, терял к очередному увлечению интерес. Когда он был подростком, то считался многообещающим поэтом, в двадцать пять — многообещающим композитором, в сорок — многообещающим художником. Трагедия Кристофа заключалась в том, что он так и остался многообещающим, не достигнув при этом ничего. Однако он был приятным в общении человеком, и я втайне надеялся, что он, наконец, найдет свое призвание и откажется от мысли наложить на себя руки.

Вот и вся наша маленькая компания. Сначала я относился к ней несерьезно, как к способу убить время, но со временем втянулся и даже научился получать определенное удовольствие от этих встреч. Не могу назвать это зависимостью, но от осознания того, что у кого-то рядом тоже есть проблемы, мне становится легче. Дошло до того, что мне однажды позвонила Пчелка Майя — и мне пришлось ночью выбираться из кровати и ехать к черту на кулички, чтобы она не наделала глупостей. Не знаю, что ей тогда взбрело в голову, и почему она обратилась именно ко мне, но с тех пор эта женщина испытывала ко мне самые теплые чувства, которые каждый раз демонстрировала. Не могу сказать, что мне это очень нравилось, однако я решил ничего не говорить ей. В конце концов, каждый из нас должен совершать время от времени добрые поступки ради собственной кармы, чем бы она ни была на самом деле.

В моей жизни не так много привязанностей, поэтому я стараюсь верить в то, что все это очень важно для меня. Наверное, в медицине для моего случая есть подходящее название, однако я не хочу выяснять это. В квартире, где я живу, есть все для комфортного существования. И даже больше. В свободное от работы время я занимаюсь спортом. Не ем мяса, не курю, почти не пью. Если прибавить к этому полное отсутствие переживаний, то нет ничего удивительного в том, что я выгляжу гораздо моложе своих лет. Раньше, когда меня спрашивали о моем возрасте, я отвечал совершенно честно, но потом мне надоели все эти круглые глаза и недоверчивые восклицания. Так что я просто улыбаюсь и спрашиваю, сколько мне можно дать, и всегда соглашаюсь с озвученным количеством якобы прожитых мной лет.

— А по тебе не скажешь, что хорошо. Напротив, похоже, что совсем наоборот. Задумал что-то? Расскажи, здесь все свои.

Похоже, Ра сегодня в ударе. Скорее всего, его самого приперло — вот он и старается переносить собственные переживания на окружающих. В этом нет ничего ужасного. Каждый из нас периодически испытывает нечто подобное, кто-то в большей степени, кто-то — в меньшей. Я, конечно, отношусь к последним. Хотя бы потому, что мыслей о самоубийстве у меня пока не возникало. Соответственно, напрашивается вопрос: что я здесь, собственно, делаю? Ответа у меня нет. Возможно, мне так проще общаться. Или, может быть, с помощью группы я стараюсь найти ее — ту самую любовь всей моей жизни. К самой жизни, естественно. До сих пор мне не удалось этого сделать, но еще не вечер. К тому же я всегда могу развернуться и уйти, и никто не станет меня удерживать.

— Да, ты прав, Ра, — я сделал вид, что не особо хочу разговаривать, к тому же, отчасти так и было. — В последнее время сложно все.

— Что именно? — председатель наклонился ко мне, в то время как остальные состроили сочувствующие гримасы — все, кроме Кассандры и Гильермо. Девушка сидела, думая о чем-то своем, а мой двойник смотрел на меня насмешливо.

— Ну, всё… — я постарался войти в роль, чтобы мои слова звучали убедительнее. — Работа надоела, в личной жизни тихо, как в склепе, погода дерьмовая, настроение еще хуже.

— Но это ведь не причина сводить счеты с жизнью, верно? — голос Ра зазвучал проникновенно.

— Нет, конечно. Просто настроение плохое.

— Мы поработаем с этим в конце занятия, как обычно, — кивнул толстяк. — А теперь вернемся к нашим баранам. До меня дошли слухи, что пару дней назад кое-то из нас чуть не попал под машину, его удалось спасти в последний момент. Существует мнение, что это не был несчастный случай. Говорят, этот человек сам полез под колеса. Мне назвать имя?

— Не нужно, — совершенно неожиданно для меня Гильермо поднял руку, привлекая к себе всеобщее внимание. — Это был я. Но там не было суицида. Я на самом деле поскользнулся и чуть не угодил под грузовик. К счастью, рядом оказался полицейский, который меня вытащил в последний момент. Ребята, серьезно, я не специально.

