Ангелочек

Ирина Бова, 2020

Новая книга Ирины Бова – это галерея новых и ярких образов, драма и юмор жизненных историй. Герои ее рассказов, как и сам автор с противоречивой судьбой, живут в Ленинграде. А дух времени всегда накладывает свой неповторимый отпечаток на все – и на семейные разговоры, и на любовные страдания, и даже на встречи с друзьями на кухне. Если хотите попасть в то «ленинградское» время, так неожиданно ставшее прошлым, и заглянуть в «ленинградскую» жизнь, – просто откройте книгу. «Чудеса не валятся на голову любому из нас, как манна небесная. Их надо заслужить и заработать. Даже Золушке ничего не досталось даром: принц был ее наградой, а не подарком или авансом». И. Бова

Большие надежды

(совсем не Диккенс)

Прогулка между старинными домами, иногда даже охраняемыми государством, вносила в душу Альберта Пыжикова отдохновение и тихую радость. На лице блуждала благостная улыбка, но голова в это время напряженно работала: шел поиск выхода из создавшегося тупикового положения. Нет, оно не было безвыходным, Альберт знал это твердо. Просто надо сообразить, куда вовремя свернуть, чтоб не упереться в глухую стену.

Он остался без работы. Временно. Конечно, временно! Надо только придумать, чем бы таким заняться, чтобы в кармане снова появились деньги, и не жалкая сотня долларов, а деньги, без которых невозможно ощущать себя ни личностью, ни мужчиной.

Сначала Пыжиков слонялся по Таврическому саду, вспоминая пионерское детство. Раньше при входе с Потемкинской была галерея портретов пионеров-героев, которые, ясное дело, ничем хорошим свою жизнь не закончили. Их имена учили наизусть, и каждый школьник знал биографии Володи Дубинина и Юты Бондаровской. Маленький Алик тогда уже понимал, что патриотизм — это красиво, но большой пользы не приносит.

Сейчас малолетних героев убрали куда-то в запасники, а может, и вовсе на дрова порубали. А посреди аллеи стоит, как и стоял, товарищ Ленин, только сейчас он почему-то на треть розовый. На постаменте масляной краской выведена крупная цифра «6». Инвентаризация, что ли, была? Он заинтересовался и прошел вглубь сада, посмотреть, под каким номером по описи прошел памятник Есенину. Когда добрался до белоснежного поэта, оказалось, что того не сосчитали. Зато ногти великого «деревенщика» были окрашены ядовито-красным цветом: вниманием все-таки не обошли.

В размерах Таврический, кажется, поуменьшился и стал слишком упорядоченным. Нет уже тенистых уголков и заброшенных, стоящих в стороне скамеек. Да что удивляться, если даже Летний сад превратили в регулярную зону для прогулок! Все меняется, все меняют, стремясь к некоему совершенству и исторической правде, а на самом деле все только портят.

Из самого сада он пошел в оранжерею. Тут тоже радости мало: ровно посередине стоит толстенная пальма, за которую ухватилась еще более толстенная невеста в обгрызенной фате, хохочет-заливается! А рядом тощий плюгавенький женишок с огромной бабочкой на мускулистой шее пьет шампанское и фальцетом подхихикивает.

От этой радостной картины Пыжикову стало совсем тошно и он зашел в булочную напротив (к товарам по назначению там прилагался еще и винно-водочный отдел), взял бутылку грузинского коньяка и вернулся в сад через те же самые ворота. Хотел сначала выпить с Лениным, но постеснялся: дети вокруг, да и частично розовый вождь с номерным знаком вызывал некоторую жалость. Продрался сквозь кусты к Сергею Александровичу и присел на скамеечку рядом. Вскрыв коньяк отпил сразу треть и закурил. Нет, надо было угостить, конечно, вождя социалистической революции, все-таки именно он помог заработать ему исходный капитал. Сам Владимир Ильич об этом вряд ли подозревал, но начинался великий денежный путь Альберта Пыжикова, тогда еще студента первого курса Ленинградского художественного училища им. В. А. Серова, именно с него.

Ловким движением пера переправив в студенческом единицу на четыре, гордый собою Алик целиком посвятил летние каникулы идейному облагораживанию сельских клубов, красных уголков и колхозных правлений. По заведенному порядку в таких помещениях на самом видном месте должен был висеть портрет Ульянова-Ленина. Это строго проверялось и, если не висело, пресекалось. Потому-то заезжий «ленинградский художник» Пыжиков везде был желанным гостем. Чем больше портретов вождя, тем ярче слава колхоза и тем выше заработок охамевшего от своей безнаказанности Алика.

