Третий брак бедной Лизы

Наталия Миронина, 2015

Муж ушел. Собрал минимум вещей – и привет. Не ожидавшая такого Лиза растерялась. И начались ее мучения: наследница роскошной квартиры в центре Москвы, она была вынуждена снимать жилье, устроившись для этого на три работы… Трудолюбивая и покладистая, она приглянулась Тихону. А после свадьбы выяснилось, что он тиран, самодур и любитель домашнего насилия. Залечив моральные и физические раны после развода с ним, Лиза уже не рассчитывала, что судьба преподнесет ей счастье на тарелочке. Но именно из-за одной старой тарелочки в жизни Лизы начали происходить удивительные события…

© Миронина Н., 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Глава 1

Мама была права. Мама была права, утверждая, что мужа не стоит баловать изысканными завтраками, идеально глаженными рубашками и уютной тишиной выходного дня. Не стоит, потому что муж все равно может уйти. Лиза Чердынцева обвела взглядом комнату, заметила торчащий из шкафа рукав плаща и вздохнула. Ее муж вчера ушел. Ушел с одной сумкой, в которую аккуратно сложил белье, костюм и куртку. Ее муж Андрей был умным, добрым и красивым, он очень любил их дочь, но все равно ушел к тетке с двойным подбородком, толстыми ногами, похожими на букву «Х», и прической, как у Джеки Чана, — черные блестящие волосы лежали шлемом вокруг ее круглого плоского лица. «Я несправедлива. Я злюсь, поэтому несправедлива», — Лиза дважды повторила про себя фразу, но объективности в отношении тетки-разлучницы не прибавилось. Как ни странно, изменивший муж злости не вызывал. Он уходил так благородно, что Лизе даже захотелось упаковать для него несколько кастрюль — вдруг в его новой семье их не хватает. «Впрочем, такая имеет всё — и кастрюли, и сковородки, и чужих красивых мужей», — опомнилась Лиза и попыталась разозлиться. Ей до сих пор не верилось, что все эти сборы — окончательный и бесповоротный разрыв, итог их семилетней жизни, конец их дома — дома уютного, суматошного и немного безалаберного.

Лиза наблюдала, как Андрей тщательно, знакомыми жестами складывает вещи, и почти не ощущала беспокойства. Казалось, муж собирался в командировку.

— Ты точно все решил? — наконец спросила она.

— Лиза, да, точно. Но мы будем общаться, и Ксюшу я буду навещать часто. Думаю, ты не будешь возражать.

— А почему я должна возражать?

— Ну, мало ли… — смутился Андрей и принялся складывать свои трусы. Аккуратно так, шовчик к шовчику.

— Брось ты это! — не выдержала Лиза.

Андрей поднял голову и, набрав в легкие воздуха, произнес:

— Лиза, не надо…

— Брось мучиться, трусы сложи в стопку и сверни в рулончик. И быстро, и не помнутся, и места мало в сумке займут.

— А… — благодарно отозвался уходивший муж.

Лиза про себя усмехнулась: «Никогда! Никогда я никого не останавливала. И его не стану!» Она прошла на кухню и зашумела кофеваркой.

Андрей ушел, даже кофе не попил. Лиза постояла у окна. Вот он усаживается в машину, осторожно лавирует, выезжая со двора, а затем автомобиль, набрав скорость, вливается в поток Ленинградского проспекта. «Интересно, где он теперь будет жить?» — Лиза впервые за последний год задала себе вопрос, ответ на который иные жены на ее месте знали бы уже давно. Лиза же была нелюбопытна. И не очень внимательна. И доверчива. Всезнанию она интуитивно предпочитала неинформированное спокойствие.

— У него любовница, — сообщали ей со всех «заинтересованных» сторон.

— Что-то он у тебя очень задумчивым стал… Даже для ученого-биолога это слишком… — подмечала ближайшая подруга Марина.

— Да? — удивлялась Лиза и даже не пыталась присмотреться к мужу. Она знала, что в силу своего легкого характера, широты натуры и легкого пофигизма Андрей вполне искренне сможет разделить себя на две равные части — семейную и любовную. И сделает он это по-доброму и искренне. Ну, вот такой характер! Перемена места жительства, конечно, намекала на то, что интересы несколько сместились. Впрочем, Лиза не сомневалась: в ближайшие выходные Андрей появится на пороге ее дома.

Когда машина бывшего мужа исчезла из вида, Лиза принялась за уборку. В ее доме всегда было чисто, но сейчас, когда после сборов в доме нарушился привычный уклад, Лиза засучила рукава, достала пылесос и принялась наводить блеск. Работа ее отвлекала сразу от двух тяжелых мыслей. Первая звучала примерно так: «Вот я теперь одинокая женщина!» Вторая была более оригинальной: «Перед мамой надо предстать во всеоружии — чтобы она даже не заподозрила, о моих переживаниях!» Вторая мысль была назойливой и противной — Лизе казалось, что ее обязательно будут выводить на чистую воду и добиваться от нее положенных слез и причитаний. «Но что поделать, если я не переживаю! Во всяком случае, пока!» Лиза на ходу взглянула на себя в зеркало и с удивлением отметила, что столь неприятное событие вовсе не отразилось на ее внешности.

К маме она явилась ровно в три часа. К дому родителей Лиза подошла чуть раньше, но, взяв себя в руки, дождалась оговоренного времени, и только когда большая стрелка на часах вплотную подошла к двенадцати, Лиза вошла в подъезд. В огромном гулком вестибюле ее встретила консьержка. Лиза миновала зеркальную стену, потом поднялась по лестничному пролету и только потом вошла в лифт. За это время она успела тайком перекреститься, несколько раз глубоко вздохнуть и прошептать про себя: «Ну в конце-то концов! Мне тридцать лет!» Лиза не могла избавиться от ощущения вины, будто это она ушла из семьи, бросив шестилетнего ребенка.

— Привет! — Лиза весело поздоровалась с мамой.

— Здравствуй! — сурово ответила Элалия Павловна.

— Где Ксения? Как она?

— Она с Ритой пошла в «Армению» за чурчхелой.

Рита была приходящей домработницей, порой она выполняла роль няни. Мама испытующе посмотрела на Лизу и произнесла:

— Ксения — нормально. Пока. Но что будет дальше?! — Элалия Павловна многозначительно пожала плечами.

— Все будет хорошо. — Лиза намеренно тщательно выбирала яблоко в большой вазе, пытаясь отвлечь маму и не позволить ей сосредоточиться на допросе.

— Ну, Андрей что, уехал? — спросила Элалия Павловна.

Лиза ответила не сразу, словно показывая, что есть дела поважнее, чем обсуждение поступков мужа. Например, отрывание яблочного хвостика.

— Да, уехал, — наконец ответила она.

— Ясно. Как вообще ты могла это допустить?! У вас же ребенок?! — Мама выпалила все эти вопросы на одном дыхании.

— Мам, я ничего не допускала. Я даже ничего не замечала. И потом, если это должно было случиться…

— Что — это?

— Ну, — тут Лиза смутилась, она не очень привыкла откровенничать с матерью. — Ну, то, что он влюбился…

— Господи, влюбляйся сколько влезет! Но тогда детей не заводи!

— Мам, что ты на меня сердишься? Это же не я ушла. — Лиза робко попыталась успокоить мать.

— Неважно! Семья — это двое, оба виноваты, когда такое происходит!

Лиза промолчала. Она действительно ощущала вину, и это чувство было сильнее обиды. «Сейчас мама мне внушит, что все произошло из-за меня!» Лиза посмотрела на обгрызенное яблоко, собираясь заплакать.

— Кто она? Эта мадам, к которой он ушел?

— Понятия не имею, — растерянно пожала плечами Лиза. Заплакать не удалось — она не ожидала, что мать задаст подобный вопрос.

— Как? Совсем ничего не знаешь? — Элалия Павловна с удивлением посмотрела на дочь.

— Совсем. Мне это неинтересно. Это ведь ничего не изменит, если я буду знать, какого цвета у нее глаза и где она работает. — Лиза не лукавила: как выглядит соперница, она узнала совершенно случайно.

— Да? — Чувствовалось, что мать растерялась. В этом спокойном неведении дочери было какое-то превосходство.

— Да, — односложно ответила Лиза, мечтая о том, чтобы эта беседа закончилась как можно быстрее.

— Ну? Он хоть что-нибудь сказал?! Как вообще это происходило?! — Мама по-прежнему возмущенно смотрела на дочь.

— Никак. Он спокойно собрал сумку — какое-то белье, костюмы, куртку… Мам, представляешь, он ушел с одной сумкой…

— А что тут представлять?! У него же ничего нет! Квартира принадлежит нам… — Теперь в мамином голосе послышалась агрессивная уверенность…

Тут надо заметить, что гордостью семьи Чердынцевых, кроме не вызывающих сомнений карьерных достижений, была еще их собственная звучная фамилия и… недвижимость. Отец Лизы, «тихий барин», как его называла одна из консьержек, был конструктором. Над чем он работал — никто никогда не знал, и это считалось делом вполне естественным. Видимо, не скороварки паяли на его производстве. Именно от этого производства Петру Васильевичу и дали неплохую квартиру в сталинском доме в районе метро «Сокол». И только Петр Васильевич обрадовался, что до работы можно будет добираться пешком в серые переулки Ходынки, как умерла родственница жены и семья получила в наследство огромную квартиру в знаменитом доме Нирнзее в самом центре Москвы в двух шагах от Красной площади. Элалия Павловна, жена Петра Васильевича, дама волевая, несмотря на «мягкое», придуманное родителями имя, железной рукой организовала переезд в великолепное жилище с огромными потолками и окнами. Но не все члены семьи разделяли ее энтузиазм.

— Вы даже не понимаете, что второго такого дома в Москве — нет! — восклицала она.

Действительно, второго такого дома в Москве не было. Тут Элалия Павловна, музыковед, педагог, автор нескольких учебников и вообще очень культурная женщина, не преувеличивала.

