Прокалыватель

Игорь Скурча, 2022

Повесть о взаимоотношениях работников комплектной базы. Психологический детектив. По сюжету разыскивается вредитель, портящий товар.

С некоторых пор, а именно переболев Ковидом, Василич признал в себе изменения, которые касались восприятия и оценки окружающей суеты. (Замечаете, как он стал называть происходящие жизненные события.). Неужели и впрямь, вирус оказывает своё пост-влияние на организм, порождая неясные пока аберрации сознания?

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и возраст; скоро 60 — это, знаете ли, другой уровень со своими неожиданностями.

Василич стал много читать; предпочитал при этом не детективы, как большинство, а просто житейские истории. Привлекала внимание тема самопсихокоррекции, которая подкупила своей демократичностью в плане выбора материала. То есть используешь то, что тем или иным образом, иногда даже экзотическим, (одну, кем-то забытую книгу, подобрал в автобусе) попало на глаза и в руки. Потом сам решаешь, как с ней быть: выбросить подальше после первых страниц — не пошла и не пойдёт, или проглотить до последней корки и потом пережёвывать: что же это было. Посему тексты, мало что объясняющие, а напротив, сеющие недоумения стояли в приоритете.

Один из его друзей, выслушав вышеобозначенную версию, прямо резюмировал: все эти стенания от нищебродства. Сказал так скорее не осознанно, в особых размышлятелях не числился. Ляпнул. Но Василича накренило.

Словцо это «нищеброды», как насмешливая «обзывалка» ввернулось в обиход несколько лет назад. В начале, показная презрительность к недоимущим, несла шутливые нотки. Теперь же, признаем, расцвело пышным бурьяном-репейником и ко многим поприцепилось. Ну, прямо параллельная пандемия.

Причём, нищебродство — не выстраданный уклад, свойственный клошарам и бомжам, проперчённый собственной брутальной философией о полной свободе, а элементарное недостаточное денежное обеспечение. Так сказать: финансовая импотенция. Стена; железобетонная. Кричи, головой бейся — не поколебать.

Василич долго не признавал этого утрированного цифрового императива, сложившегося как-то постепенно и незаметно. Пытался держаться на уровне — пагубный, надо сказать, тренд. А как? Кредиты? — Да. Стал вползать в сингулярность, в точку невозврата. Так определил его положение Сергей Викторович, его давнишний сокурсник по институту, которому он по телефону поведал о своих проблемах.

Сергей Викторович возглавлял довольно крупную товарно-логистическую фирму. Специализация: приёмка, хранение и распределение интернет-заказов. Выслушав Василича, настоял на том, чтобы тот закрыл свою, дышащую на ладан, инженерную фирмочку, и стал руководителем погрузочно-разгрузочного (такелажного) отдела. Зарплата не ахтикакая, но приличная и стабильная. Василич подумал и согласился.

Работа Василичу в общем-то понравилась; контролировать штат грузчиков не сложно, но возникало много моментов психологического плана. Банальное пьянство — конечно же, бич существенный, чреватый конфликтами и даже потасовками. Тема, требующая постоянного внимания, но транспорентная; обычно все «злостники» рано проявляют себя и тем самым позволяют легко определить центры безобразий.

Однако, в этом мире тысяч разномастных коробок и коробчёнок частенько вызревали различные непонятные загадки и явления. Не мистика, нет, всё рукотворное. Но чьих?

Банальное вскрытие и воровство присутствовало часто; желания запустить руку по локоть в транзитную упаковку не предотвратить, эффективность запрета таких действий примерно та же, что и у плаката «В море не писать!» на пляже. Ловили потрошителей, штрафовали, увольняли. Проходную тяжело объегорить.

Но вот долгое время, по жаргону самих такелажников: «Канала похабная шняга». Повсеместно, то есть, невзирая на полки и этажи, на упаковках обнаруживалось начертанное нецензурное слово. Прямо, беда. Просто ужас. Пошли нарекания от заказчиков. Реноме фирмы мочилось аки под ливнем. Поймать бедокурщика никак не удавалось. Утрированный обыск тут бесполезен. Ввести тотальное подглядывание? Но это же такое отвлечение ресурсов. Тасовали состав, поменяли чуть ли не всех. Художественное хамство продолжалось. Довольно долго. Но потом, как-то само прекратилось. Рассосалось, словно сакраментальная московская дорожная пробка.

Все эти сложности случились ещё до появления Василича на Фирме. Ему поведали, конечно, про прошедшие чудачества. Сергей Викторович сам провёл с ним беседу на эту тему, пригласив, в кабинет. Тогда же пожаловался на новую напасть: кто-то стал делать дырки в упаковках. Небольшие, см до пяти прорези, не всегда правильной формы (не округлые); применялся, видимо, какой-то нож или штырь. Тык, и готово.

