Французский контрразведчик

Иван Карасёв, 2023

Это разные истории. Причём реальные. Большая часть из них произошла с автором, во время его поездок во Францию ( "Французский контрразведчик", "Самая долгая дорога") в девяностые годы или на Мадейру в наше время ("Сисси и мы", "Что такое блаженство?"). Два рассказа – это восстановленные в художественной форме истории из семейной жизни. В обоих действие происходит во время Великой Отечественной войны ("Война. Проводы отца" и "Майорские погоны"). В общем, темы разные, а суть одна – это рассказы о жизни, в ней случается всё – и трагедии, и комедии.

ФРАНЦУЗСКИЙ КОНТРРАЗВЕДЧИК

Дело было в июне, к тому же в июне 1991, через пару месяцев произошёл путч, потом — развал СССР, но всё это случилось потом, а пока я в очередной раз приехал с женой во Францию из Советского Союза. У нас случился отпуск, и надо было навестить её родителей, совершить кое-какие формальности, ну и просто провести прекрасное время года в деревенском доме, затерянном в глубинке, в деревушке со странно звучащим для нашего уха названием Львиньи (Luigny — к слову «львиный» отношения не имеет, обычное созвучие).

До этого все поездки (целых две, правда, общей продолжительностью почти в год) имели целью Париж и базой довольно скромную квартиру недалеко от Монмартра. Теперь обстановка кардинально изменилась. Мать жены потеряла работу, шансов найти новую в 53 года она не имела. Поэтому на семейном совете тёща и тесть приняли единогласное решение уехать жить в деревню, поближе к родственникам. Тестю в его 83 (!) года тоже надоело, опираясь на палочку, подниматься на шестой этаж без лифта, поэтому он был весьма доволен таким изменениям в их жизни. Правда на новом месте приходилось чуть ли не за хлебом ездить на машине, но он и в Париже всюду передвигался на колёсах, стоял в пробках, после работы иногда по полчаса искал место для парковки (он ещё и подрабатывал на полставки в свои годы!), А тут всё было перед домом. Машиномест имелось целых два, при желании умещался и третий автомобиль, о пробках знали не понаслышке только бывавшие в больших городах, либо такие же, как он, пенсионеры, уехавшие подальше от шума городского.

Вот они и взяли ипотечный кредит, покинув свою съёмную квартиру. Какая-то сложная схема была, я и тогда в ней не разобрался полностью, а теперь и подавно не помню деталей. Тем не менее, пенсионер с небольшой пенсией и безработная с хорошим пособием (до поры до времени хорошим) купили на заёмные деньги полутораэтажный домик километрах в 100 южнее Парижа с водопроводом и паровым отоплением. Надо сказать, что без этих благ трудно представить себе деревенский дом во Франции. Километров 12 по хорошей дороге их отделяло от кантонального (по-нашему районного) центра с населением в четыре тысячи жителей, где имелось почти всё необходимое для жизни — магазины, сфера услуг, врачи. В другую сторону был городок побольше, тысяч на 15, там даже больница функционировала. Но поскольку он находился дальше километров на восемь (!), мы туда ездили в основном на рынок, ну и ещё так, за разными мелочами, которых всегда не хватает. А в полусотне вёрст на северо-восток был Шартр с его великолепным собором и музеем витражей. Туда мы не наведывались — далеко, почти час езды, по автостраде значительно быстрее, но за проезд по ней надо платить деньги.

Вот и проводил я время не сказать, чтобы весело, но и не однообразно. Женщины готовили, мужчины (точнее, я под руководством тестя) занимались мужскими делами — кололи дрова для камина. В подвале был установлен неплохой котёл на мазуте, но огонь камина зимой доставляет особое удовольствие! На это удовольствие я и наколол кучу полешек, а когда годовая программа была выполнена, меня направили на сельхозработы в поле, точнее в сад, слегка подзапущенный прежними хозяевами. Там я полол газон, почти ползая по стриженой траве и выискивая мелкие, но достаточно неприятные колючки, вырывал их и бросал в кучки, которые потом сам же и выносил куда-то.

Ещё мы много лежали в саду, греясь на солнышке — приятное разнообразие после хмурого питерского лета — читали, растянувшись на шезлонгах, ходили за хлебом в местную булочную. Там однажды увидели «Ниву» с эстонскими номерами. Рядом громко, как будто перекликаясь в лесу, разговаривали между собой эстонцы. Резкий звук их голосов полностью диссонировал с тишиной деревни, где лишь гул изредка проезжающих автомобилей нарушал спокойствие жителей. Хотелось объяснить гражданам маленькой свободолюбивой страны, что надо бы уважать образ жизни французов, да не стали портить настроение ни себе, ни им.

Не переутруждая себя домашними делами, мы много гуляли по окрестным местам. На всех сельских дорогах лежал неплохой асфальт, и клубами пыли нас никто не обдавал. Поля, однако, были либо огорожены — частная собственность, либо просто стояли одноногие таблички на обочинах, предупреждавшие о том, что ходить по сельхозугодьям нельзя. Тем не менее, любоваться пейзажами не возбранялось. На самой окраине деревни стоял замок, только не средневековый с высокой стеной и башнями, а богатая резиденция века восемнадцатого — château de plaisance (замок, построенный для обороны владений, французы называют крепким — château fort). К нему вела чудесная аллея из не помню уже каких деревьев — я никогда не был силён в биологии. Гулялось по ней весьма приятно, особенно в закатные часы. Во французских деревнях довольно часто встретишь такой памятник архитектуры, какой у нас составил бы честь иному городу средней руки. Иногда это церковь трёхсот — четырёхсотлетняя, иногда маленький квартальчик старых домов, а бывает и настоящий, с каменной стеной и высоким донжоном, цитадель местного феодала.