Вождя он ваял в почти барельефном изображении на липовых досках, которые чуть подкрасив, выдавал за ясеневые — текстура примитивная, но в два раза дороже. Сельскому начальству нравилось.

После второго курса Пыжиков направил свои стопы туда, где Ильич должен был иметь черты, схожие с коренным населением: или узкоглазый, или широкоскулый, или с густыми бровями — в зависимости от республики, в которой творил молодой предприниматель. Денег заработал на вполне безбедную жизнь и стал внедряться в интеграционные процессы. Купит в Витебске партию цветных телевизоров «Радуга» — продаст в Вильнюсе, подъегорит несколько ящиков модных подсвечников в Таллине — сбросит в Горьком. Эх, Советский Союз с вечным своим дефицитом, нет тебе ни конца ни края!

Но ушла в небытие власть Советов. Алик некоторое время пытался спекулировать на изображениях текущих вождей, но оказалось, что это дохлый номер. Переключился на матрешек — рынок быстро переполнился, а сдавать товар по демпинговым ценам не имело смысла. Денежные запасы иссякали быстро, тем более что правительство заимело дурную привычку устраивать денежные реформы и выходить из дефолта за счет него, Пыжикова.

Обуреваемый разного рода тревожными мыслями, Альберт посмотрел с сожалением на допитую бутылку, подмигнул Есенину и покинув Таврический сад зашагал в сторону Суворовского проспекта. В голове, как часы, отстукивала мысль о том, что вот сейчас… вот здесь… что-то неуловимое… Он поднял глаза и увидел огромный капитальный дом сталинской постройки. Мысль сразу приняла определенные очертания, а в ушах зазвенели победные фанфары. Нашел!

Побеседовав со старушками во дворе об их житье-бытье и выразив полную сопричастность к тому, что их волновало и тревожило, начиная с опасений за внуков и заканчивая опасениями за мировую стабильность, Алик разжился координатами управдома и техника-смотрителя. Обе должности занимали женщины. Пыжиков приосанился: дамы — это он быстро обтяпает. Главное, чтоб глаз горел и комплиментов побольше и поцветистее.

Начал с техника-смотрителя. К его счастью, та оказалась полной дурой, но еще и с претензиями на аристократичность. Звали ее Надюшка, так и представилась. Надо же, Надюшка! Плотненькая, коротенькая, сильно накрашенная, запахнутая в лисью безрукавку, сшитую из кусков различного размера. Сразу стала рассказывать, кто за ней ухаживает.

— Отец у него — полный генерал!

— Так он заинтересовался вами? — Альберт кроил из себя дурака и таращил глаза, якобы от восхищения.

— Ну это если бы я захотела… Подумаешь, генералов мы не видали, — нагло заявила техник-смотритель. — Я сына выбрала, он моложе.

— Тоже генерал? — интимным голосом поинтересовался Пыжиков.

— Да нет, — отмахнулась девушка, — он адвокат.

— Тоже полный? — не сдержался Альберт.

— Полными бывают только генералы, полковники, ну и там еще… Вот я в прошлом годе отдыхала в Приозерском санатории…

Далее последовал рассказ о фееричном отпуске среди офицерской элиты, о том, как ее носили на руках, поили шампанским и замуж звали. Алик вполуха слушал эту трескотню, прекрасно понимая, что в пригородных санаториях отдыхают только отставники, которые пьют кефир, а уж если б кто из них решил взгромоздить на себя эту тушку, то дело закончилось бы никак не ЗАГСом, а реанимацией. На сообщении о том, что она скоро будет адвокатской женой и хозяйкой пятикомнатной квартиры, он решил, что с него хватит и пора брать быка за рога.

— Так может, выпьем шампанского?

— Я на работе, — неуверенно возразила Надюшка.

— Ну вы же тут босс, — польстил Алик, — а бокал легкого вина совсем не помешает.

И повел ошалевшую девицу в гастроном напротив.

Как только они переступили порог магазина, Надюшка неожиданно закапризничала.

— Не хочу шампанского! Вот пива я бы выпила, оно не такое пьяное. Сворачивайте влево, там в розлив продают!

«Ну и слава богу, — подумал Пыжиков, — дешевле обойдешься». И поторопился.