— Если бы это произошло с любым другим человеком, я бы поверил, — Ра с сомнением покачал головой и отвел взглядом всех присутствующих. — Но это случилось с тобой.

— Ну, бывает… — Гильермо попытался состроить дурашливую гримасу, но тут же криво усмехнулся и вздохнул. — Не знаю, что сказать. Не было намерения кончать жизнь самоубийством.

— Может быть, тебя кто-то толкнул? — плаксиво протянул Лялечка.

— Нет, меня никто не толкал, — рассказчик отрицательно покачал головой. — Все произошло как-то само собой. Я стоял на перекрестке, ждал, пока загорится зеленый свет. В какой-то момент я утратил связь с реальностью. Мне показалось, что все это не правильно, и что мне нужно просто идти вперед, несмотря ни на что.

— Ты что-нибудь принимал перед этим? — судя по сдвинутым бровям Ра, он все еще не мог решить, следует ли верить словам Гильермо.

— Что? А… Нет, я уже два месяца чистый. Ни таблеток, ни алкоголя — вообще ничего.

— Жарко было?

— Не понял.

— В тот день. Жарко было? Может быть, просто перегрелся?

— Тоже мимо. Тогда как раз шел дождь.

— Как у тебя с настроением? — я решил, что тоже могу поучаствовать в разговоре, тем более что это ни к чему меня не обязывало.

— А у тебя? — Гильермо, похоже, чувствовал, что я его недолюбливаю, и отвечал мне взаимностью.

— Я только что рассказывал об этом.

— Ну, тогда зачем мне повторять твои слова?

Поняв, что хотел сказать Гильермо, я кивнул и отвернулся в сторону. Мне самому не нравились пустые разговоры, так что дважды ему повторять не пришлось. Все и так было понятно. Однако Ра, похоже, не устроил ответ его подопечного. Поднявшись со своего места, он обвел тяжелым взглядом членов группы и, выдержав многозначительную паузу, заявил:

— Друзья! Братья и сестры! Мы здесь собираемся не для того чтобы продлить жизнь. Наша цель — отсрочить смерть. Поверьте мне, это не одно и то же. Возможно, кому-то из вас кажется, будто мы топчемся на месте, и я не стану вас разубеждать. Мне только хочется напомнить вам о том, что это гораздо лучше движения назад. Вспомните о том, что вас привело сюда. Когда я впервые встретил тебя, Моргана, ты не хотела жить, разве не так? А теперь?

— Что — теперь? — блондинка удивленно подняла брови.

— Не знаю. Но ты все еще с нами, это о чем-то да говорит. А ты, Антивирус — забыл, как явился на собрание однажды нагруженный? Сколько ты тогда в себя влил и всыпал?

— Да, дивный коктейль был, — засмеялся айтишник. — Я помню, Ра, все помню. Но к чему ты все это рассказываешь нам сейчас?

Признаться, у меня возник тот же самый вопрос. К тому же все, что я только что услышал, было для меня лишено всякого смысла. Мы не продлеваем жизнь, мы стараемся отсрочить смерть. Мы не намазываем масло на хлеб — мы трем хлебом масло. Чушь. Тем не менее, сам Ра, похоже, так не считал. Вообще, почему именно он является председателем? Только потому, что стал первым? Ну, допустим. Что мешает кому-то другому из нас — допустим, мне — объявить о том, что со следующего дня начинает действовать новый клуб? Назовем его, к примеру, так: клуб выживших наперекор. Сокращенно — КВН. Смешно. Наперекор чему? Да какая разница? Там, скорее, больше подошло бы слово «вопреки», но тогда аббревиатура была бы не такой забавной. Но нет, никто не станет этого делать. И я не стану. Почему? Все просто. Никто не желает взваливать на себя лишнюю ответственность. Каждый хочет иметь место, куда он мог бы приходить два раза в неделю, и откуда он мог бы возвращаться домой — до следующей встречи. Мы любим быть против всего и всех — это у нас в крови. Но как только дело доходит до реальных усилий, все вдруг понимают, что жутко заняты и не имеют ни минуты свободного времени. Все это вранье. Время есть, желания — нет.

