Звезда Черноморья

Елена Чудакова

Литературный журнал «Звезда Черноморья» зарегистрирован в 2001 году в г. Туапсе. С тех пор он выходит регулярно, уже 22 выпуска увидели свет. По сложившейся традиции здесь собраны произведения самых разных жанров. В этом номере представлены работы 29 авторов в рубриках: «Проза», «Поэзия», «Воспоминания», «Краеведение» и «Зелёный свет».

Олеся Луконина

Реинкарнация

Анна Петровна и Вера Филипповна дружили, что называется, с пелёнок, то есть с ясельного возраста. Обеим было под семьдесят, а в пору их младенчества в ясли как раз отдавали в три месяца, чтобы мамы могли быстренько выскочить на работу и продолжать строить социализм.

По прошествии стольких лет и Анна Петровна, и Вера Филипповна сами стали дважды мамами и трижды бабушками, но по-прежнему крепко дружили, в том числе и семьями, Новый год и прочие праздники гуляли то в одном доме, то в другом, на Пасху таскали друг другу крашеные яйца и куличи, выискивая рецепт позаковыристее, ну и вообще все были практически родня. Большая семья, как в одноименном советском фильме с Борисом Андреевым в главной роли. И Вере Филипповне, и Анне Петровне такая семейная общность помогла пережить потерю супругов, так что подруги оказались едины не только в радости, но и в горе.

Но вот домашними любимцами они разнились. Анна Петровна была заядлой кошатницей, а Вера Филипповна — собачницей. Первая жить не могла без кошки Яси и кота Фели, а вторая — без белой кудрявой собачонки Эвелины, которую ей продали пятнадцать лет назад на местном зоорынке как мальтийскую болонку. По мнению Анны Петровны, в предках Эвелины явно затесался лохматый и бородатый «дворник», но своё мнение она благоразумно старалась не высказывать. Эвелина была девушкой скромной, тихой, воспитанной и чрезвычайной умницей, только что не разговаривала. Впрочем, Вера Филипповна уверяла, что Эвелина выражает свои эмоции и желания вполне определённым поскуливанием, потявкиванием и движениями хвоста. И что она, хозяйка то есть, вполне понимает всё, что та хочет ей сказать.

Вот так, долго ли, коротко ли протекало их житьё-бытье, но однажды весной Эвелина захворала. Она отказывалась от еды, живые умные глаза её помутнели, шерсть свалялась, иногда под её животом образовывалась лужица, чего не происходило даже в бытность её щенком… в общем, она стремительно сдала. Просто на глазах. Приглашённый всполошившейся Верой Филипповной молодой ветеринар только сказал: «Чего же вы хотите, возраст. Вероятно, опухоль» и порекомендовал собачку усыпить. Вера Филипповна с негодованием отказалась. Впрочем, она и в клинику отказалась ехать для проведения рентгенов, анализов и прочей, как она выразилась, ненужной ерундистики.

— Логично же, — сказала она по телефону Анне Петровне, — если он сам заявил, что Эвочка умирает, и предложил её усыпить, то все эти манипуляции — просто вытягивание денег. По человеческим меркам Эвочке уже сто двадцать лет, наверное. Зажилась, что поделать.

Голос её был ровным и сухим, хоть и усталым, и Анна Петровна быстро предложила:

— Хочешь, я сейчас прибегу?

Она собиралась прибавить: «Посмотрю на Эвочку», но Вера Филипповна, всё сразу поняв, отрезала:

— Ни к чему. Я бы на её месте хотела, чтобы меня запомнили здоровой.

И положила трубку. Она всегда была резкой, безапелляционной в суждениях и предпочитала любую истину утешительной лжи.

Анну Петровну сильно царапнуло это отождествление больной собаки с собою, но она решила не перезванивать, оставить подругу в покое.

Эвочка умерла на другой день к вечеру. Сын Веры Филипповны тут же отвёз маленький трупик, заботливо завёрнутый в простынку, за город, на дачу, и там похоронил под старой берёзою, где стояла скамейка, на которой летом любили отдыхать Вера Филипповна и Эвочка.

Он же и сообщил об этом донельзя встревоженной Анне Петровне, которой подруга так и не позвонила. Прибавив, мол, что-то мама горюет, как за папой не горевала, лежит, в стену смотрит и всякую дичь твердит.

— Какую именно дичь? — похолодев, осведомилась Анна Петровна.

