Арлекины и радуги

Ирина Голыбина (2024)

Престижная работа, заботливый муж и чудесный дом в Австрии — жизнь Веры была похожа на сказку, но однажды все изменилось. Переживая непростой развод, девушка отправляется по работе в родной город, где случайно встречает талантливого режиссера Костю. Разговоры об искусстве, прогулки по знакомым улочкам и совместная поездка в Вену — похоже, жизнь дает второй шанс обрести счастье. Вот только отчего-то Вера совсем не спешит принимать этот подарок…

О. Мандельштам

© Голыбина И., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1

— Вы бронировали? — Хостес подняла на Веру тщательно накрашенные глаза, постучала длинным ногтем по экрану планшета, сверяясь с записью.

— Извините, нет.

Ресторан Вера выбрала случайно: завернула по привычке в тот, где сидело больше народа, рассчитывая, что он окажется приличным. Тоже по привычке, еще детской, сравнила девушку с собой: она, Вера, заметно тоньше и выше ростом, даже без каблуков. Одета, конечно, попроще — в джинсы и футболку с длинными рукавами, на ногах кеды, через руку переброшен плащ. Волосы с каштановым переливом собраны в небрежный хвост, смугловатое лицо без макияжа — только серые глаза блестят. По местным меркам вид чересчур скромный для пятничного выхода в свет. Хостес, очевидно, подумала так же и бросила односложно:

— Столиков нет.

Глянула на Веру исподлобья — кажется, даже с неодобрением, — и сквозь зубы спросила:

— Будете ждать?

— А долго? — Спешить Вере было некуда, а возле ресторана стоял диван-качели, предназначенный, видимо, для курильщиков и таких вот ожидающих.

Хостес вздохнула, окинула взглядом зал.

— Минут двадцать.

Вера заколебалась: может, стоит все-таки поискать что-нибудь еще? Ресторанов на набережной немало, в другом могут быть места. С другой стороны, не зря тут все забронировано, должны кормить хорошо. И обстановка приятная, плюс за заборчиком большая терраса, заставленная цветами в горшках.

— Я подожду, — сказала Вера, разворачиваясь, чтобы выйти на улицу, к дивану.

Хостес в ответ только пожала плечами.

Вера примостилась на краешек подушки, оттолкнулась пятками, качнулась туда-сюда. Наклонилась понюхать травку в кадке, стоявшей рядом, — похожа на тимьян. Это действительно оказался он, и Вера потихоньку отщипнула пару листков, растерла в пальцах, вдохнула свежий аромат. Кое-где на тимьяне поблескивали мелкие цветочки, тянулись к свету новые побеги.

Весна была в разгаре — самый конец апреля. Первые грозы в этом году налетели раньше, вымыли город — не столицу, но почти миллионник, с университетом, парком культуры, драматическим и оперным театрами, — до праздничного блеска. Дожди слизали последний снег, на клумбах в центре вспыхнули тюльпаны, парк подернулся нежной салатовой дымкой. Горожане, истосковавшиеся по солнышку и теплу, высыпали на набережную, обустроенную пару лет назад вдоль древнего кремля, тоже отреставрированного для привлечения «внутренних туристов».

Мимо Веры проходили довольные собой мамаши с детскими колясками, влюбленные парочки, шумные компании, пролетали подростки на скейтбордах и самокатах. Хотя уже перевалило за восемь вечера, закатное солнце висело в небе, заливая его всеми оттенками розового и сиреневого; ветер плавно подталкивал редкие облачка навстречу первым звездам.

Вера качнулась еще раз, запрокинула голову, любуясь шелковым переливчатым небом, отмахнулась от надоевшей тревоги — ничего уже не поправишь, пусть будет как будет. Автоматическим жестом покрутила на безымянном пальце кольцо, потом сняла и поднесла к глазам. Кольцо было дорогое: крупный бриллиант на толстом золотом обруче с матовой поверхностью, на которой кое-где остались мелкие царапины. Именно мелкие. Незначительные. И нечего про них вспоминать.

Вера открыла сумку, на ощупь отыскала отделение на молнии и сунула кольцо туда. Застегнула, потом посмотрела на свою руку, теперь совсем без украшений. Рука казалась легкой и немного чужой. Наверное, понадобится время, чтобы привыкнуть.

