Профессия – лгунья

Зоя Янковская (2024)

Действие разворачивается в Японии в ночном клубе. Русская женщина едет в клуб работать певицей, но по прибытии ее ставят перед фактом, что либо она согласится стать хостесс, либо будет отправлена назад в Россию. Молодая женщина остается в роли хостесс и попадает в круговорот событий, которые словно пропустили ее через центрифугу и выпустили назад в Россию совершенно переродившейся личностью. Повесть-автобиография. Написана в 2005 году. Имя свое я в повести изменила, потому что, вероятно, стыдилась такого опыта, но и не рассказать о нем не могла.

VII

На второй день за нами зашла высокая длинноволосая филиппинка Анна и пыталась объяснить нам, что им поручили сопровождать нас на работу, так как дороги мы не знаем, а машины нет, и придётся добираться сами. Анна так кричала, объясняя эти подробности, что у неё срывался голос. Похоже, она считала, чем громче говоришь, тем понятнее.

Остальные девушки ждали внизу. Когда мы спустились, они бросились с присвистом приветствовать нас, хрипло выкрикивая наши имена и повизгивая. Они трогали наши волосы и с восторгом отмечали, что по сравнению с их волосами у нас они очень мягкие. И подставляли нам головы, чтобы мы тоже непременно потрогали их волосы. Одна из девушек схватила меня за нос, что-то сказала им с удивлением, и все бросились наперегонки трогать наши носы. Мы вяло улыбались девушкам, но выглядели настолько заторможенными, что все забеспокоились, в порядке ли мы. Чувствовали мы себя плохо. Организм каждой упорно не хотел перестраиваться на ночной режим. Вторые сутки мы спали не больше трех часов.

— Через три минуты электричка! Скорее! — вдруг прокричали девушки и побежали. Мы пытались догнать их, и при беге колени мои самопроизвольно подгибались. У Ольги раскалывалась голова. Мы валились с ног.

Это было воскресенье, поэтому почти с момента открытия клуб наполнился гостями. С каждым появлением нового гостя очередное приветствие «Ираша имасе» действовало на нас как чудовищное заклятие. Мы поднимались со своих мест и, как парализованные, с вытаращенными глазами деревянными голосами распевали эти холодящие нутро слова. Сердце колотилось так, как будто нас могли отдать на растерзание волкам. Волки-японцы с улыбкой и любопытством разглядывали нас, но никому не пришло в голосу нас покусать.

Когда Куя показал нам, что пора идти работать, у меня всё обмерло внутри. Жест «иди сюда» в Японии такой же, как в России «сиди, оставайся там». И пока мы метались, выясняя, чего же он хочет, происходило это невыносимое чередование обретения надежды остаться и полнейшей безысходности. Мы надеялись, что нас посадят вместе. Но когда он посадил Ольгу к гостю, меня неожиданно легонько подтолкнул вперед. Вцепившись в друг дружку взглядами, полными ужаса, мы с Ольгой сидели за разными столиками. Лишившись поддержки друг дружки, мы, казалось, лишились возможности и двигаться, и мыслить.

Я плюхнулась на сидение напротив семейной пары, не поприветствовав их ни словом, ни взглядом. Опустив глаза, смотрела на свои трясущиеся руки. Дедок с надменной физиономией поглядывал на меня и, ехидно похахатывая, что-то говорил своей молодой жене. Женщина бросила на меня робкий взгляд и улыбнулась, пытаясь поддержать меня взглядом. Я благодарно кивнула. Она оказалась филиппинкой.

— Я здесь работала, когда была молодой, — сказала она мне по-английски.

— Спасибо, что вы меня понимаете, — сказала я.

Я сочувственно смотрела на неё и думала о том, что моё рабство временное, а её пожизненное.

