Когда прилетит ворон

Илона Муравске

Из школы, где учится шестнадцатилетняя Сильвия, пропадает учительница. Но все ведут себя так, словно ничего не случилось. Девочке предстоит узнать о вороньем народе, который давным-давно живёт среди обычных людей. О бродягах, которые собирают чужие сны. О бегунах, которые бегают по времени быстрее ветра. О зелёной двери, за которой скрывается целый мир чужих снов. Но главное – ей предстоит узнать много нового о самой себе и поверить в то, что крылья за спиной – реальность.

Глава 6. Йоля

(Записки о воронах. Одиночество. Письмо)

В туннелях я поняла, что слышу и понимаю всё вокруг.

Чужие мысли всегда двухцветные: белые или чёрные. Я собираю их по одной, чувствуя, как они звенят во мне, словно монеты в моей старой кошке-копилке.

Только твои мысли я не читаю. Я не хочу знать заранее, что ты скажешь. Не хочу знать, какое слово ударит меня ещё больнее, и я превращусь в соляной столб, как жена Лота.

Это время одиночества.

Одиночества и воспоминаний.

Помнишь?

Твои шаги звучат внутри стен Святой Анны, как эхо. Кажется, что на голове у тебя бумажный мешок, а руки связаны за спиной. Нет даже прорезей для глаз. Ещё чуть-чуть и задохнёшься.

Слишком пронзительно одиночество, пропитанное тобой насквозь.

— А тебе было когда-нибудь горько, а? — Я сяду перед тобой на корточки, стяну с головы шляпу.

— Горько? — Зачем-то ты смотришь мимо. Как будто в самую пустоту, куда-то поверх головы, на часы или отрывной календарь.

— Горько, что хотелось завыть волком, понимаешь? Горько потому, что некуда идти. И больно, потому что не к кому.

Мне кажется, что я засохший комок глины. Царапаю кожу и смешиваюсь с выступившей кровью.

Во сне ты проводишь рукой по моим волосам, почти незаметно, как будто смахиваешь невидимую пылинку.

— Я знаю, Йоля. Ведь я как ты.

— Тогда скажи, как мне уйти, чтобы не вернуться? Как уйти?

— Из чужой головы не так просто сбежать. Если успеешь за считанные секунды, то, считай, спаслась, а нет — так и будешь кочевать среди чужих мыслей, снов, слов. И не изменишь ничего. Совсем ничего.

* * *

Иногда в мыслях-снах появляется облако, мягкое, как перина на бабушкиной кровати. Проваливаешься, как сквозь землю. Солнце рядом. Теперь каждое утро светит в глаза, в нос, в рот. Греет затылок. Не спрятаться.

Ветер звенит старыми стёклами, а колеса разбрызгивают солнце в разные стороны, а ещё шумит море. Хотя я точно знаю, что его нет.

Но ноги уже в тёплом песке. Горят, как будто кто-то поставил обе ступни на раскалённую печь.

Море расстилается бескрайним чёрным покрывалом.

А ночью волны с грохотом обрушивались на старый пирс. С визгом замирали где-то в воздухе и, поднимаясь ещё выше, со стоном падали вниз. Шли ровной белогривой стеной прямо на берег. Заливали все палатки, качели, рыбацкие сети.

Дождь заливал подоконники, стучал по жестяным крышам, как будто шёл напролом, наугад.

— Как будто звучат барабаны, да?

Димка сидит рядом. В мыслях он всегда рядом. Смотрит, как пони жуёт сухую траву наверху в дюнах. Наверное, он будет часто приходить сюда потом. Без меня. Будет ждать шторм, слушать, как в ушах звенит ветер.

— Барабаны в чужой голове? — усмехаюсь. — Хорошо, что летом многие мечтают о море. Ищут янтарь, прячут в них голоса и сердца. Бить в барабаны не лучшее занятие во сне.

— Не заблудись только, хорошо? В чужих мозгах лучше не копаться. Свихнёшься.

Улыбаюсь.

С Димкой не страшно. С Димкой вообще не страшно. С Димкой и в огонь, и в воду, и в чужие мысли.

— Ты обещал, не умрёшь? — говорю.

— А я и не умер! — он щурит весёлые серые глаза. — Как можно умирать, если вокруг такое творится, а?

Как можно умирать?

А ведь умирать, оказывается, проще простого.

Особенно, если это сон.