И тут выяснилось, что у Веры Филипповны появилась идея фикс: она, мол, со своего места не сдвинется, угаснет, как Эвочка. Ни к чему ей как-то стало жить, не для кого.

— Это как же! — тоскливо и возмущённо закричала Анна Петровна, немедленно прилетев к подруге и услышав из её уст ту же самую дичь, о какой толковал её сын Витя. — А как же мы?! Как же я?!

— А как же я, Малыш? Ведь я же лучше, лучше собаки… — совершенно больным бесцветным голосом процитировала Вера Филипповна всем известную фразу из мультика про Карлсона и снова отвернулась к стене, носом в пыльный ковёр.

— Да что же это такое… — простонала разбитая и растерянная Анна Петровна и поплелась домой, где её родные тоже ужаснулись, выслушав её горестный рассказ.

— Ничего не понимаю, — закончила она. — Верочка всегда была такая… здравая.

— Ба, ты только не вздумай такие же номера откалывать, — грозным басом предупредил её внук Федюня и потянулся погладить кота Фелю, который вообще-то тоже был уже старичок. Как и кошка Яся.

— Боже мой, — болезненно прошептала Анна Петровна и поспешно скрылась в своей комнате.

Наутро она выслушала мрачный отчёт сына Веры Филипповны о том, что с мамой, мол, всё по-прежнему, даже покушать не встаёт, и решительно объявила:

— Вить, я хочу к вам на дачу съездить ненадолго, можно? На Эвочкину могилку поглядеть.

— Да пожалуйста, — промямлил несколько шокированный таким желанием Витя, но решил не спорить, не будить лихо, имея перед глазами дурной пример Веры Филипповны.

На даче было сыро, грязно, дощатый тротуар кое-где усеян птичьим помётом. Между прошлогодними грядками лежали островки потемневшего снега. Ветки посаженных осенью деревьев уныло торчали, и не думая покрываться листвой. Безрадостная, в общем, картина. Анна Петровна просунула руку между брусьями калитки, отодвинула щеколду и прошла внутрь, стараясь не поскользнуться.

Любимая скамейка Веры Филипповны тоже была мокрой и грязной, и Анна Петровна подложила под себя вынутый из сумки «пятёрочкин» пакет, присев на край. Поглядела на могилку Эвочки, куда Витя водрузил небольшой камушек. Этакий валунёнок.

— Послушай, Эвочка, сделай же что-нибудь, а то твоя хозяйка совсем зачахнет, дура старая, — дрожащим голосом заговорила Анна Петровна. — Надо же, что выдумала. Ты же хорошая собачка, умненькая, — она не стала добавлять «была», решив, что Эвочка может и обидеться. — Придумай что-нибудь! Я на тебя надеюсь.

Закончив эту совершенно безумную, как сама осознавала, тираду, она положила рядом с камушком вынутые из упаковки ириски «Меллер» — Эвелина их без памяти любила. И яблоко — их Эвелина любила тоже. При жизни.

Проделав это и порадовавшись, что никто её не видит, Анна Петровна встала, взяла сумку, пакет и пошла назад к калитке, уныло глядя себе под ноги. Где-то противно каркала ворона. Сверху закапал мелкий дождик. И правда, всё вокруг было крайне тоскливым и печальным. Как и не весна вовсе, а поздняя осень, грачи улетели, лес обнажился… и далее по тексту.

До окончательного выхода на пенсию Анна Петровна работала учительницей начальных классов, а Вера Филипповна в этой же школе преподавала математику старшеклассникам. И вот нате вам!

Анна Петровна в крайнем расстройстве приехала домой на расхлябанном дачном «пазике», выпила чаю с лимонным дочкиным пирогом и вечерней порцией своих лекарств, чтобы не пугать родных, и без того шокированных. Им она объяснила, что была вместе с Витей (завралась вконец) на их даче, и легла спать, предчувствуя долгую бессонную ночь.

Всё верно, заснула она лишь под утро, а разбудил её звонок в дверь. Поскольку все дети и внуки уже разбежались — кто на работу, кто в школу, Анна Петровна крикнула: «Иду!», поставила на место искусственную челюсть и поплелась открывать.

В дверь влетела подруга Верочка. То есть Вера Филипповна. В ней невозможно было опознать вчерашнюю разбитую приступом депрессии и апатии старушку. Она казалась помолодевшей лет на десять.

