Шелковый соблазн

Ивонн Линдсей (2012)

Прекрасная художница Эйвери Каллен упрямо отказывается продавать коллекцию покойного отца, но Маркус Прайс не остановится ни перед чем и заставит ее изменить решение, даже если для этого ему потребуется затащить в постель одинокую наследницу, томящуюся в золотой клетке…

Глава 2

Наблюдая за ней, Маркус просто не мог не заметить окружавшую ее стену горя, но, заметив, решил не обращать на нее внимания и при необходимости разобраться с этим позже. Ведь сейчас ему просто нельзя упускать возможность продолжить наступление, раз уж все-таки удалось добраться до Эйвери Каллен, избежав чересчур близкого знакомства с ее отлично вышколенными сторожевыми собаками. Маркус уже так близко подобрался к своей заветной цели, что чувствовал, как у него все сжимается внутри. Ведь если он только сможет заполучить коллекцию Каллена, то обязательно станет одним из совладельцев аукциона «Ваверли», а значит, сделает огромный шаг к тому, чтобы вернуть то, что по праву принадлежит его семье.

— Всегда непросто терять близких, — с ноткой сочувствия заметил Маркус.

Эйвери коротко кивнула и отвернулась, чтобы добавить пару мазков, но он все равно успел заметить слезы в огромных голубых глазах. Как нехорошо! Настоящий джентльмен никогда бы не стал напоминать даме о ее горе, вот только он-то не джентльмен, особенно если говорить о происхождении. И пусть Маркус даже и понимал, что по-хорошему ему сейчас нужно было сделать, но он так близко подошел к своей цели, что уже практически чувствовал вкус победы.

А потом Эйвери глубоко вздохнула и заговорила:

— Именно поэтому эти картины мне так и дороги. Больше всего на свете он любил это место, особенно осенью. Он всегда говорил, что здесь чувствует себя ближе всего к моей матери. Судя по вашим словам, вам тоже приходилось терять близких.

— Да, обоих родителей.

Хотя это и не совсем правда, ведь пусть мать и умерла так рано, что он ее даже не помнил, но его отец был все еще жив. Этот человек назначил собственную цену за то, чтобы держаться подальше от Маркуса, и дед охотно заплатил эту цену, а отец, как ни странно, выполнял свою часть сделки и не приближался к сыну.

— Мне очень жаль, Маркус, — прошептала Эйвери, глядя на него с сожалением.

И Маркус почувствовал себя немного виноватым, принимая это искреннее сочувствие, ведь, в конце концов, он совершенно не знал своих родителей. Когда он родился, мать отбывала срок за хранение и распространение наркотиков, так что с самых первых дней своей жизни он оказался на попечении ее отца. А потом, когда ему было два года, она умерла от передозировки наркотиков, без которых не могла обходиться с семнадцати лет. А его собственный отец появлялся лишь тогда, когда чувствовал, что может стребовать с деда еще денег за то, чтобы держаться подальше от Маркуса. И в конце концов дед продал все самое ценное, что у него было, только чтобы откупиться от приятеля своей покойной дочери, и именно поэтому Маркус сейчас и очутился в саду Эйвери.

В ответ он лишь пожал плечами, не собираясь отвлекаться на подобные мелочи. Родителей не выбирают, но зато Маркус вполне может вернуть деду долг, в том числе и картину, которую ему пришлось тогда продать.

— Это случилось уже очень давно, но все равно спасибо, — поблагодарил Маркус, коротко сжимая плечо Эйвери.

Прикосновение вышло совсем легким и мимолетным, но Маркус почувствовал, как его ладонь обдало жаром, и заставил себя разжать пальцы и немного отстраниться. Он уже понял, что она считает его привлекательным, ведь расширенные зрачки и порозовевшие щеки невозможно спрятать, да и то, как она непроизвольно посматривает на него каждую минуту, тоже о многом говорит. Он бы не преминул воспользоваться этим, но собственное влечение застало его врасплох.

Маркус заставил себя снова сосредоточиться на ее картине.

— А ведь ландшафты — это совершенно не твое, — внезапно заметил он.

— С чего ты это взял? Тебе не нравится?

— Я этого не говорил. У тебя отличная техника, но в данном случае фотография была бы ничуть не хуже.

— Потрясающий комплимент, — буркнула Эйвери, захлопывая коробку с красками и собирая кисти.

