Звезда Черноморья

Елена Чудакова

Литературный журнал «Звезда Черноморья» зарегистрирован в 2001 году в г. Туапсе. С тех пор он выходит регулярно, уже 22 выпуска увидели свет. По сложившейся традиции здесь собраны произведения самых разных жанров. В этом номере представлены работы 29 авторов в рубриках: «Проза», «Поэзия», «Воспоминания», «Краеведение» и «Зелёный свет».

Иветта Давыдова

Бомж

Убедившись, что дочка заснула, Лера бережно прикрыла за собой дверь спальни и вернулась на кухню. Муж досматривал новости. Когда по нижней кромке экрана понеслась строка с температурой воздуха в городах страны, недавно освободившейся от республик, она сказала себе: «Ап!»

— Олег, я хочу взять учеников. Я хочу работать.

— Как ты себе это представляешь с маленьким ребёнком?

Вытянутой вперед рукой Олег направил на телевизор пульт и, будто выстрелив, убил: экран погас.

— Что тут представлять? Обыкновенная работа репетитора. Пара-тройка школьников, не выходя из дома…

— Долбить «жи» — «ши»? — перебил муж.

— Лучше, чем ничего. Ну, и… какие-никакие деньги.

— Ой, прекрати. Чи не заработок! — Олег снисходительно улыбнулся. — Тебе что, не хватает?

Это «чи» Олег перенял у своего отца. У того были казацкие корни, и когда ему было необходимо обесценить собеседника, он иногда прибегал к балаканью, которое в этих южных краях было разговорной нормой простолюдинов.

— Не хватает! — не ожидая от себя, выпалила Лера. — Мне не хватает на ковёр!

— Лера, я же сказал, денег сейчас нет. Видишь, полный двор машин, рынок стоит. Еще я Серёге обещал занять. Продам что-то, дам я тебе на ковёр.

— Да не мне! Не мне нужен ковёр. Не я застудилась на голом полу. Ну не умещается уже Маша с игрушками на старенькой циновке твоей мамы. Сейчас вылечили — и снова на голый пол!

Олег поднялся с растерзанного временем дивана, направился в прихожую. Полез в нагрудный карман джинсовой куртки, вынул пачку сигарет, вышел во двор. Он всегда хватался за сигареты, когда нервничал. Лера вполглаза наблюдала за ним через окно кухни. Иногда, покурив, он мог вернуться с облегчённым сердцем и продолжить дельный разговор. Муж сидел на корточках между калиткой и маленькой клумбой. Очередная затяжка распаляла кончик тающего сигаретного столбика, будто ветер раздувал уголёк. Отнимая сигарету от губ, Олег не опускал руки, а рассматривал пышущий жаром кончик, и вскоре снова жадно впивался губами в жёлтую полоску фильтра. Это значило, что курение не приносило ему облегчения. Напротив, вместе с сигаретой распалялись и мысли.

Докурив, он медленно, как бы раздумывая, загасил окурок в импровизированной пепельнице — жестяной банке из-под индийского кофе — вернулся в дом.

— Так что насчёт ковра? — решила требовать Лера.

— Хватит! Ты меня не слышишь… — вскрикнул и сразу понизил голос Олег. В спорах он всегда демонстрировал выдержку и контролировал тон. Считал, это придавало значимости его словам. — Ты сидишь дома и думаешь, что деньги берутся из кошелька.

— Я?!. Из кошелька?!. — У Леры перехватило дыхание. — Я, которая зарабатывает с шестнадцати лет?! И ты это знаешь! Ты применяешь ко мне эту расхожую пошлость?! Мы вместе четыре года, а я до сих пор донашиваю студенческую одежду!..

— Всё! — позабыв о выдержке, взревел муж. — На ковёр не дам, а на одежду деньги — вон они, я их не прячу! — схватился за пульт телевизора, давая понять, что разговор окончен.