Немец Нирнзее свой доходный дом «недорогих квартир» построил в Большом Гнездниковском переулке в 1913 году. Расчищая площадку под строительство, он снес кучу маленьких домишек, выбрал самый необычный проект, пригласил художника Головина для создания огромного панно, и вот уже вскоре дом-легенда превратил уютный московский переулок вблизи Пушкинской площади в ущелье — огромный дом возвышался скалой и застил солнце. Эрнст Карлович был человеком крайне практичным, а потому квартиры были небольшие и недорогие. Расчет оказался верным — маленькое жилье пользовалось у москвичей успехом. К тому же на крыше дома был зеленый двор, кинотеатр и ресторан. Родственники же Чердынцевых по материнской линии были из «бывших» — две «графинюшки», вдовы с детьми, каким-то образом затерялись в огромном доме и пережили самые лихие времена. Когда Лиза была маленькой, она помнила нечастые визиты в эти заставленные мебелью квартиры — старухи, уже внучки тех самых вдовьих детей, жили небогато, стол их был скуден, но хороший кофе имелся всегда.

Чердынцевы переехали в Большой Гнездниковский в тот год, когда Лиза заканчивала школу, ее младший брат Боря перешел в пятый класс, а Элалия Павловна выпустила свой первый учебник по истории русской музыки девятнадцатого века.

Элалия Павловна восклицала:

— Вы не понимаете происходящего! Мы будем жить в самом центре Москвы, в знаменитом доме! Это же сердце русской и советской культуры.

Вслед за этим восклицанием она перечисляла имена и фамилии, и всем казалось, что Элалия Павловна зачитывает вслух том Советской энциклопедии. Сын Боря помалкивал — он уже знал, что маму переспорить нельзя. Лиза переезду радовалась — по сравнению с тихими и почти провинциальными Песчаными улицами «Сокола» здесь ощущался столичный драйв. Да и сам дом ее удивлял — огромные вестибюли и широкие сквозные лестницы, четыре лифта, специальный зал для проведения различных мероприятий, апартаменты (иначе и не скажешь), консьержка. Попадая сюда, сразу забывались типовое жилье, теснота лестничных площадок, унылые малярные эксперименты ЖЭКов. Впрочем, этот дом был чем-то вызывающим и в эпоху нового строительства — уникальная архитектура, основательность отделки этого старинного гиганта превращали дом Нирнзее в подлинный шедевр, все же остальное на его фоне казалось дешевым новоделом.

Квартиру Элалия Павловна оформила так, что приходящие гости только качали головами. Дорогой вычурной мебели было немного, и этот сознательный лаконизм подчеркивал размеры и объемы. По стенам в дорогих рамках были развешаны старинные фотографии всего семейства Чердынцевых — женщины в кружевных платьях, сановники с неестественно прямыми спинами и огромными орденами на груди, дети в матросских костюмчиках. Отдельно висели фотографии советских и партийных деятелей — Чердынцевы умели делать карьеру при любой власти. Родни Петра Васильевича было совсем немного — лица его предков казались не такими надменными, костюмы не такими щеголеватыми.

— Ваша ветвь всегда была ближе к земле, — снисходительно отмечала Элалия Павловна. Забавно, что и Петр Васильевич, и его жена — оба они были Чердынцевыми. Только разных, очень дальних ветвей этого рода, таких дальних, что и родственниками их считать было нельзя. Познакомили Петра и Элалию друзья, решившие познакомить друг с другом двух редких однофамильцев.

«Мой маленький паровозик!» — так, будучи в состоянии легкого «навеселе», при гостях, Петр Васильевич опрометчиво, но точно охарактеризовал супругу. Энергичная, пробивная, громкая и вся какая-то округлая, Элалия Павловна в семье была локомотивом.

— Ты — в отца! Ты вся в его родню! — часто слышала Лиза в свой адрес и нисколько не обижалась на слегка пренебрежительный тон матери. Отец казался дочери верхом совершенства — спокойный, работящий, ласковый, не склонный к перепадам настроения, он был близок с детьми и никогда не пугал их амбициозными требованиями. В отличие от Элалии Павловны, он не ждал от своих отпрысков доказательств исключительности ни в плане ума, ни в плане успешности.

— Надо нормально учиться и много читать. — Это он повторял неустанно.

Мама же требовала от детей активности, которая могла бы в будущем привести к головокружительной карьере.

— Вот бросила музыкальную школу, а могла бы уже в Гнесинке выступать, а это прямой путь к хорошему замужеству! Там очень много талантливых и перспективных молодых людей! — укоряла Элалия Павловна дочь.

Увы, к вполне справедливым требованиям примешивались «светские» амбиции — сын должен ловко поддерживать разговор с гостями и галантно «расшаркиваться» с дамами. Дочь должна отлично выглядеть и уметь себя подать.

— Лиза, вот что ты вчера ответила Светлане Петровне, когда она спросила, почему ты поступила в медицинский?

— А я ничего особенного не ответила. — Дочь пожала плечами.

— Вот именно, а должна была дать понять, что выбор неслучаен — с детства ты мечтала стать врачом, поэтому упрямо и целенаправленно шла в мединститут. Что ты хочешь заниматься научной работой, планируешь поступать в аспирантуру. Такой ответ характеризовал бы тебя как цельную натуру, упорную, работящую девушку. Девушку, которая совершает поступки обдуманно.

— Мам, зачем это Светлане Петровне?

— Ей — незачем, это надо тебе! Это надо твоей семье. Мне. Приятно, когда говорят: «У Чердынцевых дети — умные, воспитанные, целеустремленные». К тому же у Светланы Петровны знакомые есть… в Министерстве здравоохранения.

— А-а-а, — протянула Лиза.

— Не «а-а-а». Речь не о чем-то неприличном. Речь о том, что во все времена важно мнение окружающих. Важны знакомства. Мнение общества. И свое место в этом обществе надо завоевать.

Элалия Павловна знала, о чем говорила. Свое место в музыкальной жизни Москвы она завоевала титанической работоспособностью, энциклопедическими познаниями в области музыкальной культуры и ярким преподавательским талантом. Эти качества удачно дополнялись амбициозностью и умением обворожить нужного собеседника.

Успех Элалии Павловны пришелся на переломные девяностые. Сама она, в душе проклиная перемены, старалась не упустить время и людей. Люди для нее были тем самым «лифтом», который поднимал ее наверх.

Лиза удивлялась маме и понимала, что ничего такого в ее собственной жизни и не случится. Она стеснялась при большом скоплении известных людей — отвечала невпопад, краснела и старалась побыстрее улизнуть из гостиной. Элалия Павловна и сердилась, и смущалась — ей хотелось, чтобы дочь соответствовала ее блестящему положению. Но дети, увы и ах, росли людьми несветскими.

Лиза тем временем с удовольствием училась в медицинском на педиатра, ни о какой аспирантуре не думала, а мечтала о тихой районной поликлинике, дежурствах и домашних вечерах с мужем. Мужа она нашла быстро. Андрей, студент-биолог, заехал на кафедру педиатрии за рефератами, встретил там Лизу. Она как раз радостно изучала свою зачетку.

— Отличница? — улыбаясь, спросил Андрей.

— Да, — кивнула Лиза и покраснела. Она обожала получать пятерки. Ей нравилось, когда в аккуратных клеточках ведомости красовались пузатенькие «отлично».

— Что, ни одной четверки? Ни разу?

— Ни одной! — с гордостью подтвердила Лиза. — А у вас?

— А у нас, — с мелким ехидством ответил незнакомый парень, — пятерки получать неприлично. Мы — люди взрослые, серьезные, нам эти школьные дела не «в кассу».

— А кому это — вам?

— Биологам. Я в МГУ учусь на биологическом. Изучаю водоросли.

— А, так бы сразу и сказали! — Лиза рассмеялась. — Водоросли изучать — не детей лечить — это и забубенный троечник может. Никакой ответственности.

— Ну, не скажите… — Молодой человек вмиг стал серьезным.

— Понятно, — перебила его Лиза. — Можете продолжать. Вы сейчас будете убеждать меня, что ваша профессия самая лучшая. Мы пойдем бродить по весенней Москве, лучше по Бульварному кольцу… Или нет, поедем на Воробьевы горы, на смотровую площадку. Мы стоим — за спиной университет, внизу Москва как на ладони. Вы будете говорить, говорить, говорить… И я, сраженная вашей преданностью делу, влюблюсь в вас… Или убью. За болтливость.

— Давно в кино были? — деловито осведомился молодой человек.

— Давно. Можно сказать, и не была почти…

Мультфильмы на утреннем сеансе в кинотеатре «Ленинград».

— Тогда лучше и не начинать.

— Вот и я о том же.

— Может, пару коктейлей в клубе «Беглец»? Танцы и караоке?

— А что-нибудь более интеллектуальное?

— Например?

— Хочу на выставку импрессионистов. Но там такая толпа!

— Попробую, хотя и не обещаю. Но это в перспективе. А сегодня можно погулять… Погода отличная! Только вот рефераты надо домой закинуть. Ну, как?

— Вы с ума сошли! Будущие педиатры по чужим квартирам не ездят.

— Вот и не угадали — как раз педиатры по чужим квартирам ездят. На вызовы.

Лиза рассмеялась:

— Это после диплома.

— До диплома-то ждать долго. И потом, у меня дома — мама. Не бойтесь. Кстати, это она послала меня за рефератами. Она «преподом» у вас работает…

— Да что вы?! И на какой кафедре?

— Не бойтесь, не у вас. Санитария и гигиена…

Лиза внимательно посмотрела на собеседника. Высокий, худой, широкоплечий. У молодого человека было красивое лицо — резкие, но правильные черты, немного смуглая кожа, глаза серые, обрамленные темными ресницами.

«Это хорошо, что у него глаза маленькие, — подумала про себя Лиза. — Терпеть не могу красавчиков». Впрочем, она слегка преувеличивала — ее опыт общения с мужчинами ограничивался парой поцелуев, пятью свиданиями и одним серьезным выяснением отношений. Отношения выясняла не она, а староста их группы, который в нее влюбился на первом курсе. Лизе было не до него — ей надо было получать пятерки.

— Ну что, согласны?

— А может, все-таки в кино? Что-нибудь такое, веселое? Можно в «Иллюзион».

— Нет, не получится, — покачал головой молодой человек.

— Это почему?

— У меня нет денег, временный финансовый кризис.

— А как же клуб «Беглец» и караоке?

— Там знакомства. Там учитывают мою хорошую кредитную историю.

У Лизы испортилось настроение — этот симпатичный молодой человек нарушал все правила игры. По ее мнению, о безденежье мужчина говорить не должен, а должен ухаживать так, чтобы дама даже не догадывалась о возможных материальных трудностях.

— Что это вы надулись?

— С чего это вы взяли? — Лиза дернула плечом.

— Что ж я, не вижу?! Впрочем, можете не объяснять. Вам не понравилось, что я признался в финансовой несостоятельности. Но зачем я буду вам морочить голову?! У нас же не роман. И я не стараюсь вам понравиться.

