Любовь… Нелюбовь…

Ирина Критская, 2020

Текла Машкина жизнь колобком по тарелочке – прекрасная семья, любящий муж, отличная свекровь, умница -дочка. Все, как положено, и, несмотря на трудные для страны годы, они справлялись с трудностями. Новая работа, на которую Машку устроили по блату оказалась не только с приличным заработком, но и интересной, перспективной. Ничего не могло бы, казалось, нарушить спокойной течение жизненного Машкиного ручейка, если бы не он....Зам!!!

Глава 3. Сапожки

— Заказы завтра!!! Завтра заказы!!! Все, кто в списке, не забудьте деньги. И талоны! Куртки будут — китайские пуховики, дубленки, сапоги югославские и финские, халаты махровые!

Машка вздрогнула от пронзительного голоса за спиной и обернулась. Коротконогая, низкозадая, ярко разрисованная брюнетка с распущенными, очень красивыми волосами влетела фурией в лабораторию, пронеслась по небольшой дуге около ближних столов, каркая свое воззвание, и, как заблудившаяся ворона, вылетела в незакрытую дверь.

— Вот дура. Напугала!

Машка с перепугу выронила пробирку с водой на кафельный стол, пробирка разбилась, вода растеклась и начала капать на пол. Она схватила марлю и стала промакивать лужу.

— Первое правило микробиолога — даже если рядом обрушится стена или взорвется мина — пробирку, колбу, пипетку или что там у тебя — держать в руках! Держать, несмотря ни на что! Хорошо, у тебя сейчас там вода! А если культура? Сальмонелла какая-нибудь? Или хуже что? Тоже тряпкой бы вытирать полезла?

Елена Петровна Баранова — новый Машкин начальник, злобная, немолодая кандидатша, насмерть занятая своей увядающей внешностью, уже заела за эту неделю новую сотрудницу окончательно. Посадив ее работать к себе в пару, в лаборатории это называлось «вторые руки», она издевалась над помощницей, как могла. Совала в руки горячую пробирку (учила, как правильно вести себя в паре), заставляла по сто раз разливать питательные среды в чашки Петри (недостаточно ровно сделано), таскать на «убивку» тяжеленные биксы с отработанным материалом, а потом выгружать автоклавы, воняющие так, что заходилось дыхание.

— Во-вторых! Дурой назвать Ираиду — вылететь отсюда пулей к чертям. Вы что — не знаете, что она лучший иммунолог нашего предприятия?

Машка знала (ей шепнула Ирка — третья микробиологиня), что низкопопая Ираида — любовница директора, который, впрочем, не чурался и Жаззи, но вот когда она успевала быть лучшим иммунологом, практически не выбираясь из салонов, бань и бассейнов — Машка не понимала.

Если бы не неожиданно проснувшийся интерес к новой работе, то она бы уже возненавидела эту лабораторию вместе с Барановной (так, за глаза, сотрудники называли Елену Петровну). А интерес проснулся необычайный. Машка жадно впитывала новые знания, до позднего вечера засиживалась в небольшой библиотечке, штудировала научные отчеты, читала учебники. И сеяла, сеяла, сеяла… Вернее оттачивала технику посева на воде, на неудачно разлитых чашках, оставаясь в боксах после работы. Однажды так увлеклась растиранием шпателем воды по агару, что не услышала, как в бокс кто-то вошел. И только, когда этот кто-то засопел уже над самым плечом — вздрогнула и «пропорола» агар.

— Пашешь? Глубоко пашешь…

Насмешливый голос был ласковым, Машка аккуратно, как учили, поставила шпатель в стакан с дезраствором, закрыла чашку и осторожно обернулась. Семен Исаакович не улыбался вроде, смотрел, насупив брови, но в карих, чуть выпуклых глазах прыгали чертики, лучики-смешинки, а полные губы подрагивали, их явно старались стянуть в серьезную мину, а они расползались в усмешке.