— Добрый вечер, — раздался рядом голос.

Вера вздрогнула, поглядела на мужчину, остановившегося перед ней. На секунду у нее перехватило дыхание, сердце пропустило удар, а потом заторопилось, поскакало в стремительном галопе. Пришлось опустить голову, чтобы скрыть широко распахнувшиеся глаза и внезапно побледневшие щеки.

— Позволите, я присяду? — спросил тот, нисколько не смущенный ее молчанием. Вера кивнула, и он осторожно опустился на соседнюю подушку.

— Как дела? — неожиданно услышала она собственный голос. Мужчина глянул в ее сторону — без удивления, скорее, с любопытством.

— Да так себе, — последовал ответ. — А у вас?

— Наверное, тоже, — сказала Вера нерешительно. — Я еще сама не поняла.

Глаза у мужчины были темными настолько, что зрачок почти не выделялся на фоне радужки, выпуклыми и влажными. Красивым Вера его бы не назвала: губы тонкие, нос великоват, брови слишком широкие, щетина на лице отросла неровными клочками, как будто лень было побриться. Волосы он, похоже, тоже не расчесал, а просто растрепал рукой и пригладил на одну сторону как попало. Тем не менее легкое пальто выглядело дорогим, рубашку Вера тоже узнала — ее муж носил такие, да и часы на запястье знаменитой швейцарской марки говорили сами за себя.

— Константин. — Мужчина протянул ей руку.

Вера вскинула на него глаза и непроизвольно улыбнулась. Помедлила секунду и подала свою.

— Вера.

Он аккуратно пожал ее пальцы, но руку выпустил не сразу, так что пришлось самой ее отнять. Похоже, он был немного пьян: до Веры долетел даже не запах, а так, призрачный намек — то ли коньяк, то ли виски.

— И что же дорогая Вера, у вас не так? — спросил мужчина с усмешкой. — И почему вы тут сидите одна, посреди, так сказать, весны? Между прочим, я вас раньше не видел. Вы не местная?

— А вы всех местных знаете? — поинтересовалась Вера.

— Конечно.

Она рассмеялась, и он, не обидевшись, улыбнулся в ответ:

— Ну почти. Я же здесь и родился… и сгодился — как там принято говорить? Так откуда вы, небесное создание?

Никто никогда ее так не называл, и сама Вера себя не считала небесной — наоборот, приземленной донельзя. Она испытующе вгляделась мужчине в лицо, потом медленно произнесла: «Из Вены», — продолжая за ним наблюдать. Но нет, ничего в нем не дрогнуло; ее собеседник лишь пожал плечами и воскликнул жизнерадостно:

— Вертлявой, в дирижерских фрачках? Как там дальше?

— В дунайских фейерверках, скачках, — подсказала Вера.

Он заключил мелодраматическим тоном:

— И вальс из гроба в колыбель переливающей, как хмель! Любите поэзию? Или только Мандельштама?

— Не особенно, — протянула Вера. — Просто его все цитируют, как про Вену услышат.

— Любопытно, любопытно, — закивал Константин. — И как же вы там оказались? Я имею в виду — в Вене. Вы же русская, судя по всему?

— Русская. Но живу в Австрии.

— Давно?

— Пять лет. — Ей даже не пришлось считать; ответ вылетел сам собой, столько раз за последние дни она его повторяла.

Он присвистнул:

— Немало. Вам вообще сколько? — Мужчина окинул Веру бесцеремонным взглядом.

— Обязательно отвечать? — хмыкнула она.

— А что вам скрывать-то? Двадцать три? Двадцать пять? Точно не больше.

— Двадцать семь.

— Вот именно, всего двадцать семь. Мне, например, почти тридцать. Первые тридцать лет самые тяжелые в детстве мальчика.

— Смешно, — сказала Вера, отвернувшись и снова отщипнув листок от тимьяна в горшке.

Солнце наконец-то село, и на набережной зажглись фонари. Они были современные, диодные, и испускали яркий белый свет, на фоне которого вечер сразу стал синей и пронзительнее. Вера подумала, что двадцать минут, скорее всего, давно уже прошли, но никто не собирался звать ее внутрь. Хостес за стеклом расхаживала туда-сюда по залу, кого-то провожала к выходу, кого-то — за столы. Еще несколько человек топталось у двери: то ли тоже ждали очереди, то ли вышли покурить.