— Василич. Ты уж, пожалуйста, поищи этого тыкаря. —

— Ладно. Сделаю. Тем более, что я тут тоже вахтовать стал. —

Василич жил на другом конце города — явное неудобство трансферного свойства. Чтобы не выматываться ежедневно в дороге, тратя на неё часа четыре, он решил оставаться здесь на ночёвку. Фирма предоставляла такую возможность. Буквально метрах в двухстах по той же улице, где находились за оградой складские ангары, стоял трёхэтажный кирпичный дом старой постройки. Называли его Старый Отель; по сути это был переоборудованный хостел, ночлежка для рабочего люда Фирмы, подавляющая часть которого работала именно вахтовым методом.

Комнаты внутри маленькие, но втискивали в них по 4-6 человек. Василич, само собой, получил преференцию, помещение на двоих. В таких перекантовывался средний командный персонал. С других же желающих, взималась более высокая плата.

Окна вип-комнаты смотрели на внутренний двор, площадью примерно 50м2, где росли 3 высокие берёзы и несколько кустиков. Сейчас, в середине осени, полисадик завораживал своей земной и в то же время космической красотой. Крона берёз, обсыпанная жёлтыми листьями, уносящаяся ввысь, выглядела как жертвенное подношение благодарной природы небу и солнцу. Плата за прошедшее лето.

Между деревьев пристроилась парковая скамейка, сидя на которой, невольно задумаешься о красоте и вечности.

Чувственные и тонкие натуры, наверное, испытывали здесь истинный восторг. Впрочем, таковым не особо удавалось расслабиться. Работяги, народ в основном простой и рациональный, использовал местечко под попить пивка (крепкие напитки запрещались) и побалагурить.

Василичу, и другим бригадирам, наблюдая за перманентными сценами возлияния, не составляло особого труда взять на карандаш особо ретивых, дабы на завтра проявить к ним особое внимание (в плане сохранения теми нормальной координации в движениях).

Удобно, конечно.

Несмотря на такую ренту, Василич продержался в этом номере меньше двух недель. Психологическая совместимость с сокомнатками не состоялась. Первый сильно храпел, а второй открыто и без обиняков, простите, обильно газифицировал помещение из своих внутренних ресурсов.

Пришлось, куда деваться, искать закуток покомфортнее. Выбор в итоге пал на нестандартное мансардное помещение. К нему вела довольно крутая металлическая лестница в конце коридора третьего этажа. По функционалу — тех. помещение, предназначенное для вент. установки, которая тут и находилась. Аппаратная же, вполне вместительная, использовалась негласно как жилищная единица. Здесь по разным стенам стояли 2 кровати, якобы для дежурного персонала (операторов, например), но не чурались принять и просто любителей. До сих пор нашёлся один такой в каком-то смысле экстремал.

Звали его какое-то время Саит. Вроде, по-восточному; носитель же более походил на скандинава или американца;рост под 1.80, русые волосы и голубые глаза. По документам значился Семёном, но имя это как-то сразу не пошло в жизнь, словно не родное вовсе. Так и оказалось в итоге. От представителей женской части Фирмы, от бухгалтерии в частности, получил вполне живописное прозвище Садко, сказочное и в масть. Но основное общение приходилось на складской персонал, который попроще, и тогда превалировали среднеазиаты. Они и переиначили имя под свой лад. Сказка не прижилась. Но и душманские нарративы не устояли; с месяц шла балансировка, в итоге сформировалось: Сат или Сатик; ласково и без всяких претензий

Сатик спокойно и без сопротивления воспринял метаморфозы с именем, он, вообще, с можно сказать, покорностью воспринимал складывающиеся вокруг него обстоятельства. В мужском сообществе быть тихоней чревато, заклюют и принизят. Однако Сатика никто не трогал. Он считался креатурой самого генерального — Сергея Викторовича.

Три месяца назад босс подхватил-таки корону. Лежал в Ковид-госпитале 10 дней. Там-то и познакомился с Семёном, лежавшим на соседней койке в мини-блоке. Сергей Викторовим проникся судьбой заблудшего путника, страдавшего, кроме всего прочего, амнезией. Паспорт Семёну выдали в Абхазии два года назад, что, в общем, ничего не подтверждало в плане личных данных и не объясняло, а, наоборот, запутывало.

Сергей Викторович не стал особо копать, довольствовался наличиствующими на

тот момент документами и ситуацией. Взял «потеряша» на Фирму: работай и живи.

Всю эту нехитрую историю поведал Василичу. «Присмотри за этим парнем, тихий, но с загадками.».

Для всех же остальных, не посвящённых в детали, жила легенда о племяннике босса, которую толпа сама же и придумала. Потому-то и не ёрничала над странностями Семёна-Саита — Сата-Сатика.

Кровать Сата стояла у наклонной стены, по совместительству выполнявшую роль крыши. Или наоборот. Когда шёл дождь, то стук капель был беспредельный и завораживающий. Спать в таких условиях можно, и даже прикольно, но не каждый переварит. Нужна либо очень стойкая психика, либо напротив — перекошенная определённым образом.

В ясную же погоду тишина, впрочем, не баловала; свою музыкальную партию исполняла вентиляционная установка, вступавшая периодически в действие и наполнявшая мансардные строения равномерным гулом, словно в самолёте.

Конец ознакомительного фрагмента.