— А рассказываю я это к тому, что вы, друзья мои, все равно умрете. Это обязательно случится — рано или поздно. Возможно, даже без вашего непосредственного участия. Или вам на голову упадет кирпич, который вдруг материализуется в то самое время и в том самом месте. Но существование кирпича как такового не зависит от вашего желания или нежелания — вы на него не можете повлиять. Но стоять у здания, где идет стройка, и ждать, чтобы эта хрень прилетела вам в череп — это перебор… Вот ради чего мы собираемся. Искать смерть глупо. Она сама найдет вас, когда придет ваше время.

Это уже не звучало как треп простачка, возомнившего себя психотерапевтом. Но и откровения в словах Ра я не услышал. Так, миллионы раз озвученная истина, которой наш оратор придал близкую ему форму. Интересно, кем он был в своей реальной жизни, вне группы? Вряд ли большим боссом, в нем не было лоска — скорее, стремление выглядеть внушительно, не более. Возможно даже, что Ра вообще был никем и жил с родителями. Я вполне легко мог себе это представить. Тем не менее, это не имело для меня особого значения. Он играл свою роль на твердую четверку, и мы были благодарны ему за это.

— Итак, — Ра выпрямился, точнее, попытался это сделать, потому что внушительный живот мешал ему принять эту позу, оттягивая плечи вниз, отчего создавалось впечатление, будто он всегда горбится, — у нас сегодня знаменательная дата. Нужно напоминать, какая?

— День рождения у кого-то?

— Международный день суицидника?

— Ханука?

Услышав эти версии, я не удержался и рассмеялся. Нельзя было сказать с уверенностью, действительно ли никто не понимал, о чем шла речь, или просто все притворялись. Каждый месяц мы отмечали очередные тридцать дней новой жизни, если смерть не забирала никого из наших.

— Мы вместе уже погода — ровно столько времени прошло с тех пор, как Колобок повесился, — внушительно заявил Ра.

Ах, вот как его звали. Как я мог забыть? Пытаясь не улыбаться, я обвел взглядом собравшихся и заметил, что им так же, как и мне, тяжело оставаться серьезными. Наконец, Кассандра не выдержала и громко засмеялась. Это словно послужило знаком — и в следующий момент все покатывались от хохота, несмотря на гневные призывы председателя к порядку.

— Как вам не стыдно! — наконец, поняв бесплодность своих попыток, он осуждающе покачал головой.

— Да прекрати! — отмахнулась от него Кассандра. — Ну, смешно же!

— Не вижу ничего забавного, — сухо ответил толстяк.

— Ну, да, конечно, — фыркнула девушка, вытирая слезы.

— Да ладно тебе, Ра, — Гильермо вступился за Кассандру, и я непроизвольно поморщился, потому что сам не додумался до этого. — Сам ведь говорил, что к смерти не стоит относиться рационально. Вот тебе и иррационализм. Не вижу ничего предосудительного.

— Хорошо, — неожиданно согласился председатель. — Я сам виноват, нужно было думать, прежде чем говорить.

Дождавшись, пока все успокоятся, он кивнул и продолжил:

— Итак, сегодня полгода со дня гибели… хм… нашего собрата. Он пробыл среди нас не так долго, чтобы мы смогли спасти его, так что нашей вины здесь нет. Однако этот случай, как ни печально, сослужил нам добрую службу. Мы слишком рано уверились в успехе нашего предприятия, а он показал, что нам предстоит проделать еще огромную работу. Мне приятно, что группа существует до сих пор, и в связи с этим у меня есть предложение. Мне бы хотелось обсудить его с вами.

— Время закончилось уже, разве нет? — Кристоф посмотрел на дорогие часы и недовольно нахмурился, поднимаясь. — У меня расписание, я могу опоздать на занятия. Нельзя перенести этот разговор на следующий раз?

Судя по всему, Ра готов был согласиться, однако остальные запротестовали и заявили, что, возможно, в следующий раз у кого-то другого могут оказаться личные дела. И вообще, если Кристоф хочет — он может отправляться на все четыре стороны, они и без него прекрасно справятся. Мужчина обиженно надулся, но вернулся на место и теперь смотрел на собравшихся исподлобья, не решаясь, правда, последовать их совету.

— Что за предложение? — мне стало интересно, о чем говорил Ра, к тому же я никуда не торопился, так что с готовностью поддержал оратора.

— Любая организация рано или поздно расширяется, — каким-то не слишком уверенным тоном проговорил председатель. — Филиалы, представительства и так далее.

— А у нас организация? — усмехнулся Старый мудрый эльф.

— Почти, — уклончиво отозвался Ра. — Но это не важно.