Оля сидела за столиком на хэлпе, где уже работали две опытные хостесс. Она могла безмолвствовать и бездействовать, потому что всю работу делали другие. Но я была брошена под танк слишком рано. Я была одна и в душе винила в этом Кую. Я ломала пальцы от ужаса. Видела, что у гостей не сделан коктейль, но не знала пропорций, боялась ошибиться и вызвать недовольство, и потому сидела с глупой полуулыбкой и бегающим взглядом. Я боялась вытащить руки из-под стола, потому что не хотела обнаружить, как они дрожат. Японец что-то мне сказал, тыкая указательным пальцем себе в нос. Я стала нервно трогать свой нос, пытаясь понять, что он имеет ввиду. Кроме растерянности моё лицо ничего не выражало, и старик оставил попытки поговорить со мной. Он подозвал Кую и что-то спросил по поводу меня. Куя показал два пальца. Я догадалась, что старик спрашивал, как долго я работаю. Куя сделал им коктейль и с поклонами и виноватой улыбкой, по-видимому, стал оправдываться за мою неопытность. Но кто-то окликнул его и он, раскланявшись, снова убежал к другому столику. Старик достал сигарету и медленно поднёс её к губам. Я шныряла глазами по столу, не обнаружив зажигалки. Это были чудовищные секунды. Я не знала, куда себя деть. Видела, что японцы помоложе часто прикуривают сами, отстраняя руку с зажигалкой девушки-хостесс, но этот явно считал это ниже своего достоинства. Он держал сигарету у рта и сам пытался скрыть замешательство. Я отвернулась и сделала вид, что ничего не вижу. Тогда ему пришлось взять зажигалку самому. Она лежала за стаканом так, что я не могла её видеть. Я наблюдала боковым зрением, как он медленно подносит зажигалку к сигарете, с укором глядя на меня. И тут жена его выхватила у него зажигалку и с заискивающей улыбкой дала прикурить мужу. Казалось, она конфузилась не меньше меня. Он, откровенно махнув на меня рукой, зло расхохотался. «Это не страшно. От этого не умирают», — говорила я себе. Но желваки на скулах у меня сокращались самопроизвольно, и я изо всех сил сдерживалась, чтобы не разрыдаться.

На счастье вернулась хостесс, к которой они пришли. У неё было несколько гостей, поэтому ей приходилось по пятнадцать минут сидеть с каждым гостем. Такова была система клуба. Когда приходило несколько гостей одновременно к одной женщине, она сидела с каждым понемногу.

Я бессмысленно рыскала глазами по залу и вдруг наткнулась на взгляд Куи. Он долго тщетно пытался дозваться меня. Держал в руке трубку телефона и тыкал в неё пальцем.

— Что? Меня? — спрашивала я жестом.

— Да! Да! — кивал он, — Иди сюда.

Я подошла и истово стала повторять:

— Я не понимаю по-японски, я не понимаю по-японски.

Он всучил мне трубку и отошел.

— Hello! — сказала я тихо.

— Привет, — ответили мне по-русски.

— О, боже, кто это? — произнесла я ошарашенно.

Я так устала бояться. Носить в себе это напряжение, чувство ненужности, никчемности и второсортности. И эта русская речь в трубке действовала почти мистически. Как сказочный успокаивающий эликсир. Она внушала покой, дарила надежду, давала силы. Это было похоже на глоток свежего воздуха в этом чаде, в этом маленьком тесном чужом пьяном мире. Как свежий ветерок среди жары, такое нежное родное:

— Привет, Саш! Что молчишь?

Я совсем раскисла. Слезы лились ручьем. Говорить было трудно:

— Я не молчу.

— Это ваш промоутер Григорьев. Не узнала?

— Нет, но все равно спасибо.

— Да за что?

— За то, что позвонили, — говорила я, шмыгая.

— Так, вас нормально приняли? Что случилось?

— Да всё случилось. Я никакая не певица, а хостесс. Заикнулась насчет пения, сказали о каких-то шоутаймах и всё. Тишина.

— Хочешь работать в другом клубе, где нужно выступать на сцене?

— Теперь уже нет. Без Ольги вообще умру со страху. Но петь хочу.

— Хорошо, я сделаю несколько звонков. Вас никто не обижает?

— Нет, все в порядке.

— Ну, удачи вам, не унывайте. Первые дни всегда самые трудные. Учите язык. Потихоньку станет легче.

— Спасибо.

— Пока.