— А если бы старались, то врали? — прищурилась Лиза.

— А то! Спрашиваете! Я бы знаете, каким петухом тут ходил?!

Лиза чувствовала, что молодой человек смеется над ней, но, как надо на это отреагировать, она не знала. Что-то очень обаятельное и простое было в его поведении.

— Вас как зовут? — наконец решилась Лиза.

— Андрей, а вас?

— Лиза. Мне очень приятно, но давайте встретимся завтра, там решим — кино, или выставка, или погулять?

— А не обманете? — Андрей пристально посмотрел ей в глаза.

— Не замечена в этом.

— Тогда — договорились. Пока! — Андрей махнул ей пачкой распечатанных рефератов и вышел из аудитории.

«Ну-ну, так я тебя и буду ждать! — повесила нос Лиза. — Ты даже телефон у меня не узнал. Ну и черт с тобой!» Она положила зачетку в сумку, и в это время…

— А телефончик? Как же я без телефончика?! — просунул голову в приоткрытую дверь Андрей.

На следующий день он ждал ее у института.

— Ну, как сегодня, пятерка была? — Он посмотрел на довольное лицо спутницы.

— Да, я уже почти все экзамены сдала. Досрочно.

— Это хорошо, — сказал Андрей, — потому что у нас большие планы.

— Какие?

— В выходные мы едем к моим друзьям.

— И далеко ехать надо?

— Господи, а вы совершеннолетняя? — Андрей даже остановился.

— Да, вполне, а что?

— Напрягаетесь, как только вас приглашают куда-нибудь. Может, мне у вашей матушки вас отпросить надо?

— Отпросите. — Лиза вдруг представила картину — строгая и высокомерная Элалия Павловна и этот такой смешливый молодой человек.

— А куда ехать надо?

— В смысле?

— Чтобы вашу матушку застать?

— Я пошутила.

— Жаль, я бы хотел с ней познакомиться.

— Это зачем еще?

— Сразу будет понятно, стоит ли тебе делать предложение? Ведь дочери ужасно похожи на своих мам. Доказано.

— Ерунда, а потом, кто тебя просит мне предложение делать?! Мне и так хорошо!

— Согласен, семью заводить рано.

Лиза промолчала, и опять у нее испортилось настроение — опять этот молодой человек вел себя не так, как ей хотелось. Для начала хотелось осторожных разговоров о предметах нейтральных — путешествиях, книгах, улицах города, каких-то интересных случаях. Затем спутник должен был рассказать о себе, скромно так себя похваливая. Вслед за этим подойдет ее черед — она скупо, парой слов, обрисует свой характер, привязанности и привычки. Он удивится, внимательнее на нее посмотрит, потом сделает комплимент, подчеркнув свою заинтересованность. Она же будет доброжелательна и немного рассеянна — ведь что тут удивительного — свидание с молодым человеком… И она не будет раздавать авансы в первый день, она даже откажется от следующей встречи, если он попросит. Она будет держать паузу и соблюдать дистанцию, чтобы заинтриговать его. Вместо этой схемы, которую на разные лады описывают все без исключения женские журналы, новый знакомый быстро расставил все знаки препинания: «Семью заводить рано». И точка. Далее, через запятую, с восклицательными знаками в конце, у него шли «удивительные друзья», «большая наука» и «классное занятие — горные лыжи». Лиза внимательно слушала Андрея и пришла к выводу, что места для девушки в этом плотном графике остается весьма немного. А прислушавшись к интонациям и окончательно вникнув в слова, Лиза и вовсе встала в тупик.

— Слушай, у нас какой сейчас год? — спросила она неожиданно, перебив его красочный рассказ о прелестях горных закатов.

Андрей замолк и остановился, словно налетел на пень.

— Одна тысяча девятьсот девяностый.

— То есть ты в курсе?

— Вполне.

— Ну, значит, у вас в МГУ жизнь студентов такая замечательно-беспечная, что только и волнений о том, будет ли снег на склонах после пятнадцатого марта. Причем следующего года.

— Примерно так. Нет, конечно, есть проблемы научного характера, но я же не могу обсуждать их с тобой.

— Я — о другом. — Лизу вдруг взяла злость. — На дворе девяностые. Все рушится, все исчезает. Все меняется. Меняется так, что вечер с утром и сравнить нельзя. Вот, например, мой отец. Ты знаешь, кто он? — Лиза вдруг повысила голос, но тут же взяла себя в руки.

— Откуда мне знать?! — Андрей пожал плечами.

— Да откуда тебе знать, тебя интересует хорошая лыжная мазь и то, что лыжи «Альпина» — на самом деле барахло, поскольку появились, наконец, другие высококлассные марки.

— При чем тут твой отец?

— При том, что он, ученый, вынужден был бросить работу, поскольку закрыли его организацию, и теперь он преподает. Студентам. Таким, как ты, которым дела до всего происходящего нет. Потому что появилось много разных высококлассных вещей. — Лиза перевела дух. В запальчивости она не обратила внимания, что Андрей даже не удивился ее выпаду.

— Слушай, Лиза, это сейчас происходит со всеми. Почти со всеми, кто старше нас. Такое время. Ну, как тебе объяснить… — он помялся. — Видишь ли, мне кажется, что все этого хотели. Вот именно таких перемен. Понимаешь, все уже готовы к ним были. У нас в доме собирались друзья матери — так они до утра спорили о том, когда это случится. Все хотели этого, но все почему-то думали, что это будет похоже на… Ну, на смену сезонов. Была зима, наступила весна, половодье, распутица. Ну, ничего, походим немного в калошах, там, глядишь, лето уже на подходе. А оказалось, все не так. Оказалось, что это похоже на сейсмические волнения — земля под ногами расступилась, и в дыру провалилось многое. И многие. И, заметь, это только начало. Все самое трудное — впереди.

— Значит, ты об этом тоже думал?

— А как об этом не думать?

— Многие и не думают. Шатаются по клубам, учиться бросили. И еще такое вокруг свинство развели — такой грязи в Москве раньше не было.

— Ты — социально активный тип горожанина, — рассмеялся Андрей. — Редкий случай среди симпатичных девушек. Да не обижайся, я же не со зла. И понимаю тебя. Мне учиться надо, а стипендия и так невысокая была, но теперь с этими ценами она и вовсе бесполезна. Продуктов нет. Мама всё приносит эти заказы — курицу, сайру в собственном соку, польский маргарин и китайские сосиски. Интересно, из кого они сделаны.

— Из чего, — поправила его Лиза.

— А ты очень странная. — Андрей вдруг остановился и улыбнулся. — Я впервые встречаю девушку, которая так себя ведет на первом свидании.

— Я разозлилась. Ты выглядел слегка фатом. Если это слово можно применить сейчас.

— Да я не хотел. Дело в том, что у меня действительно отличные друзья. И мы решили, что заниматься будем наукой, что бы ни случилось. Мы все подрабатываем. В том же самом клубе «Беглец». Его открыл наш выпускник. Вот он берет только своих — кто дежурит, чтобы бардака не было, кто убирает, кто — на кухне. Ты думаешь, я у матери пятерку стреляю? Нет, я иногда больше ее приношу. Она, конечно, волнуется, начинает ругаться…

— Почему?

— Боится, что деньги соблазнят и брошу я свою науку.

— Зря боится?

— Ну кто может это точно знать?! Никто. Но мне неинтересно просто зарабатывать деньги. Хотя я чувствую, наступает сумасшедшее время: возможности и потери равны — и то и другое могут быть просто фантастическими. Мы даже не понимаем, что с нами происходит. Да, сейчас я зарабатываю деньги почти что черным трудом. Но я это делаю ради учебы.

Лиза остановилась.

— Ты меня извини. Что-то совсем не то ляпнула. Понимаешь, я учусь на «отлично» из принципа. Вот просто из принципа. Я могла бы получать четверки. Но я совершенно точно хочу работать в обычной поликлинике и хочу быть врачом, в дипломе которого честные оценки.

— Вот именно — в поликлинике?

— Да, в обычной. Моя мама говорит, что я иду по пути наименьшего сопротивления, что у меня нет амбиций ну и так далее. Может быть. Но в моем желании ведь нет ничего плохого?

— Нет ничего плохого. Только хорошее. И вообще, ты сама… очень хорошая. — Андрей взял ее за руку.

Лиза покраснела и совершенно неожиданно спросила:

— А как ты относишься к Ельцину?..

Их свидания были курьезными, немного нелепыми и совсем не соответствовали советам первых глянцевых журналов. Они, политизированные дети своего времени, спорили, ругались, что-то друг другу доказывали, ходили читать «Московские новости» на Пушкинскую площадь и смотрели заседание Верховного Совета. И вот однажды под воинственные крики депутатов свершилось то, что должно было свершиться, когда встречаются юноша и девушка.

— У меня никого еще не было, — сказала Лиза, тщательно закутавшись в простыню.

— Это не причина быть единоличницей. Поделись простыней, — пробормотал Андрей и ловко стянул с нее хрустящее белое полотно.

— Мама, я выхожу замуж. — Лиза появилась перед Элалией Павловной ровно через полтора года после знакомства с Андреем.

— Не выдумывай. Тебе надо закончить твой «педиатрический», — почти машинально вынесла свой вердикт мать.

— Мам, я и так закончу, — робко спорила Лиза. — Ты же знаешь…

— Я все знаю. Для меня образование, диплом — самое главное. После детей.

Лиза решила посверлить Элалию Павловну взглядом, но та демонстративно крутанулась на рояльном стульчике и заиграла бравурный марш. Лизе пришлось удалиться.

— Мам, я выхожу замуж. — Лиза появилась перед родителями ровно через полтора года после первого объяснения с матерью относительно замужества.

— Что такое?! У тебя еще… — строго произнесла Элалия Павловна.

Лиза вдруг почувствовала себя виноватой, но, взяв себя в руки, твердо произнесла:

— Ты сама говорила, образование, диплом — самое главное. После детей. Выходит, дети — главнее, а поэтому я выхожу замуж. За Андрея. Вы его видели. Ты еще сказала, что он умеет себя вести и весьма неглуп. — Лиза пыталась задобрить мать.

— Ничего я такого не говорила, — отмахнулась та, а потом опомнилась: — Ты — беременна?! Лиза, это же не в кино сходить! И сейчас в доме столько дел! У меня вторая часть учебника в корректуре…

— Мам, какая связь?!