— А что тогда важно?

— То, что мы, на мой взгляд, уже достигли того состояния, когда каждый из нас способен не только принимать, но и давать.

— О чем это ты? — подобные разговоры напомнили мне технологию МЛМ, и я внутренне напрягся, но оказалось, что Ра подразумевал совсем другое.

— Я подумал о том, что мы могли бы организовать еще несколько подобных групп, каждую из которых возглавил бы один из вас. Конечно, это исключительно добровольно — никто никого ни к чему не обязывает.

— Зачем это? — удивился «три И». — Разве не проще пригласить в группу новых членов?

— Нет, не проще, — председатель, судя по всему, много думал на эту тему, и поэтому ответил быстро и уверенно. — Мы уже выяснили, что двенадцать человек — оптимальное количество для подобных собраний. Приведем больше, и, возможно, все развалится. К тому же в самом числе «12» есть свое очарование. Мы будем продолжать собираться вместе, но теперь уже не только для того чтобы поделиться собственными переживаниями, но и обсудить происходящее в остальных группах. Скорее всего, вы заметили, что к нам уже выстроилась целая очередь из желающих принять участие в проекте. Некоторые, не дождавшись помощи с нашей стороны, успели наложить на себя руки. Конечно, в этом нет нашей вины, однако лично я не хочу больше смотреть на то, как гибнут люди. А вы? Вот ты, Имир, готов?

Вместо ответа я пожал плечами и криво усмехнулся. Это предложение оказалось достаточно неожиданным, и мне нужно было понять, хочу ли я принимать участие в подобном начинании. С одной стороны, это могло стать неплохим подспорьем в борьбе с моей мизантропией. С другой, собственная группа накладывала на меня определенные обязательства, от которых, приняв их однажды, в дальнейшем сложно будет отказаться. Я терпеть не могу скоропалительных решений, и поэтому в какой-то момент не на шутку рассердился на толстяка. Да я и сам хорош — мог бы поддержать Кристофа. Но теперь было уже поздно включать заднюю.

— Я не говорю о том, что каждая группа будет сразу такой же многочисленной, как наша, — не дождавшись от меня ответа, Ра продолжил. — Думаю, можно начать с трех-четырех членов, а потом понемногу увеличивать их количество. Если все пойдет по плану, то уже через полгода нас будет больше сотни. А дальше…

— Какому плану? — Антивирус, до этого не принимавший участия в беседе, подозрительно сощурился. — Ты уже и план разработал?

— Нет, это просто выражение такое, — поспешил уточнить Ра, — не обращай внимания. Я это к тому, что, если все пойдет хорошо, очень скоро мы получим огромную организацию, которая будет оказывать людям реальную помощь. Ну, а вы все, конечно, будете управлять ей и принимать наиболее важные решения.

Ощущение того, что я вдруг оказался внутри какой-то пирамиды, вернулось, и мне с трудом удалось сдержаться от презрительного смешка. К счастью, председатель был слишком увлечен собственной речью, чтобы обращать на меня внимание, и мои гримасы остались незамеченными.

— Представьте себе перспективы, — продолжал вещать пухлый оратор. — Не говоря уже о том, что вы получите двойную дозу позитива, помогая более слабым, так вам еще и представляется прекрасная возможность развить и преумножить полученные здесь навыки. Я сужу по собственному опыту. Поверьте мне, как только вы почувствуете ответственность за чужие жизни, у вас и мысли не появится о том, чтобы лишить себя своей. Подумайте об этом.

Наступило неловкое молчание. Каждый из собравшихся, и я в том числе, пытался представить себя в роли наставника. Наконец, первым заговорил неугомонный Гильермо.

— В принципе, я не имею ничего против такого расклада, — он откинулся на спинку стула и закинул ногу на ногу. — В свое время ты, Ра, помог мне. Наверное, теперь моя очередь. Я согласен.

— И я.

Я поддакнул своему оппоненту слишком поспешно, и тут же мысленно выругался — наше противостояние напрягало меня все больше, и я подумал о том, что, возможно, оно со временем выльется в групповые соревнования. Хотя почему «возможно»? Так и будет, в этом не было никаких сомнений. Впрочем, может быть, сам Гильермо и не предполагал подобное, и весь процесс происходил исключительно у меня в голове. Тем обиднее мне было.

— Вот и прекрасно, — довольно воскликнул Ра. — Двое есть. Что скажут остальные?

