Хрен с Горы

Изяслав Кацман, 2022

Смерть – вовсе не конец. Вот только куда я попал, совершенно непонятно. Люди, конечно, как люди, разве что кожа темнее, чем у меня, да носят набедренные повязки вместо штанов. И статус мой не так уж и плох – к местному «среднему классу» отнести меня можно. Правда, приняли за кого-то другого. И вообще назвали, если перевести моё теперь имя, Хреном с Горы. А мои знания и умения почти не находят применения, скорее уж у местных учусь, чем дикарей просвещаю. Но ничего, все трудности преодолеем, выдернем папуасов из каменновекового прозябания и поведём их в будущее.

Глава 7,

в которой герой в очередной раз убеждается в своём невежестве, а также открывает в себе способности пророка, но это его нисколько не радует

— А ты, Тинакой, со своими людьми будешь копать землю от этого камня до подножия холма. — Мысленно я добавил: «И до обеда».

Объяснение задач, стоящих перед сунийцами, продолжались своим чередом. Шесть их сотен собрались волей правителя Бонхо Ратикуитаки среди этих холмов. Семь отрядов уже получили фронт работы, оставался последний. И тогда маленькая армия, предоставленная в моё распоряжение, будет полностью задействована. Несмотря на всю мою самоиронию по поводу «стройки века» и «сталинского плана преобразования природы», проект по изменению направления течения нескольких ручьёв и речушек в окрестностях Хау-По на самом деле был, по местным меркам, когда обычно совместно работало максимум несколько десятков человек, масштабным.

Если я всё правильно рассчитал, а также если всё запланированное будет сделано, то убьётся сразу несколько зайцев: во-первых, должно исчезнуть или сильно уменьшиться болото к югу от столицы Бонхо — главный рассадник кровососов в окрестностях, во-вторых, осушаемые земли можно пустить под новые посадки коя и баки, в-третьих, отведённая вода должна наполнить систему прудов, которые обеспечат орошение полей вокруг сунийских деревень.

Разумеется, всё это громадьё планов существовало в данный момент только в моей голове. Пока что я предложил правителю Бонхо один из ручьёв, берущий начало в нескольких километрах к северо-западу от Хау-По, отвести к двум сунийским селениям и в ложбине между холмами соорудить пруд, из которого пойдёт забор воды на поля.

Два с лишним года назад по пути домой, в Бон-Хо из Сонава, я преподнёс Ратикуитаки небольшой медный топорик собственного изготовления, выглядевший на фоне заморского аналога, который висел на поясе нашего областного босса, «жигулёнком» перед «мерседесом». В тот миг даже не представлял, что в скором времени я попаду в ближнее окружение правителя всего Бонхо, став при нём кем-то вроде министра промышленности.

Тогда все мысли были насчёт «крыши», позволяющей запустить широкомасштабную выплавку меди. Конечно, я с удовольствием организовал бы коммерческое предприятие только с участием моих сонайских родственников и будущей родни в лице многочисленного Алкиного семейства, но, увы, этому мешал главный принцип местной экономики. Заключался же он в том, что частная инициатива — вещь, конечно, хорошая и окружающими одобряемая, вот только делиться её плодами необходимо с кучей родственников, друзей и просто уважаемых людей. В соответствии со своим специфическим менталитетом туземцы воспринимали чужое богатство как нечто, на что имеют право все желающие — сообразно степени родства с его владельцем и статуса среди окружающих. Причём, если плоды своего личного труда ещё можно было защитить от посягательств местных «первобытных коммунистов» (пусть и ценой репутации скряги, которому никто не станет помогать в трудную минуту), то продукт любой деятельности, которой занималось несколько человек, обязательно становился «достоянием всего общества».

Да что тут говорить, если даже эксплуатация сунийцев со стороны таки, деревенских старост и приближённых к ним лиц не могла протекать иначе, как будучи оформленной в виде заботы о благе всех дареоев-бонхо, в пользу которых, дескать, местные боссы и трясли ганеоев-сунийцев.

Потому ничего удивительного, что единственный выход в таких условиях я видел в покровительстве таки, который организует использование продукта медеплавильной мастерской на благо всего общества. Так, по крайней мере, это будет выглядеть в глазах его подопечных. То, что на самом деле большая часть «плюшек» достанется самому областному начальнику и его приближённым, дело десятое, главное, чтобы приличия соблюдались.