— Аня! — выпалила она страшным шёпотом, вытаращив глаза и окончательно став похожей на ту конопатую девчонку, с которой Анна Петровна некогда сидела за одной партой. — Что я тебе расскажу! Ты не поверишь! Пошли на кухню, вот торт, чаю попьём. Мне сегодня ночью приснилась Эвочка!

Она умолкла, торжествующе глядя на Анну Петровну. Та предсказуемо ахнула:

— Да ты что?! Действительно?

«Риалли?» — как говорили внуки.

Вера Филипповна истово закивала и зачастила, торопясь и глотая слова:

— Эвочка меня ругала, представляешь? Она сказала, что я не должна так сильно горевать по ней, а должна каждое воскресенье ходить на зоорынок и искать там женщину, которая будет продавать белого щенка. Понимаешь? Белого щенка! Девочку! И имя её матери будет начинаться с буквы «Э»! Я должна его… её купить, и это и будет новая Эвочка. Белая собачка!

Она умолкла, склонив голову набок и глядя на ошеломлённую Анну Петровну горящими из-под очков глазами.

Та пошевелила губами и наконец выпалила первое, что пришло в голову:

— Реинкарнация?

— Я не знаю, как это назвать, но я сделаю, как Эвочка мне сказала. Сегодня пятница. Пойдёшь со мной в воскресенье?

Так Вера Филипповна и Анна Петровна начали ходить на зоорынок каждое воскресенье. Как на работу. Родным они, не сговариваясь, ничего о причине своих отлучек не сообщали. От греха.

Но все их усилия, увы, ни к чему не приводили. Никаких беленьких щеночков-девочек, рождённых от матери с именем на букву «Э» на рынке не наблюдалось. Продавцы и завсегдатаи рынка уже чуть ли пальцем у виска не крутили, завидев Веру Филипповну и Анну Петровну. Анна Петровна сгорала со стыда, но упорно спешила вслед за подругой. Не оставлять же её одну.

Через месяц Вера Филипповна совершенно сникла и отчаялась. На её лицо вернулось прежнее апатично-мрачное выражение. Так и до лежания носом в ковёр было недалеко. Анна Петровна испугалась. Может быть, стоило всё-таки всё рассказать Вите? Попробовать уговорить Веру Филипповну обратиться к психотерапевту? К психиатру?

В одно из воскресений после обхода рынка они зашли в местную закусочную, чтобы съесть по пирожку и выпить по стаканчику дрянного кофе. Они как раз доедали этот нехитрый полдник, когда усталый взгляд Анны Петровны упал на приклеенное в углу объявление. Там едва виднелись слова, блекло напечатанные на принтере: «Продам дорого элитных щенков от Эмери Этуаль Нуар». И номер телефона.

— Та-ак, — протянула Вера Филипповна, чьи глаза снова загорелись экстатическим восторгом. — Аня, я чувствую, это она! То есть, это и есть та самая хозяйка, собака и Эвочка! Я сейчас же позвоню!

Но голос из трубки — женский, сухой и надменный, — довёл до сведения Веры Филипповны, что все щенки уже распроданы.

— Но как же, — забормотала та в полном отчаянии. — Мне Эвочка велела… мы месяц по рынку ходим… мы случайно… объявление… — она вдруг расплакалась навзрыд, и Анна Петровна выхватила у неё мобильник.

— Послушайте, — горячо заговорила она, уже не заботясь о том, слышат ли её хозяин едальни и другие посетители, надо было спасать подругу, — у моей подруги была любимая собачка, прожившая с нею пятнадцать лет. Её звали Эвелина, и она умерла в начале мая. У вас же есть собака, вы должны понимать, какой это удар.

Она замолчала.

— Продолжайте, — сухо проронил голос в трубке.

И Анна Петровна продолжала, глядя на всхлипывающую и комкающую носовой платок Веру Филипповну. Она рассказала всё, даже не умолчав о своём визите на могилку Эвелины. По окончании этого сумасбродного рассказа, когда Анна Петровна, выдохшись, умолкла, голос в трубке всё так же надменно назвал адрес, по которому им следовало немедленно приехать.

Это был элитный микрорайон с комплексом бутиков вокруг жилого дома и консьержем на входе в подъезд. Анна Петровна и Вера Филипповна чуть оробели, но консьерж их пропустил, и они поднялись на нужный четвёртый этаж. Открыла им, даже не дожидаясь звонка, маленькая пухлая женщина в роскошном, до пят, вишнёво-золотистом халате. Глядя на вошедших, как Мюллер на Штирлица, то есть пронзительно и с подозрением, она резко спросила:

— Признайтесь, девочки, вас кто-то из моих конкурентов подослал?