Девица основательно уселась на широкий подоконник и стала оттуда давать указания Альберту, продавщице и небольшой очереди у прилавка.

— Сразу по две больших берите! Нет-нет, мне только светлого! Любаша, «семерочку» открой и водочкой в кружке разбавь. Пополам. А ты куда, рожа немытая, лезешь? Пропусти моего кавалера, не переломишься. Альберт, вы ждите, Любаша сейчас нам коктейль сделает! Эй, ты! Тебе говорю, хайло со щетиной, вали в сторону! Любаша, и закусочку какую-нибудь сочини!

Видно было, что она тут свой человек.

Через полчаса, проведенные на подоконнике, Пыжиков пришел к выводу, что с великим имажинистом пилось куда как веселее, — по крайней мере, Есенин молчал. Еще через час он понял, что эту «шапку Мономаха» ему не снести. А когда Надюшка послала его за пустыми бутылками, громоздившимися на ее кухне, восторжествовал: дело сделано! Со списком жильцов, сдающих квартиры в аренду, и неумолкающим шумом в голове Альберт расстался с техником-смотрителем и даже домой не проводил, сдал на руки продавщице — правда, по просьбе клиента.

Половина проблем была решена. Во-первых, не надо бежать к управдому, что уже хорошо. А то вдруг она тоже убогая алкашка? Во-вторых, можно начинать поквартирный обход, — значит, с деньгами будет нормально. Алик воспрял духом. Те кто снимают жилье, как правило, люди приезжие, сиречь пуганые и бесправные, это ему на руку — стопроцентная гарантия, что никто никуда жаловаться не побежит. В этом и была вся фишка.

На следующий день, одевшись строго и безлико, Пыжиков наведался в первую квартиру по списку. Шел, что называется, огородами, опасаясь встретить Надюшку: она, в своей клокастой жилетке, мерещилась ему за каждым углом. Но пронесло, бог миловал.

Двери ему открыл странного вида мужчина. Припомаженные усики, набриолиненные волосы и замшевый, розового цвета, костюм. Принял, как старого друга, и тут же стал звать отобедать.

— Не стоит беспокоиться, — сразу отрезал Альберт, — я по серьезному делу.

— Вот и замечательно, — обрадовался замшевый, — у меня жена прекрасно готовит, за столом и поговорим.

— Говорить будем здесь.

Несмотря на решительный протест «официального лица», жилец выволок в прихожую не только жену, но еще и двух детей младшего школьного возраста. Одеты все были более чем удивительно: рюши, прозрачные воланы, жабо и кокилье. Пыжикову показалось, что он попал на маскарад, не хватало только полумасок с вуалью.

— Вы, наверное, собрались куда-то уходить? — изобразил он смущение.

— Что вы, что вы! — замахал жилец холеными руками. — Мы так рады вашему приходу…

— Зря радуетесь, — зловеще сказал Алик. — Квартиру снимаете?

— Да, конечно, — не стал отпираться мужчина. — Со своей, знаете, столько хлопот, лучше уж в съемной.

— А хозяева где?

— Да бог их знает. Мы деньги за год вперед отдали — ни нам беспокойства, ни им волнений.

— Но где-то они все-таки живут, — нажимал Альберт, — телефончик их, пожалуйста.

— Они за границей, то ли в Алжире, то ли в Судане. Да нам и неинтересно, — пойдемте лучше обедать. Вы мне сразу так понравились, так понравились!

И тут Пыжиков понял, что совершил непростительную ошибку. Вот что значит пить коктейль из пива и водки в компании техника-смотрителя.

Идиот! Чем это все обернется? Решил идти напролом: «но мертвые, прежде чем упасть, делают шаг вперед». И вкрадчивым голосом поинтересовался:

— А вы в курсе того, что налог за сдачу квартиры ваши хозяева не платят?

— Ах, как неудобно-то, — засуетился замшевый, — сколько с нас?

Пыжиков достал калькулятор и деловито предложил:

— Давайте считать вместе.

Прикинули цену, из нее извлекли сумму подоходного налога. Альберт получил на руки нехилую сумму и выписал липовую квитанцию, мечтая только побыстрее унести ноги. Уже на пороге, за своей спиной, он слышал умильный голос:

— Вот спасибо, избавили нас от беготни по сбербанкам. До чего ж вы приятный человек! А с хозяевами разберемся, не сомневайтесь, они тоже прекрасные люди.

