Весенних фресок многоцветье (сборник)

Ирина Щербина, 2018

В новую книгу Ирины Щербины «Весенних фресок многоцветье» вошли рассказы, разнообразные по тематике, характеру и эмоциональному настрою. Они, словно яркие живописные мазки, дополняют друг друга, сливаясь в единое красочное полотно, название которому – жизнь. Непростые судьбы героев книги никого не оставят равнодушным. Все рассказы воспринимаются свежо, с интересом и заставляют читателя примерять на себя описанные ситуации, остро чувствовать, размышлять, сопереживать.

Липовый ангел

Ангел жил в левом приделе церкви Петра и Павла. Он был умело вырезан из липы и венчал витиеватое деревянное обрамление иконы Казанской Божией Матери, которая испокон веков считается первой заступницей и помощницей во всех делах. Волосы круглолицего ангела завивались пышными кудрями, на сложенных крыльях виднелись гладкие пёрышки, пухлые губы застыли в улыбке, а глаза казались немного усталыми, осоловелыми. Ангел пребывал в спокойном созерцании. Покрытый толстым слоем золотой краски, он вместе с прочей утварью служил для украшения храма.

У иконы Богоматери всегда толпился народ, всё больше женщины, пришедшие помолиться о своих близких. Они ставили свечи, опускались на колени и шептали имена мужей, сыновей, отцов. Потом заглядывали в бездонные очи Пресвятой Богородицы, робко прикладывались к её руке и снова что-то шептали. Ангел любил и жалел прихожанок. Многих из них он хорошо помнил.

Однажды к иконе подошла тоненькая девушка, совсем ещё девчушка, хрупкая, как вербовая веточка. Глаза её покраснели, и без того узкое лицо осунулось.

«Всю ночь проплакала», — решил ангел.

Стоя на коленях, девушка твердила слова заученных молитв и безотрывно глядела на Богородицу. Уже и служба закончилась, а она всё молилась.

— Сохрани раба Божьего Алексея, — шептала она. — Защити его от врагов, от недугов, от гибели. Пресвятая Богородица, сохрани раба Божьего Алексея…

В то время шла Первая мировая война. Тут уж и без слов всё стало понятно. Жениха на фронт забрали, вот и пришла, горемычная, душу отвести. Ангел девушке посочувствовал, растерянная она вся какая-то, исстрадавшаяся.

«Помочь бы ей. Да чем же я помочь смогу? — подумал он. — Я просто деревянный истукан, для красоты поставленный. Может быть, Божия Матушка помилует несчастную, за её суженого заступится».

Ангел задремал. Он спал. Иногда просыпался на миг и снова засыпал. Издали доносились тихие дрожащие голоса, просьбы, горькие вздохи. Потом услышал он, как грузный дьякон, читая поминальные записки, басил:

— Упокой душу раба Божьего Михаила, Сергия, Иоанна, Алексия…

«Не уберегла Богородица Алексея, — подумал ангел. — Не заступилась».

Он точно знал, что это именно тот Алексей, за которого просила худенькая девушка. Ангел вообще многое знал. Только изменить ничего не мог.

Во время Великой Отечественной бабы и вовсе покой потеряли, украдкой потянулись в церковь. Таясь и озираясь, шли они к иконе Божией Матери и молились, молились…

Ещё одна девушка запомнилась, востроглазая. Платьице простенькое, рукавчик фонариком. Вроде бы ничего особенного нет, а взгляд такой: посмотрит — испепелит! И ведь комсомолка, а в церковь прийти не испугалась. Видно, уж и идти ей больше некуда было, просить не у кого. Она и молитв никаких не знала, а только твердила:

— Пресвятая Богородица, защити раба Божьего Николая, сохрани его от вражеской пули. Спаси и помилуй.