Приняв топор в подарок и выслушав мой рассказ, Ратикуитаки быстро оценил открывающиеся перспективы. Поэтому предложил медеплавильную мастерскую организовывать не в Бон-Хо, а в своей столице. Предложение относилось к разряду тех, от которых невозможно отказаться. Но я быстро убедился в его пользе для дела. Кроме привилегии обращаться в любое время к Главному Боссу, распоряжающемуся наибольшими людскими и материальными ресурсами по всему Бонхо, расположение медеплавильни в Хау-По сокращало на пару десятков километров путь от месторождения руды до плавильной печи.

Почти год ушёл на отладку технологии выплавки и организацию регулярных поставок руды из Сонава. Много чего пришлось осваивать: от отмывания мелких частиц малахита от примесей песка и пустой породы (может, конечно, передо мной был вовсе не малахит, но я называл эту руду именно так) до подгонки механических свойств получаемого металла.

Я так и не понял, какие примеси обуславливали получение то хрупкой, то чересчур мягкой меди. Но в конце концов мои помощники наловчились подбирать пропорции, в которых требовалось сплавлять разные партии металла, чтобы получались изделия с оптимальным соотношением твёрдости и ковкости.

Также они заметно усовершенствовали мои заклинания и прочие магические действия по нейтрализации и обеспечению новыми местами заключения сонмищ духов, томящихся в зелёно-голубых кусках руды, в итоге создав целую систему защиты от потусторонних сущностей.

Когда пошли первые партии меди в промышленных масштабах, Ратикуитаки потребовал ускоренно штамповать оружие для своей свиты. Я же набрался смелости и предложил ему часть металла пустить на сельхозинвентарь. С трудом удалось убедить нашего босса выделять хотя бы четверть продукции на «орала» вместо мечей.

Десяток медных тяпок, столько же лопат и сотня с лишним наконечников на привычные туземцам палки-копалки неплохо ускорили процесс обработки полей вокруг Хау-По. Правда, привело это только к тому, что местная публика просто стала тратить меньше времени на ковыряние в земле, но не увеличивать возделываемые площади и собирать бо́льшие урожаи. В итоге никакого серьёзного роста сельскохозяйственного производства не произошло. Всё это напоминало анекдот о негре, который лежит под пальмой и ничего не делает.

Вот только мне было совсем не смешно, поскольку накрылись медным тазом надежды на дополнительное продовольствие, которое пошло бы на прокормление расширенного штата медеплавильной мастерской, а новые работники должны были наклепать ещё больше тяпок и прочих чудо-орудий, что должно было привести к ещё большему росту производства корнеплодов и поголовья свиней. И таким образом, народ Бонхо пойдёт по пути прогресса и цивилизации.

Подобная корректировка моих планов со стороны широких слоёв дареойского населения здорово бесила, так что я был готов начать агитировать Самого Главного Босса за введение рабовладения и наижесточайшей тирании, только бы они заставили папуасов работать, как негров на плантации. Загвоздка, однако, в том, что о рабовладении туземцы не имели никакого представления, а попытки установить деспотическую власть с целью выкачать больше дани из подопечного населения в местной истории уже бывали — вот только заканчивались они плачевно для вождей, до такого додумавшихся.

К примеру, судя по некоторым расплывчатым фразам и намёкам окружающих, сам Ратикуи как раз и занял свой ответственный пост после преждевременной смерти своего старшего брата, наступившей от удара боевой дубинкой по затылку. А ведь предшественник всего-то попробовал поднять дань с ганеоев и уменьшить чуть-чуть долю в ней, достающуюся рядовым дареоям, да попугал немного доблестных бонхо, начавших возмущаться попранием старых законов.

Так что запланированные ирригационные работы я с самого начала решил чётко привязывать к увеличению дани с тех сунийских деревень, которые попадают в зону грядущей ирригации.

Нашего таки пришлось долго убеждать, разжёвывая по несколько раз все возможные выгоды с полей, дружно колосящихся корнеплодами. В конце концов Ратикуитаки купился на рисуемые мной картины тучных нив и пажитей, с которых сунийцы будут собирать двойные и тройные по сравнению с нынешними урожаи. В общем-то, рост благосостояния данников правителю был до лампочки. А вот возможность получать с них в два раза больше продуктов для прокорма оравы головорезов и всяких прихлебателей Ратикуи оценил.

