Метро

Иван Прохоров (2021)

Пятеро незнакомцев спешат на последний поезд метро. Один торопится покинуть страну. Второй бежит от полиции. Третий пытается оттолкнуться от дна. Четвертая убегает от прошлого. А пятая — от самой себя. Внезапная остановка в туннеле перечеркивает их планы… А где-то на поверхности погружающийся в маниакальную шизофрению капитан следкома получает странное задание — разыскать исчезнувшую при загадочных обстоятельствах дочь влиятельного генерала. Следы ведут его в метро.Содержит нецензурную брань.

Глава 9

Марсистская

Как только Площадь Ильича скрылась за туннельным изгибом, Пустовалова догнал задыхающийся Харитонов.

— Что это было?

— Понятия не имею.

В равномерных вспышках света возникала и пропадала крепкая фигура. Пустовалов поискал глазами Виктора.

— Ты сохранил фонарь?

— Да, вот.

— Видел, кто это был?

— Кто за нами бежал? Нет, но это был… кто-то очень-очень здоровый.

— Так ты видел или нет?

— Краем глаза, просто движение за стеклом.

— А ты? — обратился Харитонов к Пустовалову. — Он же был прямо перед тобой.

Пустовалов покачал головой.

— Я видел только его «скар эйч».

— Чего?

— Штурмовая винтовка.

— И что все это значит?

— Не знаю, но на черном рынке достать такую очень трудно.

Пустовалов отвернулся, продолжив шагать по туннелю.

— А на каком языке он орал?

— На арабском, наверное, — предположил Ромик.

— Это не арабский, — уверенно заявила девушка с глазами-льдинками. — Это плохой английский некоренного носителя из французской колонии в латинской Америке.

— Откуда тебе знать?

— Возможно, французская Гвиана.

— Ты хочешь сказать, что поняла, о чем он кричал? — спросил Пустовалов.

— Он требовал, чтобы мы остановились.

— Бред! Зачем мы им нужны?

— Если они захватили метро, то…

— Захватили метро? Что за чушь!

— Ну, или станцию, не знаю…

— Что-то произошло… Там наверху. Может, какие-то террористы чего-то и захватили, но чтобы метро… Какая-то глупость.

— Террористы?

— Ну, ИГИЛ или что-то такое.

— И что можно захватить на Площади Ильича?

— Откуда я знаю! Я просто говорю, что мы не знаем всего.

Харитонов снова догнал Пустовалова.

— Ты уверен, что мы идем верной дорогой?

— А у нас есть выбор?

— Я пойду назад, — заявила Катя.

— Ты что шутишь? — удивился Ромик.

— А с чего вы взяли, что мы им нужны?

— Это шок, — пояснил Виктор.

— Это не шок! Они что, по-вашему, сидят там и ждут нас? У них там какие-то свои дела. Мы просто попались под горячую руку.

— Ты же визжала на все метро!

— Что, хочешь вернуться к этим обезьянам? — повернулся к ней Харитонов.

— Обезьяна это ты!

— Значит, там, в вагоне, я был прав насчет тебя?

— Да пошел ты!

Виктор ускорил шаг, догнал быстро отдаляющегося от всех Пустовалова, который достал из рюкзака шоколадный зонтик Simon Coll и принялся разворачивать обертку.

— Послушайте, на Площади Ильича, в том помещении, что вы видели?

— Кевларовый шлем и людей в обезьяннике, — Пустовалов отправил шоколадную конфету в рот.

— Людей?

— Они зачем-то запихнули в обезьянник обычных пассажиров. Как сельдей в бочку. И среди них был сильно избитый мент.

Виктор нахмурился.

— Тебя ведь зовут Виктор? — спросил Пустовалов.

— Ага.

— Ты инженер?

— Учусь в физтехе.

Пустовалов обернулся в туннель, где в полумраке мелькали усталые лица.

Катя отставала от остальных метров на пять.

— Как думаешь, отсюда можно выбраться не через станции?

— Из тоннеля? Ну, если представить метро как гигантское бомбоубежище, то оно должно делиться на автономные отсеки, и каждый такой отсек по идее должен иметь свой герметичный выход. Но я сомневаюсь, что мы сможем его открыть, даже если найдем.

