В мелких и грязных делах здорово руки умыть[3],
Смело взглянуть в жизни слащавую муть.
К черту уйти навсегда и при этом иметь
Только лишь веру в себя да черного хлеба ломоть…
Осколки музыки, как зарницы в голове,
немножко позади мыслей,
которые не прерывают своего упрямого,
непрерывного, наполовину бессмысленного,
питаемого чорт знает чем
шевеленья, перевариванья, топтанья.
И мысль растет,
Что мир не тесен,
Что город стерт,
Просторами дыша,
Что шумов нет,
А есть дыханье песен.
И ритма нет —
А есть одна душа.
потом она сидела в комбинации
пила «Олд Грэнддэд»
и говорила
а чем же ты парень
занимаешься в такой клоаке?
а я сказал —
я поэт
а она вскинула красивую головку и засмеялась
ты? ты… поэт?
© С. Магид, 2012
© Издательство «Водолей», оформление, 2012
1._народ погиб, остались плакальщики
народ погиб, остались плакальщики
и дети палачей.
те и другие — с глаз моих долой
катитесь рижской мостовой
в объединенный европейский Тартар,
я не хочу о вас ни знать, ни думать.
что остается? жить?
хотя бы и свернувшись в клубок на дне клетки?
когда каждый день тебя с любопытством рассматривают
сотни мимоидущих в музее погибших этносов?
это ли не причина возненавидеть все человечество?
но при последнем противостоянье
инстинкты твоего тела будут намного важнее для тебя,
чем ненависть или любовь,
чем добродетели и преступления общества.
поэтому чем тише, чем проще, чем бесстрастней
твоя мысль сейчас,
тем ты неуязвимей для демагогов-телепатов
всех мастей.
это единственная возможность выжить
теперь, когда народ погиб.
остался только ты
и то чугунное коромысло с ведрами,
полными через обод живой водой мёртвых,
которое ты несешь
не по своей
не по своей воле.