Учитывая, что таки — это не то титул, не то должность, имя моего нынешнего шефа можно подсократить, по крайней мере мысленно. Вслух этого лучше не делать: жители Пеу весьма трепетно относятся к полным формам имён, вроде бы считается, что, укорачивая имя, «обрезают» жизненную силу человека или что-то типа того, так что такие вещи здесь проходят по части злокозненной магии.

Свита у таки немалая: полсотни здоровых мужиков, вооружённых большей частью типичным туземным оружием — дубинками из твёрдого дерева и короткими копьями. Сам таки и несколько человек щеголяли с заморскими топориками и кинжалами. Часть воинов-регоев за последнее время успела обзавестись, благодаря мне, медными ножами, топорами и наконечниками копий.

Пока я проводил большую часть времени в медеплавильной мастерской, раз в два-три месяца отлучаясь в Сонав или Бон-Хо, то вполне обходился в качестве помощников подростками посмышлёнее да Длинным с двумя дружками, которые каким-то непостижимым образом превратились в мою личную свиту. Несмотря на неоднозначное отношение к записному деревенскому баклану, умудрившемуся под влиянием сотворённого с ним колдовства проникнуться ко мне неподдельным уважением пополам со страхом, иметь под рукой собственных отморозков оказывалось во многом полезным: и в неизбежно случающихся трениях среди окружения Главного Босса чувствуешь себя увереннее, зная, что за спиной стоят преданные лично тебе крепкие молодые люди, и при возникающих заминках в работе есть кому угрожающе выпятить челюсть и многозначительно покрутить боевой топор в ловких руках. Так что Длинный и его подручные вполне оправдывали свою долю в пищевом довольстве, которое Ратикуитаки отпускал на медеплавильню. Тем более первое время им исправно подкидывали продуктов родственники из Бон-Хо, а потом эта троица получила свой кусок на деревенских полях, где теперь в основном трудились их местные подруги, поскольку сами мои персональные регои предпочитали торчать возле своего босса, то есть меня.

Но когда началась движуха со строительством каналов и прудов, наш таки решил выделить мне в помощь несколько своих бойцов. Быстро выяснилось, что толку от них было чуть больше, чем молока от самца одного домашнего животного. Но на этапе разъяснения жителям сунийских деревень идеи гидротехнической системы и благ, которые от неё последуют, мордовороты-регои оказались очень кстати — воистину, доброе слово в сочетании с боевыми дубинками и топорами куда более действенно, чем просто одно доброе слово.

Но с началом собственно строительства оказалось, что согнанные на принудиловку сунийцы от вида важно и горделиво расхаживающих регоев работать лучше не стали, отрядами землекопов руководили свои начальники, а разрабатывать трассу будущего канала мне помогали бонхойцы из числа тех, кто участвовал в проводке местного водовода.

Так что на второй день стройки я вежливо поблагодарил шефа за высокую честь, которую он мне оказал, выделив под моё начало полдюжины своих регоев, но сказал, что мне будет достаточно трёх, а не полдюжины. Этих при себе пришлось оставить не только для солидности (как-никак я не последнее лицо в Бонхо, а особа, приближённая к Ратикуитаки), но и в качестве посыльных. Ну и для вящего спокойствия правителя: вождь наш — человек в общем-то простой, не чета начальникам из той России, которую я потерял (или которая потеряла меня — это с какой стороны посмотреть), но особой доверчивостью не отличается, и регои должны были не только помогать, но и приглядывать за мной на предмет, не сговорюсь ли я с кем-нибудь против таки. Одно дело, когда Ралинга-сонай сидел в медеплавильне, начальствуя над десятком рабочих, да иногда выбирался в Бон-Хо или к родне в Сонав. И совсем другое, когда у меня в подчинении сотни человек, причём не только суне, но и бонхойцы, и когда я общаюсь по производственной необходимости с кучей народа — от старост деревень до практически всего ближнего окружения Ратикуитаки.

Впрочем, один из откомандированных ко мне регоев, Такумал, неожиданно показал себя толковым организатором землекопных работ и по совместительству самородком-гидротехником, который намного лучше вашего покорного слуги мог проложить трассу будущего канала. Так что многие вопросы я нагло повесил на него…

— Уважаемый!

Я недовольно повернулся в сторону окрика, отвлёкшего меня от процесса руководства (в данном случае — практически в прямом смысле этого слова, ибо я действительно интенсивно водил рукой, очерчивая перед сунийцами фронт работ).