— Это ты не видишь связи, а я вижу! Мне сейчас некогда… Свадьбу надо устроить…

Лиза не дослушала, развернулась и вышла из комнаты. Она обиделась на мать — все-таки замужество и беременность не каждый день случаются, а корректура… Корректура, судя по всему, у мамы будет еще не одна.

Свадьбы почти не было — Лиза вдруг заупрямилась и на все предложения родителей отвечала отказом. К тому же она заметила принципиальные расхождения между новоявленными родственниками — ее тесть, страшный демократ и вольнодумец, очень тонко пошутил над светскими амбициями Элалии Павловны. Та растерялась — никто до этого не позволял подобных вещей.

— Кроме разговоров в гостиной, у меня еще много других дел, — отреагировала наконец мать Лизы и кивком указала на полку с книгами. Впрочем, время для меткого ответа было упущено, а позиция родственников ясно обозначилась.

Лиза сочла за благо избежать торжеств, во время которых могли бы случиться интеллигентные, тихие ссоры.

Молодых переселили в квартиру на «Соколе». Причем Элалия Павловна об этом сообщила так:

— Здесь мало места, мне надо работать, Боре — заниматься. Будете хозяйничать там сами.

Лиза хотела поблагодарить мать, но тут вмешался отец:

— Ребята, я рад, что вы свою жизнь начинаете так, самостоятельно. Мы по углам ютились, а вы живите в свое молодое удовольствие.

Лиза поблагодарила отца. Его слова скрасили честный материнский практицизм. Лиза и Андрей переехали, и очень скоро родилась Ксюша. Они учились, работали, воспитывали дочь, и вот через шесть лет благополучно-спокойной жизни развелись.

Лизе очень повезло — у нее был муж, который осознал, что в семейной жизни счастье дороже истины. А потому в их доме никогда не было жарких споров, долгих обид и унижающей подозрительности. Лиза же была покладиста, правда, эту покладистость украшала изюминка вздорности. Она иногда вредничала, вдруг становилась заносчивой, порой командовала Андреем так, что любой другой мужчина на его месте взбунтовался бы. Но Андрей был мудр… и слегка отстранен от действительности. В его жизни была наука, которая отнимала все силы и эмоции. Жену и дочь он любил, тестя безмерно уважал, тещу невольно доводил своим нарочитым пофигизмом.

— Как ты с ним живешь? Ему же все до лампочки, — опускалась до просторечия Элалия Павловна.

— Мам, он просто притворяется. Поверь мне. Ксению он обожает.

Лиза была права — Андрей любил напустить на себя равнодушие, но к жене и дочери относился прекрасно. Впрочем, при всем внимании к домашнему очагу, умом и сердцем Андрей все-таки был в науке.

Иногда Лиза, подогретая матерью, пыталась призвать мужа к эмоциональной активности, но это случалось не очень часто и было не очень серьезно. Лизу вполне устраивала сложившаяся ситуация.

Очень скоро в их семейной жизни наметились две колеи, по которым они и пошли. Причем каждый — по своей. Лиза погрузилась в домашние хлопоты и воспитание дочери, Андрей, помогая по мере сил, большую часть времени пропадал в своей лаборатории. Друзья, которых поначалу было много, потихоньку стали исчезать с домашнего горизонта, Лиза это обстоятельство отметила, но не расстроилась — муж теперь полностью принадлежал ей. Андрея она любила, но эта любовь имела вид несовершенный — какой обычно имеет любовь капризных детей и неопытных женщин. Эта любовь требовала тотальной принадлежности, но не личности, а месту. Лизе было спокойно, когда муж был дома, но что с мужем делать в эти моменты, она не знала, да, собственно, особенно и не задумывалась. Как ей казалось, все было завоевано — и разум, и сердце, и тело. Как мелкий собственник, она с удовлетворением отмечала фигуру мужа в кресле с вечной книжкой в руках и даже не делала попыток вникнуть в его мир. Ее интересовало наличие, а не суть. Поглощенная новым состоянием — жена, мать, хозяйка дома! — она пренебрегла той связью, которая обеспечивает близость мужа и жены. Если бы Лиза была внимательнее, то очень скоро заметила бы, что, обрывая на полуслове его рассказы о работе в лаборатории, она тут же получала улыбчивого, но молчаливого человека, который все реже и реже делился с ней мыслями.

Нет, Лиза не стала клушей. Она не погрязла в пеленках и консервировании огурцов. Она так же была увлечена своей работой и выполняла ее добросовестно. Читала книги, старалась вытаскивать мужа на премьеры, но она ни разу искренне не поинтересовалась тем, как обстоят дела с его кандидатской, не посочувствовала тому, что финансирование его отдела сократилось, не задала ни одного вопроса о его планах. Важная часть жизни Андрея — его научная работа — осталась там, где-то в начале их знакомства, когда о новом человеке интересно что-то узнать, когда для общения нужна информация «с той стороны», когда необходимо понравиться.

— Неужели ты не заметила, что у него роман?! — Подруга Марина всплеснула руками, узнав об их расставании.

— Не заметила. Ну да, он все время по вечерам с кем-то разговаривал. Но речь шла о его делах, о лаборатории, о защите диссертации. Ничего такого, что могло бы насторожить. И отношение ко мне совсем не изменилось, — отвечала Лиза и почти не лукавила.

Их образ жизни никак не изменился, разве что Андрей чаще отлучался в командировки. Но по возвращении был точно такой же, как и обычно, — внимательный, доброжелательный, ласковый. Конечно, если бы Лиза напряглась, она бы вспомнила те самые мелочи, что свидетельствовали о переменах, но ей совершенно не хотелось копаться в прошлом и искать ошибки, которые и привели к этому шагу. Муж больше не делал попыток поговорить о своей работе, пофилософствовать, порассуждать о вещах отвлеченных, не имеющих отношения к повседневной жизни. Сейчас, после ухода Андрея, Лиза могла бы вспомнить все это, но тогда она даже не обратила внимания. Она не обратила внимания на то, что рядом с ней был человек, для которого забота и хлопоты вокруг отлично выглаженной рубашки не так важны, как возможность обсудить исчезновение пяти видов водорослей в дельте Нила. Но Андрей был деликатен, воспитан и имел хороший характер — он не умел ссориться. Когда Лиза совсем «потеряла его из виду», он, не ссорясь и не ругаясь, отдавая должное жене, ушел туда, где его понимали и слушали.

И все же Лиза научилась многому у собственного мужа — сохранять спокойствие, не ссориться по пустякам, а в ситуациях почти безвыходных оставлять «дверь открытой». «Он ушел, но у нас есть Ксюша, а это значит, что навсегда расстаться у нас не получится», — думала Лиза и не верила, что они смогут стать врагами.

Сейчас, сидя напротив Элалии Павловны и давая отчет о том, как уходил Андрей, Лиза вдруг почувствовала раздражение — как это ни странно, никакой вражды к мужу она не чувствовала, и ей очень не хотелось поддаться настроению матери.

— Мам, что тут говорить. Что случилось, то случилось, и случилось на редкость пристойно… — Лиза посмотрела на мать, но та сидела с хмурым лицом.

— Я терпеть не могу болтовню! Пустую. Что такое «пристойно»?! Ребенок будет расти в неполной семье!

— Ну и что?! Она будет общаться с отцом!

— Это не одно и то же!

Лиза внимательно посмотрела на мать и поняла, что именно сейчас они друг друга не услышат.

— Ты возвращайся домой, наводи порядок, а Ксения несколько дней поживет у нас. Мы ей попробуем объяснить происходящее, — железным тоном приказала Элалия Павловна и добавила: — Через неделю у меня музыкальный фестиваль, помогать с ребенком не смогу.

От матери Лиза вышла в полном расстройстве. Оказывается, она даже не осознавала, какую опасность таит в себе обычный развод. Это и «брошенный ребенок», и «отсутствие денег», и «невозможность личной жизни».

Нет, положительно рано радовалась Лиза, когда благодарила небо за то, что развод был скорым и спокойным, без воплей и скандалов. Она рано радовалась, что они с Андреем расстались почти по-дружески — оказывается, последствия все равно плачевные. Просто она это не осознала. А вот мама, человек опытный, раскрыла ей глаза. Лиза невидящим взглядом смотрела на спешащую Тверскую и теперь хотела только одного — оказаться дома и поплакать в подушку. Ведь даже плакать теперь ей не положено — «дочь не должна видеть страдающую мать»! Лиза потопталась на месте, представила себе переполненный вагон метро и решила отправиться домой пешком. «Сумасшедшая!» — откликнулся внутренний голос на это ее решение, но Лиза мысленно заткнула ему рот. Она сейчас вот так и пойдет по Тверской, мимо «Маяковки», до «Белорусской», затем у бывшего Второго часового завода перейдет на другую сторону, пройдет мимо парка на «Динамо», минует Подъездный замок, а там, глядишь, уже и «Аэропорт», от которого до «Сокола» совсем близко. Она пойдет по городу и, постепенно успокаиваясь, придумает, как жить дальше. Тем более что если себя не пугать, то жизнь становится не такой уж и сложной. Лиза застегнула плащ, порадовалась, что на ногах удобные мокасины, и двинулась в путь.

Решение она приняла правильное — где-то между Скаковой аллеей и улицей Марины Расковой Лиза вдруг ощутила легкость в душе и, ни минуты не размышляя, набрала номер бывшего мужа. Тот ответил сразу, и голос его был точно таким же, как вчера, позавчера и третьего дня:

— Привет! Что-то случилось?

Лиза растерялась, а потом неожиданно произнесла:

— Я даже не пойму.

— А ты где? Я сейчас приеду!

— Я на «Динамо».

— А сможешь добраться до Сокола, до пиццерии, куда мы Ксюху водили? Я там буду минут через двадцать.

— Конечно, — ответила Лиза и бросилась к метро. Сердце стучало так, словно она неслась на первое свидание.

В пиццерии было пусто, но уютно. Лиза села за тот же столик, за которым они некоторое время назад праздновали день рождения дочери. Только тогда к тяжелым деревянным стульям были привязаны шарики, а цветной серпантин и смешные гирлянды образовали шатер. Дочь была в полном восторге и от детского меню, и от поздравления толстого шеф-повара в большом белом колпаке.

— Вот и я! — раздалось за ее спиной. Лиза вздрогнула, оглянулась и увидела Андрея.

— Я успела первой! — пошутила она.