— Наверное, придется пойти еще куда-нибудь, — заметила Вера. — Тут мест нет, все забронировано.

— Серьезно? — Мужчина напустил на себя изумленный вид.

— Простите, — хостес вдруг высунулась наружу, наклонилась к их дивану. Она явно обращалась не к Вере, а к мужчине:

— Вы господин Садовничий? Константин?

Тот вроде бы встрепенулся, потом, наоборот, вжал голову в плечи, ответив коротко «да».

— Ваш столик готов, — отрезала хостес, — можете проходить.

— Со мной гостья. — Мужчина указал на Веру.

— Пожалуйста, идите за мной, — сказала девушка, поджав губы.

Мимо небольшой толпы перед входом они про шли в зал, откуда доносилась музыка, разговоры, звон бокалов. Столик оказался у окна, с видом на набережную, что Веру несказанно обрадовало. Куда приятнее смотреть на нарядных пешеходов, фонари и ажурный мостик над водой, чем на суетливых официантов в одинаковых коричневых фартуках с кожаными лямками.

— Что-нибудь из напитков сразу принести? — спросил один из них Вериного спутника, и тот обернулся к ней:

— Что?

— А вы что будете? — спросила Вера, скорее из любезности, потому что планировала ограничиться коктейлем или бокалом вина.

— Раз мне повезло не остаться сегодня одному, то точно игристое, — провозгласил мужчина, — для начала. А там посмотрим. Вы согласны?

Похоже, согласие ему не требовалось, потому что он уже указывал пальцем на ряд бутылок над барной стойкой.

— Из брюта что-нибудь приличное у вас есть?

Официант назвал несколько — итальянских, французских, даже российское, — и Константин выбрал, похлопал его по плечу и отправил «подсуетиться». Вера поискала, куда повестить плащ; Константин галантно взял его у нее из рук и вместе со своим пальто зацепил за крючок в проеме между окон. Отодвинул для Веры стул, потом сел сам и кивнул на меню:

— Закусывать чем любите?

Барские интонации спутника начинали Веру немного злить. Она холодно пожала плечами:

— Мне просто поужинать. Устала, сейчас поем и пойду спать.

Он искоса взглянул на нее, наклонился через стол и прошептал на ухо:

— Я приставать не буду! Честное слово!

Потом откинулся на спинку стула и уже нормальным голосом продолжил:

— Так что давайте просто посидим и поговорим. Разопьем бутылочку-другую. Как друзья.

Конечно, ни единому его слову она не поверила, но сопротивляться было неохота. В конце концов, никто ее не держит — всегда можно встать и уйти. Вера заглянула в меню:

— Сыр и оливки.

— Великолепно! — воскликнул Константин с энтузиазмом. — Официант!

Тот уже спешил к ним с ведерком, полным льда, бутылкой и двумя узкими бокалами-флейтами. Пока он расставлял все это на столе, откупоривал пробку и разливал шампанское, Константин распорядился:

— Сыры, оливочки нам, фрукты. Горячее выберем позже.

Он захлопнул меню и подмигнул Вере:

— За что будем пить?

Она подняла бокал, посмотрела на бегущие вверх пузырьки, помолчала, ожидая, что собеседник продолжит. Он не подвел: осторожно чокнулся с ней, заговорщицки поднял брови и произнес вполголоса:

— За неудачи, ведущие к удивительным встречам!

Вера помотала головой:

— За неудачи я пить не буду. К чему бы там они ни вели.

— Тогда просто за встречи. Удивительные и неповторимые!

Не дожидаясь ее одобрения, Константин опрокинул бокал, выпил вино, как водку, до дна, и, крякнув, забросил в рот оливку с блюдечка, своевременно подставленного официантом. Вера тоже выпила, повертела головой, оглядывая соседей. На столах горели свечи в подсвечниках-лотосах, их огоньки многократно отражались в стекле, зеленых бутылках, блестящих женских глазах. Кого-то поздравляли с днем рождения; именинница хохотала, расцеловывалась с гостями. Рядом кучей были навалены коробки в подарочной бумаге, перевязанные бантами, на стуле сидел игрушечный медведь в человеческий рост, в напольных вазах стояли букеты.