Это что ещё за явление Христа народу? Компания совершенно незнакомая. Десяток мужчин: трое увешаны кучей цацек, означающих высокий статус их владельцев, остальные без особых понтов, но все вооружены, причём преобладали металлические топоры и короткие мечи явно «импортного» происхождения. Так что публика солидная — стопроцентные регои. А изобилие привозного оружия (как бы его на этих десятерых было не больше, чем во всём Бонхо) говорит о том, что они с запада острова.

Двое из этой компании — молодой парень и седоватый мужик в годах — выделялись светлой кожей и отсутствием татуировок на лицах. Пожилой чересчур пристально на меня пялился, словно пытался вспомнить, где же мы с ним встречались? Ну ладно, за погляд денег не берут. Тем более здесь денег вообще не знают.

Под прикрытием мужчин стояли четыре женщины: пожилая тётка, точнее, даже старуха, две молодые и совсем ещё девочка, лет десяти-одиннадцати. Эта пигалица, однако, была увешана ожерельями из камней, ракушек и птичьих перьев покруче троих самых главных регоев. Наследница знатного рода? Скорее всего… Бедный ребёнок, как она таскает всё это?

— Что угодно почтенным регоям? — спрашиваю как можно вежливее.

В конечном счёте, судя по усталому и, будь на них какая-нибудь одежда, кроме набедренных повязок, я сказал бы — помятому виду этой компании, они немало протопали пешком, не исключено, с западного побережья Пеу. И вполне возможно, под крышей человеческого жилища ночевали последний раз несколько дней назад.

— Не скажешь ли ты нам, где мы находимся? — сказал высокий (для туземца) воин лет тридцати с небольшим.

— Вы в стране Бонхо. До Хау-По, где пребывает наш могучий, храбрый, щедрый и справедливый правитель Ратикуитаки, вы можете добраться, если поспешите, до того, как солнце начнёт спускаться к закату. Но коль доблестные регои устали в пути, я могу предложить им отдохнуть с дороги и разделить трапезу со мной и моими людьми. Только я сейчас закончу свои дела. — С этими словами поворачиваюсь к Длинному и командую: — Паропе, — так на самом деле звали служащего мне и за страх, и за совесть баклана, — выдай Тинакою орудия для его людей. А ты, Тинакой, за каждую лопату отвечаешь лично, — добавил я, обращаясь к сунийскому старосте.

Чужаки с заметным удивлением разглядывали кучу блестящих с красноватым оттенком лопат и кирок, которую разбирали ганеои. Я, делано не обращая внимания на их реакцию при виде такого количества дорогого металла в столь странной и оскорбительной для настоящего мужчины и воина форме шанцевого инструмента, говорю:

— Прошу пожаловать славных регоев к нашему столу. Меня зовут Сонаваралинга. — Затем представляю взрослую часть своей свиты. Между делом успеваю ещё дать распоряжение одному из подростков: — Вигу, беги в Хау-По и скажи Ратикуитаки, чтобы он готовился к встрече гостей-регоев издалека.

Мой посыльный немедленно припустил в сторону нашей столицы — тут, главное, не какие-то гости, а то, что заявилась увешанная оружием компания чужаков.

— Меня зовут Огорегуй, — представился заговоривший первым пришелец. — Со мной, — и он, вопреки ожиданию, указал не на самого здорового и немногим меньше его увешанного атрибутами высокого положения воина, а на пигалицу, — Солнцеликая и Духами Хранимая тэми Раминаганива.

Лица моей свиты приобрели неподдельно почтительное выражение — так, пожалуй, они даже на нашего Самого Главного Босса не смотрят. М-да, всё же я ещё мало знаю о местных реалиях. Что это за тэми такая, которая такое уважение внушает всем? Надеюсь, озадаченное выражение на моей физиономии будет истолковано как проявление приличествующих моменту чувств. А то ещё, чего доброго, предстану в глазах присутствующих неграмотной деревенщиной.

— Для нас всех высокая честь, что на нашей скромной трапезе будет присутствовать Солнцеликая тэми. — Надо же, я уже без подготовки научился выдавать фразы на местном витиеватом языке, предназначенном для особо торжественных случаев вроде сегодняшнего.

А вот сложную систему туземных рангов и титулов как-то не заучил, довольствуясь запоминанием того, как следует обращаться лично и называть за глаза тех, с кем приходится сталкиваться постоянно, вроде наследственных либо выборных деревенских вождей или нашего Самого Главного Босса.