«Разбирайся-разбирайся», идиот напомаженный. Интересно, что они тебе скажут, когда выяснится, что налог уплачен полностью? А может, и не уплачен, кто его знает…

Выкурив подряд две сигареты за домом, Пыжиков немного успокоился и отправился по следующему адресу. Там он сразу же потребовал с жильцов номер телефона хозяев, но оказалось, что мера совершенно излишняя, так как они живут в квартире этажом выше.

За этот день он посетил четыре списочных пункта, после чего решил, что на сегодня хватит: в портмоне лежала солидная пачка денег. Личина налогового инспектора сработала.

Все следующие дна он ходил в гостеприимный сталинский дом, как на службу. Квартир, сданных в аренду, было много, даже сверх самых смелых ожиданий. Встречали радушно или с затаенным страхом, но никто не выставил, не стал проверять или требовать документы. Расчет Альберта оправдал себя. Чего он только не насмотрелся, — своры собак на продажу, клуб по интересам, брачное агентство, религиозная секта, школа поваров… Деньги отстегивали мгновенно. Не было заминок даже с гражданами азиатской национальности, хотя по-русски они и не понимали, и не говорили.

В конце второй недели «окучивания» Пыжиков пошел к очередной жертве, но опять не к хозяевам, а к жиличке. Чувствовал себя совершенно свободно, вел себя развязано. Решил, что немолодая женщина в инвалидной коляске будет легкой добычей и апофеозом его грандиозной операции. Залогом успеха являлись сведения, добытые у злобных старушек, гнездящихся на скамейках. Одна из них, с вислым вторым подбородком, но в кокетливой шляпке и узких белых брючках, которые открывали варикозные икры и толстые щиколотки, призывно похлопала ладошкой по свободному месту рядом с собой и поведала задушевную историю о том, как тетенька из нужной ему квартиры «пила, пила, а потом сломала обе ноги».

«Замечательно, — подумал Альберт, — она еще и пьет. Находка! Прямо из фильма «Здравствуйте, я ваша тетя!»: «она любит выпить, этим надо воспользоваться».

Он позвонил в домофон, однако впустить его отказались — под предлогом занятости. Разозленный, он просидел на скамеечке еще минут сорок, успел за это время выслушать от бабули в шляпке историю ее бурной жизни и угостить ее пломбиром, который закапал ему брюки. Позвонил в домофон еще раз — опять отказ, но теперь уже мужским голосом.

— Дождитесь, пока кто-нибудь пойдет, — посоветовала собеседница.

Оскорбившись, Альберт ушел из гостеприимного садика, однако телефочик упрямой тетки, которая не хотела открывать двери, все же раздобыл, а заодно узнал, что хозяева жилплощади проживают в США, штат Калифорния.

Два дня он звонил и пугал ее налоговыми неуплатами, процентами и вызовом в суд хозяев прямо из Лос-Анджелеса, наконец участковым милиционером. После четырех дней измывательств проклятая инвалидка милостиво разрешила подняться, но в дверях потребовала служебное удостоверение и телефон начальства. Пригрозив, что вернется, он ретировался, кляня на чем свет стоит всех инвалидов и их амбиции. Упрямство и оскорбленная добродетель настолько разъели его душу, что он решил все-таки добить мерзавку, и через два дня опять поднялся на третий этаж.

То ли тетка расслабилась, то ли в достаточной мере была напугана, но впустила без разговоров. Вести беседы, стоя в коридоре, как в предыдущих квартирах, Альберту не удалось — пришлось шагать за инвалидной коляской в хорошенькую кухоньку и садиться так, чтобы смотреть жертве в глаза. Но когда он в них посмотрел, внутри все похолодело: это была его школьная завуч Тамара Константиновна.

Она изменилась, разве что только руки остались такими же — холеные, с длинными хищными ногтями темно-красного цвета, в массивных перстнях почти на каждом пальце. В школе она имела привычку стучать ими по лбам нерадивых учеников. Пыжиков тоже относился к нерадивым.

Кроме того, что мадам Хлыстова была заведующей учебной частью, она еще и преподавала химию, с которой у Алика отношения не сложились сразу и бесповоротно. Тамара орала, как оглашенная, била толстой плексиглазовой указкой по столу и партам, а однажды врезала этой же указкой по голове Пыжикова. Указка переломилась надвое, но тему «ангидриды» он так и не выучил. Ее боялись и ненавидели все!