Лера взяла паузу. Расходные деньги действительно лежали рядом с купленными впрок печеньем и конфетами в «сладком» шкафу кухни. Только она почему-то никогда не считала себя вправе брать эти деньги без предупреждения, даже когда отправлялась за продуктами. «Дурацкое мамино воспитание», — беспомощно признавалась себе она. — «Всегда рассчитывай только на себя. Муж — человек чужой!». А раз чужой, значит и деньги его чужие, запретные — логично выводила Лера и всегда обсуждала с мужем даже мелкие предстоящие траты.

Выйдя замуж за Олега и родив, Лера невольно снова попала в зависимость, из которой, совсем недавно казалось, вырвалась навсегда, покинув родительский дом, уехав из периферийного городка в краевой центр.

Она училась на очном, но подрабатывала во время летних каникул на местных фабриках, вязала на заказ свитера мужьям однокурсниц, писала доклады и курсовые. Привыкла к собственным деньгам.

— Олег, мы год в новом доме, у нас не на чем гостю сесть. У нас из приличного — только кроватка ребёнка. Давай подумаем о мебели. Иначе одалживать друзьям, вкладывать в бизнес, экономя на себе, можно всю жизнь, — подавив обиду, вернулась она к трудному для обоих разговору.

— На что тебе ещё не хватает? — не отводя глаз от экрана, спросил Олег.

— А ни на что! — снова понесло её. — Мне не хватает на колготки и губную помаду. Я хочу покупать это без предварительных бесед с тобой! Я хочу работать!

Олег поднялся со скрипучего венского стула и полез в карман джинсов.

— На ковёр сейчас не дам. Этого тебе хватит на помаду и колготки?

Его кулак с зажатыми в нём деньгами раскрылся над столом и три смятых купюры упали в центр.

— Почему ты ведёшь себя со мной так, будто ты нашёл меня на помойке или вытащил из публичного дома?

— Бери деньги, я сказал.

— Такие деньги мне не нужны.

— А какие, интересно, деньги тебе нужны?

— Не такие… — она уставилась в экран телевизора, чтобы не позволить себе расплакаться.

Душила горечь понимания, что её протест выглядел совсем не протестно, что она снова оказалась слабачкой, не способной защитить собственные интересы и достоинство. В такие моменты её накрывали одновременно волны жалости и презрения к себе, и каждый раз, не умея выплыть, она в них тонула.

Олег, снова вынув сигарету из пачки, направился к двери. Лера подошла к раковине, но мыть посуду передумала. С ногами забралась на старенький угловой диван кухни, раскрыла книгу. Нервный кипяток, разлившийся внутри, не позволял вникнуть в текст. Продолжать разговор с мужем не хотелось. Однако три купюры на столе ждали развития действия. На них и упал взгляд вернувшегося в кухню Олега.

— Так ты не берёшь?

— Нет, — закрыла она наконец книгу.

Олег подобрал деньги со стола, подошёл к плите, зажёг газ и положил купюры на голубую корону конфорки. Цветные листки беззвучно заёжились, пожираемые мелкозубчатой челюстью пламени. Однажды Лера уже видела такое. Только в прошлый раз Олег воспользовался зажигалкой.

Она заканчивала филологический. Он приезжал к ней на свидания, часто меняя машины. В обновлённой стране только-только открыли границу, и торговля подержанными иномарками успела стать бизнесом его отца. Поскольку дело спорилось, рано вкусивший прелести достатка, Олег уволился с тренерской работы, уложил свой диплом института физкультуры в коробку с общими семейными документами, сделал загранпаспорт и махнул с родителем сперва в Германию, потом в Литву за видавшими виды «альфаромео», «бэхами» и «мерсами». Дешёвые расходились как горячие пирожки. Со временем стали выбирать подороже, потом и вовсе гоняли только под заказ. Вскоре и перегоны посчитали делом суетным, начали перекупать внутри местного рынка. Своей постоянной машины не было, ездили на том, что было на продажу. На одной из таких «тачек», как неизменно называл их Олег, он и приехал в очередной раз на свидание к Лере.