У дальнего окна, в потаенном уголке, полускрытом тяжелой бархатной портьерой, перешептывались красавица-блондинка и импозантный мужчина в светло-сером костюме. Под столом он поглаживал ее колено, рисовал на нем пальцем круги.

Пока Вера осматривалась, Константин снова наполнил свой бокал и ей тоже подлил.

— Может, пора на брудершафт?

Вера усмехнулась, они перекрестили руки, выпили, и Константин звучно чмокнул ее в щеку.

— Значит, теперь на «ты», — объявил он. — Рассказывай, как тебя сюда занесло. Из самой Австрии, страны Моцарта и победившего капитализма.

— Моцарт, вообще-то, был немцем, — откликнулась Вера.

— Как так? Если память мне не изменяет, родился он в Зальцбурге, нет?

— Родился. Только Зальцбург тогда был баварским. Поэтому формально Моцарт немец.

— А Гитлер — австриец, — подхватил Константин, — только сами австрияки предпочитают об этом не поминать.

— Ну да. Так себе национальный герой.

— Бог с ними, с героями, ты расскажи, что сама там делаешь. Что за работа?

Вера испытующе вгляделась в черные глаза. Нет, ничего. Обычный светский интерес.

— Заведующая отделом информационного сопровождения.

— А какая компания?

— Большая. Всемирная даже.

— Как называется?

— Организация Объединенных Наций. Знаешь такую?

Вот теперь ей удалось произвести на него впечатление. Константин даже отбросил свои барские повадки, втянул носом воздух от удивления:

— Ничего себе! И на тебе там целый отдел?

— Да. В Венской штаб-квартире.

— Я думал, ООН — это старые мужики в галстуках. Сидят на совещаниях, решают, кому давать гуманитарную помощь, а кому нет. Ну или кого бомбить, а кого не надо.

— На самом деле примерно так и есть. Но это делегаты. А есть ведь аппарат. Очень большой, разветвленный. Комитеты, подкомитеты. Переводческая служба. Или вот информационное сопровождение.

— А ты как попала на такую должность? Из России, молодая, симпатичная, — тут он опять под мигнул.

Вера сообразила, какой подтекст кроется за этим замечанием, и невольно вспыхнула. Торопливо — пожалуй, даже слишком, — ответила:

— Существует, видишь ли, специальная программа по равному представительству в аппарате женщин и мужчин. Предыдущий генсек запустил. Вот на этой волне меня и назначили. До того я курировала культуру.

Ни с того ни с сего Константин помрачнел.

— Культуру, значит, — проворчал он, смяв в ладони салфетку. — Культура — дело большое. Без кураторов никак не обойтись.

Почувствовав, что атмосфера за столиком похолодела на пару градусов, Вера кивнула в сторону бутылки:

— Может, еще?

— Пожалуй.

Прикончив свой бокал, Вера поинтересовалась, кем работает он. Константин потер указательным пальцем внезапно зачесавшуюся бровь.

— Менеджер проектов. Правда, сейчас в отпуске.

— Творческом? — подсказала она.

— Ага. — Константин щелкнул пальцами, подзывая официанта. — Нам еще бутылку, и двести грамм «Арарата абрикос».

Вера продолжала смотреть на него, едва заметно улыбаясь.

— Как называется этот коктейль? Огни Москвы?

— Северное сияние, — ответил Константин. — Пробовала когда-нибудь?

— Нет. Это вообще безопасно? Шампанское мешать с коньяком?

Он только отмахнулся:

— С тобой профессионал. На меня можешь положиться. Обкатано студенческой юностью.

Воспользовавшись тем, что о студенчестве он сам упомянул, Вера продолжила спрашивать:

— И где ты учился?

— А какие предположения? — ответил он вопросом на вопрос.

— Институт управления. Или культуры. Или вообще актерский.

Он слегка насторожился, прищурился на нее.

— Почему это?

— Да так, интуиция. Давай признавайся!

Но нет, признания не последовало. Константин потер руками лицо, что-то пробурчал с легким раздражением в голосе и сообщил:

— Университет, химический факультет. С красным дипломом. Поэтому насчет шампанского с коньяком можешь не волноваться.