У меня с собой было, конечно, чем перекусить десятку-другому человек. Но на пришельцев продуктов явно не хватало. Так что пришлось залезть ради гостей в припасы, предназначаемые для сунийцев-землекопов. Ну ладно, полтора десятка едоков за один обед вряд ли заметно уменьшат двухдневное довольствие нескольких сотен человек, в крайнем случае я потом по-тихому компенсирую.

— Благодарим почтенного регоя, — ответил Огорегуй. При движении многочисленные ракушки и камушки на нём гремели. — Все мы действительно устали и проголодались.

Чёрт, едва не забыл!

— Прошу прощения у уважаемых путешественников, — сказал я, — мне нужно закончить дела. — И повернулся к подросткам из своей свиты: — А вы, бездельники, тащите съестное. Паропе, сходи с ними, возьмите коя и рыбы из запасов для рабочих. Только сначала верни сюда Тинакоя, пока он далеко не ушёл.

Длинный быстро притащил старосту-сунийца. Открываю свой гроссбух — связку полос сонавского тростника в «обложке» из тюленьей кожи и делаю отметку о выдаче орудий труда.

— Всё, иди, — приказал я сунийскому старосте. — За лопаты и мотыги отвечаешь лично. Когда закончите копать свой участок и я приму работу, чтобы всё вернули. — Такое вот колдовство под названием «учёт выданного инвентаря».

Чужаки с интересом наблюдали за моими манипуляциями с письменными принадлежностями, понимая, что присутствуют при каком-то магическом обряде, судя по сникшему вмиг Тинакою, ничего хорошего тому не сулящему (хитрый суниец уже, небось, рассчитывал заныкать половину вверенного ему инструмента, воспользовавшись моей занятостью гостями, а тут я его «записал»). Да и вид нарядно блестящего на солнце шанцевого инструмента, который землекопы разбирали из кучи, их вообще, насколько я мог судить, поверг в немалый шок. Но вопросов никто из них не задавал — вот что значит воспитанные люди.

Пока я проводил бюрократическо-магическую процедуру, мальчишки-посыльные и женщины из отряда пришельцев разводили костёр, на котором подогрели большой горшок с печёным коем. На циновки рядом с горшком вывалили лепёшки из пальмовой муки, сушёные фрукты и копчёную рыбу (кстати, моё изобретение, которое уже успело удостоиться от благодарных местных гурманов нескольких строк в заунывных былинах, воспевающих нашего щедрого вождя и воинов-регоев, пирующих за его столом, ну и заодно меня, как изобретателя). Распоряжение приготовлением к обеду взяла в свои руки бабка из свиты тэми. Она зычным голосом отдавала команды, да и сама носилась по поляне, тряся обвисшими грудями. Зрелище было не очень аппетитным. Вот у двух молодых девах — другое дело. Что до знатной обладательницы пышного наряда, то у неё ещё рассматривать было нечего.

Голод утолили. Теперь можно переходить к вопросам.

— Откуда вы, почтенные, идёте и куда направляетесь? — полюбопытствовал я. — Впервые вижу столько людей с запада острова. Вы ведь с запада?

— Да, мы из Тенука, — ответил Огорегуй.

Ага, Тенук, столица Пеу и области Текок, лежащей почти у самого западного побережья, но выхода к морю не имеющей. Правят им непосредственно верховные правители острова — тиблу-типулу.

Нехорошие предчувствия зашевелились во мне. Последний год из тех краёв приходили новости одна тревожнее другой: сначала смерть Пилапи Молодого, потом война за власть между его сыновьями, вроде завершившаяся гибелью одного из них. Компашка эта вполне может быть сторонниками проигравшего претендента. А эта увешанная местными драгоценностями пигалица либо одна из дочерей Пилапи, либо его внучка — дочь погибшего в борьбе за престол принца, или как они здесь называются.

— И какая нужда заставила пуститься столь знатных мужей в далёкий путь? — спрашиваю самым светским тоном, на который был способен.

В принципе, если схематическая карта острова, нарисованная как-то дедом Темануем, более-менее верно передавала масштаб и пропорции, то от Тенука до западной границы Бонхо не будет и сотни километров. Но с учётом отсутствия на Пеу ездовых, равно как и вьючных животных, а также того, что вместо дорог в лучшем случае наличествуют пешеходные тропы, а в худшем приходится продираться через заросли, такое путешествие в моей прошлой жизни было бы эквивалентно, наверное, поездке через всю страну.