Поздно вечером они припарковались за неуклюжими металлическими гаражами во дворе стареньких пятиэтажек в трёх минутах ходьбы от университетской общаги. Лера не разрешала подъезжать ближе: меньше знают, крепче спят.

Букет её любимой фрезии и полтора килограмма сладчайших абхазских мандаринов лежали на заднем сиденье. Однажды пакет с такими же мандаринами летел из окна их машины прямо под ноги ожидающих троллейбуса на остановке. Леру тогда задела какая-то реплика Олега, она отказалась забирать мандарины с собой. И он, сбавив скорость, на ходу открыл пассажирское окно и швырнул в него целлофановый пакет. Оранжевые мячики разлетелись по асфальту под изумлённые взгляды прохожих: то была пора окончания дефицитов и время пока ещё недоступного многим кооперативного изобилия.

Но в этот вечер всё было иначе. Терпко, непривычно по-заграничному благоухал ароматизатор-ёлочка, подвешенный на зеркале заднего вида. Лера полулежала на правом плече Олега. Его руки обвивали со спины её талию, смыкаясь под грудью. Она любила, когда он обнимал её. Сама любила касаться его тела, класть голову на его крутое, крепкое плечо. Она любовалась его смуглой кожей, даже зимой хранившей ровный загар цвета молочного шоколада. Ей нравилось гладить его живот. На нём и через футболку проступали «кубики», которые почему-то напоминали ей игру-головоломку «15» из её детства: замкнутые в контур мелкой коробочки квадратики-костяшки со слегка выпуклыми поверхностями. Ещё Лере нравились пальцы его рук, умеренно длинные, с чуть увеличенными суставами. Сейчас они поигрывали на её животе, и она накрывала их своими ладонями.

Ей вдруг захотелось почитать стихи о любви. Никогда потом не могла она вспомнить, кто из поэтов пришёл ей тогда на ум, но было что-то очень подходящее к ситуации и настроению.

Читать поэзию Лера умела. Этот талант очень рано раскрыли школьные учителя, и ни один концерт, ни одна постановка не обходились без её участия до самого выпускного класса. Декламировать стихи, лёжа на мужском плече, ей ещё не доводилось, поэтому она высвободилась из объятий Олега, уселась поудобнее на своём пассажирском кресле, развернувшись как можно полнее к своему единственному зрителю, и начала читать. Некоторое время Олег смотрел на неё растерянным взглядом.

— Причёска у тебя сегодня красивая, — перебил он.

— Ну дослушай, — предложила она и продолжила читать.

Олег рассмеялся, повернул на половину хода торчащий в замке ключ зажигания, приоткрыл пошире своё окно и потянулся за пачкой сигарет.

— Не хочешь?.. Ну и ладно… — она умолкла, не дочитав строфы.

— Да продолжай… — он прикурил, глубоко затянулся сигаретой и, как факир из Лериного детства, слегка закинув голову назад, выпустил стремительный густой клуб дыма в окно.

— Всё, никогда больше не буду читать тебе стихов, — с лёгким упрёком выдохнула она.

— Будешь, — уверенно произнёс Олег.

— Не буду! — запротестовала Лера.

— Не будешь? И не надо. Я найду, кто почитает.

Она строго взглянула ему прямо в глаза.

— За деньги-то почитают, — ухмыльнулся он со знанием дела.

Лера резко обмякла, будто из неё, как из надувной игрушки, выпустили часть воздуха, потом от какого-то внутреннего толчка пришла в себя и потянулась за сумкой на заднем сиденье.

— Ты это… Ты же в театр с девчонками собиралась… Хочу подарить тебе билеты. Этого хватит? — засуетился Олег.

В его пальцах образовалась купюра, равная половине её повышенной стипендии.

— Спасибо, не надо. Прибереги для тех, кто станет читать тебе стихи.

— Ладно, извини. Ну не лирик я. Учитель физкультуры… Возьми, пожалуйста, деньги. Это на театр.

— Нет, Олег. Нет… — медленно произнесла она, нащупывая пальцами ручку двери.

