Cобрание стихотворений 2002-2020

Игорь Вишневецкий (2021)

Лирик и эпик одновременно, Игорь Вишневецкий стремится к максимальному расширению возможностей русской просодии; границы не только между типами стиха, но и между искусствами для него являются как бы несуществующими. Конечная цель его — утверждение оснований для поэзии, обращенной в будущее и сохраняющей связь с тем, что сделано прежде, причем не только в одной русской традиции. Игорь Вишневецкий родился в 1964 г. в Ростове-на-Дону. С 1981 г. учился, жил и работал в Москве, с 1992 г. — в основном в США. Первая печатная публикация стихов в «Русской мысли» (Париж, 1990). Сборники стихов: «Стихотворения» (1992), «Тройное зрение» (1997), «Воздушная почта» (2001), «На запад солнца» (2006), «Первоснежье» (2008), «Стихослов» (2008). Книги прозы: «Ленинград» (2012), сборник «Неизбирательное сродство» (2018). Лауреат премий «НОС» (2011) и журнала «Новый мир» (2010, дважды в 2017, 2020). Автор трех монографических исследований: об Андрее Белом, композиторах 1920–1930‐х годов, Сергее Прокофьеве. Режиссер экспериментального фильма «Ленинград» (2014). Живет в Питтсбурге. В оформлении обложки использована фотография: Питтсбург, 21 июля 2016 г. Фотограф И. Вишневецкий.

I

Вместо вступления

(2002)

Обернувшись назад: критикам

Вы, проведшие годы, сражаясь картонным мечом

с собственными тенями в подвальных

кафе Москвы и Петербурга

или внимая речам упырей из заветного «ящика»,

их стенаньям и пляскам,

не говорите теперь, что в словах моих больше слогов,

чем ваш глаз насчитает разрывов листвы

в окрашенных синим подбоем, впечатанных в стены ветвях.

Вы учились оттенкам сумерек, я же глядел в иссушавшее

солнце Северной Африки и стал точно рыжий песчаник

звонких её городов.

На мне резцом выводило

бестенные лозы и вспархивающих птиц,

пока я смотрел, как за холмами,

покрытыми крапом олив, зеленеет и плавится небо Сахары

точно раскрытая книга миров, в которой ещё напишут —

но уже не ваши — слова.

Ваше время — прохладный вечер, а моё — выпуклый день.

Для меня — шелест злаков и волны цикадьего треска.

День, блеснувший на пёстрых, покатых, расплавленных

крышах Москвы.

Чей яркий закат провожаешь, сощурясь

с карнизов Нью-Йорка,

с плосковерхих чешуйчатых

ящериц-башен Мекнéса.

Неужели степей суходувы станут глуше?

Или кварц, что резал ладони спрессованным шумом у самого

входа в пустыни, — вдруг превратится в глину?

И цепкое тело утратит упругость и жилистость

от того, что никто из вас не целил — как я —

в лицо изумлённому зверю? И не видел

крови, забрызгавшей снег?

Я уже пересек теннолиственные Аппалачи,

стылые Альпы, горячий

безводный Атлас,

жилище дэвов — Памир, сгорал от подкожного пыла

у горных озёр, где не водится

даже рыба,

не то чтобы плыть человеку, встречал жадногубую смерть

в платановых рваных аллеях —

нет ничего на свете,

чего б я не знал и не видел.

Когда я прочитал всех ламентов рост в дубравах дремлющих

предков,

в буквах резной травы, в клейнотах фосфорных лун

и когда задышал, как они, в полный щебет солнцем сквозь

пепел, —

то, услышав слова «побеждающий смерть», вы запомнили

только: «смерть».

Разделим пространство и время, и прочее: вам — немота

(с оттенками отсветов, эха), мне — прорастающий шум,

захватывающий весь регистр,

вам — вчера и сегодня, мне — завтра.

Оно уже шелушится

под кожей — невидимо вам.

16–19 июля 2002. Милуоки