Папа Лев

Ирина Севастопольская, 2020

Эта книга заговорит с твоим сердцем. Если ты напрочь успел позабыть о собственных крыльях, она подскажет, где ты их видел в последний раз. И если ты давно потерял себя в лабиринтах чужих судеб и жизней, эта книга поможет найти дорогу и станет хорошим спутником на твоём пути. А если ты благополучно стёр память о том, как в детстве уверенно ложился в твою ладонь тяжёлый деревянный меч, она обязательно напомнит тебе. Ничего не бойся. Самое интересное произойдёт не тогда, когда эта книга заговорит с твоим сердцем. А когда твоё сердце начнёт отвечать.

Древний Херсонес

Сегодня это розы.

На рассвете я выхожу в сад и срезаю тонким лезвием плотные стебли. Три тёмно-красные, бархатные, бордовые — как старые пыльные портьеры у изголовья моей кровати. Одну девственно-белую — как снег на моих родных предгорьях ранней осенью. Она распустится только к вечеру, мраморные тугие лепестки, сочная зелень листьев. Только к вечеру, раньше нельзя, провожу по свёрнутым лепесткам морщинистой маленькой ладошкой я. Не магия, скорее просьба, даже никто из моих ничего не заподозрит, не то что из внешних. Те и вовсе мимо пройдут, мазнут взглядом по старухе в рваном пальто у перехода. Стоит, цветы продаёт, ничего особенного. Договариваться с цветами не запрещено. Так-то.

Я очень старая, старее, чем это море и эти холмы. Гораздо старее, улыбаюсь я, вытягивая из плетёной корзины сиреневую ленту. Именно сиреневую сегодня, и никак иначе. Связываю ей букет у основания, раз, два, три… нет, пожалуй, два достаточно. Больше не надо, от трёх у неё может сильно заболеть голова наутро, а мне нужно совсем не это.

Накидываю на плечи застиранный тонкий плащ. Розовое пластиковое ведёрко, вода заготовлена заранее, в ней капли Ниагарского водопада смешаны с солёной водой из сердца самого чёрного из морей на свете и слезами снежных барсов.

Коричневый плащ на плечи, ноги в белые босоножки, розы в дурацкое пластиковое ведро, сердце обратно в грудную клетку, сиди, бестолковое, всё будет хорошо, так же хорошо, как и вчера, не хуже, чем позавчера, и уж точно значительно лучше, чем может быть завтра. Это я машинально, ухмыляюсь в лицо своему отражению в потемневшем от времени зеркале в прихожей, так за годы работы привыкла просчитывать вероятности, что и сейчас делаю это автоматически. Ну, почти автоматически, да.

Он встречал меня на своих старых «Жигулях» прямо около ж/д станции. Прямо на самой ж/д станции, я не знаю, кто ему разрешал там останавливаться, может, никто. Но он останавливался, парковал свои старые «Жигули» прямо у деревянного старого домика. Вход занавешен плотными лентами из прозрачного ПВХ, внутри маленькая будка с железным оконцем, три колченогие скамейки. Впрочем, кто его знает, что там внутри на самом деле-то, я там никогда не была. Сразу с разбега врезалась деде в пузо, хохотала и знала наверняка, что школа кончилась, начались каникулы, и вообще, всё самое чудесное и волшебное, что только может быть со мной этим летом, замерло на пороге и просто не решается войти. Пока не решается.

Вот оно, значит, как, ухватываю гладкий серебристый поручень прибывшего на остановку автобуса. Вот какой твой деда, ну и ну, повезло ж тебе, девочка-для-которой-розы. Не у всех такие. Подтягиваюсь и повисаю, вперёд и вверх, скалюсь в ответ на предложенную руку помощи, у всех оно разное вперёд и вверх, это точно. У меня сегодня такое, ничуть не хуже и не слабее, чем твоё, поверь мне, лапушка, и не ошибёшься.