Пустовалов кивнул и погрузился в свои мысли, пока его не оглушил девичий визг.

Метрах в пятнадцати луч фонаря высветил Харитонова и Катю, которую тот крепко держал за запястье.

— Еще один вопль и я сломаю тебе руку, — говорил великан.

— Этот придурок опять за свое, — закатил глаза Виктор.

Девушка с ненавистью глядела на Харитонова.

— Роман, свети, — приказал Харитонов.

Луч уткнулся в его плотный затылок, переходящий в медвежью шею.

— Что ты делаешь? — крикнул Пустовалов.

— Провожу воспитательную работу.

— Слушай, я видел, какую работу провели с ментом твои родственники из Гвианы.

— Лучше поинтересуйся у этой шлюхи, что она собиралась сделать.

— Это преступление! — жестким голосом заявила Катя. — Отпусти меня сейчас же! Я иду домой.

Вопреки ожиданиям, Пустовалов не увидел в лице девушке страха, оно было перекошено от гнева.

— Это не называется идти домой, дура, это называется подвергнуть всех риску.

— Какому риску? Я никого не заставляю идти со мной!

— Ты с ума сошла! — поддержал великана Ромик.

Катя с силой дернула руку на себя, и, судя по тому, как вспышка боли отразилась на ее лице, с таким же успехом можно дергать руку, зажатую в дубовой колодке.

— Что ты делаешь?!

Катя посмотрела на Пустовалова.

— На кого ты смотришь? — усмехнулся Харитонов, притягивая девушку к себе. — Ему плевать на всех, кроме себя. И этот тоже не поможет…

Харитонов словно видел отражения в глазах девушки.

— Там, в вагоне, он чего-то дунул, а теперь запал выдохся, — Харитонов обернулся с хищной улыбкой, указав на неожиданно появившегося Виктора зажатым в руке молотком.

Виктор и впрямь, казалось, впал в ступор. И то ли дело было в ракурсе луча, то ли что-то изменилось в самом Харитонове, но сейчас он был по-настоящему страшен, как дикий голодный медведь-шатун. Медведь-людоед.

— Свети.

Скачущий луч вернулся на место.

— Вы мне еще спасибо скажете. — Сказал Харитонов, ловко перехватывая Катину руку выше локтя. — Ничего личного, все ради общего блага.

— По-твоему, ломать руки молотком это общее благо? — спросил Пустовалов.

— Ломать?! О чем ты говоришь! — испугалась девушка.

Вместо ответа последовал оглушительный, почти животный далекий крик. Пустовалов слышал такой крик в детстве, когда случайно забрался с Гариком и Вадиком в свиноводческий комплекс.

— Что они там делают?

— Экзекуция, — улыбнулся Харитонов. — Кое-кому здесь она тоже не повредит.

Медведя-шатуна дикие крики не только не пугали, но, казалось, даже радовали.

— Все любят, — говорил Харитонов, пытаясь расстегнуть ремень на брюках, — когда кто-то делает за них грязную работу. Даже те, у кого есть ствол, не станут применять его, если им это невыгодно. Я правильно говорю?

Харитонов потянул руку девушки вниз, будто собирался уложить ее на рельсу, как на плаху.

Катя завизжала и стала изо всех сил вырываться.

Луч фонаря дрогнул.

— Свети! — скомандовал Харитонов.

— Иван… — робко начал Ромик.

— Заткнись!

— Отпусти ее, придурок!

Миниатюрная девушка встала перед Харитоновым. Пустовалов почувствовал легкий укол. Его удивили требовательные нотки в дрожащем голосе, но неприятное чувство не было связано с чувством вины или беспокойства. Оно было связано с воспоминанием. Очень далеким воспоминанием. И почему на рожон часто лезет тот, кто меньше всего готов к последствиям?

— Что такое? — посмотрел на Дашу страшный Харитонов. — Я же сказал заткнуться.

— Убери молоток и отпусти ее.

В плотоядных крохотных глазках Харитонова сверкнул интерес.