— Так в чем же твоя истинная страсть? — не сдавался Маркус. — Что действительно пробуждает в тебе огонь?

Эйвери подняла на него глаза, но теперь она смотрела совершенно иначе. Раньше она разглядывала его как мужчину, а теперь — как предмет.

— Натура, — она пожала плечами, — обнаженная.

Маркус почувствовал, как внутри его просыпается сексуальный голод. Обнаженная натура? А каково бы было ей позировать? Но Маркус поспешил задавить все эти вопросы и потушить вспыхнувший в нем огонь. Мисс Эйвери Каллен с каждой секундой интересовала его все больше и больше, но он совершенно не хотел ее спугнуть. Тем более теперь, когда на кону столько всего стояло.

— Как и у твоего двоюродного прадеда?

— А ты неплохо подготовился.

— Дураки у «Ваверли» не работают.

— Не сомневаюсь. Ты знаешь работы моего прадеда?

— Я изучал его в колледже и всегда обожал картины Бакстера Каллена, — признал Маркус и потянулся к мольберту. — Давай помогу.

— Спасибо.

Маркус как-то даже и не ожидал, что она примет его помощь.

Когда они уже шли к дому, Эйвери спросила:

— А ты сам рисуешь?

— Боюсь, это мне не по силам. Но я всегда умел ценить достойные работы.

— У меня здесь есть полотно Бакстера Каллена, если хочешь, могу тебе его показать, — предложила Эйвери, заходя через двойные стеклянные двери в дом.

На мгновение у Маркуса сердце замерло в груди. Неужели она говорит об «Очаровательной даме», которую он так долго искал, чтобы вернуть деду?

— Если я не помешаю, то с удовольствием на него взгляну, — ответил Маркус, старательно придав своему голосу подходящую нотку любопытства, чтобы не выдать своего истинного необузданного и всеподавляющего желания добраться до этой картины.

— Не помешаешь. Пойдем наверх.

Поднимаясь по широкой деревянной лестнице, застеленной ковром, Маркус чувствовал, как его сердце бьется все быстрее. И, опираясь на отполированные временем и руками перила, он невольно задумался о том, сколько же поколений Калленов прожило в этом доме. Да, этим людям, да и семье ее матери, явно никогда не приходилось ничего продавать из своего имущества, просто чтобы раздобыть денег на еду.

— Когда-то это была детская, — заметила Эйвери, указывая Маркусу, куда поставить мольберт.

Пока она мыла кисти, Маркус успел оглядеть высокий потолок и огромные окна. Да, сразу понятно, почему она выбрала именно эту комнату для домашней студии, но потом всем его вниманием завладела одна-единственная вещь.

Слыша бешеный стук собственного сердца, Маркус медленно подошел к небольшой, но мастерски выполненной картине, на которой обнаженная молодая девушка принимала ванну. Остановившись перед полотном, Маркус глубоко вздохнул и принялся считать от ста до единицы. У него даже в глазах потемнело, так прекрасна была эта работа. И он поймал себя на том, что ему кажется, будто он сейчас подсматривает за живой девушкой, замершей с полотенцем на изящном плечике.

И на какую-то долю секунды Маркусу нестерпимо захотелось просто сорвать картину со стены и убежать, но он мгновенно подавил это желание. Он слишком долго ждал, чтобы теперь так просто все разрушить, хотя Маркус как-то не думал, что ему будет так сложно увидеть картину, которую деду пришлось продать двадцать пять лет назад.

— Ну разве она не прекрасна? — спросила стоявшая у него за спиной Эйвери. — Видимо, она быта одной из служанок в поместье Бакстера, и тогда из-за нее случился настоящий скандал. Изабель, жена Бакстера, уволила служанку, как только увидела эту картину. Изабель заявила, что они стали любовниками, и потребовала, чтобы муж уничтожил эту картину. Но он не стал этого делать. Поговаривают, что Бакстер передал картину этой девушке, но никаких доказательств, кому потом принадлежала эта картина, не существует.

— И что самое интересное, никто даже и не подумал обвинять Бакстера в том, что он использовал служанку ради своей выгоды. — Как Маркус ни старался, но все же ему не удалось до конца скрыть оттенок горечи в своих словах. Весь позор в таких случаях всегда падает на выходцев из низов.