Он плеснул в оба бокала понемногу шампанского, потом из графинчика тонкой струйкой подлил коньяк. Вера понюхала — действительно, пахнет абрикосами, точнее, косточками и чуть-чуть курагой. Они выпили, уже без тоста, просто так. Вкус Вере понравился, хоть и было крепковато для коктейля. Константин кивнул на ее руку:

— Не замужем?

Вера вздрогнула, посмотрела на палец без кольца. Действительно, свободна теперь, как ветер.

— В разводе, — ответила коротко, — а ты?

— Не женат. И никогда не был.

— Принципиально?

— Ну почему принципиально… Просто очень занят.

— Обычно говорят, что подходящей женщины не попалось, — заметила Вера.

— Так женщинам нужно внимание, а внимание — значит время. Времени у меня нет. — Тут уже вздрогнул он. — Не было, точнее. Пока.

Разговор становился напряженным; Вера поднялась и, извинившись, отошла в туалет. Постояла над раковиной, давая успокоиться дыханию, подставила ладони под холодную воду. Проверила в зеркале, не слишком ли разрумянились щеки… нет, все в порядке, можно идти назад.

Константин поднялся из-за стола ей навстречу:

— Тысяча извинений! Я совсем забыл, что ты собиралась поужинать. Давай-ка закажем тебе что-нибудь поесть. А потом продолжим.

Нельзя было не признать, что еда — идеальный способ разрядить обстановку. Пока они выбирали блюда, пока советовались насчет рыбы и стейков, пока определялись, какое к ним подойдет вино, обоим стало легче и свободнее. Дальше появились новые темы для беседы: как что приготовлено, правильной ли прожарки мясо, а рыба — в самый раз?

Верино предположение подтвердилось — ресторан не зря пользовался популярностью, и кормили в нем отлично. Нежное филе черной трески, спаржа на гриле, сбрызнутая оливковым маслом и присыпанная хлопьями пармезана, бурый рис — крупинка к крупинке, — и запеченные крошечные помидоры оказались удивительно вкусными, особенно в сопровождении тихого белого вина.

Бутылка опять закончилась быстро, и Константин решил:

— Пожалуй, пора и по виски.

Заметив, что Вера колеблется, добавил:

— Только не вздумай отказываться! Когда еще так посидим.

С учетом того, что «сидели» они впервые, замечание казалось обоснованным. Вера оценила свои силы: шампанского, вина и «Арарата» ей хватило, чтобы немного поднять настроение, но сытный ужин опьянение сгладил, если не прогнал совсем. Виски? Пусть будет виски. Вера кивнула и устроилась на стуле поудобнее, подобрав под себя одну ногу.

— Скажи-ка мне, Костя, — начала она, — почему ты один в пятничный вечер? Совсем некого было пригласить?

— Видишь ли, я собирался томиться в одиночестве и тоске, — бойко, ей в тон, ответил он, — но внезапно, в свете апрельского заката…

— Передо мной явилась ты, — расхохоталась Вера. — Угадала?

— В общих чертах. — Он хотел что-то добавить, но вдруг из глубины зала донесся возглас:

— Константин! Извините, это вы?

К их столу спешила женщина в брючном костюме, с дерзкой стрижкой-ежиком, размахивая мобильным телефоном в руке.

Глаза у Константина заметались туда-сюда, но прятаться было поздно — женщина рысью неслась к ним. Верин собеседник встал, оправил рубашку, бросил на стол тканевую салфетку с колен.

— Я хотела вас поблагодарить… — затараторила женщина возбужденно, — такого высокого класса не ожидаешь от…

Константин ее перебил:

— И вам большое спасибо, очень приятно.

Он поцеловал женщине руку, ласково улыбнулся, но во взгляде у него так и сквозило нетерпение.

Женщина отошла, оглядываясь и делая восторженные глаза, а Константин, присев, объяснил Вере:

— Понятия не имею, кто такая. Клиентка, наверное.

Он позвенел кубиками льда в стакане с виски, укусил ровными зубами лимон. Похоже, появление незнакомки немного выбило его из колеи. Вера, чтобы его утешить, напомнила:

— Мы закончили на «явилась ты». Можешь продолжить с того же места.