–Садись. Не дергайся. Шпатель давай.

Он сел рядом, чуть прижался к напружинившейся Машке теплым плечом, взял ее руку с зажатым шпателем теплыми сильными пальцами и шепнул шекотно в самое ухо.

— Руку расслабь. Давай потихоньку…

И они долго втирали воду в агар, пока шпатель не заскользил так, как ему положено — легко, но плотно, не отрываясь, как лыжи у хорошего лыжника при скольжении.

***

«Заказы» приехали уже ближе к обеду, машину долго разгружали и торговлю расположили в актовом зале, прямо под трибунами для выступлений. Народ дежурил под дверями чуть не с утра, часовые сменялись, хотя особо ловить там было нечего. У каждого сотрудника были талоны на определенный товар. Эти талоны распределяли сначала по старшинству и заслугам, а потом, когда заслуги кончились — то просто тянули жребий, кто что вытянет. Новенькие в жеребьевке не участвовали, не по рылу, им должно было достаться то, что осталось. Остались какие-то импортные скатерти и диковинные электротурки, но у Машки денег не было даже на колбасу, а до зарплаты еще целая неделя. Поэтому, она всем этим не особо интересовалась, но, когда начали «запускать» — устоять она не смогла. Повертевшись среди счастливчиков, растаскивающих своё добро, она погладила пухлый теплейший серый пуховик и плотненькую, мягкую дубленку с пушистой окантовкой на огромном капюшоне (свою давнюю и несбыточную мечту), нюхнула «Белый лен» Есте Лаудер, который щедро напрыскала на себя Жаззи (по царски прыскнув и на Машку), и уже было повернула к выходу, как вдруг замерла, как кролик перед удавом. На ступеньках, ведущих на сцену стояли сапоги! Это были не просто сапоги! Это были хрустальные туфли Золушки. Светло-серые, почти белые, на изящном небольшом каблучке, с серебристой строчкой по канту! Машке даже показалось, что она сейчас потеряет сознание, настолько кровь отхлынула от лица. Она осторожно подобралась к сверкающему чуду, не веря своим глазам взяла его в руки и перевернула вверх подошвой. Размер был ее. Если бы не толчея из отоварившихся и счастливых научных работников в дверях, Машка бы точно сапоги эти украла. Засунула бы по одному под широченный белый халат, который ей выдали не по размеру, выскочила на улицу и бежала бы куда глаза глядят. Но хода не было, и она поставила сапожок на место.

–Мария Владимировна. Хотите я вам отдам свой талон? Я получил лишний, на всякий случай, а жене и одни такие не нужны, она каблуки не любит.

Машка обернулась, боясь спугнуть голос. Это, наверное, фея, но разве бывают феи-мужчины? За спиной, чуть опираясь на косяк, стоял и улыбался Зам.

— Берите, не стесняйтесь.

Машка неуверенно попыталась вытянуть талон у него из сжатых пальцев. Он, шутя, сжал их плотнее, так, что она чуть не порвала тонкую бумагу пополам, а потом отпустил резко, придержав Машку за талию. На талоне стояла цена. Чувствуя, как кровь опять хлынула к щекам, Машка протянула талон Семену Исааковичу.

–Нет, мне не надо. У меня есть. Очень хорошие сапоги!

— Если вы, Мария Владимировна, сейчас стеснены в средствах, так я буду вычитать эту сумму из вашей зарплаты постепенно. По пять рублей — вас устроит?

Машка даже не помнила, каким образом она очутилась около метро, с огромным, невиданным «фирменным» пакетом в руке с надписью «Lana». Тополя уже отпылили, вечер был теплый и ароматный, несмотря на еле ощущающийся тихий дождь. Пахло прибитой пылью, тополиным листом и мокрым асфальтом. И нежные нотки «Белого льна» от Машкиного шарфика звучали точно в тональности московского лета.