Поднявший меч на гранфаллон. Студенческая повесть

Игорь Николаевич Бабаян

Пятерка филологов-русистов Ереванского университета 70-х гг. весело проводит свои тревожные будни, нарушая запреты, присущие эпохе строительства коммунизма. Хулиганистые и остроумные молодые люди то и дело оказываются в ситуациях «на грани». Чем закончились их похождения вы узнаете, прочитав эту книгу…

ОН ЛЮБИЛ ДОБРУЮ ШУТКУ

Раздавшийся в ответ хохот заставил подобреть и улыбнуться небрито — суровую физиономию «души». Когда гогот стих, он продолжил: — Ладно, кто пойдет? — испытующе взглянув на Цукера.

— Ара, эли кяжа есэм («Э, я, что, опять рыжий?!» — здесь и далее арм.)?! — возмутился последний.

— Че, кяж — джан («Нет, рыжий-дорогой»), я не тебя имею в виду, — отмел подозрения Большой, переведя тяжелый взгляд на Саркиса, который все ещё зажимал нос двумя пальцами. — Что, амбре не нравится, да-а? — спросил Большой, чьи ноги, как известно, летом воняли гораздо сильнее, чем в другие времена года. — У вас в Кировобаде ни у кого не воняют, да-а?

Саркис в ответ лишь хихикнул в сторону.

— Сако, Сако, халя ми ачка пхаги! — вдруг попросил Большой. — Серьёзно, закрой один глаз!

Саркис нехотя исполнил просьбу соратника, слегка прикрыв левое веко, но по-прежнему зажимая нос двумя пальцами.

— Кяж, наи, наи, мэр Сако точно циклопи нмана (Рыжий, глянь, наш Сако точь в точь циклоп!)! — толкнул в бок примостившегося рядом Цукера Большой, разражаясь ржанием, от которого, вероятно, разом проснулись все кироваканские младенцы.

К хохоту присоединились и остальные, разумеется, за исключением Саркиса.

— Ова циклоп («Кто циклоп?!»)?! — заорал он, набычив мощную борцовскую шею и угрожающе сжав кулаки.

Несмотря на почти двукратное превосходство в росте, Большой, резво вскочив на ноги и, не надевая шлепанцев, проворно выскочил в коридор, чудом избежав мести маленького борца-классика.

Проворство его было легко объяснимо житейским опытом, а точнее — одной из легенд, вошедшей в золотой фонд гранфаллона.

В первом семестре на одном из первых занятий по физкультуре Большой, быстрее других переодевшись в модный спортивный костюм, стал прохаживаться по борцовскому ковру с видом по меньшей мере чемпиона республики по коху (армянская национальная борьба), грозно и вызывающе оглядывая соратников с высоты своего роста (194 см).

Миролюбивый Виктор уставился на мощную фигуру «чемпиона» не без душевного трепета.

Долговязый и тощий, словно баскетболист, побежденный энурезом, Цукер глядел с удивлением, смешанным со страданием.

На лице крепыша Саркиса трудно было что-то прочесть.

Ну, а Арег воззрился на Большого, усмехаясь в усы.

— Что, есть вопр-р-росы? — налегая на «р», окинул соратников взглядом Давида Сасунского перед очередным поединком с вишапом Большой.

Арег, не удостоив противника ответа, шагнул на ковер.

— А-а-а! — страшно протянул Большой, сделав большой шаг навстречу.

Спустя всего несколько мгновений все то же: — А-а-а…, он испустил, лежа на лопатках…

— А-а-а?! — в один голос воскликнули внимательно наблюдавшие за поединком гранфаллонцы.

— Один раз не в счет! — взял «фору» «душа». — Давай еще!

И вновь очень скоро Арег припечатал его лопатками к ковру.

В пылу борьбы и обуреваемый жаждой реванша Большой без долгих раздумий выбрал в качестве жертвы самого маленького гранфаллонца, кудрявого Саркиса: — Эй, ты, иди сюда!

Саркис скромно ступил на поле брани и тут случилось удивительное: большое, почти стокилограммовое тело Большого вдруг взлетело и, задергав в воздухе ногами, плюхнулось на ковер, будто куль с мукой.

— Эс инч грамотни «мельница» эс арел, тха — джан («Какую ты грамотную „мельницу“ провел, парень, дорогой!»)! — послышался в наступившей вдруг тишине откуда-то сбоку голос препода. — Ереви парапелес («Наверное, занимался?»)?

— Да, занимался, — потупив очи долу, негромко ответил Саркис.

— Раньше надо было говорить, грязни животни! — пришел в себя, присев в партер Большой, изумленно уставясь на соратника.

— А ты не спрашивал, — все столь же скромно ответствовал борец-классик.