Профессия – лгунья

Зоя Янковская (2024)

Действие разворачивается в Японии в ночном клубе. Русская женщина едет в клуб работать певицей, но по прибытии ее ставят перед фактом, что либо она согласится стать хостесс, либо будет отправлена назад в Россию. Молодая женщина остается в роли хостесс и попадает в круговорот событий, которые словно пропустили ее через центрифугу и выпустили назад в Россию совершенно переродившейся личностью. Повесть-автобиография. Написана в 2005 году. Имя свое я в повести изменила, потому что, вероятно, стыдилась такого опыта, но и не рассказать о нем не могла.

IV

Нас привели в ресторан европейской кухни. В переполненном кафе пришлось несколько минут ждать, пока освободится столик. Сложно было поверить, что все эти люди по собственной инициативе пришли сюда в такой поздний час набить желудки. За соседним столиком спал мужчина прямо с газетой в руках. Очки у него съехали на нос, а в пепельнице дымилась почти до фильтра истлевшая сигарета. За столом подальше сидела спящая девушка с кружкой кофе. Рука съехала вниз, и кофе медленно вытекал через наклонившийся краешек. Что заставляло этих людей так себя истязать?! Что им мешало пойти домой и как следует выспаться перед работой, понять было сложно. Впрочем, остальные люди были бодры, смеялись, выпивали и не собирались идти домой. Было три часа ночи. Это был будний день. Но в Кавасаки, как, впрочем, и во всей Японии, никто спать как будто не собирался. Танака заказала себе салат, а нам — гигантские порции, как для слонов, с пловом и жареными яйцами. Мы были голодные, но от усталости и перевозбуждения не могли есть. Ноги подкашивались от слабости. Глаза самопроизвольно закрывались.

— Поднимите мне ве-еки! — промычала Ольга басом и раздула ноздри.

Я стала поднимать ей брови, чтобы у нее открылись глаза. Танака взяла салфетку и написала на ней наш режим работы.

— Рабочий день с семи вечера до четырех утра, — пояснила она, тыча в салфетку.

— Выходные — каждое воскресенье? — спросила я.

Она отрицательно покачала головой:

— Только два выходных в месяц. И в какие дни — решает Ёдоясан.

— А можно было бы мне найти ещё одну работу? Полы мыть, к примеру? — сказала я.

Она подпрыгнула на стуле:

— Нет! У тебя только с нами рабочий контракт! Мы всё оплачивали!

— Хорошо, хорошо, — успокоила я её.

— Ваш макияж очень слабый. Только ресницы. Это неправильно. Надо много-много! — она выпятила губы, чтобы показать акценты, — Яркая помада. Понимаешь? И большие глаза! Мазать глаза надо сильно. И каждый день разные вечерние платья. Вы много привезли одежды?

— Да, да. И платья, и брюки.

— Только платья, — отрезала она, — Вы — леди! Стричься тоже нельзя. У тебя длинные волосы, — обратилась она к Ольге, — Это хорошо. Но чёрные волосы — это плохо. У всех японцев чёрные волосы. Поэтому японцы любят блондинок. Ты должна перекраситься в светлый.

— Да как я перекрашусь, — возмутилась Ольга, — скажи ей, что я брюнетка от природы!

Я собралась было перевести, но Танаке было достаточно интонаций Ольги, чтобы понять смысл сказанного.

— Не хочешь краситься — не надо, — ответила она зло, — Но гостей у тебя не будет, хоть ты и хорошенькая. Иногда будут дни, когда вам будут выдавать специальную одежду для праздников, — продолжала она, — Кимоно, одежда для школьниц и…

Тут она сказала какое-то слово, которое я не могла понять. Танака нарисовала на салфетке что-то похожее на плавки и топик.

— Танакасан! Я певица, я певица! — негодующе стучала я себе в грудь кулаком, — Посмотри, Ольга! Что за фигню она тут рисует! — злилась я.

— Да, да-а, ты певица! Конечно, певица! — заверяла меня в ответ Танака.

Когда мы приехали в апартаменты, нам открыла приятная девушка с наивными голубыми глазами. Выражение лица у неё было таким же печально-уставшим, как у тех русских, которые были в клубе.

Танака, сделав недоумевающие глаза, проорала с порога:

— Вы до сих пор не собрали вещи? Быстрее собирай своё тряпьё и тех двоих.

— Мои вещи собраны. К вещам подруг я прикасаться не имею права, — тихо ответила девушка.

Танака негодующе потрясла головой, не желая слушать:

— Go home! Go home!», — повторяла она взбешённо.

