Демоны брельского двора

Инна Мар, 2023

Разладилось что-то в королевстве Брела. Ученые мужи предрекают засуху, неурожай и голод, тут и там вспыхивают народные волнения, по дорогам бродят десятки проповедников, предвещая явление демоницы, которая взойдет на королевский трон и погрузит страну во мрак и ужас. Один за другим погибают знатные молодые люди, друзья принца Арно. При дворе появляется Далия Эртега, дочь аристократа-изменника и женщины, считавшейся колдуньей. Она пытается разгадать тайну убийств и спасти принца от участи, постигшей его друзей. Однако главная тайна заключается в том, кто же такая сама Далия?

7

Что такое война, Сид Рохас узнал в двенадцать лет, отправившись в миритский Винэ в качестве оруженосца капитана Сартимосы, друга его недавно скончавшегося отца. «Наше дело правое, — объявлял ему при каждом удобном случае Сартимоса, свирепо вращая глазами, — эта земля за триста лет стала нашей, там живут наши люди, и мы выбьем этих проклятых любителей селедки с нашей земли! Создатель и правда на нашей стороне!» Надо полагать, что триста лет назад миритцы говорили своим воинам что-то подобное, однако то ли у Создателя имелось какое-то свое мнение относительно урегулирования земельных претензий, то ли он действительно, как утверждали нечестивцы, всегда оказывался на стороне больших армий и умелых полководцев, но невзирая на правоту, их с позором вышибли из Винэ, как это ранее произошло с миритцами.

Вскоре началась Первая Базасская война, в которой они, разумеется, воевали за Лорна, но и она не принесла роте капитана Сартимосы желанной победы. «Хватит нам есть хлеб скорби и пить вино поражения, — объявил ему капитан, — пора убираться отсюда подобру-поздорову. Поедем в Ниссорию, в Лесен, там должна начаться славная война, и наши шпаги придутся весьма кстати».

Сид был вне себя от счастья. В Ниссории обретались лучшие в мире фехтовальщики, а в Лесене находились лучшие в Ниссории фехтовальные школы. Ему не приходило в голову, что часть этих лучших в мире фехтовальщиков окажется его врагами, и данное обстоятельство может стать для него фатальным, поскольку сам он ни в какой фехтовальной школе не обучался, ни в хорошей, ни в плохой. Впрочем, четыре года войны не прошли даром, и ему удалось сохранить свою шкуру почти целой. От ниссорийского периода его жизни ему осталась основная масса его шрамов да привычка три раза в день читать про себя покаянную молитву: человек, которого могут прирезать в любую минуту, должен содержать в порядке свои дела со Всеведающим, в особенности, если он нарушает его заветы с той интенсивностью, с каковой это делал Сид Рохас.

В общем, грозовая юность командора пролетела под звон оружия и грохот канонады на полях сражений, к которым позднее прибавились плеск волн да хлопанье парусов пиратских шхун, смех сирен в портовых борделях и гвалт таверн, где кровь и вино лились в равных частях.

В Бреле тем временем вновь намечалась война: королева Дора Базас и ее мамаша Гизелла собирали войска. Сартимоса к этому времени уже давно покоился на дне морском, подчистую объеденный рыбами. Сид вернулся в родную страну и в ожидании все никак не начинавшейся войны продавал свою шпагу тем, кто мог за нее заплатить, при условии, что противник тоже будет держать в руках оружие: у него были некоторые представления о чести. Он раздумывал над тем, чью сторону он должен принять, и склонялся к Доре и лигорийцам, ведь начиная службу, он приносил присягу Базасам. Однако судьба рассудила иначе, и одной прекрасной летней лунной ночью командор, проходя по Ленточной улице, услышал звон оружия и женские крики, призывавшие на помощь. Тогда из окна прямо к его ногам выпал человек, в котором Рохас признал своего товарища по ремеслу…

… Последний закатный луч осветил камеру командора. Нагревшиеся за день камни усердно отдавали тепло, навевая мысли об адском пекле. Рохас сделал очередной глоток мерзкого пойла, которое комендант Пратта почему-то именовал вином, и философски подумал, что за удовольствия надо платить. В Бреле дуэль оплачивалась штрафом, тюрьмой или изгнанием, в зависимости от исхода поединка и ранга участников, однако зачастую на подобные шалости и вовсе смотрели сквозь пальцы. «И что мне с тобой делать?», со вздохом спросил его король, и Меченый, не без содрогания представивший, в каком бешенстве будет Камилла, малодушно попросился в тюрьму. «Нашел время», проворчал Эрнотон. «Всего на несколько дней», настаивал Рохас, который предпочел бы артиллерийский обстрел встрече с разъяренной любовницей, имевшей обыкновение чередовать ледяное молчание с гневными воплями, с точечным вкраплением бурных рыданий.