— Ну да! — обрадовался он. — Ты явилась и зажгла… Ой, это уже из другой оперы. В общем, видишь ли…

Вера с изумлением поняла, что он пьян гораздо сильнее ее, что было удивительно, поскольку выглядел Константин крепким и в смысле алкоголя бывалым. Интересно, во сколько и с чего он начал сегодняшний «забег»? Она предложила заказать кофе, но собеседник был непреклонен: виски и только виски. Для кофе слишком рано — каких-то одиннадцать часов. Потом, за кофе лучше пойти в другое заведение — ночную кофейню. Кстати, там отличный кальян…

Вера представила себе сумрак кальянной, клубы пахучего сладкого дыма, мягкие подушки.

— Может, сейчас и пойдем? — спросила она. — Заодно проветримся.

— Только допьем.

Он поднял стакан повыше, выдохнул:

— За тебя! — и проглотил виски вместе с ледяной крошкой.

Темнота на улице сгущалась вокруг белых пятен фонарей, а выше рассеивалась, и небо казалось прозрачным. Обратив внимание, что плащ у Веры тонкий, а под ним — одна футболка, Константин предложил свое пальто, но ей не было холодно, и Вера отказалась. Она даже не стала застегиваться: так и шла нараспашку, взмахивая полами, как крыльями, держа руки в карманах.

Над рекой зависал мост, заканчивавшийся смотровой площадкой, — он не доходил до противоположного берега, где стояли отреставрированные корпуса старой ткацкой фабрики с арочными окнами в свежевыкрашенных переплетах. Кирпичную кладку эффектно подсвечивали прожекторы, отчего фабрика приобретала сходство с музеем или галереей.

Мост — красный с белыми перемычками, деревянный, обновленный к весне, — так и манил дойти до конца, заглянуть в воду. Речка была узенькая, никчемная, но продуманное обрамление делало ее даже симпатичной. Чуть дальше, где заканчивался центр и начинались спальные районы, она мелела и бежала по камешкам, унося прочь из города мусор, фантики и окурки.

Здесь же, возле набережной, река была чистая, полноводная; она тихонько шелестела, касаясь бетонных плит, укреплявших берега.

— Красиво? — спросил Константин, покосившись на Веру, которая шла, разглядывая качели, скамейки и кружевные арки пешеходных мостков.

— Очень, — кивнула она. — Мне нравится. Давно тут парк?

— А ты откуда знаешь, что его раньше не было? — прищурился Константин.

— Видно же, что все новое, — нашлась Вера.

— Так и есть. Года два, не больше. Раньше была разруха и бурьян. Воняло на весь город, с фабрики в реку сливали отходы. Ничего, удалось и вычистить, и привести в божеский вид. Весь центр такой. Успела посмотреть? Ты вообще надолго у нас?

— Два дня назад приехала.

— А обратно когда?

— В воскресенье. Послезавтра.

— Кончается командировка? А то оставайся, погуляем.

— Нельзя, — улыбнулась Вера. — Билеты уже есть.

— Жаль. Хочешь, пойдем посмотреть кремль. — Он указал рукой в сторону крепостной стены, точь-в-точь такой же, как московская.

Вера знала, что и построил ее, возможно, тот же архитектор.

— Пойдем. Если твоя кофейня в ту сторону.

— Да тут все стороны одинаковые. Город-то с кулачок, — рассмеялся Костя.

На свежем воздухе он порозовел, уже не казался по-вампирски бледным со своими блестящими черными глазами и встрепанной шевелюрой. Он заметно возвышался над длинноногой Верой, так что роста в нем было, наверное, не меньше ста восьмидесяти. Не худой, широкоплечий, спортивным не назовешь, но и не слабак. Такую внешность, как у него, Вера про себя называла «породистой».

Заметив, что она его разглядывает, Костя выпрямил спину и провел рукой по волосам. Вера смущенно отвернулась, сделала вид, что поправляет сумку.

Территория кремля была открыта, ворота на ночь не запирались. Ее тоже освещали прожекторы, ночное небо иглой протыкал светло-серый, с белой лепниной, собор. Перед ним медный богатырь в кольчуге нес в одной руке хоругвь, а другой грозил невидимому врагу.