— Это потому что на метро ездить удобней, я в пробке застрял.

Она помолчали, перевернули для вида несколько страниц меню и наконец заказали кофе.

— Андрюша, мне страшно. — Лиза пожаловалась бросившему ее мужу, словно он был ее другом или братом.

— Мне тоже не по себе, — кивнул Андрей.

— А тебе-то почему?

— Ну, я тоже лишаюсь всего привычного…

— Всего лишь привычного?

— Нет, конечно, — спокойно ответил бывший муж, а Лиза отметила, что другой на его месте обязательно бы изобразил обиду.

— И что же делать?

— Сейчас пока ничего. Только постараться понять друг друга.

— Я тебя понимаю. Поэтому ничего и не спрашиваю.

— Ты — удивительная, и это не комплимент, это осознание того прошлого, которое связано с тобой.

— Прошлое? — опять не удержалась Лиза.

— Нет, будущее тоже есть, но оно совсем другое. Мне так кажется.

— Какое же?

— Главное, что я хочу тебе сказать, — я буду всегда рядом. В другом качестве, но рядом. В любой момент — набирай мой телефон. То, что это касается и Ксении, я даже и говорить не считаю нужным.

— А как же там? Там — не будут ревновать?

— Это совсем другое. И, надеюсь, там — поймут. Нет — это уже не моя проблема. Лиза, — Андрей взял ее за руку, — я чувствую вину, но я не стараюсь ее загладить этаким благородством. Я просто понимаю, что жить без прошлого невозможно, а потому надо относиться к нему порядочно. Мне это легко, поскольку я поступаю совершенно искренне. Ты — родной для меня человек. А о родных надо заботиться.

— Так странно, но я тоже не могу на тебя злиться…

— Мы хорошо жили. У нас отличная дочь. Почему мы должны стать врагами? Наше прошлое много весит. И, как балласт, его не скинешь.

— Ты звони мне, ладно?

— Обязательно. А завтра даже приеду. Ксюшу повидать.

— Не получится. Она у мамы. Мне дано несколько дней, чтобы навести порядок в доме, в голове и в чувствах. У меня, как мне дали понять, начинается тяжелая жизнь.

— С чего это?

— Разведенная мать…

— И что?

— Сама не знаю…

— Вот именно. Завтра я заберу Ксению, и мы приедем к тебе. Пойдем куда-нибудь…

— Тебе не страшно будет встретиться с бывшей тещей? И потом, ты и вправду так все время будешь вести себя? — задала Лиза наивный вопрос.

— Нет, конечно. Все время так не получится. Ведь я работаю, могу быть занятым, могу заболеть… Все время так не получится, но большую часть — да. Это я могу обещать тебе.

Лиза улыбнулась. У Андрея было изумительное качество — он умел обещать и умел сдерживать свои обещания. Она это знала очень хорошо.

— Проводишь меня?

— Спрашиваешь. До самых дверей. А потом еще позвоню, пожелаю спокойной ночи.

— Жаль, сейчас еще светло…

— Почему — жаль?

— Нимб над твоей головой не виден…

Они оба рассмеялись. Так Лиза окончательно поверила в то, что от нее ушел муж, и так она убедилась в том, что жизни после развода пугаться совершенно не стоит.

Работа у Лизы была нервная. Поликлиническое отделение детской больницы обслуживало население близлежащих районов и оказывало консультационные услуги. В последние годы педиатров не хватало, и подчас один врач работал сразу на нескольких участках. Лиза относилась к этому с пониманием — в конце концов, педиатр — это не стоматолог и не косметолог, чьи услуги не только востребованы, но и хорошо оплачиваются. В педиатрах нуждаются все, но платят им совсем немного, а подработать частной практикой не у всех получается. Вот и Лиза тоже, отработав дежурство и отбегав по вызовам, порой еле держалась на ногах. Правда, в хорошую погоду пройтись по улицам старой Москвы было и приятно, и полезно, но в детском саду ее ждала дочка, а дома — ворох безотлагательной работы. Уставала она сильно, но никому не жаловалась — боялась, что опять начнутся упреки в том, что не пошла заниматься научной работой, что «проворонила» мужа, что «нельзя быть такой безотказной». Лиза действительно охотно подменяла коллег, если те об этом ее просили. Иногда Ксюшу забирали бабушка с дедушкой, в эти «свободные» дни Лиза немного отсыпалась и пыталась впрок наготовить еды — сэкономленное время можно было посвятить дочери. К вечеру такого дня Лиза начинала маяться и звонить матери:

— Ну, я выезжаю за Ксюшей?

На том конце провода слышались веселые голоса деда и внучки, а в трубку строго отвечала Элалия Павловна:

— Ну, что ты будешь выезжать?! Пусть они с дедом сходят еще на Красную площадь, потом мороженого поедят. Кстати, придут Смирнитские, хочу, чтобы Любовь Дмитриевна послушала ее. У ребенка способности к пению.

Лиза пыталась сопротивляться, объяснить, что у нее впереди трудная неделя, времени будет мало и ей лучше сейчас побыть с дочкой, но Элалия Павловна была непреклонна:

— Что она у тебя там будет делать? Ты опять будешь заниматься чем угодно, только не ребенком.

Жизнь Лизы и впрямь стала сложной, но не ужасно-трагичной, как о том предупреждала Элалия Павловна. Бывший муж появлялся часто — он проводил время с дочерью, привозил продукты, иногда оставлял деньги Лизе. На развод они не подавали, словно молча сговорились обойти этот непростой юридический шаг. Элалия Павловна несколько раз спрашивала дочь:

— Я что-то не пойму, уйти — ушел, а довести дело до конца — не хочет?! Боится, что ли?!

— Чего же он может бояться? — удивлялась Лиза.

— Ну, как! Не придется ко двору на новом месте — вернется к тебе. Как на запасной аэродром.

— Ой, мам! — отмахивалась Лиза, а сама потом представляла себе, как Андрей возвращается к ней с сумками, она его долго не пускает, потом ставит условия, а потом, выдержав нужную паузу, объясняется с ним и все прощает. Потом… Дальше Лиза уже не мечтала, поскольку боялась, что мечты заведут слишком далеко. Официального развода Лиза опасалась больше всего. Пока они просто разъехались, и при этом довольно цивилизованно, жила надежда, что совершенные ошибки могут быть исправлены.

— В этих вопросах нужна определенность.

Ты очень скоро это поймешь. Не позволяй себе морочить голову. Ушел, значит — все! — сердилась Элалия Павловна. Лиза отмалчивалась и каждый раз вздрагивала, когда звонил Андрей. Ей все казалось, что этот самый момент настал и официальный развод неизбежен. Но бывший муж молчал.

Любое расставание, особенно развод — это прежде всего вынужденная праздность одиночества. Только что твоя жизнь состояла из работы, воспитания ребенка, домашних дел. Последние были многообразны, тяжелы и иногда бесполезны. Без них запросто можно было прожить. Твой муж не любил пироги с капустой.

— Ну, съешь хоть кусочек, — приставала ты к нему, уставив все кухонные плоскости тарелками с румяной выпечкой. Приставала, впрочем, не очень настойчиво. Главное, ради чего это все было затеяно, уже свершилось — ты доказала, что ты — отличная хозяйка. Ты упрямо пекла их, потому что тебе нравился процесс, тебе хотелось отвлечься, самоутвердиться, потому что твоя подруга позавчера пекла точно такие, но у тебя они «все равно получаются лучше», и, в конце концов, ты сама их любила и даже съела половинку пирожка. Много нельзя, диета все-таки! Тогда какого черта ты навела огромную кастрюлю квашни?! Ради кого и ради чего?! А так просто! Ты же все-таки замужняя женщина! С уходом мужа все эти «ритуальные танцы» потеряли смысл. И появилось время. Время, которое принадлежало теперь только тебе, а тот, второй, что был рядом с тобой или маячил где-то на периферии семейной географии, даже символически с тобой его не разделит. Время и душевная праздность — вот самое страшное последствие расставания.

В этой новой жизни Лизу спасала рутина — все те каждодневные дела, которые отнимали уйму времени и сил, точно так же заполняли ее сутки. Бесполезные пироги, пересадка комнатных растений, новые занавески — в этом не было особой необходимости, но она все это делала, не задаваясь вредными вопросами. «Я это делала раньше — я это буду делать и теперь! В моей жизни ничего не поменялось!» — эту фразу Лиза Чердынцева могла бы выбить на своем гербе.

Привычные дела и чувство долга не позволяли ей долго думать о происшедшем и уж очень сильно себя пожалеть. «Все так же, только меньше белья загружаю в стиральную машину и пользуюсь кастрюлями меньшего объема!» — шутила про себя Лиза. Каждое утро она отводила Ксюшу в садик, который находился на полпути к метро, затем доезжала до «Маяковки» и оттуда пешком шла на работу. Там, в глубине, стоял кирпичный двухэтажный корпус детской поликлиники. На вызовы Лиза любила ходить в первой половине дня — когда не было еще усталости, с двух часов она вела прием больных в своем кабинете.

За все это время она ни разу не попыталась выяснить отношения с Андреем. Он звонил, она иногда звонила. Они говорили о дочери, строили планы, немного интересовались делами друг друга. Эти разговоры были частыми, долгими и даже немного странными для расставшихся супругов. В этих разговорах не было обид, намеков, ехидной многозначительности, — всего того, от чего не могут отказаться брошенные женщины. Вряд ли мужчины способны в полной мере это оценить, но почувствовать благодарность они могут. В отношении Андрея к бывшей жене появилась трогательная забота.

В поликлинике Лиза особенно много не общалась. В женском коллективе были популярны разговоры про мужей — вечные жалобы на их лень, необязательность и непостоянство. Лизе все время казалось, что она находится в секте мужененавистниц. «Зачем только они замуж выходили! — удивлялась она про себя. — Меня мой Андрей никогда не раздражал. Я всегда была всем довольна!» В этих ее воспоминаниях о совместной жизни практически не было преувеличения — она никогда не «пилила» мужа, никогда не обсуждала его с подругами и всегда старалась оправдать.

Ее день заканчивался иногда в девять часов — в восемь вечера она еще принимала пациентов. В такие дни дочка, если не находилась у бабушки с дедушкой, дожидалась ее у соседки. Соседка была хорошая, спокойная, к тому же давно заметившая, что Андрей почти не появляется дома.