— И что только на тебя нашло? — задумчиво протянул Эрнотон, подписывая приказ об аресте. Вопрос был из числа риторических и не нуждался в ответе, и даже если б и нуждался, Сид не сумел бы ответить монарху. Просто это была очень скверная ночь…

… Это была чрезвычайно скверная ночь, одна из тех скверных безлунных ночей, когда в душе Сида Рохаса по прозвищу Меченый просыпались демоны. Мысли кружили в его голове стаей воронов, а все тридцать четыре шрама (в этом году их количество сровнялось с числом его лет) начинали разом ныть, безо всякой связи с погодой. Пробудившиеся демоны, как обычно, уговаривали его перерезать глотку-другую, но командор привычно послал демонов в ад и отправился на осмотр постов. Дворец спал, лишь компания картежников, впрочем, значительно поредевшая, задержалась в зале перед Зеркальной галереей. Остановившись в галерее перед аллеей, ведущей в сад, Меченый попытался найти причину сегодняшнего приступа черной меланхолии. Очень вскоре ему пришлось пожалеть об этом, поскольку причины, конечно, никакой особой не нашлось, кроме того, что жизнь его превратилось в теплое и унылое болото, а размышления об этом лишь усугубили тоску. Мирное время легло тяжким бременем на его плечи. Хорошенько надравшись, он порой с надеждой вглядывался вдаль, представляя себе, что там, за горизонтом движутся сонмища врагов, однако же враги измельчали и трусливо отсиживались в своих норах. В последние пять лет с ним даже драться никто не смел, что приводило командора в настоящее отчаяние. Ему приходилось довольствоваться ежедневным фехтованием с гвардейцами. В поездке, правда, он неплохо развеялся, да и грядущие события обещали возвращение старых добрых времен, и эта мысль несколько утешила Меченого, однако он тут же вспомнил, что вскоре в столицу возвращается Арно. Настроение было окончательно испорчено.

Храмовники говорят, что люди получают воздаяние за свои грехи после смерти и в следующей жизни, однако командор был наказан уже в этой. Наказанием его стал принц Арно Альменар, альв Леридский. Это был бич Всеведающего, кара Создателя, девятая казнь алахейская и чума севардская. Примерно к середине Второй Базасской войны король приказал отобрать из его отряда наемников с десяток лучших людей, и следовать за принцем, назначенным командиром роты, обеспечивая его безопасность. Командор со всем почтением заметил, что надо бы тогда не давать мальчишке роту, а отправить подальше от места военных действий, так и принц останется жив-здоров, и у роты появятся шансы выжить; на что Его Величество заявил, что, мол, кстати, хорошо, что он напомнил, о выживании роты придется заботиться тоже ему, Меченому, а принцу надо учиться военному ремеслу и становиться мужчиной, кроме того, не пустить его на войну никакой возможности нет, он пробовал, и вообще дело Рохаса выполнять приказы, а не обсуждать их.

Благодаря безрассудству Арно несчастная рота отметилась в гуще всех сражений, позже упоминаемых с обязательным эпитетом «адское пекло», причем в месте и во времени, совершенно неожиданных не только для врага, но и для своих, а также приняла участие еще в трех десятках вылазок и стычек, которые могли иметь весьма печальные последствия для всей военной кампании, и Сиду приходилось прилагать нечеловеческие усилия, чтобы этого не произошло. В итоге, к его огромному удивлению, довольно большое количество подобных инициатив даже оканчивалось успехом. Само по себе все это безобразие Рохасу скорее нравилось бы, если бы не обязанность постоянно следить за королевским отпрыском и объясняться с королем, который никогда не стеснялся в выражениях, а в гневе и подавно. Наконец, случился Арлас, где полегли полроты принца и чуть ли не четверть восточной армии. Через пять часов штурма войско победоносно вошло в город, враг сдался, однако отдельные части лигорийского гарнизона решили продать свои жизни подороже и засели в ратуше, из которой их выбивали еще целые сутки. Там командор получил три удара мечом, один кинжалом и один арбалетный болт, обзавелся шрамами с двадцать девятого по тридцать четвертый номер, включая те, что на лице, и едва не подох. И это еще не самое скверное, что с ним произошло в этом проклятом городишке. Принц же, как обычно, геройствовал и отделался легким ранением. Надо заметить, ему невероятно везло. Древние римеры непременно сказали бы, что его любит боги и удача, и он герой — в том смысле, который вкладывали в это слово древние римеры. Если бы не это фантастическое везение, он давно бы давно уже сгинул — хоть в нельских болотах, хоть под стенами Арласа. А Меченый гнил бы в каменном мешке, как пить дать.