Даша продолжала стоять перед ним, хотя ее плечи вздрагивали.

— Ну? Что еще сделать?

— Я обещаю тебе большие неприятности, если не отпустишь ее, — сказала она неуверенно.

— Вы меня удивляете, — сказал Харитонов, неожиданно убирая молоток в задний карман.

После этого под всеобщее молчание он сунул катину руку в петлю, которую соорудил из ремня.

— Вот так ты никуда не убежишь, — сказал он, стягивая петлю на загорелом запястье девушки.

Проделывая эту манипуляцию, Харитонов старательно пыхтел, будто занимался чем-то серьезным и важным и, закончив, с удивлением, оглядел всех.

— Вы что, серьезно думали, что я ей руку сломаю? — спросил он, забрасывая ремень с катиной рукой на плечо. — Я что тут один нормальный?

После этих слов Харитонов с довольным видом двинулся по туннелю первым, быстро пропав из освещенной зоны.

Привязанная Катя дернулась следом.

— Эй, я тебе не собака…

— Заткнись, а то передумаю!

Дальше все шли молча, будто потерянные, и только минут через пять, Ромик, неспособный на долгое молчание, стал рассказывать какую-то скучную историю про свои подростковые поездки в деревню к бабушке, где заодно происходили загадочные убийства в лесу. Голос Ромика катился по туннелю:

— Кто-то нападал на одиноких грибников из-за спины и резал им горло. Все думали, что это типа какой-то сезонный убийца, но за все годы его так и не поймали. Проверяли местных и приезжих, кого-то даже задержали, но убийства продолжались. Все называли его грибной убийца, а моя бабушка думала, это грибной дух широколиственных лесов и темных чащ. Меня, конечно, не выпускали гулять из-за этого гребаного грибного убийцы, и каждое предложение родителей съездить в деревню, чтобы погулять на свежем воздухе, звучало как стеб. Ехать в деревню, говорю, чтобы сидеть в доме и пялиться в телевизор, который ловит три канала. Ха. Я, понятное дело, уходил без спросу. Мы с пацанами все хотели выследить и поймать его. А вот теперь думаю — а если бы он нас поймал?

— У тебя повеселей нет истории?

— Согласен, история дерьмовая. Но настроение такое. Одно дерьмо в голову лезет.

— А этот твой грибной убийца, это что-то типа лесного духа или человек? — спросил Виктор.

— Скорее это наш российский Слендермен. Во всяком случае, мне он таким представлялся.

Минут через пять туннель резко повернул направо, и неожиданно перед всеми возникла станция. Они увидели почти весь ряд красно-мраморных колонн с выемками и всю платформу, за исключением мертвой зоны в ближнем углу.

Выбеленная ярким светом Марксистская не выглядела такой зловещей и мертвой, как Площадь Ильича. Многочисленные лучи пересекались на белом потолке, спускались на светло-розовый «газган» путевых стен, статично сияли блики на черном гранитном цоколе. Казалось, что на станции вот-вот вскипит жизнь — из-за колонн выйдут пассажиры, а звенящую тишину и мерный гул вентиляторов потопит разноголосица. Но станция молчала, рождая необъяснимое чувство тревоги и странное ощущение какой-то неестественности происходящего.

Пустовалов отошел к своду и встал за медной табличкой. Его обогнали Виктор и Ромик. Громадная бесформенная тень остановилась рядом.

— Ты говорил, что смотреть надо лучше. А лучше тебя этого никто не умеет.

Пустовалов ощутил тяжелый запах пота и перегара.

— У тебя, конечно, волына есть… И ты можешь всех кинуть, но…

— Не беспокойся, — Пустовалов посмотрел в сторону станции, прищурился. Затем окинул взором свою компанию. Все ждали. Даже Катя, приподняв стиснутую ремнем руку, смотрела на него. — Я пойду.

На самом деле он давно решил, что пришла пора действовать по-настоящему и лишняя компания теперь только обуза. И хотя возвращаться Пустовалов действительно не собирался, разыграть маленький спектакль не мешало.