— Не торопись, я ее и покормлю, и книжки мы с ней почитаем, — успокаивала соседка Лизу. Та благодарила, но успокаивалась только тогда, когда закрывала за собой дверь и оказывалась с дочкой в своем доме. В эти минуты мир приобретал очертания, границы, наполнялся теплом. Им было хорошо вдвоем — в этом уютном пространстве, и казалось, что ничего страшного не случилось и не случится.

На работе о ее семейных неурядицах никто не знал — только когда заведующая отделением из лучших побуждений не поставила ее в график дежурств, Лизе пришлось объясниться.

— Я буду дежурить. Деньги сейчас не помешают. У меня сложная ситуация.

— У вас же дочь маленькая…

— Да, и все-таки мне дежурства нужны…

— Дома проблемы?

— Да.

Этот односложный ответ удовлетворил старую тетку в белом халате, и она включила Лизу в список. Когда Чердынцева уже выходила из кабинета, заведующая произнесла:

— Вам бы организационной работой заниматься, у вас просто талант все успевать и совмещать!

Лиза удивленно посмотрела на заведующую.

— Знаю, знаю… Я знаю все. В том числе и от благодарных пациентов. То есть от их родителей.

Лиза вышла из кабинета с улыбкой. С момента ухода мужа впервые ее похвалили. Пусть за то, что она и так обязана делать. Но похвала была уместная — Лизе покоя не давало чувство вины — мол, такая растяпа, что даже муж сбежал, но продолжает опекать. В Лизином сознании поменялись местами причины и следствия, а все незначительные повседневные промахи вдруг превратились в повод для самобичевания.

Тот самый день начался так, как иногда начинаются несчастливые дни — с дурного утреннего настроения, капризов ребенка, небольшого опоздания на работу. Когда Лиза влетела в кабинет, отряхивая с зонта дождевые капли, там уже сидела раздраженная женщина с ребенком, а медсестра Валя тянула время, делая вид, что ищет медкарту. Надо было как-то оправдать ожидание посетителей.

— Извините, транспорт, — выпалила Лиза и, вымыв руки, уселась за стол. — Итак, у нас сегодня должны быть готовы анализы…

У Лизы была отличная память, а еще она знала, что результаты лабораторных исследований — это слабое место консультативной поликлиники. Вот и сейчас:

— Елизавета Петровна, вот насчет анализов… — Валя выразительно посмотрела на нее. Лиза очень правильно оценила этот взгляд — медсестра давала понять, что к анализам этих пациентов даже и не приступали.

— Так они и не могут быть готовы! Нам отказали. Сказали, чтобы мы явились только через две недели, — возмутилась мама ребенка.

— Да, да! Мы знаем, что есть проблема — все анализы делаются в общей больничной лаборатории. А там приоритет у госпитализированных детей.

— И что же делать?! Вы же знаете — нам надо возвращаться домой, а на консультации уролога еще не были! Мы же не можем ждать бесконечно.

Пациенты были из Твери.

Лиза все отлично знала — было подозрение, что у девочки пиелонефрит. Требовалась госпитализация, но для это надо было пройти амбулаторное обследование, куда входил большой список анализов. Подобная ситуация повторялась по нескольку раз в месяц, и Лиза, на которую в первую очередь обрушивался и гнев, и отчаяние родителей, только разводила руками. Она не могла, не имела права отправить этих людей на платные исследования в коммерческие учреждения.

— Послушайте, я с вашим вопросом схожу к заведующей. Я вам обещаю. Если хотите, то прямо сейчас, а вы подождете меня в коридоре. Я попробую с ней поговорить, может, вне очереди сделают…

— Да, я хочу. Я буду ждать, только сделайте что-нибудь.

Лиза собрала в охапку бумаги, и они направились к заведующей.

— Людмила Ивановна, у нас все та же проблема. Но у девочки, похоже, пиелонефрит. Направление на анализы выданы, но вызовут их только недели через две. Им придется опять приезжать. Они — не москвичи.

— Елизавета Петровна, успокойтесь.

— Вам легко говорить, а я постоянно вижу этих людей. Я их понимаю: представляете, сколько стоят платные анализы. А им их надо сделать не меньше восьми.

— Я все знаю не хуже вас, но что делать, если мы вынуждены пользоваться больничной лабораторией! Что мы можем поделать?!

— Я не знаю. — Лиза развела руками. — Но, в конце концов, надо поставить вопрос о том, чтобы нам позволили оборудовать свою. Если мы будем молчать, то вопрос не решится никогда!

— А кто вам сказал, уважаемая Елизавета Петровна, что мы молчим? Я, к вашему сведению, уже пять писем написала на имя коммерческого директора.

— А почему коммерческого?

— Потому что это самый короткий путь — ведь у нас в консультативном отделении есть платные пациенты. Значит, мы тоже зарабатываем деньги. Следовательно, можем просить их на наше же развитие.

— Да, но тогда и анализы у нас, возможно, будут платными. Если так рассуждать.

— Думаю, логичнее было бы сделать квоту на платные. Чтобы вернуть затраты и что-то зарабатывать. Но в основном делать лабораторные исследования бесплатно.

— И что вам отвечают?

— Почти ничего, пока только невнятные обещания.

— Но что-то же делать надо!

— Что?

— Можно привлечь спонсоров. Среди наших пациентов есть люди солидные.

— Надо прежде всего знать смету. А ее не спешат сделать в нашем коммерческом отделе.

— Я вас поняла. Но можно все-таки с этой девочкой решить вопрос?

— Давайте ее карту.

Лиза положила на стол заведующей поликлиники бумаги.

— Спасибо. И все же, Людмила Ивановна, может быть, еще раз к коммерческому обратиться?

— Не знаю…

В этот вечер Лиза позвонила бывшей однокурснице, которая когда-то работала в лаборатории. После приветствий и неизбежных «Сто лет не виделись!» и «Как ты?» Лиза приступила к самому главному:

— Ты ведь когда-то занималась организацией лаборатории? Подскажи, как это делается?

— Что именно тебя интересует?

— Сколько это стоит? Не шикарную организовать, а стандартную, для обычного набора исследований.

— Ну, я занималась этим давно, тогда и оборудование было другое. И цены другие.

— И все же? Хоть какие-то общие параметры, общие требования есть же? Понимаешь, нам позарез нужна такая, но коммерческий тянет. А люди-то к нам идут, иногда срочно надо получить исследования, а приходится ждать.

— А платно?

— Сама знаешь, кто к нам иногда приезжает. И потом, иногда общим анализом крови ограничиться нельзя.

— Да, знаю…

Подруга задумалась, а потом произнесла:

— Дай мне время до завтра, до вечера. Я тут одному человеку позвоню, если он в Москве, то поможет, даже будет рад, что к нему обратились. Если же его в Москве нет, то придется повременить. Он уезжает надолго…

— Ира, пожалуйста, сделай что-нибудь! Я буду ждать твоего звонка…

— Хорошо.

Лиза положила трубку. В кресле было удобно, уютно. Мягкий желтый свет делал комнату меньше, а потолок ниже. Казалось, Лиза находилась в маленькой золоченой табакерке — золотистые шторы, такие же, только матовые обои, светло-коричневый плед, упавший на пол, — все было теплое, согревающее. Из соседней комнаты доносился голос дочери — она воспитывала кукол.

«И чем же плоха такая жизнь?! И чем плох развод?! Я сижу в чистой квартире, у меня порядок на кухне, я не мечусь как угорелая между холодильником и плитой, ожидая голодного мужа. Нам с Ксенией хорошо». Лиза мысленно перебирала короткие фразы, словно отщелкивала бусинами четок. Она, конечно, знала, чем плохо — плохо, что не с кем обменяться вечером новостями, не с кем допоздна пить чай на кухне, не с кем лечь в постель, не к кому притулиться, прижаться и, тихо вздохнув, окунуться в ласковый сон. Лиза знала, что «плохое» потихоньку подбирается к ней, заслоняя «интеллигентный» разъезд и сохраненные дружеские отношения. На жизненных весах постепенно оказывалось личное одиночество, и оно становилось все более тяжелым.

Ира позвонила на следующий вечер.

— Лиза, пиши телефон и адрес! — Однокурсница скороговоркой продиктовала информацию, из которой было понятно, что все данные можно получить у какого-то господина Бойко. Звали его Тихон.

— А у него отчество есть? — перебила подругу Лиза.

— Наверное, есть, — на секунду опешила Ира. — Ну, конечно, есть, просто для меня он — Тихон. Отца его звали, если мне не изменяет память, Михаил Тихонович. Значит, Тихон Михайлович!

— Какие имена…

— Ну да, у них это наблюдалось. Брат, младший, вообще Клим.

— О господи! И как мальчик с этим жил?

— Нормально. А что? Клим Бойко. Звучит даже.

— Слушай, Ира, а почему он заинтересован в решении этого вопроса. И почему он мне обязательно поможет?

— Я не сказала — «обязательно поможет»! Я сказала, что он будет рад помочь. Чердынцева, ты настырна и упряма, а потому приложи все усилия, и результат, может, будет положительный. Этот самый Тихон — владелец фирмы, которая готовыми комплексами поставляет медицинское оборудование. Вот так все просто. Ты, со своей лабораторией, выгодный клиент. Он тебе и смету даст, ну, с учетом его коммерческих интересов. Кстати, не ищи там дешевое оборудование. Но можешь намекнуть на ограниченность бюджета. Он войдет в положение.

— Спасибо тебе, Ирка! Попробуем пробить наш коммерческий отдел.

— Пробуй. Игра стоит свеч.

Господину Бойко Лиза позвонила по дороге к метро.

— Здравствуйте, к вам можно приехать — переговорить?

— Доброе утро, можно, конечно. — Голос на том конце провода был приятен, хотя в первые минуты господин Бойко явно не понимал, с кем разговаривает. Только после того, как Лиза произнесла фамилию Иры, собеседник радостно отликнулся:

— Да, да, она меня предупредила. Как вам удобно будет — встретиться у нас, в офисе, или мне к вам приехать?

«Ого! Как там Ирка сказала: «Ты — выгодный клиент!» — подумала про себя Лиза и уже было хотела спросить адрес, как вдруг сообразила, что у нее не самый приличный вид для подобных встреч.

— Простите, Тихон Михайлович, а можно мне завтра к вам приехать? Сегодня много больных на приеме, мне будет сложно отлучиться. А в поликлинике не очень удобно разговаривать.

— О, я вас понимаю! — На том конце провода с чувством вздохнули. — Конечно, как вам будет удобно. Завтра так завтра. Жду вашего звонка.

