Последняя тайна Патриарха

Святослав Феоктистович Моисеенко, 2012

Добро и Зло придумано людьми и для людей. В Природе существует лишь Цель – неведомая, загадочная. Много веков Предметы ждали своего часа, таинственно действуя, попав в человеческие руки, сея слухи о чудесах, волнуя, вызывая страх. Страх и неодолимое желание обладать ими, превращающие человека в орудие на пути к Цели. И вот наступили времена, когда Пять Предметов должны соединиться в одних руках, чтобы Цель наконец обозначилась. В чьих руках они окажутся? Добром или Злом обернется для Человека обладание таинственной Силой? Или Зло – лишь тень, отбрасываемая Добром? Все совпадения с реально существующими людьми или событиями случайны. Новым романом «Последняя тайна Патриарха» автор открывает целую серию удивительных книг о тайнах ушедших цивилизаций и загадках христианской церкви. Впервые перо писателя касается темных пятен православных церквей, во всё своём многообразии преследующих нас с начала времён до сегодняшних дней… Перелистнув очередную страницу романа, так и хочется воскликнуть: «Боже мой! Неужели всё это на самом деле?!..»

Роман с начала и до конца является плодом авторской фантазии.

Перстень? Да при чём тут перстень?! Вместо предисловия

Часто говорят, что история не имеет сослагательного наклонения. Так ли это? Сколько раз история меняла свои одёжки, ну, прям, как блистательная ветреница императрица Елизавета Петровна перед каждым балом! И сегодня, например, школьные учителя в растерянности — по какому учебнику пудрить мозги недорослям? Вчерашние книжки устарели, сегодняшние устроили базар на политической кухне, не хуже двух петушков из элитных бойцовских пород Сванидзе и кургиняна, которых безуспешно пытается образумить курочка умница нарочницкая, а завтрашние ещё не написаны… Так что, вполне определённо, все истории, базирующиеся на одних и тех же фактах, вошедших в летописи и мифы, фактах вроде бы научных, как число «пи», в извлекаемом корне от него отличаются — имеют вероятностную составляющую, а потому все они, по сути, сослагательные, инвариантные. И хвост у них тоже как у «пи» — трансцендентный, после запятой уходящий в бесконечность отточий… Тот, кто пытается закрепить вероятность истории на уровне единицы, вбивая эти единицы, колы, обелиски в нули курганов славы, забывают, что перед ветром времени самыми устойчивыми, самыми малоэрозийными, самыми антикоррозийными всегда были глиняные изделия, но их вечные черепки одновременно являлись и символами бренности бытия — изгнания, называющегося ментально-инструментально-режущим словом остракизм…

Но если так обстоит дело в исторической науке, что тогда говорить об искусстве, где чего только не увидишь, например, как девушка в истоме «ножкой ножку бьёт», забыв, что вообще-то так люди не ходят, да и ножку в этой фу-эте битьём сломать можно. В литературе то же самое. Любая литература, тем более если она художественная, это реальность не всамделишная, а виртуальная, это выдумка, это плод воображения. Причём плод законнорожденный по определению, и автору произведения вполне можно обойтись без упреждающих оговорок типа «роман с начала и до конца является плодом авторской фантазии», одновременно исподтишка подсовывая читателю сюжетики из писаний настолько священных, что не верить им даже как-то грешно.

Ну, хорошо, плод-то законнорожденный, но какие-нибудь законы, помимо вольности святой, для него существуют? Конечно, конечно. Если вся Вселенная выстроена, говорят, по межгалактическим струнам, которые дирижируют, дисциплинируют «хоры стройные светил», то и в любом ладном художественном произведении, чтобы не рушить мировую гармонию, должна присутствовать эта стройность. Её, эту стройность, создаёт своей творческой волей автор, беря в качестве исходных событийные атомы хоть из горестных замет современной жизни, хоть прошлой. Так и поступил наш автор. Разместив действие романа в дне сегодняшнем, он то и дело пробрасывает взгляд в ретроспективу, в глуби истории, в её реперные метки, находя в этих узелках явное магическое влияние неких сакральных предметов (один из них — главный герой первого из пятикнижия романов — Перстень, голубой камень, образовавшийся из крови невинно убиенного Авеля, несчастного сына Адама и Евы), предметов, изначально присутствующих в человеческой истории, которая, как известно, всегда протекала не столько в солнечноморском проливе между Сциллой и Харибдой, сколько в тёмном ущелье между скалами Добра и Зла.

Сколько же перстов самых памятных исторических особ сменил наш герой — перстень! Пересчитать их — так не хватит всех пальцев на руках. Но вот вопрос: а как соединены между собой эти реперные метки реки времени в потоке повествования, только ли бурливой водой? Какое из объяснений более всего подошло бы необыкновенному переплетению главенствующих событий мировой истории в романе, это — ЧТО:

— СЛУЧАЙНЫЕ СОВПАДЕНИЯ?

— ВЫМЫСЕЛ АВТОРА??

— ТЩАТЕЛЬНО ЗАВУАЛИРОВАННАЯ ПРАВДА???

Здесь можно ответить: во-первых, мы не знаем таинственных взаимосвязей всего сущего, лишь изредка нам дозволяется интуитивно их прозревать. Во-вторых, что бы это читателю не погрузиться в такую горнюю-горную-игорную кристальность, где и форель реальная нагуливает свои жирные вкусные бока, и речка наполнена чудесной речью, в которой:

«Данила, которого — с его-то стопудово-голубой кровью! — только что унасекомили и чуть ли не плебеем объявили, набычился»,

«на лице его мелькнула бледная улыбка. Так в духовке светятся печеные яблоки»,

«голос бабульки набирал высоту и децибелы, грозя выйти на проектную мощность, — словно она сидела в сортире и кричала «занято!!!»,

«серые рыбы его глаз, поблескивая, медленно плавали туда-сюда за толстыми стеклами очков»,

«жидковат он оказался, сразу «по ногам потекло, в рот не попало»,

«глаза его сияли такой любовью к ближнему, что ближние испуганно попятились»,

«Насте хотелось забиться под плинтус»,

«меньше нервов, мягче в бедрах»,

«дворяне, они такие… куртуазные…»

Что касается правды… Мне кажется, что ее не надо искать. Да и бесполезное это занятие. Она сама нас найдет, в нужное время и в нужном месте. И все будет так, как должно быть, даже если будет иначе…

А… а как же главный герой?

Вы про что? Про «перстень? Да при чем тут перстень?! Это же просто повод поиграть в гонялки-стрелялки с монстрами! Только не в компьютере, а в жизни».

Да будет так. Не будем уподобляться простодушному герою романа русскому воину Никите, потомку Константина, императора византийского, у которого, «когда он ничего не понимал в происходящем, чувство юмора скукоживалось до молекулы».

………………………

Вы еще не внедрились в роман? Тогда потом не жалуйтесь. Не забывайте, что:

…между тем «…перстень осторожно нащупывал достойного носителя! Неподходящих — в топку истории!»

Александр Шерстюк

12.06.2012