— Первое условие, — Пустовалов указал пальцем на Ромика, — соблюдать тишину. Второе, — палец переместился на Виктора, — никуда не лезть. Третье, — палец уткнулся в Харитонова, — следить за выполнением первых двух условий.

— Мы можем подержать твою сумку, — предложил Харитонов, в полумраке туннеля походивший на путника-магра со своей пленницей-рабыней.

— Спасибо, сам справлюсь.

Пустовалов не сразу вышел на станцию — подходя к Марксистской, он обратил внимание на стрелку на рельсах и, подняв взгляд, обнаружил уходящий под резким углом направо однопутный туннель. Постояв недолго у таблички с номером «309А», он зашел в примыкавший туннель и встал за углом. Из глубины туннеля в спину дул теплый ветерок, неся густой запах креозота, но Пустовалов чувствовал здесь себя неуютно из-за того, что находился на свету.

Со своей позиции он еще раз оглядел Марксистскую. Ничего подозрительного на первый взгляд, кроме далекой трескучей музыки со смутно узнаваемым мотивом и приглушенного гула какого-то механизма. На станции горели все светильники, блики неподвижно сияли на розовых поверхностях мраморных пилонов с продольными выемками, но все они хранили статику — отражения все тех же неподвижных элементов.

Пустовалов пересек пути, забрался на платформу с туннельной стороны, через решетчатую дверь посмотрел в противоположный портал — единственное место, которое его беспокоило. Впрочем, он понимал — глупо устраивать там засаду.

Подтянув лямку рюкзака, он сунул «вальтер» за пояс, затем перелез через ограждение и выбрался на платформу. Неслышно ступая, дошел до первого проема. Выглянул в зал. На мраморной колонне напротив ярко-синяя наклейка указывала стрелкой выход в город. Именно оттуда неслась музыка и механический гул, который как теперь понял Пустовалов, издавал работающий эскалатор.

Прислонившись спиной к широкому торцу стены, он стал смещаться влево, понемногу открывая себе обзор. Перед глазами показались серебристо-хрустальные, похожие на штопоры, светильники главного зала и ряд пилонов. В пространство над противоположными путями с центра зала уводила сдвоенная лестница перехода. Пустынный зал завершался приплюснутым выходом к четырем эскалаторам перехода на кольцевую линию.

Пустовалов переместился к колонне напротив и, прижавшись к ней, стал так же метр за метром открывать себе обзор с другой стороны.

В поле зрения появилось панно с серпом и молотом над порталом выхода, под ним — рифлёный лист металла, прикрывающий боковину проема. У боковины на полу были разбросаны инструменты: отвертка, строительный нож, молоток, шуруповерт, небольшая сабельная электропила с длинным ножом, арматурные ножницы, мотки проволоки, несколько грязных перчаток и еще какой-то хлам. Под сводом слегка покачивалось информационное табло «выход в город». Дальше — эскалаторы. С этой стороны их было всего три. Работали только первый и второй, оба на подъем.

Пустовалов вышел из-за колонны. Посмотрел на соседнюю платформу и не спеша направился к эскалаторам, пока их вид не открылся ему целиком. Наверху располагался сводчатый полукруг света, но никаких признаков жизни, кроме трескучего стереозвука, в котором он не без труда разобрал голос Муслима Магомаева, размашисто и проникновенно певшего про героев спорта. Пустовалов подумал, что вряд ли жители французской Гвианы будут слушать Магомаева.

Дверь кабинки дежурного была распахнута, стул развернут в сторону центрального зала. Пустовалов заметил сигаретный пепел на полу и перевел взгляд на россыпь инструментов за поваленными ограждениями, потом посмотрел выше — вдоль рифленого листа и дальше по периметру всего проема. Так же как и на Площади Ильича металлический обод здесь скрывал огромную дверь, которая в случае ядерной войны должна была превратить станцию в герметичное бомбоубежище.