Людей рядом не было, Вера с Костей остались один на один.

— Ты же не боишься? — спросил Костя, тронув ее за локоть. В хрупкой весенней ночи с запахами первой зелени он быстро растерял свое превосходство и снисходительный тон, став на вид обычным молодым провинциалом, немного выбившимся из общей массы, получившим кое-какой успех и первые деньги.

— А надо бояться? — ответила Вера вопросом на вопрос.

— Нет, конечно. Я безобидный. Самое страшное — напою кофе и накурю кальяном. Хотя нет, затяну в долгие разговоры. Вот это страшно, да.

— По-моему, наоборот, интересно.

— Тогда заходим и садимся. Кофейня — вот она.

На другой стороне улицы светилась вывеска «Кофе и дым». За черными окнами горело несколько оранжевых лампочек, не позволявших толком разглядеть, что внутри. Войдя, Вера увидела расставленные под углом друг к другу диваны, большая часть которых была свободна. Действительно, поздно уже — наверное, за полночь.

Им принесли кальян, который Костя заказал, не спрашивая ее вкусов; он обещал, что Вере понравится. Крепкий табак пах мятой и шоколадом — каким-то образом Костя угадал сочетание, которое очень ей нравилось. Дома, в Вене, она обязательно держала у себя шоколадки с мятной начинкой в зеленых коробках.

Официально спиртного в кофейне не подавали, но Костя перебросился парой слов с кальянщиком, и тот принес им большой чайник и, подмигнув, поставил на стол. Конечно, там был не чай, а снова виски, но теперь они пили его безо льда, из пиал с желто-зелеными узорами. Костя удобно полусидел-полулежал на диване; Вера по-турецки сложила ноги.

— Расскажешь немного о себе? — спросила она.

— Да ты все знаешь, — ответил Костя. — Вырос тут, учился на химика. Что еще говорить?

— Кто твои родители? Семья? Что ты любишь? Какую музыку слушаешь? Я могу продолжать, — усмехнулась Вера, подпирая щеку рукой.

— Так, родители. Ладно. Мама — директор школы. Отец — хирург. В общем, семья самая обыкновенная. Врач и учительница. Местная интеллигенция, так сказать. Что я люблю? Ну поесть люблю. Читаю.

За чтение Вера сразу зацепилась; эту тему она могла обсуждать бесконечно.

— Читаешь что? Надеюсь, не как стать миллионером за две недели?

— Бог с тобой, нет! Я прекрасно знаю, что миллионером меньше чем за месяц не станешь. Я по классике в основном. Где-то до начала тридцатых прошлого века. Дальше приличная литература иссякла.

— Русская или иностранная?

— Да и та и другая.

— Я имею в виду, ты какую предпочитаешь?

— Всякую. Но русская круче, конечно. Другой глубины. А ты, наверное, по австрийской? Раз живешь в Вене?

— Если честно, австрийская литература — сплошной разврат и упадок.

— Национальные особенности, — поддакнул Костя. — Фрейд во всем виноват.

Вера рассмеялась, затянулась из длинной трубки и колечками выпустила дым.

— Да ты мастер! — восхитился Константин. — Еще так можешь?

— Запросто!

Вера выдохнула одно кольцо, потом другое, так что оно прошло первое насквозь.

— Восторг! — Костя проводил их взглядом; дым медленно улетел вверх, к решетке вытяжки.

Он подлил из чайника в обе чашки, они выпили, и Вера заговорила снова:

— А музыка?

— Я Вагнера люблю. Могу слушать хоть целыми днями.

— Да, Вагнер сейчас в моде.

— Может, у вас в Вене и в моде. Здесь не то чтобы.

— Если ты такой прогрессивный, что ж не уедешь? Для начала хотя бы в Москву.

Костя поморщился, повозился на диване, сменив положение.

— Да был я там. Дурацкое место.

— Почему?

— Ну как… суетливо, шумно. Сплошная гонка. Чтобы стоять на месте, нужно очень быстро бежать.

— Разве это плохо?

— Не знаю. Хорошо… наверное. Просто не для меня. Мне надо останавливаться и думать, хотя бы время от времени.

— Значит, тебе в Вене понравится. Вот уж где никто никуда не бежит. И думать считается очень даже важным делом. Ты не был?