Девочки разинули рты. Их уже сто лет никто так не называл, это во-первых. Приглядевшись, они увидели, что хозяйка квартиры, пожалуй, их ровесница, только, как говорится, «подтянутая». А во-вторых, что это ещё за конкуренты?!

Обе синхронно замотали головами.

— О чём вы говорите? — решилась спросить Анна Петровна.

Тут где-то внутри квартиры раздалось цоканье когтей по элитному паркету. Цоканье приближалось, и в прихожей наконец появилась… не собака, но собачища. Её голова достигала плеча хозяйки. Голубовато-серая шерсть будто светилась. Светились и умные тёмные глаза, воззрившиеся на пришелиц сурово и недоверчиво. Складки бархатной шкуры стекали до самого пола.

— Ой… — пролепетала Анна Петровна, нервно сглатывая и поддержала под руку обомлевшую Веру Филипповну. — Кто это?

— Эмери Этуаль Нуар, — выдержав эффектную паузу, кратко обронила хозяйка. И снисходительно пояснила: — Мастино неаполитано. Не буду говорить, сколько стоит щенок Эмери Этуаль. Но в её последнем помёте, к сожалению, — она глубоко и сокрушённо вздохнула, — оказался бракованный отпрыск.

Собака посмотрела на неё со странным выражением — Анна Петровна готова была поклясться, что это была одновременно и вина, и гордость, и вызов.

— Если бы конкуренты узнали, наступил бы конец, — продолжала хозяйка, всё более горячась. — Моему бизнесу. Больше бы никто не купил у меня щенят.

— Минуточку, — Анна Петровна наморщила лоб. — Что значит — «бракованный»?

— То и значит, — раздражённо отрезала хозяйка и будто выплюнула: — Белой масти, представляете?! Белая сучка!

Пока Анна Петровна и Вера Филипповна хлопали глазами, пытаясь осмыслить эту информацию, в коридоре снова послышался цокот когтей, но какой-то более… лёгкий, что ли. И в холл выбежал совершенно белый, прямо-таки белоснежный щенок.

У него были короткие толстые, но уже мощные лапы. Умная курносая и забавная морда в складочку. Тёплые весёлые глаза. Он — она? — посмотрел на мать, будто спрашивая разрешения, и бодро затрусил к гостям.

Стоит ли говорить, что Вера Филипповна пала на колени и, нисколько не боясь грозной матери, тиснула щенка в объятиях и запричитала навзрыд:

— Эвелина! Эвочка! Моё солнышко! Маленькая моя!

Анна Петровна утирала глаза, а хозяйка, глядя на всё это: на гостью, лобзающую белого щенка, на торжественно-одобрительное выражение лица своей Эмери Этуаль Нуар, вдруг сказала:

— Я вызову такси. Завернёте свою Эвочку в покрывало и вынесете отсюда так, чтобы никто не видел. И чтобы я вас тоже больше никогда не видела, понятно?

Она свирепо сощурилась.

Обе гостьи отчаянно закивали.

— Но… как же деньги, ведь вы сказали, что это очень дорогая порода, — решилась пробормотать Анна Петровна.

Хозяйка снова взглянула на свою собаку — та ответила ей серьёзным взглядом.

— Честно сказать, я хотела вызвать вета и потихоньку её усыпить от позора, — скороговоркой выпалила женщина. — Рука не поднялась. Всё, хватит болтать, я вызываю такси. Сейчас найду покрывало.

Она скрылась в глубине квартиры, а Анна Петровна пообещала, глядя в умные глаза собачищи:

— Мы будем очень твою девочку любить и хорошо о ней заботиться. Честное слово.

— Да-да, — вскинула заплаканное лицо Вера Филипповна.

Уже стоя в дверях, она вдруг спросила, старательно кутая щенка в покрывало, как ребёнка:

— А она большая вырастет? Эвочка?

Хозяйка саркастически улыбнулась:

— В точности как мама.

— Ой, — только и сказала Вера Филипповна, а Анна Петровна пробормотала, заикаясь:

— Белая собачка!

И засмеялась. И тогда Эмери Этуаль Нуар улыбнулась тоже.