Он подошёл к инструментам. Среди разбросанных ключей, отверток и ветоши мелькнуло что-то знакомое. Поддев ногой грязную сумку, он увидел трилистник и большую черную надпись «Адидас» на белом фоне. Тесемчатый ремешок был привязан узлом к пластмассовой скобе. Пустовалов присел, подобрал самую чистую на вид отвертку и, удерживая ее за наконечник, оттянул боковину сумки. Внутри обнаружились простой ареометр, замусоленная записная книжка, измазанный в мазуте фонарь и удостоверение работника метрополитена на имя Ивана Сытина с фотографией молодого парня.

Пустовалов сунул удостоверение в карман, затем взял записную книжку, открыл наугад и сразу увидел изображения женских половых органов, нарисованные шариковой ручкой, будто рукой школьника.

Внезапно прекратившийся гул заставил его поднять взгляд. Средний эскалатор остановился. Пустовалов бросил записную книжку в сумку, встал и посмотрел в конец зала. Там, так же безмятежно и слегка поскрипывая, покачивалось информационное табло. В переходе на Таганскую что-то методично щелкало. Не спуская с лестницы глаз, Пустовалов стал медленно отходить к кабинке дежурного.

У первого эскалатора он остановился, поднял руку с пистолетом и посмотрел наверх. Табло над головой висело неподвижно. Пустовалов еще раз оглянулся на переход и шагнул на первый эскалатор, который тут же подхватил его и понес наверх. Эскалаторы здесь были длинными. В самом стволе было до рези в глазах ярко — работали все шарообразные светильники на балюстрадах.

Он проехал четверть пути, когда голос Муслима Магомаева умолк. Тотчас следом остановился эскалатор и, разумеется, погас наверху свет, а вместе с ним и ряд светильников на второй балюстраде. Теперь Пустовалов стоял на самом видном месте с трех сторон окруженный тьмой. Не самое завидное положение. Прежде чем кто-либо на планете успел бы сделать такой вывод, Пустовалов ловко перемахнул через балюстраду, оказавшись на среднем эскалаторе, и, не задерживаясь, повторил маневр, перебравшись на третий эскалатор. Здесь, в темноте, он пригнулся и замер прислушиваясь.

Подождав пять-шесть секунд, он стал осторожно спускаться. В зале теперь царил полумрак, как на Площади Ильича. Скрывшись в небольшой нише, Пустовалов внимательно осмотрел пространство, которое теперь излучало угрозу. Возможно, дело в обилии теней, которых минуту назад здесь еще не было. Двигаясь бесшумно — сам словно тень, он пошел вдоль стены, пока не оказался возле сумки с инструментами. Среди них явно чего-то не хватало. Сабельной пилы.

Пустовалов по-рысьи стремительно нырнул в темноту за колонну.

***

Примерно в это же время Виктор, которого Харитонов отправил в другой конец платформы следить за станцией, добрался до второго портала и теперь с удивлением наблюдал за странными перемещениями Пустовалова.

Первое время, пока он еще привыкал к темноте, внезапно опустившейся на Марксистскую, было довольно тихо. Потом неожиданно, с какой-то звериной стремительностью, метрах в тридцати от него на пути приземлилась сильная фигура. Виктор не думал, что человек способен на такие прыжки. Темное пятно скорее походило на крупного зверя из семейства кошачьих, и Виктор испытал настоящий ужас. Спикировавший зверь, почти не издавая звуков, понесся от него по путям.

И к тому времени, когда, благодаря просвету между пилонами, Виктор, наконец, узнал в «хищнике» Пустовалова, сам Пустовалов уже занимал позицию напротив перехода на Таганскую.

Как кота, его привлекала добыча. Пустовалов пригнулся, так что глаза оказались вровень с полом, и долго, не мигая, следил за чем-то в темноте. Лишь однажды он дернулся, как кошка, решившись на очередной крадущийся шаг — точный, уверенный. Еще ниже опустив голову, Пустовалов продолжал безотрывно следить за одной ему ведомой целью, а потом, когда Виктор услышал тихий стук шагов, Пустовалов с легкостью ягуара вскочил на перрон и метнулся в зал. Взгляд его при этом ни на секунду не отвлекался от «добычи».

Виктор был заворожен и восхищен действиями Пустовалова, как тайный наблюдатель, ставший случайным свидетелем чего-то волнующего и экзотического.