— Нет пока. В Берлин летал, хотел оттуда в Вену прокатиться, но времени не хватило, как всегда.

— Там у тебя тоже был проект?

— Ну как бы да. — Опять Костя давал понять, что не горит желанием рассказывать о работе, и Вера решила отступить.

— Понятно. А то прилетай. Кремля там, конечно, нет, но есть много всего другого.

— Тогда за Вену! — Костя снова подлил им в чашки.

Вера постепенно начинала ощущать, как опьянение наваливается тяжелой плитой, добавляясь к многодневной усталости, изматывающей нервотрепке, мучительному сегодняшнему дню, после которого ей хотелось только скорей вернуться домой и никуда не высовываться еще лет десять. Хорошо бы, чтобы так и получилось, подумала она. От кальяна слегка шумело в ушах, все вокруг казалось призрачным, нереальным — и Костя, лохматый демон, и пестрая обивка диванов, и оранжевые огоньки над головой.

Она знала, что наступает решительный момент, когда надо будет или продолжать пить, чтобы впасть в обманчивое возбуждение, или закончить, расплатиться и уходить, возвращаться в привычную жизнь.

— Там что-нибудь осталось? — наклонилась она к чайнику.

Костя заглянул под крышку:

— Капелька. Заказать еще?

Вера помедлила секунду, зажмурила глаза, потом широко их распахнула и улыбнулась.

— Давай.

На улицу они вывалились в половине третьего ночи, пьяные вдрызг, но не шумные и оживленные, а сентиментальные и возвышенные. Костя вспоминал наизусть отрывки стихов, почему-то шекспировские трагедии — «Гамлета» и «Короля Лира». Напевал арии из опер, переходя от баса к контратенору, чем страшно Веру смешил. Изображал Вагнеровского Лоэнгрина с лебедем, для чего пытался поймать голубя, бродившего по тротуару. Голубь поглядел на Костю, как на сумасшедшего, и неторопливо взлетел, хлопая крыльями. В хлопанье явственно слышалось неодобрение.

Они прошли мимо автобусной остановки, потом второй, третьей. Кажется, Костя двигался куда-то конкретно, и Вера, чтобы прояснить ситуацию, спросила:

— К тебе или ко мне?

— Давай ко мне.

— Давай.

Он одобрительно похлопал ее между лопаток, подталкивая вперед.

— Тут совсем близко.

— Вот и хорошо.

С улицы, огибавшей кремль, они вышли на широкий проспект — главный в городе, носивший, конечно же, имя великого вождя, памятник которому успели демонтировать и водрузить на его место скульптуру бородатого Толстого в косоворотке и босиком.

Вокруг старца, несмотря на поздний час, сидела компания с переносной колонкой, из которой несся бойкий и несвязный рэп. Вера подумала, что Толстой, наверное, радуется тому, что он теперь каменный и не обязан слушать дурацкий текст.

По обеим сторонам проспекта возвышались жилые дома сталинской постройки; во дворы вели арки, забранные решетчатыми воротами для защиты от шпаны. Вера механически свернула к таким воротам, потянулась к карману, и Костя со смехом окликнул ее:

— Знаешь, что ли, куда идти?

Она вздрогнула, отступила, обернулась к нему:

— Ты вроде сюда показывал.

— Так и есть. Погоди, достану ключ.

Он вытащил связку на брелке, поднес к замку магнитную таблетку, и тот, пискнув, сработал, пропуская их внутрь. Во дворе было темно; на фоне неба вырисовывались черные ветки деревьев. Окон горело всего два-три, дом спал. Лампочка под козырьком подъезда зажглась, среагировав на их приближение, на лифте они поднялись на пятый — последний, — этаж, и, пока ехали, Костя попытался ее поцеловать, но не успел, потому что двери уже открывались и надо было выходить, отпирать замок, приглашать Веру в квартиру, похожую с лестничной клетки на мрачную пещеру. Костя щелкнул выключателем, пещера превратилась в просторный холл с книжными стеллажами, зеркалом от пола до потолка, массивным платяным шкафом и паркетными полами с узором.

Дверь захлопнулась, погасла кнопка лифта, и лестницу снова поглотила тьма.