Он дёрнулся, свободной рукой быстро нашарил у кулисы зажигалку и поджёг купюру. Никогда в жизни ей не доводилось видеть, как жгут деньги, как они горят. Она, не мигая, смотрела на тонкую полоску шёлкового пламени, пожиравшего фиолетовую бумагу двадцатипятирублёвки, а видела медную пятикопеечную монету, которая однажды была нужна ей, старшекласснице, чтобы добраться до спорткомплекса на тренировку по волейболу. Добраться только туда. На обратном пути в автобусе всё равно за девчонок галантно платили мальчишки. Но в тот день та монета была ещё нужнее маме, чтобы доехать до работы. К счастью, то был день зарплаты, или аванса — Лера не помнила. И не в том было дело, что мама могла бы занять «до получки», а в том, что это были последние пять копеек из уже занятых, поэтому тренировку в тот день ей пришлось пропустить. В желтушных протуберанцах огня ей виделась сберегательная книжка, которую она, став студенткой, завела из соображений безопасности, чтобы не хранить деньги в комнате общежития. Сейчас она пыталась припомнить в этой книжке конечную цифру, прикинуть, сколько снять со счёта, когда на днях поедет погостить домой. В последние годы окунаться в разор невезучей маминой жизни она старалась со спасительной для семейства суммой.

Она смотрела, как быстро догорала бумага, и соотносила эту скорость со временем в жарком и оглушительно шумном ткацком цехе на местном комбинате, куда каждый год после летней сессии устраивалась подработать. Как долго и трудно зарабатывалась эта сумма, как легко и быстро сгорала она сейчас в руках Олега.

Только когда закончилось огненное шоу, Лера позволила себе молча выйти из машины.

Насколько сильно он обидел её, Олег понял не сразу. Много дней он приезжал к общежитию, но на его сигналы в три коротких гудка — их условный знак — окно комнаты не приоткрывалось, никто не выглядывал и не выбегал к нему в наспех накинутом плащике, лёгкие полы которого разлетались от стремительного шага хозяйки. Возобновить отношения с Олегом Леру заставила беременность — на первый аборт она не решилась. Он обрадовался, позвал замуж.

Теперешнее показательное выступление Олега на кухне не произвело на Леру ожидаемого эффекта. Выключая конфорку, он и сам запоздало понял, что был похож на опрометчивого фокусника, выступавшего с номером, секрет которого был известен зрителю.

Тишину кухни нарушил визг тормозов снаружи; за ним — тупой глухой удар и звук дребезжащего железа: очередной автомобилист, не вписавшись в поворот, воткнул своё транспортное средство в насыпной бугор на углу их дома. Они бросились сперва к окну в гостиной, потом вместе поспешили на улицу.

Когда Лера вернулась в дом, в дальней спальне рыдала Маша.

На следующее утро найти кого-то для земляных работ Олег засобирался сразу после завтрака.

— Говорил же, не поможет твоё хождение по административным комиссиям. Им же до лампочки, какая фура завтра въедет в наш дом! И плевать я хотел на их запреты огородиться. Я не только этот бугор не сравняю — я сейчас привезу работяг, пусть соберут слой земли с клумбы и набросают горку повыше. Если поставить бетонные кубы — будут трупы, а так — в дом не въедут и ладно.

— А как же нарциссы, Олег?.. — будто обессилев, Лера опустила на стол чашку с Машиным чаем.

Их частный дом стоял у самого перекрёстка, на углу оживлённой дороги. Когда они перестраивали старый, пожертвовали палисадом, чтобы увеличить площадь жилья. Новые стены возвели прямо по меже, потому пешеходная дорожка шла сразу под окнами комнат. Между этой дорожкой и проезжей частью был «квадратик» открытого грунта с двумя фруктовыми деревцами. В их тени всё равно бы ничего больше не росло — решила Лера и высадила грядку нарциссов. Неприхотливые цветы веселили вид из окна, особенно на ветру. Пару вёсен Лера устраивала Машу на подоконнике, они учили цвета по проезжавшим мимо машинам и любовались нарциссовой полянкой.