А дьякон, он уж, конечно, был не прежний, а новый, высокий и статный, всё читал поминальные записки:

— Упокой душу раба Божьего Серафима, Бориса, Павла, Олега…

Ангел вздрагивал от этих нехитрых слов. Сразу ему представлялись лица женщин, что ещё вчера вот здесь перед ним стояли. Такие разные они были: молодые и старые, красивые и не очень. И ведь все чуда ждали, верили, что пусть хоть всю землю огонь сожжёт, а Богородица возьмёт да и сохранит их любимых, ненаглядных, единственных. Представлял ангел, как читают эти женщины сухие слова похоронок, как замирают под непосильной тяжестью безмерного горя. Самому плакать хотелось, но ничего не поделаешь. Война есть война. Кому-то и погибать надо. Только всё-таки казалось, что и он, ангел, виноват во всём этом: не сберёг, не заступился.

«А как я сберегу-то? — оправдывался он. — Кто я такой, чтобы сберечь? Никому помочь не могу».

Годы шли, но ничего не менялось. Ангел по-прежнему возвышался на своём месте, всё так же слушал просьбы и даже порядком устал от них. Он уже и на прихожанок почти не смотрел. Краска на нём потускнела, местами облупилась. Сердце очерствело, стало совсем деревянным, липовым.

В церкви царил полумрак, от зыбкого мерцания свечей было дремотно. Ангел спал. Иногда только богобоязненная Марфа, старушка, прислуживающая в церкви, прикасалась к нему влажной тряпкой, снимала пыль.

— Ах, миленький ты мой, — приговаривала она, поднимаясь на табурет. С пола до резных крыльев было не дотянуться.

Проснулся ангел весной.

— Вот сюда иди, сердешная, сюда. — Марфуша подвела к иконе русую девушку в ситцевом платочке. — Казанская Божия Матушка в этом деле скорая заступница. Да не плачь. Куда направляют-то его? В горячую точку. Ну да, да. Ох уж эти горячие точки. Когда же они закончатся! Да ты помолись, легче станет.

И девушка начала молиться:

— Сохрани и помилуй раба Божьего Александра, сохрани и помилуй!

Голос у просительницы был тихий, трепетный, как ручеёк весенний:

— Сохрани и помилуй! — девушка крестилась и снова повторяла: — Сохрани и помилуй!

Ангел посмотрел вниз и встретился с её взглядом. Свечи были поставлены, молитвы прочитаны, а девушка не уходила. Она смотрела только на него, на ангела, и всё просила, всё уговаривала:

— Ну спаси его, пожалуйста, сделай хоть что-нибудь! «Да что же такое творится! — ужаснулся ангел. — Столетия пролетают, а женщины всё идут и идут в церковь. Уж их судьба и гнёт, и ломает, а они всё тянутся вереницей, всё просят и просят за любимых! Неужели не вымолили они жизнь для своих Иванов, Андреев и Владимиров? Почему не слышит их Господь? Хоть бы уж помог им кто-нибудь, донёс бы их просьбы до Бога. А я? Я ведь ангел. Пусть не настоящий, пусть липовый, но ангел ведь!»

Стыдно стало за себя, горестно. Сколько же можно спать! Ангел расправил слежавшиеся крылья. Старая краска посыпалась с резных перьев. Ангел встрепенулся, распрямился и взмыл под самый купол храма. Деревянная оболочка с глухим стуком ударилась о каменный пол.

— Родненький мой, — причитала Марфа. — Да что же случилось? Клей, что ли, рассохся? Сколько лет держался, и ничего, а тут вот те на!

Но ангел уже летел в небо. Он парил над улицей, устремляясь всё выше и выше. Только он мог долететь до Бога, донести до него сокровенные женские просьбы. Он мчался ввысь, и высь эта была бесконечна, необъятна и всепоглощающа. А с клиросов уже неслось:

Христос воскресе из мертвых,

Смертию смерть поправ

И сущим во гробех

Живот даровав.

Пасха. Наступила Пасха. Христос воскресе!