— Мы люди покойного типулу Кахилуу, — сказал Огорегуй. — Наш вождь предательски убит родным братом Кивамуем. Бо́льшая часть сильных мужей и таки запада признала власть братоубийцы, мы же сохранили верность его дочери Раминаганиве, которую считаем законной правительницей Пеу, — лёгкий кивок в сторону увешанной ожерельями соплюшки. — Направляемся же мы к таки Бонхо, надеясь на его помощь против узурпатора.

— Я всего лишь регой, служащий правителю Бонхо, — заметил я, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Решать будет мой повелитель.

Что там решит наш таки, можно только догадываться. Надеюсь, он не вздумает влезть в войну на стороне этой пигалицы. На самом деле, конечно, заправляет всем её свита. Главный, скорее всего, этот Огорегуй, слишком уж важно и надуто он выглядит.

Вот ведь засада — первоначальная догадка оказалась верной на все сто. Нет, война совершенно не вписывается в мои планы по экономическому развитию отдельно взятой провинции на основе медного шанцевого инструмента, ирригации с мелиорацией и удобрения полей птичьим помётом. Тут нужно хотя бы лет десять мира (нынешние мелкие стычки с восточными, совсем уж дикими племенами не в счёт), чтобы прорыть систему каналов, убедить земледельцев, что птичье гуано, скапливающееся на приморских скалах и смываемое дождями в океан, повысит урожаи. А потом уж на основе возросшего прибавочного продукта вырывать у моего шефа, мыслящего сугубо в категориях «больше коя, баки и свиней — больше воинов в личную дружину», ресурсы на увеличение выплавки меди (ибо и рудокопы в Сонаве, и рабочие плавильной мастерской в Хау-По хотят есть), а также на создание первой школы, поскольку без грамотных людей, способных прочитать те же инструкции для металлургов или наставления по агрономии или мелиорации-ирригации, весь этот прогресс заглохнет после моей кончины.

Да и сейчас… Сколько раз я уже жалел, тратя время на очередные разъяснения будь то в гончарной или медеплавильной мастерской, либо же, как вчера и сегодня, при определении фронта работ для прокладки канала, что нельзя все инструкции выдавать подчинённым в письменном виде, чтобы своё время, освободившееся от постоянного повторения одних и тех же вещей, посвящать дальнейшим изысканиям в области металлургии и вытягиванию из памяти знаний по разным отраслям, кои могут пригодиться если не в настоящее время, то в будущем.

В принципе, записать-то я могу — тростника с Сонавского озера, нарезанного и высушенного между плоскими камнями в виде полосок шириной с половину листа формата А4, хватит на целую книгу. А надо будет, заготовлю ещё — самостоятельно или с помощью друзей-сонаев. С чернилами тоже проблем особых нет: конечно, птичьи перья, обмакиваемые в пасту из сажи и особой разновидности глины на сиропе, полученном упариванием ягодного сока, не очень хорошо заменяют шариковую ручку, но худо-бедно записывать свои мысли и наблюдения получается. Что я и делаю: в моей новой хижине в Хау-По уже скопилась полуметровая стопка записей по керамике, стекольному делу, металлургии и прочему.

А вот с передачей записанного — проблемы. Кое-кто из моих добровольных и не очень помощников ознакомился с арабскими цифрами и научился считать до десяти, а пара наиболее сообразительных даже стали складывать не слишком большие числа (я, в общем-то, не учил, само собой получилось), но письмом никто не интересовался, а для насильственного внедрения грамотности времени и власти у меня не хватало.

Впрочем, сильно предаваться размышлениям сегодняшние гости не дали. Удовлетворив законное любопытство хозяев, Огорегуй поинтересовался, что здесь происходит: дескать, чего это народ массово копает землю вдали от населённых пунктов да ещё с использованием огромного количества столь ценных девайсов из металла.

Я, понятное дело, постарался объяснить смысл великой стройки и вообще всего происходящего.

Происхождение медных лопат и мотыг особых вопросов не вызвало. Оказывается, слухи о мастере, наладившем производство металлических изделий, уже достигли и столицы. Там, правда, были уверены, что он, то есть я, чужестранец. Пришлось прочитать небольшую лекцию о моём происхождении в версии деда Темануя и моих сонайских будто бы родственников. Пришельцы выслушали краткое родословие несчастного Ралинги, посочувствовали, когда я дошёл до гибели моей «родной» деревни (об этом событии четырёхлетней давности, оказывается, тоже знали на всём острове) и длительного периода своего «безумия», вздохнули с облегчением, когда я дошёл до того, как постепенно начал приходить в себя.