В течение следующих нескольких минут председатель получил предварительное согласие от всех членов группы. Единственным, кто сомневался и всем своим видом демонстрировал это, оказался Лялечка. Наконец, устав убеждать его в преимуществах начинания, Ра спросил напрямую, в чем дело.

— Ты посмотри на меня, — вздохнул мужчина в ответ. — Наверное, здесь каждому понятно, что в реальной жизни я не такой, как здесь. Не думаю, что смогу оставаться таким же.

— Боишься сорваться? — понял Ра.

— Да, боюсь. Мне приходится иногда делать очень нехорошие вещи. Конечно, сейчас это происходит намного реже, чем раньше, но все же происходит. Мне кажется, что из меня выйдет не лучший наставник. Простите.

— Лялечка, дорогой, — осторожно начал председатель, — пойми, дело не в том, какой ты человек, или какой у тебя характер. Ты сумел перебороть потребность убить себя, и это главное. Именно этого ждут от тебя остальные — чтобы ты рассказал им о том, как сумел выжить. Взгляни вокруг — все мы разные в той или иной степени. И я уверен в том, что почти ни у кого нет большого опыта публичных выступлений. И это хорошо! Профессиональный оратор здесь не подойдет. Человек, балансирующий на самом краю, сразу заметит фальшь, как бы хорошо она ни была завуалирована. Ты только что честно признался нам в том, почему считаешь себя недостойным, и я верю тебе. Значит, поверят и остальные. Как считаешь?

— Ну, не знаю, — Лялечка задумчиво почесал подбородок. — Наверное, ты прав. Я попробую.

— Вот и прекрасно!

Ра так искренне обрадовался этому, что даже я проникся его настроением и на секунду поверил в то, что смогу принести пользу обществу. Однако мне тут же пришлось одернуть себя. Все, о чем я здесь говорил все это время, было ложью. Мне удалось обмануть Ра и остальных, но смогу ли я стать успешным наставником? Да и нужно ли мне это? Притворяться психически больным — одно, лечить настоящих дуриков — совершенно другое. Как только до меня дошло, во что я только что ввязался, мне стало не по себе. Но отступать было поздно, и я изобразил на лице воодушевление, пообещав себе слинять при первой же удобной возможности.

После того, как все согласились, встреча как-то сама собой свернулась — вероятно, Ра решил, что для одного дня информации вполне достаточно. Вообще, у меня создалось впечатление, что он не совсем тот, за кого себя выдает. К сожалению, я не могу пока сказать ничего конкретного, но мне периодически кажется, что я участвую в каком-то значительном проекте, о целях которого можно только догадываться. Мы не скрываемся, наш форум и страницы в соцсетях общедоступны, но это как будто никого не интересует, что странно. Некая группа людей без регистрации, дипломов о специальном образовании, разрешений и прочей хрени объединяет людей, склонных к суициду, и пытается своими силами вытащить их из петли. Ну, подозрительно ведь, раз нет? А мы существуем, как ни в чем не бывало. Больше того, собираемся еще и расширяться. Если бы я работал в органах, то давно заподозрил бы клуб в сектантстве. Но я не имею никакого отношения к государственным спецслужбам, так что понятия не имею о том, что творится в головах их сотрудников. И черт с ними. Моих личных данных у Ра нет, при этом я постоянно пользуюсь анонимайзерами и ни разу не засветил свой ip. Да, группе известен мой телефон, однако он не зарегистрирован. Поэтому если я вдруг решу оставить все это, никто не сможет меня найти. Правда, пока у меня нет желания рвать отношения с этими людьми. В какой-то мере я к ним даже привязался. Конечно, это чувство сложно назвать любовью, но, как говорится, что имеем.

Оказавшись в своей квартире, я первым делом принял душ — не люблю долго чувствовать на своей коже присутствие чего-то или кого-то постороннего. Знакомые запахи доставляют мне удовольствие, как возможность засыпать в собственной постели и пользоваться личными средствами гигиены. Поэтому я практически никогда не посещаю кафе и рестораны, а если приходится останавливаться в отелях, то у меня всегда с собой имеется комплект чистого постельного белья. Я читал о том, что подобная повышенная брезгливость является признаком психического заболевания, но дело вовсе не в ней — просто мне так комфортнее. Если я предпочитаю темную обувь светлой, это ведь не делает меня ненавистником всего светлого, верно? Тот же случай.

Конец ознакомительного фрагмента.