— Спасибо, договорились. — Лиза спрятала телефон в сумку. «Да, конечно, хорошо бы по горячим следам, сегодня, но…» Она посмотрела на свои ноги. Для осеннего сухого, но прохладного дня Лиза была одета слишком легко. Свои единственные приличные осенние сапоги она, получив зарплату, наконец отнесла в ремонт. Ходить в них было уже совершенно невозможно — вместо каблуков были покосившиеся столбики. Новые сапоги Лиза купить не могла — дочери нужен был комбинезон, зимняя обувь. Еще надо было заплатить логопеду: в последний год перед школой приходилось посещать занятия — дочь не выговаривала три звука. Хорошо, что врач была знакомая, деньги брала символические, но Лиза и так уже ей задолжала.

Вообще, финансовое положение брошенной женщины с ребенком было тяжелое, но не трагичное. На необходимые продукты, транспорт, коммунальные услуги денег хватало. Хватало на всякие платные занятия Ксюши, но вот на некоторую роскошь денег уже не было. Красивые сапоги, итальянская курточка, которую продавала знакомая в поликлинике, шерстяное платье — все эти покупки, такие обычные в прошлые годы, сейчас были не по карману. Все-таки Лиза с дочкой жили на одну зарплату. Андрей деньгами помогал, но Лиза боялась их трогать. Теперь, когда она все яснее представляла, что такое одиночество, первым ее желанием было накопить. Накопить на тот случай, если в их с Ксюшей жизни случится непредвиденное. Кстати, из всего, что в качестве устрашения было перечислено Элалией Павловной, именно этот страх, страх форсмажора, страх несчастного случая, был самый мучительный. «А вдруг я заболею! Что станет с Ксенией?» — спрашивала Лиза иногда себя, и хотя отлично понимала, что и родители, и Андрей, и даже брат Борька — все близкие ей люди выручат, поддержат, «подхватят» дочку, все равно боялась. Именно поэтому все деньги, которые давал ей Андрей, она аккуратно берегла и ни при каких обстоятельствах не тратила. Так и с этими злополучными сапогами. «Придется завтра поехать в старых. Ничего, не свидание!» — успокоила себя Лиза, но настроение было слегка подпорчено. Благородное дело хотелось делать в элегантном костюме.

На следующий день Лиза, поменявшаяся дежурством, с самого раннего утра вертелась перед зеркалом. Старые сапоги были отлично начищены и выглядели вполне прилично. Строгий классический костюм, который висел в шкафу года три, Лиза отвергла с самого начала. «Старая дева! Мышь. Пыльная и скучная. Зануда. Тоска», — сказала она, глядя на свое отражение. К тому же лацканы пиджака от долгого висения на плечиках несколько изогнулись и стали похожи на острые уши. «И что же надеть?» Лиза вдруг поняла, что не готова к публичной жизни. Ее скудный гардероб был добротен, скромен, но обновлялся достаточно давно. На работе все было скрыто под белым халатом, дома и на прогулке с ребенком она обходилась джинсами, футболками и толстовками. «Господи, да как же я ходила во всем этом?! — Лиза в отчаянии заглянула в шкаф. — Может, поэтому Андрей и ушел? Я же за собой совершенно не следила!» Она вытащила еще одно старое платье, с минуту его разглядывала, а потом, взглянув на часы, махнула рукой и стала одеваться. «В конце концов, я по делу еду. А вечером надо будет внимательно разобрать гардероб. Старье выкинуть и подумать, что купить. Чтобы на все случаи жизни было… Вот только купить смогу не скоро». Лиза слегка подкрасила глаза и посмотрела на себя в зеркало. В зеркале отражалась высокая молодая женщина, которая старательно втягивала живот — трикотажное платье облегало фигуру. «О боже!» — пробормотала Лиза, накинула плащ и выскочила из дома.

Представительство известной фирмы, которая занималась поставками медицинского оборудования, находилось в высоченном здании, облицованном тонированным стеклом. Внизу милая девушка поинтересовалась у Лизы, куда она идет, посмотрела какие-то бумаги и выдала пропуск, который посоветовала пристегнуть к одежде или сумке.

— Вам на восемнадцатый этаж.

Лиза миновала турникет и подошла к лифтам — огромные и бесшумные, они открывали свои вертикальные пасти, впуская и выпуская стаи оживленных и очень уверенных в себе людей. Девушки были на высоких каблуках, в дорогих костюмах, мужчины имели вид исключительно элегантный и деловой. Лиза оробела — свой светлый плащ снимать ей совершенно не хотелось. Трикотажное платье цвета бордо, в маленьких катышках, сейчас показалось ей просто убийственно бедным и пошлым.

— Вы восемнадцатый нажимали? — Кто-то в лифте обратился к ней.

— Да, спасибо. — Лиза вышла из лифта и очутилась в просторной приемной.

— Слушаю вас. — Девушка за высоким секретарским столом приветливо улыбнулась.

— Я договаривалась с Тихоном Михайловичем.

— Ах, так вы Чердынцева?! — Девушка подскочила так, что кресло на колесикам отъехало в сторону. — Вас ждут! Давайте я вам помогу раздеться.

— Нет, спасибо, я думаю, ненадолго… — Лиза попыталась плотнее запахнуть плащ.

— Что вы — у нас так тепло! Вам будет неудобно. — Девушка уже держала наготове плечики, и Лизе ничего не оставалось, как раздеться. Если секретарь и обратила внимание на платье цвета бордо, то виду не подала. Лиза же, пытаясь принять независимый вид, оглянулась по сторонам.

— Пойдемте, вас ждут в переговорной. — Девушка показала рукой в сторону большой стеклянной двери.

Лиза поспешила за секретарем.

Переговоры имеют неожиданный успех в том случае, если одна из сторон внезапно проникнется жалостью к другой. Мужчина, который встретил Лизу в переговорной, совершенно не заметил тесного старого платья, не разглядел чуть разношенные сапоги и даже не обратил внимания на то, что посетительница старается засунуть свою сумку куда-то под стол. (Лизе только здесь бросились в глаза «каляки-маляки», которые шариковой ручкой нарисовала дочь на светло-коричневой коже.) Как мужчина, он не заметил многоговорящих деталей, но ощутил скованность и робость посетительницы. И ему стало ее жаль.

— Послушайте, Елизавета Петровна, давайте попросим сварить нам кофе, а сами потихоньку разберемся в вашей проблеме.

— Давайте, — кивнула Лиза.

— Вот и отлично. Значит, вам нужна лаборатория?

— Она нужна консультационной поликлинике… Понимаете, мы относимся к детской больнице и всю диагностику, кроме первичной врачебной, проводим на ее базе. Но анализы — это и первейшее средство при постановке диагноза, и для профилактики многих заболеваний тоже вещь необходимая. А у нас получается, что наши пациенты должны ждать своей очереди в больничной лаборатории, а там, как известно, приоритет у госпитализированных детей. Но это и понятно, — Лиза, вдруг почувствовав себя свободно, четко изложила проблему.

— Понимаю, — собеседник кивнул головой.

— Мы пытались, вернее, наша заведующая написала несколько писем, даже разговаривать ходила, но как-то с места дело не сдвинулось. Хотя для больницы оно тоже может быть выгодным — мы же сможем делать и платные исследования.

— Очень часто в таких случаях все платными и заканчивается, — заметил Бойко.

— Да, знаю, но можно постараться проследить за этим. Во всяком случае, пока лаборатории нет, и опасаться нечего, только того, что бедные дети ждут простейших анализов неделями.

— Да, задача. — Тихон Бойко покачал головой. В глубине души уже шевелилось разочарование. Крупным заказом здесь не пахнет, но и оставлять так дело нельзя. В конце концов, и небольшие клиенты нужны. А потом эта женщина явно беспокоится о деле.

— Скажите, а у вас коммерческим директором не Калюжный ли Леонид Степанович?

— Он самый. Но я к нему не вхожа. Наша заведующая принимает огонь на себя. А мы все больше от пациентов отбиваемся.

— Так. Я понял. У меня есть предложение.

Я в течение нескольких дней составлю две сметы. Одну побольше, другую поменьше. Чтобы был выбор у вашего коммерческого. Все данные заблаговременно я перешлю вам на имейл. Вы мне его дадите. Вы сами должны будете сделать расчет исходя из моих данных. Основные параметры — расходы на закупку, монтаж оборудования, коммерческая выгода. Отдельной графой — бесплатные исследования. Чтобы было понятно — зачем, с точки зрения экономики, мы это все городим. С точки зрения клятвы Гиппократа, это и так понятно. Договорились?

— Договорились, — кивнула Лиза, хотя даже не представляла, как это она все сделает. Ничего сложнее калькуляции домашних расходов она не составляла. — Да, я обязательно это сделаю, — еще раз подтвердила она. — Вот моя почта. Я буду ждать от вас информации.

— Отлично. Когда будет все готово, мы с вами встретимся у вашего Калюжного.

— Он меня слушать не будет, — рассмеялась Лиза.

— Будет. Это я вам обещаю. А со своей заведующей вы как-нибудь договоритесь. Чтобы она вас не ревновала.

— Она — не будет, она его тоже боится!

— И зря. К нему надо подход найти. Чем и займемся с вами на следующей неделе.

— Спасибо вам. — Лиза встала.

— Это вам спасибо. Вы ввязываетесь в борьбу, не имея никаких личных интересов, кроме профессиональной добросовестности.

— Ну, это вы уже слишком. Просто так будет удобней работать. И мне в том числе.

— Ну, можно и так сказать.

Лиза поднялась, подхватила свою сумку и неожиданно рассмеялась:

— Вот полюбуйтесь, что делает моя дочь с хорошими вещами. — Она указала на испачканную сумку. — И я заметила это только здесь, в вашей приемной.

— Я таким вещам совсем не удивляюсь. Моя дочь упрямо раскрашивала мои галстуки акварельными красками. Я только понять не мог, зачем? Они и так яркие.

— Акварель хорошо смывается содовым раствором, — со знанием дела заметила Лиза.

— Да? Жаль, не знал раньше. А так половину пришлось на помойку снести.

Лиза улыбнулась. В этот самый момент в переговорной вдруг опять появилось напряжение. Словно ее провожают, а она не уходит, и хозяин не знает, что бы сказать еще. Чтобы было понятно, что разговор окончен.

— Ой, я вас своими советами отвлекаю. — Лиза махнула рукой и вышла в приемную. Тихон Бойко поспешил за ней.