Двое светлокожих в компании с запада, едва выяснилось моё местное, пусть и не без помощи моряка-чужеземца происхождение, были несколько разочарованы.

Туманные намёки на общение с духами, начавшееся под влиянием свалившихся на меня испытаний, заставили сидящих вокруг нашего стола схватиться за амулеты, бормоча заклинания. Так что новые знания, вытянутые у духов, уже были самой приземлённой обыденностью.

На объяснение сути ирригационных работ свите юной наследницы местной короны ушло совсем немного времени. Много ли они поняли, осталось загадкой. Такое ощущение, что чужаки, будучи людьми по-столичному культурными, решили не занимать попусту время человека, способного говорить с духами. В общем, посидев немного для приличия, они стали собираться.

Я по долгу гостеприимства предложил гостям, чтобы один из моих сопровождающих-регоев провёл их к резиденции Ратикуитаки.

После ухода гостей с запада я долго сидел возле потухшего костра. Настроение было не очень-то рабочее — не каждый день приходится обедать в компании увешанных оружием чужаков, для которых прикончить человека ничего не стоит. То есть, конечно, любой из приданных мне для солидности и пригляду регоев тоже, не моргнув глазом, прирежет любого, кто будет не по нраву таки. Но местные — зло уже известное и предсказуемое, в отличие от незнакомцев с запада. Так что сейчас у меня был просто нервный отходняк. Ну и что с того, что во время обеда и последующей беседы я сохранял полную внешнюю невозмутимость (надеюсь, по крайней мере), напряжённость никуда не делась.

Да и вполне возможная гражданская война, которую эта компания, не дай бог, притянет за собой с запада, тоже заставляла задуматься, вместо того чтобы отправляться с инспекцией по маршруту будущего канала.

Моё место в бонхойской иерархии было где-то во втором или третьем десятке: после самого Ратикуитаки, пары шаманов, общающихся с особо мощными духами, самых опытных бойцов, являющихся командирами небольших отрядов, да вождей некоторых деревень, сумевших обзавестись личной свитой из недорегоев.

Недорегоями для себя я именовал подручных местных вождей потому, что статуса регоев, подобно свите таки, те не имели, хотя кормились из тех же источников, что и окружение нашего босса, — изымаемых у ганеоев-сунийцев продуктов и вещей.

Но зато именно в моих руках сосредоточено производство современного оружия. Кроме того, за мной стоят духи, с которыми, по мнению всех окружающих, я общаюсь. А с потусторонним миром здесь не шутят. Вот начну транслировать мнение духов насчёт необходимости десяти лет мирного сосуществования с западом да экономического развития, посмотрим, как запоют эти бравые вояки.

Слегка успокоив себя такими мыслями, я приказал своей свите:

— Собираемся, пойдём посмотрим, как дела у наших землекопов.

Дела шли своим чередом. Такумал оказался толковым прорабом, или как там называется должность начальника на стройке. Сунийцы энергично, насколько позволяли жара и отсутствие заинтересованности в конечном результате, копали и таскали землю. Такими темпами канал пророют за пару недель.

Пройдя пару километров вдоль раскопок, я свернул в сторону Хау-По — солнце начинает жарить не так сильно, до сумерек как раз успею добраться до своего «рабочего кабинета» возле мастерских…

В медеплавильне было малолюдно. Только Атакануй с помощником шлифует и затачивает уже готовые топоры и мотыги. В Сонаве разгар посадки молодых клубней коя, так что очередной порции руды ждать ещё минимум неделю. Небольшой запас малахита лежит, сваленный в углу, — на случай непредвиденного заказа от кого-нибудь, кому лучше не отказывать. Потому из остальных приписанных к медеплавильне волей нашего босса граждан кто-то также работает на полях, а кто-то бьёт баклуши под видом заготовки дров на уголь. То есть дрова они, конечно, заготавливают, но с учётом того, что орудуют выданными под запись медными топорами, а нормы выработки оставались, исходя из скорости рубки прежними каменными, то у них было предостаточно времени на послеобеденный сон, ковыряние в носу и прочие доступные туземцам развлечения. Кстати, надо озадачиться разработкой пилы или хотя бы ножовки. А то местные технологии работы с деревом, самым продвинутым вариантом которых как раз и является выдалбливание из цельных стволов лодок, реально достают — даже сруб из тонких брёвен, который я предложил соорудить в качестве основы моего нового жилища, оказался для туземцев новым словом в строительстве.