Автобус неторопливо пыхтит, пробираясь по узким улочкам, протяжно тормозит на каждой остановке, люди заходят и выходят, сажают детей на колени, запихивают под сиденья набитые снедью сумки, болтают по телефону. Смотрю в окно на серый пыльный весенний город, скоро, совсем скоро Небо прольётся дождями, и ты проснёшься к летнему сезону. Привычно сканирую обстановку: гнев, раздражение, жажда власти — это всё в пределах нормы, по правую сторону. В конце автобуса в воздухе плавают синие огоньки — это двое подростков устроились в самом углу. Локоть в локоть, колено в колено, рука в руке, одно дыхание на двоих — тычут пальцами в проплывающие мимо старые домики, обсуждают маршрут на день. Хорошее дело, молодое. Ловлю мимоходом брошенный взгляд — это взъерошенный мальчишка в белой футболке и коротких джинсовых шортах, выгоревшие на солнце пряди волос смешно топорщатся на затылке. Нет, не старая, улыбаюсь ему я, просто вечная. Вздрагивает, отводит взгляд. Определённо что-то есть, стоит присмотреться позже, запоминаю его на всякий случай.

Выходить мне у ЦУМа, сегодня я нужна именно там. Я уже давно научилась видеть их — горящие стаи светляков на карте Города, каждый день они разные. И всегда в разном количестве, иногда и до пяти доходит, попробуй успей. Впрочем, успеваю я всегда

Как и сегодня. Выгружаю из автобуса пластиковое ведро с единственным букетом.

Ну вот так, да. Встаю между продавцом редиски и огурцов-помидоров, привычно здороваюсь, опускаю глаза, прикрываю веки. Иначе не увидишь, как ни старайся. Сначала только темнота, но я терпелива, иначе нельзя. Тени людей проплывают мимо, как снулые неповоротливые рыбы в течении реки — из магазина, в магазин, на остановку. Вечные маршруты. Неизменные.

— И тогда я ей говорю, ты что, не понимаешь, что она у тебя ненормальная? Кто так делает-то! Свадьба же, один раз живём, а у неё десять человек гостей приглашённых и ни одной фотографии в Инстаграме! Ни одной, ты представляешь, Том? Ну разве нормальная?! И я ему говорю, одумайся, брат, разве это де…

— Нет, картошки отвари. Рыбу я возьму, помидоры тоже. Отвари картошки, вылези из-за компьютера, слышишь? Чтобы, когда я приехала, картошка уже была. Сейчас выле…

— С Олей и с Машей. Отпустишь? С Олей, в одном классе учились, она позади меня сидела и на русском все диктанты списывала, ну, помнишь, Оля, белобрысая такая…

— Нет, я не хотел. Нет. Нет, я так не думал. Нет. Да, совпадение, нет, не случайное. Случайных и не бывает, уж кому как не тебе знать об этом.

Высокий парнишка останавливается ровно напротив меня, лезет за серебром в карман потёртых синих джинсов. Чёрные густые волосы заплетены в косу, болтается кончик косы аж у лопаток. Я открываю глаза и встречаюсь с ним взглядом, холодный серый лёд против чёрного огня. Говорить ничего не надо, таким как он всё бывает понятно и без слов. Уж что там они слышат, то ли шорох гальки на дне изначального океана, то ли шёпот ветра в кронах вековых деревьев, но слова им точно не нужны для того, чтобы понимать, что происходит и куда это ведёт. Куда нам до них, к сожалению…

— Сто пятьдесят, — говорю я. Кажется, даже не утруждаю себя произнести это вслух, совсем расслабилась, старая.

— Не старая, а просто вечная, — спокойно поправляет меня парень, протягивая мне зелёную мятую бумажку. На бумажке кружат чайки и кричит чаечным криком сердце Города, кто услышит, кто придёт, кто останется со мной насовсем… — Сдачи не надо, спасибо. Доброго Вам вечера.

Я киваю. И вам. Вам обоим — доброго. И тебе, сильное и смелое существо, и твоей девочке-для-которой розы.

Ты уходишь, я смотрю тебе вслед. Как только она увидит тебя, — говорю я, — ей станет легче. Как только ты протянешь ей розы, две багряные — как старые пыльные портьеры у изголовья моей кровати и одну девственно-белую — как снег на моих родных предгорьях ранней осенью, чёрный наконечник стрелы выйдет из её сердца. Как только она вдохнёт сладкий томный запах цветов, которые наслаждаются своей красотой и никуда не торопятся, кровь из раны перестанет течь, а сама рана начнёт затягиваться. Очень быстро. Быстрее, чем обычно, вот увидишь. Иначе и быть не может, когда срезаешь розы в своём саду на рассвете, поишь их каплями Ниагарского водопада, смешанными с солёной водой из сердца самого чёрного из морей на свете, и слезами снежных барсов.

Конец ознакомительного фрагмента.