— Давайте я вам помогу. — Он подхватил плащ, помог ей надеть его и расплылся в улыбке.

В лифте, который бесшумно кинулся вниз, Лиза перевела дух. Напряжение, которое ее держало в узде, отступило, и теперь она анализировала только что закончившийся разговор. «Рассказала я все точно. Вела себя спокойно. Ничего не преувеличила, даже подчеркнула, что главная здесь не я, а заведующая!» Лиза очень была щепетильна в вопросах субординации. Она не помнила, как вышла из этого огромного здания, как шла по широкому проспекту. Энергия успешно проведенной встречи, которая пришла на смену стеснительности и сомнениям, придала ей силы. Лиза только удивлялась, что, проработав столько времени с людьми, не приобрела уверенности. «Да, но что я буду делать с этим самым расчетом?! Господи, надо было признаться, что я никогда не занималась ничем подобным! Ладно, получу от него информацию, тогда и буду беспокоиться», — успокоила она себя.

Приехав в поликлинику, Лиза поспешила к заведующей.

— Людмила Ивановна! Я кое-что узнала. Вернее, встречалась с человеком, который может нам оборудовать лабораторию. Это очень известная немецкая фирма. Они имеют представительство в Москве. Вот там я и была сегодня.

Людмила Ивановна посмотрела на нее с усмешкой:

— Елизавета Петровна, еще есть швейцарцы, поляки и китайцы. Которые поставляют точно такое же оборудование и производят его монтаж. А можно купить по отдельности. Но там надо считать, что выгоднее. Голубчик, вы не понимаете, дело не в том, что некому нам поставить оборудование, а в том, что нет денег и разрешения на эту деятельность. Через голову администрации мы не перескочим.

— Я знаю, но я была у человека, который утверждает, что в конце концов Калюжный согласится. Он сам устроит этот разговор. А пока надо ждать от него смету. И свою подготовить.

— Вы что, смеетесь?! — Людмила Ивановна возмущенно посмотрела на Лизу. — Где мы экономиста найдем, который выполнит всю эту работу?!

— Думаю, экономист там не нужен. Там нужны исходные цифры, немного смекалки, калькулятор и белая бумага, чтобы это все красиво распечатать. Как меня сегодня заверили, ничего сложного.

— Вот и займитесь, раз ничего сложного. Только в свободное от работы время, а то сегодня Васильчикова за вас работала полдня.

— Я знаю, мы с ней договорились. А завтра я пойду по ее вызовам.

— Ну да. — В голосе премудрой заведующей послышалась ирония. — Лиза, я вас очень хорошо понимаю, но имейте в виду, что иногда такой энтузиазм ничем не заканчивается и никак не вознаграждается. Просто чтобы потом не было разочарования, усталости и неожиданных выводов, что все бессмысленно.

— Я знаю об этом, Людмила Ивановна. Но, мне кажется, что задача не самая сложная. Ну, не получится, хоть будем понимать, что сделали все возможное.

— Как знаете. К этому Калюжному пойдете сами. Я прикрою, если что, и дам объяснение, почему именно вы занимаетесь у нас этим вопросом.

— Хорошо. — Лиза была удивлена тем, как гладко решился вопрос с субординацией.

— Вот и отлично! Теперь идите, пообедайте.

— Мама, как у тебя со временем?! Можно ли Ксюшу к тебе на пару дней? — Лиза звонила Элалии Павловне.

— У меня нет времени. И никогда его не было. Я очень занятой человек.

— Мам, знаю, но речь идет о ближайших днях, а не вообще. — Лиза была терпелива.

— Не могу сказать.

— Хорошо, я поняла.

— Боюсь, ничего ты не поняла! Ты привыкла работать от и до! У меня ненормированный рабочий день. Лекции каждый день, потом у меня будет съемка на телевидении. Я должна подготовиться. И отдохнуть, чтобы выглядеть нормально.

— Мам, поздравляю тебя со съемкой. Какой канал приглашает?

— Поздравить можно. Только никто не спросит, откуда я силы беру, — все забывают, что Борис тоже требует внимания.

— Так пусть отселится! Не вечно же под боком у мамы жить.

— Не вечно, но пусть пока живет.

— Тогда не жалуйся, мам. — Лиза чувствовала раздражение. Разговор с матерью привычно перерастал в перепалку. Причем пустую, бессмысленную. Из которой очередной раз можно было только почерпнуть информацию, о том, что самый работящий человек в семье Чердынцевых — Элалия Павловна. Лиза раздражалась еще и оттого, что про очевидные заслуги отца как бы забывали — вроде как и не он лауреат высокой государственной награды, и не благодаря ему у семьи есть огромная дача в престижном месте, и не Петр Васильевич принимал участие во всех крупных международных конференциях, посвященных проблемам космоса. Сейчас, когда секретность с оборонного предприятия, где он работал, сняли и он спокойно трудился преподавателем в МФТИ, в семье он стал «числиться» обычным «учителем».

— Я тебе, Петя, завидую! — любила повторять Элалия Павловна мужу. — Свои лекции отчитал — и домой на диван. Или к телевизору. Я же как белка в колесе. И преподавание, и книги, и учебники, и телевидение.

Петр Васильевич не обижался, только разводил руками:

— Дорогая, ну, за тобой мне не угнаться!

Элалия Павловна удовлетворенно кивала, но соглашательская позиция мужа ее только раззадоривала, а потому она продолжала:

— Почему вы, мужчины, довольствуетесь малым?

— Мама, ведь предприятие отца закрыли. Он же не может там оставаться работать!

— Так открыли другие учреждения этой направленности. Туда надо было попробовать устроиться! Оправдание собственной лени найти можно всегда.

Если Лиза слышала подобные речи, она всегда заступалась за отца, чем вызывала раздражение матери:

— Ты вся в него. Тебе надо было остановиться на самом легком и примитивном — «от и до» в кабинете.

— Ну, детей лечить тоже кто-то должен. И потом, я рада, что характером в отца, — огрызалась Лиза.

Но все эти пикировки стали уже привычными и даже особо не портили отношения между родными, исключая ситуаций вроде сегодняшней. Лиза никак не могла взять в толк, почему в ответ на ту или иную просьбу мать не может просто спокойно отказать. Зачем надо простейший диалог превращать во вздорный спор, с переходом на личности.

— Мама, я поняла, ты занята. Все, пока! — Лиза положила трубку. «В конце концов, уложу дочку спать и засяду за эти расчеты». Она собрала сумку, сняла халат, устало посмотрела в окно. Недалеко был зоопарк, место, куда они с Андреем любили водить дочь. Впрочем, к животным у Ксюши особого любопытства не было, все окружающее она воспринимала как антураж веселого времяпрепровождения с родителями. Лиза вздохнула, вспоминая, как Андрей с дочкой ели бублики — по очереди надкусывая с разных сторон. «Ну, она-то в чем виновата?!» — неожиданно подумала Лиза, и впервые за все это время развод предстал перед ней таким, каким видели его ее родители. Он предстал ударом и предательством по отношению к дочери. «Как удобно — вежливо расстаться, спокойно разговаривать, приезжать в дом, который покинул как ни в чем не бывало. Сдается мне, что быть интеллигентным, выдержанным и вежливым человеком — очень удобно. И практично!» Лиза с грохотом захлопнула дверь кабинета и повернула ключ.

На улице были уже сумерки. Она нащупала единый проездной в кармане, проверила, закрыта ли сумка, и в этот момент раздался телефонный звонок. «Это мама», — подумала Лиза и не ошиблась.

— Отец выехал к тебе за Ксенией. Только учти, на два дня, не больше. — Мамин голос был так же строг. — Уж не знаю, для чего там они тебе нужны.

Лиза съязвила:

— Для секса, мама, для секса.

В доме Чердынцевых можно было говорить о любви, но о сексе предпочитали помалкивать. Эта сторона жизни считалась, по разумению Элалии Павловны, чем-то зыбким, спорным и не совсем приличным. Когда Лиза пошла в медицинский, ей пришлось учебники по анатомии прятать в стол. Мама раздражалась от одного вида голого тела. Сейчас Лиза не удержалась от язвительности, поскольку уже смирилась с тем, что придется работать ночью, когда заснет дочь, и с тем, что мама ничего просто так, со словами одобрения, не сделает.

— Мама, зря он выехал. Мне уже помощь не нужна. Я все уже устроила.

— Что значит — зря?! Ты соображаешь, он по самым пробкам поехал…

— А зачем, если только час назад ты сказала, что тебе некогда заниматься Ксенией?!

— Ну, не могу же я допустить, чтобы ребенок оказался в компании…

— Мам, разговор закончен. Ксения будет дома, а я сейчас позвоню папе. Ты должна была сначала позвонить мне.

— Что же у тебя за характер?! Все назло делать!

— Это у меня — характер?! — Лиза просто задохнулась. Она получила отказ, выслушала нравоучение, решила, что справится сама. А теперь еще и виновата.

Добравшись до дома, она увидела отца. Петр Васильевич, забрав внучку из садика, сидел с Ксюшей в сквере.

— Пап, можно не забирать Ксюшу, я справлюсь. Мне надо поработать, а я никогда такого еще не делала. Завтра же дежурство опять.

— Ничего, я побуду с ней. У меня почти нет лекций.

— Но мама сказала…

— Ты же знаешь маму.

— Знаю. — Лиза поднялась на цыпочки и поцеловала отца. — Спасибо.

— Не за что. Будем тебе звонить.

Когда машина отъехала, опять раздался телефонный звонок. «Господи, это наверняка опять мама!» Лиза, не глядя, нажала кнопку и раздраженно ответила:

— Мама, они уже уехали. Но никакой необходимости в этом не было. Я все отлично бы устроила…

— Гм, извините, Елизавета Петровна, это — Тихон Михайлович. Я вам отправил два документа. Посмотрите их и сделайте свой по образу и подобию. Но цифры возьмите из прайс-листа. Он будет в отдельном письме. Как все сделаете — звоните, и встречаемся у Калюжного. И запомните — ваш документ должен быть коротким!

— Господи, извините! У меня сегодня день семейных неувязок. Я вас поняла, спасибо, сегодня-завтра все посчитаю. Но насколько лаконичным должен быть мой документ?

— Настолько, чтобы я смог заставить Калюжного просмотреть его при мне. Это самый главный момент!

— Я поняла и постараюсь.

— Вот и отлично. До связи.

Тихон Михайлович бархатно рассмеялся в трубку, и потом послышались гудки.