Пустовалов же нисколько не удивился, когда тьма над лестницей перехода сплела очертания толстяка, сжимавшего в руке сабельную ножовку.

Старомодные очки сверкнули в полумраке зала. На губах застыла дебильная полуулыбка. Толстяк, несмотря на габариты, двигался на удивление тихо. Но еще тише двигался Пустовалов.

От неожиданности толстяк крякнул, когда в его шею под сальными прядями уперся ствол «вальтера».

— Стой.

Толстяк повиновался.

— Бросай.

— А?

Удар стволом в шею, болезненный как удар током.

Кажется, толстяк понял, что включать дурака больше не стоит.

Ножовка упала на пол.

— Подними руки. Иди.

Толстяк замешкался. Он был выше Пустовалова примерно на полголовы. Пустовалов подобрал сабельную электропилу и включил ее. Толстяк сразу зашагал прямо, вдавив голову в плечи.

— Стой! На колени.

Толстяк опустился прямо в центр восьмиконечной звезды инкрустированной в гранитном полу.

— Руки за голову.

Пустовалов положил пилу на пол, уверенным движением обыскал карманы, извлек связку трехгранных ключей, телефон и пачку сигарет. Сигареты и телефон бросил, а ключи оставил себе.

— Ты ведь на самом деле не работаешь здесь, верно?

— Что?

Перед толстяком на пол приземлилось удостоверение на имя Ивана Сытина.

Пустовалов глядел сверху вниз на сверкающую лысину.

— Что им нужно?

— Кому?

— Тем, на кого ты работаешь.

— Ты скоро сам все поймешь, — сказал толстяк тихим и четким голосом.

— Полагаю, на вопрос, как отсюда выбраться, ты тоже не собираешься отвечать нормально? Ну что ж, придется познакомить тебя с другим психопатом. Вставай!

— Выбраться! — усмехнулся толстяк, с трудом поднимаясь на ноги. — Это невозможно.

— Мне приходилось выбираться из более безнадежных мест, — Пустовалов попытался разглядеть глаза толстяка за толстыми стеклами очков.

Толстяк замотал головой.

— Ты не понял.

Пустовалов вопросительно приподнял брови.

— Выбираться некуда.

— Что это значит?

— Там больше ничего нет.

— Понял. Хочешь помучиться.

Толстяк понимающе улыбнулся.

— Таким как ты принять это трудно. Но поверь — чем дольше ты будешь сопротивляться, тем труднее тебе будет сохранить то, что осталось.

— Что наверху? — спросил Пустовалов.

— Тебе знакомо чувство брошенности? То чувство, когда все ушли, а ты остался. Или про тебя все забыли.

Пустовалов нахмурился.

— Что наверху?

— Наверху ничего нет. Ничего того, к чему ты так стремишься — всего этого просто больше не существует. Но ты существуешь и ты не один. И чем быстрее ты поймешь это и перестанешь сопротивляться, тем будет лучше для тебя.

Пустовалов закусил губу, как всегда делал в сильной задумчивости.

В этот момент включились передние эскалаторы. На этот раз все три и все на спуск. И сразу перед ними выросли лучи фонарей — судя по мощности световых потоков — профессиональные. Кто-то уже бежал по эскалаторам.

— Повернись не опуская рук, — тихо сказал Пустовалов.

Толстяк с застывшей улыбкой повернулся к эскалаторам. Ветер из туннеля развевал его грязные волосы.

Пустовалов неслышно попятился назад. Напротив перехода на Таганскую он прижался к колонне, не спуская глаз с толстяка.

Тот стоял неподвижно с поднятыми руками под куполом света единственной работавшей в зале люстры.

Пустовалов глянул в переход — лестница терялась в непроглядном мраке. Затем шагнул назад и со всего размаху швырнул в этот мрак сабельную пилу. Темнота отозвалась далеким ударом и прежде, чем скрыться за колонной Пустовалов заметил, что голова толстяка дернулась на звук удара.

Через несколько секунд его встретили бледные лица в темном туннеле.

— Плохие новости, — сказал Пустовалов, глядя, как дикие крики на Марксистской обнажают страх в лицах его спутников.