Закончилась война, но не повинная командора. Любимца богов нужно было незаметно охранять, не мешая, однако, его «невинным шалостям», а также улаживать дела с многочисленными потерпевшими. Король относился к развлечениям Арно снисходительно: не хотел портить и без того натянутые отношения с сыном и искренне полагал, что тому надо просто перебеситься. По наблюдениям Рохаса, принц не столько бесился сам, сколько пытался взбесить отца, и не щадил усилий, дабы достичь этого.

После похищения из монастыря Аделлы Марни в бытность ее монахиней Рохас со всем почтением и деликатностью посоветовал королю унять отпрыска, поскольку Брела, хвала Всеведающему, не просвещенная Лигория и не свободная Рамала, и на подобные вещи здесь смотрят безо всякого понимания. И вообще ему осточертело подчищать дерьмо за его высочеством, и он намерен уклониться от этой чести, даже если ему грозит тюрьма, плаха или монаршая немилость. Эрнотон гневно сверкнул глазами в ответ на подобную наглость, но ничего не сказал, и по всей, видимости, уже успел прийти к такому же выводу. Вскоре Арно лишили всех денежных дотаций. На содержание королевского отпрыска не выделялось отныне ни золотого. Принц собрал всю прислугу в своем дворце и с печалью в голосе сообщил, что злые клеветники настроили против него мудрейшего короля, его батюшку, так что теперь, когда деньги вдруг перестали сами собой появляться в сундуках, платить своим верным слугам ему нечем. Ежели у кого есть средства и желание пережить вместе с ним тяготы и невзгоды, то пускай остаются во дворце, к ним все вернется сторицей, а остальных он отпускает на поиски более удачливого хозяина. Когда дела его пойдут на лад, он с радостью примет всех обратно, а пока пусть ему покажут на всякий случай, как пожарить курицу. Слуги разрыдались и возопили, что никогда они добровольно не уйдут к другому господину и сочтут себя навеки опозоренными, если позволят своему монсеньору притронуться к курице в любом виде, кроме как у себя на тарелке. Затем Арно собрал своих друзей и произнес похожую прочувствованную речь. На следующий день в его дворец потянулся поток молодых людей с мешками золота — каждый принес кто сколько смог. По этому поводу была устроена грандиозная попойка с непристойными плясками Аделлы, и жизнь принца продолжилась, как и раньше, а на кухне не стало ни одной курицей меньше. Деньги друзей, разумеется, однажды закончились, и ему пришлось найти других кредиторов. Когда же пришло время платить по счетам, Арно отправил их к королевскому казначею. Тот, естественно, отправил их еще дальше, в то место, которое не принято упоминать в придворных хрониках. Как ни велико было желание кредиторов подобраться поближе к короне, но терпение их истощилось, они собрались все вместе и толпой отправились к королю.

Тот заплатил им, продав дворец Арно, и поселил его в Торене. Однако же принц время от времени исхитрялся удирать в город и устраивать попойки, во время одной из которых и спалил Игорный квартал. Потом приключилось ферштенбреттское сватовство, в результате которого они едва унесли ноги с земли воинственных потомков древних римеров, чуть не околев от холода в северных лесах. На обратном пути они завернули Лигорию: принцу непременно нужно было взглянуть на принцессу Этель — его «будущую невесту», поскольку, вот незадача, любовь всей своей жизни он совершенно не помнил. Там их в очередной раз едва не прирезали, а потом не сгноили в каменном мешке. В последние годы Меченый вспоминал эту авантюру почти с теплотой, однако в те времена он несколько иначе смотрел на вещи. Он не отличался ни чрезмерно живым воображением, ни излишней впечатлительностью, однако перед глазами его постоянно проигрывалась сцена, в которой он сообщает Эрнотону, что его сын и наследник брельского престола схвачен стражей королевы Гизеллы и брошен в темницу, либо прирезан в подворотне каким-то отрепьем. В следующем видении его уже разрывали конями на площади святой Марсалы. Хвала Создателю, их похождения удалось скрыть от короля. Меченый был почти счастлив, оказавшись в родном Пратте.

Арно же был назначен комендантом крепости в Мирелле Наместнику провинции было строжайше наказано следить за тем, чтобы ни один ростовщик не дал принцу денег в долг. Тот, однако же, очень быстро обзавелся друзьями и повторил свой старый трюк. Правда, уже больше так не транжирил, скорее всего потому, что было некуда. Последние месяцев восемь, по донесениям, его королевское высочество вело себя исключительно благонравно: вставало с рассветом, обходило посты, отстаивало службу в храме, питалось солдатской похлебкой и раздавало жалованье сирым и убогим. В карты не играло, на дуэлях не дралось, почтенных горожан до сердечного приступа не доводило, девиц не портило. По вечерам читало трактаты и жития пророков. Оставалось только дождаться, когда у него прорастут ангельские крылья. Отец расчувствовался и разрешил отпрыску вернуться в столицу.