Впрочем, додумать насчёт пилы мне не дали.

— Ралинга, тут прибегал посыльный, передал, что Ратикуитаки ждёт тебя на пир, — сказал Атакануй, откладывая в сторону топор. — После заката.

— Хорошо, — ответил я.

Хотя чего хорошего: сто процентов — пир по случаю гостей с запада. Напьются все браги, приготовляемой путём плевания слюны в массу из местных фруктов, будут вести разговоры «за жизнь», «ты меня уважаешь?», обещать свергнуть узурпатора и посадить на трон эту пигалицу. Что-то не радует меня перспектива провести вечер таким образом, особенно учитывая, что трезвым в компании пьяных головорезов-регоев находиться не очень уютно, а пить местное спиртное я брезговал из-за способа приготовления…

Площадку для собраний возле резиденции таки спешно готовили к пиру. Женщины таскали сушёную и копчёную рыбу, деревянные блюда с печёным коем и варёным баки, чаши с брагой. Группка мужчин разделывала свинью. Большая же часть регоев нашего босса, разбившись на несколько кучек, вела разговоры за жизнь. Среди них замечаю и кое-кого из чужаков.

Не найдя ничего лучше, пришлось молча пристроиться к компании из местных и пришельцев, в которой заметил Такумала. Ответив на приветствия, я перебросился со своим замом по строительной части несколькими фразами о ходе прокладки канала.

Пир прошёл, как и десятки подобных попоек-посиделок ранее: все усиленно накачивались местной брагой (учитывая малое количество «оборотов», чтобы захмелеть, её требовалось лить в горло практически непрерывно), поглощали плохо прожаренную свинину, разбавляя всё это рыбой и корнеплодами.

Я среди всего этого раблезианства выглядел чужеродным элементом. Спиртное пить, как я уже говорил, брезговал по причине технологии его получения, на свинину не налегал, опасаясь за свою печень. Так что довольствовался коем с баки и рыбой.

То, что при этом я выгляжу в глазах окружающих нелюдимым букой, меня заботило мало: репутацию человека не от мира сего, запросто говорящего с духами, уже себе заработал, положение в свите своего работодателя имею не за то, что являюсь душой компании и рубахой-парнем, способным перепить любого. А что моя некомпанейскость мешает возвыситься в окружении нашего босса ещё больше, то и ладно: в прежней жизни я вообще мог рассчитывать в лучшем случае на майорские или капитанские звёздочки к пенсии, а здесь умудрился вырасти до министра промышленности областного уровня.

Потому сижу с выражением лица, схожим с таковым у рыбы, которую употреблял под пальмовый сок, рассеянно слушая взаимные восхваления хозяев и гостей, обещания немедленно пойти свергать узурпатора-братоубийцу («только обглодаю эту свиную лопатку») и ответные обещания должностей при дворе будущей правительницы Пеу.

Слава богу, все пиры рано или поздно кончаются, и я наконец мог отправиться домой, то есть в свою хижину рядом с мастерскими.

Утром позволил себе поваляться на пару часов подольше, чем обычно. Встал, когда Атакануй возобновил полирование: тут и мёртвый проснулся бы. В общем, дрель у соседа сверху в сравнении с этими звуками — классическая музыка.

Наскоро заправившись кашей из баки и запив её водой, заглянул в мастерские, убедившись, что и без меня справятся. Моя свита была уже в сборе. Теперь — проверка работ на канале. Солнце жарило уже вовсю, когда я добрался до впадины между холмами, по всей длине которой копошились сотни крошечных, издалека, человечков.

Строительство, насколько можно судить, шло довольно шустро — согнанные на принудработы ганеои-сунийцы торопились поскорее выкопать пару километров канала и насыпать дамбу-перемычку, чтобы от них отстали. Так что даже подгонять никого не было нужды.

Увы, насладиться зрелищем множества коричневых фигурок, выполняющих мои замыслы, в полной мере я не успел. Появился подросток-посыльный, с ходу протараторив, что Ратикуитаки зовёт регоя Сонаваралингу на совет, который состоится в хижине таки.

Ага, значит, наши доблестные мужи и дорогие столичные гости проснулись, опохмелились и теперь намерены держать совет на тему возвращения престола законной, с их точки зрения, наследнице Раминаганиве.

Нет, в роли пророка, пусть даже и для собственного потребления, нет ничего хорошего, особенно когда предсказываешь одни неприятности.