Но Эйвери лишь пожала плечами:

— Я не знаю, винил ли его кто-нибудь или нет. Но похоже, что Изабель была очень сильной женщиной, иначе она бы просто не выдержала поглощенности Бакстера работой.

— И натурщицей.

— Да, — улыбнувшись, признала Эйвери. — Хотя мне иногда кажется, что он видел в ней лишь цвета, оттенки и светотень.

Маркус поспешно сжал зубы, чтобы сдержать ответ, вертевшийся у него на кончике языка. Не стоит говорить Эйвери, что Бакстер Каллен видел в той девушке куда больше, чем просто цвета и светотень.

В конце концов, речь ведь шла о его собственной прабабушке.

Маркус заставил себя перевести разговор с девушки на картине. Увидев картину не в дедушкиной гостиной, а в совершенно чужом доме, Маркус расчувствовался, а ведь его никогда нельзя было упрекнуть в излишней сентиментальности.

— Она всегда меня вдохновляла, — заметила Эйвери.

— Рисовать обнаженную натуру?

— Я говорю не только про работу, но и про жизнь. Она помогает мне искать прекрасное во всем, не обращая внимания на обстоятельства.

— Просто не верится, что тебе нужно специально искать прекрасное, разве тебя окружает что-нибудь иное? — Маркус наконец-то оторвался от картины и посмотрел на Эйвери.

— Ты бы наверняка удивился, если бы узнал о том, что в действительности меня окружает и чего от меня ждут.

Маркус понял, что за этими словами скрыта настоящая боль, но не может же жизнь в таком роскошном месте оказаться слишком тяжелой? Тут он услышал, как где-то в отдалении бьют часы. Похоже, уже поздно. И как бы ему ни хотелось продолжить так удачно начатое наступление, он понимал, что в глубине души она еще так же не готова заключить с ним сделку, как и большинство людей, впервые вынужденных столкнуться с аукционом.

— Думаю, мне пора. Спасибо, что показала мне картину.

— Не за что. Давай я тебя провожу.

Маркус послушно пошел вслед за Эйвери вниз по лестнице, прошел через выложенное черно-белой плиткой фойе и у самой двери обернулся и протянул руку удивленной Эйвери.

Я не собираюсь сдаваться, — предупредил он, улыбаясь.

— Сдаваться? — переспросила она, пожимая протянутую руку.

— Да, я еще обязательно добьюсь того, чтобы ты продала отцовскую коллекцию.

И не надейся, — рассмеялась Эйвери.

— Обычно я всегда получаю то, что хочу, — протянул Маркус, неторопливо оглядывая ее лицо, а потом опуская взгляд ниже, к бьющейся на ее шее жилке.

Под этим взглядом Эйвери слегка покраснела и чуть сжала пальцы, а потом поспешила высвободить руку.

— Видимо, тебе пора узнать, что такое разочарование.

— А по-твоему, я не знаю, что это такое? Эйвери опять покраснела:

— Не мне об этом судить.

— Разочарований на мою долю хватило, но они помогли мне научиться добиваться того, чего я действительно хочу от жизни.

— И больше всего от жизни ты хочешь получить коллекцию Каллена для своего аукциона?

— Сейчас эта коллекция возглавляет список моих желаний. Но у меня много и других желаний.

— Как интересно, — протянула Эйвери, отступая на шаг, как будто это могло помочь ей справиться с любопытством. — Возможно, сегодня за ужином ты мог бы объяснить мне, зачем тебе так сильно понадобилась коллекция моего отца? Здесь ужинают в восемь.

Маркус почувствовал, как его буквально распирает от удовлетворения. Такое впечатление, что он отнял конфетку у ребенка. От категорического «нет» она уже дошла до легкого любопытства. Первый шаг сделан.

— Я бы с удовольствием продолжил наш разговор за ужином, но не здесь. Могу ли я пригласить тебя в ресторан? Мне еще нужно зарегистрироваться в отеле, а потом, — Маркус взглянул на часы, — я вернусь за тобой через два часа. Подходит?

Сперва Маркусу показалось, что она откажется, но Эйвери все же улыбнулась и кивнула:

— Я уже давно никуда не ходила, так что буду рада составить тебе компанию. Значит, в семь?

— Договорились.

Шагая к машине, Маркус изо всех сил старался сохранять достойный вид, а не прыгать и кричать от радости. Каждое слово, каждая секунда приближали его к успеху. Он уже практически видел себя совладельцем аукциона.