Внизу послышался шум отодвигаемой мебели и шаги. Игроки расходились. Сид Рохас продолжал стоять на галерее, вглядываясь в узкую светлую полоску на горизонте. Светало. В саду появились две фигуры и прошли прямо под ним: Далия Эртега и щенок Дамиани. Они остановились у фонтана. Сид не слышал, о чем они говорят, ветер доносил до него лишь обрывки фраз.

Командор смотрел на девушку. Ее успех при дворе можно было назвать ошеломительным. Все говорили только о ней. Ну и еще о безродной танне Нелу. Даже король вчера после приема поинтересовался у него, что он может сказать о девице Эртега. Красивая и на альду Монтеро очень похожа, ответил Меченый, а так вроде бы девица как девица, что про нее скажешь, он ее и увидел-то в первый раз на этом приеме (о встрече в парке он предпочел умолчать). «Однако ты слышал, как она уделала Дамиани? Как ей только удалось уговорить Ресмеля?», не унимался король. Рохас был вынужден признаться, что это первое, о чем он услышал по возвращении. Девица, по всей видимости, не промах, нехотя проговорил он, поняв, что король от него не отстанет, и знает толк в удачных стратегиях. Однако, чему удивляться, подобные мелкие хищницы при любом дворе не редкость. Эрнотон задумался и после некоторой паузы объявил, что он определил ее во фрейлины принцессы Мелины. «Надеюсь, она научит ее не только кичиться умом, но и пользоваться им». По мнению Сида, идея была несколько сомнительной. Король, похоже, тоже не испытывал уверенности в верности своего решения, потому приказал ему приглядывать за ней.

Парочка у фонтана пришла в движение. Щенок, по всей видимости, постепенно распалялся и норовил то и дело взять девицу за руку и упасть на колени, отзвуки его голоса были наполнены страстью. Та высвобождала руку и отступала на пару шагов. Ответов ее было уже совсем не слышно, однако Сид, за годы во дворце повидавший немало таких сцен, не сомневался, что общество альда Дамиани уже порядком ее утомило, и она была бы счастлива от него избавиться. В голосе щенка уже зазвучал гнев: очевидно, он обличал предмет своей любви в отсутствии взаимности. Утомившись гневаться, он перешел к мольбам. Затем последовали угрозы: Сид ясно расслышал прозвеневшее «тогда я умру!». Судя по всему, подобная сцена имела место быть не в первый раз, во всяком случае, девчонку она не слишком проняла. Стоило бы прийти на ей выручку, однако командор не двинулся с места, продолжая наблюдать, как Дамиани собственными руками хоронит свои шансы. Демонья матерь, что за идиот? Подобным образом можно вести себя с женщиной только в том случае, когда она уже от тебя без ума, но всячески старается это скрыть. Тут командор подумал, что парень выглядит совершенно свихнувшимся, и есть повод вмешаться и прикончить его под предлогом спасения чести девицы. Момент был самый благоприятный. «Камилла будет в ярости», вздохнул он.

Меченый спустился вниз и медленно двинулся вдоль аллеи. Одна его часть питала тайную надежду, что танне Эртега все же удастся вернуть разгоряченного кавалера в русло светской беседы. Вторая, обуреваемая демонами, была настроена чрезвычайно кровожадно. А нечего ему было писать про тебя дурацкие стишки и ухлестывать за твоей будущей женой, шептали ему демоны. И вообще, они ведь все у тебя в печенках сидят, эти дружки Арно. За будущей женой? Сид на мгновенье удивился, однако вынужден был согласиться. Кто знает, возможно, он и в самом деле женится на ней. В конце концов, когда-то он имел глупость пообещать ей это.

По мере того, как он приближался к фонтану, голоса становились все громче и отчетливой, указывая, что развязка близка. «Оставьте меня!» раздался женский возглас, и в предрассветной мгле мелькнуло молочно-белое плечо. Демоны в душе командора Сида Рохаса по прозвищу Меченый запели литанию…

Рохас, поморщившись, допил кислое пойло и растянулся на соломенном тюфяке, кишащем клопами. Перед его внутренним взором предстало лицо Далии Эртега с двумя шаровыми молниями вместо глаз в тот миг, когда она встала перед ним, заслоняя от него Дамиани. Командор подумал, что он был несправедлив, обозвав ее мелкой хищницей. С определением «мелкая» он, похоже, промахнулся.