— Какой «go home»? — озадаченно говорила сама себе девушка, — мы отработали всего четыре месяца.

— Так вас ведь в другой клуб отправляли, вроде. Разве вас высылают в Россию? — спросила я.

— Да нет, конечно. У нас шестимесячный контракт. В другой клуб переправят. Уже третий клуб за четыре месяца.

— Почему?

— Потому что мы не приносим того дохода, который ждут от русских. А какой может быть доход, если мы только-только накапливаем гостей, а нас снова перебрасывают в другое место. А на то, чтобы гости стали ходить, уходит как минимум месяц. Господи, сил больше нет, — у нее мелькнули злые отчаянные слезинки.

Девушка представилась нам Натальей и с усталой улыбкой показала нам квартиру.

— По японским меркам это очень большая квартира. Здесь три комнаты. Для вас двоих это настоящая роскошь.

Квартира показалась нам едва ли не игрушечной. Потолки были такие низкие, что я могла стать на носки и, подняв руки, без усилий достать до потолка при своем небольшом росте. Весь интерьер комнат составляли лишь соломенные маты и встроенные ниши безо всяких изысков и украшательства. Стульев и кроватей не было. Легко вынимающиеся из пазов раздвижные створки служили наружными стенами и одновременно выполняли роль окон. Они не защищали даже от слабого октябрьского ветра. Слегка вибрировали. Такая обстановка действовала несколько угнетающе и внушала чувство уязвимости. Впрочем, кухня оказалась замечательной со всеми нужными атрибутами для приготовления пищи. Там же стоял большой телевизор с видеомагнитофоном. В центре кухни был маленький столик, и вместо стульев возле столика валялось множество маленьких подушек.

Танака ходила из комнаты в комнату, проверяя, всё ли на месте. Я валилась с ног.

— Танакасан, нет ли в этих апартаментах полотенца? Очень хочется принять душ и лечь спать.

Она вдруг расплылась в улыбке:

— Я подарю тебе своё.

И через минуту с той же неестественно-любезной улыбкой она вынесла мне из комнаты новое большое полотенце. Любезность эта не являлась её характерной чертой. Я насторожилась.

— А что она так мне скалится? — спросила я Наталью.

— Возлагает на тебя большие надежды. Пока ты потенциальный источник дохода — тебе улыбаются, — пояснила она.

— А нет ли здесь магнитофона? Мне нужно петь, репетировать, — спрашивала я Танаку. Порывшись в своих закромах, Танака отыскала и магнитофон.

Она терла глаза и таращила их, чтобы не уснуть на ходу.

— Пойду посплю, — сказала она и легла на матрас в одной из комнат. Через минуту мы услышали храп.

— Что же это за работа такая? Почему они так с вами обходятся? — спрашивала Ольга Наталью, — Они не любят русских?

— Да не в этом дело, — вяло отвечала Наташа, — Они любят всех, кто приносит много денег.

— А как приносить много денег?

— Вы плохо знаете, в чем заключается работа хостесс?

— Ну, я знаю, что надо сидеть с гостями, общаться, развлекать их, — говорила Ольга, загибая пальцы, — А как их развлекать без языка? Я же не знаю японского. А как ты общаешься?

— Немножко по-японски, немного по-английски. Был у меня в этом клубе гость, который чуть-чуть по-русски говорит. «Я больше не хотеть, — говорит, — душевная рана. Я хотеть честная русская, чтоби вэчная любов». Она засмеялась. Есть, конечно, нормальные гости. Но иногда, слава богу, редко, такие придурки встречаются!

— Какие такие? — перебила я.

— Ой, да тошно вспоминать, — неохотно сказала она, — Пришел как-то довольно молодой, с виду приличный такой мужчинка. Очень возбужденный был и пьяный. И что-то он мне начал такое рассказывать про свою девушку. Что хорошая она у него и честная. Но вот только что они почему-то поссорились якобы. И вдруг как ударил меня по лицу наотмашь. Я подскочила, побежала в туалет. Рыдаю, не могу успокоиться. А Момин, есть там менеджер такой, пакистанец, стучит мне в дверь и орет, что, мол, иди к клиенту, а то он уйдет. Я выхожу к Момину заплаканная, говорю: «Я не пойду к этому гостю». А он: «Пойдешь. Он извинится». Я умылась, подкрасилась. Села снова за столик к этому уроду.

— Извинился? — испуганно спросила Ольга.