У Альберта внутри рефлекторно сжалось трепещущее сердце, а заодно и желудок. Одна только робкая надежда нашептывала, что дай-то бог, химичка его не узнает. И с чего бы? Прошло двадцать лет, из тощего вихрастого мальчишки он превратился в холеного мужчину. Может, она вообще стала плохо видеть, — вон, очки на шее болтаются на какой-то веревочке. Правда, на алкоголичку совсем не похожа, да и голос такой же командный и противный, как и был.

— Ну-с, и чего вы от меня хотите, молодой человек? Гаврилов Сергей Ильич, судя по удостоверению?

Альберт мысленно перекрестился и завел привычный разговор о неуплате налога хозяевами за сдачу квартиры внаем.

— А откуда вам известно, что они не платят?

— Налоговой инспекции известно все, — назидательно сказал Пыжиков, стараясь, на всякий случай, сдвинуть брови.

— Ах, в налоговой инспекции?

— Ну да, я же ее представитель. Вы видели мои документы.

— Видела. Запомнила. И записала.

— И что? — поинтересовался Пыжиков, чувствуя, что преамбула затягивается.

— А то, что никакого Гаврилова Сергея Ильича в нашей налоговой нету и не было. Что на это скажете?

— Вы, видимо, ошиблись телефоном, уважаемая. По какому номеру вы звонили?

— Я по этому номеру и сейчас позвоню, — сказала Тамара и начала тыкать в кнопки своим когтем.

Когда ей подтвердили то, чего Альберт так опасался, она облегченно откинулась на изголовье своей инвалидной коляски.

— Ну что, товарищ аферист, по-другому говорить будем или мне в милицию звонить? А может, в ОБЭП?

— Вы меня оскорбляете! — взвился Альберт. — Какая-то новенькая секретарша, которая никого еще и не знает, сказала ерунду… Я буду говорить только с хозяевами занимаемой площади!

— Не надо нервничать, я им тоже позвонила и узнала, что все налоги уплачены. Хозяева далеко, а солнышко высоко…

— Какое, к черту, солнышко?! — Алик привстал со стула.

— Обычное, гелеевое, 18-я группа периодической системы Менделеева! — заорала она и треснула по столу лежавшим тут же рожком для обуви. — Сядь, Пыжиков, и не смей мне спектакль разыгрывать!

Конская голова рожка с треском обломилась и покатилась под стол. Алику показалось, что это катится его голова.

— Думал, я тебя не узнала?! — продолжала бесноваться Тамара. — Да ты мне в страшных снах до сих пор снишься!

— Но вы же мне на выпускном тройку поставили, — тихо сказал Альберт и сел обратно.

— Поставила, потому что РОНО требовало процентность, — вдруг сообщила завуч вполне человеческим голосом. — А теперь поговорим.

— О чем?

Безысходность положения удручала, но уже не пугала. Ну выкинет она его за порог, ну, денег не даст… Ох, быстрей бы уже выкинула! Было б о чем горевать: заработал он достаточно, а то, что прокол вышел, так на проколах учатся. Не убила же, в конце концов!

— Сиди, Пыжиков, смирно. Закуривай, — Хлыстова пододвинула ему пепельницу в виде бревна и закурила сама.

— Вы разве курите, Тамара Константиновна?

— Не твое дело, Пыжиков, — огрызнулась она.

— Но в школе… — подобострастно произнес Алик.

— В школе я и на инвалидной коляске не ездила, — заметила химичка, — да и ты тогда аферистом не был.

— Жизнь, Тамара Константиновна, не сахар.

— У тебя? Да, не сахар… Мед! Вот об этом и поговорим.

— В смысле?

— В смысле, что без обиняков. В тюрьму хочешь?

— Помилуйте, Тамара Константиновна…

Она резко затушила сигарету.

— Сколько ты на наших жильцах заработал?

— Да я к вам к первой…

— Не ври мне! — и схватилась за обломанный рожок. — Сумма какая?!

И когда он назвал сумму, даже не солгав, она вдруг улыбнулась. Первый раз Алик видел, чтоб завучиха улыбалась… Представить не мог, что эта мегера имеет человеческую мимику!

— Деньги на стол, — скомандовала она, — до копеечки! Быстро, Пыжиков! А то я от тебя устала.

Прогулка между старинными домами, иногда даже охраняемыми государством, вносила в душу Альберта Пыжикова горькое сожаление. Голова напряженно работала, ибо положение опять было тупиковым, а карман пуст.