Теперь был поздний октябрь, о нарциссах ничто не напоминало, но Лера знала, что из спящих в грунте луковиц следующей весной будет ещё больше цветов. И ей была невыносима мысль, что клумбе предстояло сгинуть под лопатой сегодняшнего копача.

Вернувшись, Олег прямо через порог, чтобы не разуваться, крикнул жене: «Привёз! Бича́ какого-то. Студенты дорого запросили, а этот согласился, даже не торговался. Лер, о нарциссах я и не заикнулся. Ковыряться за такую цену… Да, кормить его не надо: сказал, с собой есть. Прикинь, у него даже бутылка с водой своя! Всё, я поехал. Скоро буду. Он уже начал. Я успею.»

Лера возилась на кухне с приготовлением обеда. Бросив «Понятно!» в ответ на ценные указания мужа, снова включила воду в раковине и грохнула туда чищеные клубни картофеля: с борщом да котлетами было на полдня возни.

Только раз она прошмыгнула мимо окон с видом на улицу, когда бежала в спальню за Машиной кофточкой. Беглый взгляд выхватил висящий на сучке вишни плащ или пальто — длинное и оттого казавшееся тяжёлым, два жестяных ведра и спину кудлатого с проседью мужчины, налегавшего на лопату.

На раздольной, но необустроенной кухне управляться было утомительно. К тому же, Лере приходилось выруливать вокруг тазиков, которые выстраивала играющая под ногами Маша. У той любимым занятием было расставить все свободные тазы и миски паровозиком и поочерёдно в них садиться. К счастью обеих, это занятие Маше никогда не надоедало, что позволяло Лере спокойно заниматься неотложными делами. Ещё Маша любила чистить лук. Если нужно было срочно занять ребёнка, Лера клала перед ней несколько головок репчатого лука, и малышка, от усердия беззвучно шевеля блестящими розовыми губками, пухлыми пальчиками сосредоточенно стягивала с луковиц терракотовые лепестки.

О том, что Олег вернулся, Лера поняла по голосу за калиткой.

— Иди принимай работу! — вскоре позвал он жену.

Она скинула фартук, посадила Машу в манеж, сунула туда луковицу. В прихожей набросила подвернувшийся под руку кардиган, скользнула в уличные мужнины пантолеты и вышла на улицу. Сутуловатый кудлатый мужчина снова стоял к ней спиной, запустив руку в карман своего плаща, висевшего на стволе вишни. Теперь Лера видела, это был именно плащ, с широким отстроченным поясом в фигурных шлёвках, ткань плотная, будто брезентовая, непонятного грязного цвета, очень несвежая. «Бомж…» — подумалось Лере.

— Я уже расплатился… — пошёл к ней навстречу Олег. — И вот ещё, посмотри…

Он поднял с земли их старое оцинкованное ведёрко и наклонил так, чтобы ей было видно содержимое. Лера заглянула. На четверть своего объёма оно было наполнено луковицами нарциссов.

— Представляешь, я не просил. Я, когда вернулся, увидел — обалдел. Это он сам… — будто извиняясь, шептал Олег.

Лера молча перевела взгляд на бомжа. Тот уже надел свой просившийся в утиль плащ и медленным шагом усталого человека брёл, помахивая измятым пакетом с истёртым рисунком, по узкой тротуарной дорожке в сторону звенящего трамвая. Лера смотрела вслед уходящей фигуре старика, а, может, и не старика, ведь она так ни разу и не увидела его лица. Она домысливала себе его неопрятную бороду и отросшие усы, которых она не заметила, но которые просились к его образу. Будто огромный шар раздулся у неё за грудиной, мешая дышать. Ей хотелось бежать за этим человеком, вернуть, позвать в дом, предложить выкупаться, выстирать ему одежду, накормить, напоить чаем, дать выспаться. Но она почему-то не управляла своим телом, а стояла, беспомощная, не имея сил пошевелиться, и только чувствовала, как, оставляя на каждой щеке по широкой влажной полоске, из глаз катились тяжёлые и оттого быстрые слёзы.

Июль 2018