Она устало подперла голову рукой:

— Да извиниться-то — извинился. Но как? Через губу говорит: «Ну извини, что это ты такая обидчивая?». Я до сих пор не пойму, за что он мне так влепил внушительно. От радости, что девушка у него такая хорошая?! Или от досады, что они поссорились?! Не знаю, — она вздохнула, потом как будто чуть-чуть приободрилась, — Ничего, девочки, не падайте духом. Такие люди — исключение. Первый месяц, конечно, самый трудный. А позже уже и гости свои у вас будут, и японский подучите. Надо ко всему быть готовыми, но бояться не нужно.

— А как не бояться, когда сидишь с иностранцем и не знаешь его языка. Да и о чем говорить с чужим человеком? — развела руками Ольга.

— Ну, конечно, девочки, если вы будете сидеть сложа руки и молчать, к вам никогда не будут ходить люди. К примеру, приходит гость после работы. Он ждет, что ты будешь ему сочувствовать. Вот ты и говоришь ему: «Бедненький, устал? Ну отдохни, отдохни». Делаешь ему коктейль, виски со льдом, и предлагаешь выпить. «А песенку ты хочешь спеть?», — ласково говоришь. И подаёшь ему каталог караоке. Это неважно, что он пытается как будто незаметно погладить тебя по коленке. Не важно, что тебя это злит и плакать хочется. Тебе нужно ему улыбаться, смотреть на него влюбленными глазами и держать его за руку. А скажет он тебе какую-нибудь пошлятину по поводу отеля и будет спрашивать, когда ты будешь к этому готова, ты ему с той же сладкой улыбкой отвечаешь: «Ой, прости, я так плохо знаю японский. Не понимаю, о чём ты говоришь».

— Ну как же терпеть все это?! — со злобой сплюнула Ольга.

— Да терпим, куда деваться. Мы с Маринкой в последнее время каждый день после работы сядем, наплачемся и тогда спать идем. А Лена вроде ничего. Смотрит на нас и удивляется.

— А что ты сюда поехала? Из-за денег? Ты не знала, что будет так трудно? — спросила я.

— Я ни о чём не думала. Уехала и всё. Не могла больше оставаться дома. Папа умер от рака, и почти одновременно мой парень бросил меня. Я думала, тронусь умом. Когда я сюда приехала, мне сразу стало легче. Дома было совсем невыносимо.

— Я тоже бежала сюда от любви, — сказала Ольга, — Я знаю, что не смогу его бросить в России. А сюда приехала, и всё, как бы меня ни тянуло к нему, я не смогу его увидеть. А за полгода, наверно, что-нибудь изменится. Станет легче.

— А что? Отношения плохо складывались? — полюбопытствовала Наташа.

— Андрей женат. Перспективы никакой. Надо перетерпеть, отвлечься, — сказала Ольга со вздохом, — Ты, Наташа, говоришь, что уехала оттуда, чтобы не плакать. Но ведь и здесь ты плачешь.

— Здесь я плачу от усталости и унижения. А там плакала от безысходности. От того, что ничего нельзя было изменить, — сказала Наташа горько.

— Появился у тебя здесь друг? Есть, кому поплакаться? — спросила я.

— Да где же я друга найду? В клубы в основном старики ходят. Им ведь охота полапать молодое тело. Да ещё и европейку. Вдвойне интересно. А молодые почти не ходят. Они ведь и так могут знакомиться и проводить время с нормальными девушками, а не с какими-то хостесс, которые сидят с ними из-за денег. Зачем им это надо?

Повисла пауза. Мы мучительно переваривали всё услышанное.

— Оказывается, я почти ничего не знала об этой работе, — сказала я.

— Тебе и не за чем знать, — ответила Оля, — Ты же будешь петь.

— Да, я буду петь, — повторила я в тон Ольге.

Наташа перевела на меня свой усталый взгляд. Продолжительно посмотрела со скепсисом, слегка наклонив голову, и сказала с грустной улыбкой:

— Ну, значит, будешь петь.

Ответ этот был красноречивее всяких других слов. Мне стало не по себе. И снова в районе желудка зашевелился этот противный холод.

— Я спать хочу, — сказала я.

— Там постель, — Наталья указала на комнату с приоткрытой дверью.

— Спасибо тебе, Наташа. Держись. Удачи вам в новом клубе, — сказала я сочувственно.

— Я здесь телефон свой оставлю на телевизоре. Звоните, вдруг захочется услышать русскую речь. Ну, с богом, держитесь. Спокойной ночи, Саша, — сердечно сказала Наталья.