Тихо и спокойно тянулось время, но вот подошёл день и час одного из главных мероприятий этого тепличного месяца — собеседования с представителем французской секретной службы. Дело в том, что жена уговорила меня подать на гражданство, а для этого требовалось пройти ряд инстанций, в том числе две разведывательно-контрразведывательных организации — RG и DST. Уже года полтора я обладал видом на жительство во Франции, имел право работать, но положение подобного счастливчика тогда было не то, чтобы очень комфортным: даже для выезда из страны (соответственно и к себе на Родину, где я, в общем-то, жил и трудился) требовалось испрашивать разрешение. Конечно, только формальное, его давали всегда, но, тем не менее, подобную процедуру трудно назвать приятной. Поэтому французский паспорт, позволявший без виз проезжать Германию и Бельгию по наземным дорогам, виделся мне пределом мечтаний. Сейчас это может показаться дикостью, но тогда между самолётом и поездом мы обычно выбирали более дешёвый вариант — железную дорогу — «всего» двое с половиной суток тряски в купейных и сидячих вагонах с пересадками, и Северный вокзал Парижа у тебя перед глазами.

Первую спецслужбу я уже прошёл, «важный» разговор занял минут десять и, поскольку он мне ничем не запомнился, видимо, оказался по большому счёту проформой, ни о чём. Тогда тесть отвозил меня на машине в Шартр, где мы, к моему великому сожалению, не задержались. В его годы, люди особенно тяжело переносят жару в дешёвенькой машине без кондиционера. Теперь мы ждали визита на дом человека из второй спецслужбы — DST (дирекция безопасности территории). В чём разница между двумя этими службами никто мне не смог толком объяснить, наверное, потому что никто и не понимал её. Но службы работали, пачки бумаги исписывали, шпионов ловили.

Визитёр появился, как и обещал, часов в одиннадцать утра. Среднего возраста, среднего роста, с ничем не примечательным лицом — весь такой обычный, на улице подобных субъектов не замечаешь. Сразу заявил, что по-русски ни бум-бум. Разговор шёл бодро, даже с шуточками, но через переводчика — мою супругу. Главная тема была одна — для чего мне понадобилось французское гражданство, и чем я занимался в Союзе. Интересовали также члены моей семьи. С одной стороны это понятно — мы всё ещё официально числились врагами, но с другой стороны казалось довольно бессмысленным. В то время СССР никакой угрозы уже не представлял, да и за годы перестройки тысячи советских граждан успели устроиться во Франции и получить гражданство совсем не по политическим причинам, а просто, как сказали бы сейчас, в качестве мигрантов, в поисках надёжного куска хлеба с маслом.

Наш гость не нашёл в моей скромной персоне аспиранта-историка ничего потенциально опасного для французского государства, а посему быстро переключился на родственников. А тут было что покопать — отец отставной военный, брат — действующий капитан ВВС! Я хотел броситься объяснять, что таких, с родственниками в Вооружённых Силах, у нас в СССР миллионы, если не десятки миллионов, и мы не представляем никакой угрозы для безопасности Пятой Республики, мы ей только добра желаем! И тут-то наш гость прокололся: когда жена слегка запнулась с переводом, оказалось, что слово истребитель-бомбардировщик он понимает! На одно мгновение в комнате повисла неловкая тишина: к нам прислали агента спецслужбы? За что? Неужели всё так серьёзно? Ещё один неверный шаг, неправильно понятое слово и мне не то, что откажут в гражданстве, меня засунут в подвалы местной «лубянки»?

Но, к счастью, ничего такого не случилось. Надо же было французской контрразведке выполнять свою работу. Поставить галочку, так сказать. Тем более, что все оказались людьми сознательными и понимающими ситуацию. Промашку гостя мы с женой деликатно не заметили, однако стало ясно, что не так прост неприметный дядечка, осведомлён о наших советских делах, и не надо ему ничего объяснять. Дяденька тоже понял, что мы его «раскусили», но глазом не моргнул, и разговор стал плавно перетекать в финальную часть.

Дабы сгладить возникшую неловкость, гостю предложили кофе. Уместно отметить одну деталь, которую я тогда упустил по невнимательности своей и отсутствием страсти к данному напитку. По утрам французы, пытаясь окончательно проснуться после ежедневного омовения, закрепляют хрупкое ещё пробуждение, выпив кофе из большой кружки (bol), а в остальное время — как и положено — пьют всякие эспрессо и американо из маленькой чашечки.

Жена осталась для поддержания разговора, а направился к кофеварке и принёс огромную кружку! Ведь в доме родителей супруги обычно пили только утренний кофе. Ничтоже сумняшеся, подал гостю волшебный напиток. К счастью, присутствующие, особенно, слава Богу, дээстешник, восприняли это с юмором, а не как оскорбление официального лица. Он еле удержался от смеха, но, к чести своей, мужественно вымучил такой кофе.

Забавное происшествие разрядило обстановку, повеселевший гость уехал восвояси, где, судя по всему, поставил благоприятную резолюцию в моём деле, и, как говорил незабвенный Михаил Сергеевич, наш тогдашний лидер, процессы пошли.

Через пару недель я вернулся уже не в Ленинград, а в проголосовавший на референдуме за изменение своего имени Санкт-Петербург. И во Франции медленно, но верно работала бюрократическая машина — в январе 1993 на наш французский адрес, пришло уведомление о получении мною гражданства. Жить стало не сказать, что лучше, но проще, хотя требование просить разрешение на выезд к тому времени, кажется, и так отменили.