Лунное молоко. Научно-мистический роман

Елена Фёдорова

В Венеции на площади Сан-Марко доктор биологических наук Альбертина Альберено знакомится с импозантным итальянцем Марио и переносится на четыре столетия назад. Ей предстоит стать дочерью венецианского художника, монахиней в монастыре, женой королевского винодела, встретиться с духами Венеции, потерять и вновь обрести любовь, спуститься в подземные пещеры, чтобы найти ответ на вопрос: что же такое лунное молоко – страшный вирус или панацея от неизлечимых болезней?

Корректор Вячеслав Фёдоров

© Елена Фёдорова, 2017

ISBN 978-5-4485-1676-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Елена Ивановна Фёдорова — поэт, писатель, член Союза писателей России, Союза писателей XXI века, Интернационального союза писателей, драматургов, журналистов и Международной гильдии писателей, Почетный работник Культуры города Лобня, автор около двухсот песен для детей и взрослых, автор тридцати шести книг на русском (девять из них для детей) и трёх на английском языке. Жанр произведений разнообразен: фэнтези, городской роман, романтика и приключения, мистика, романы в стихах, баллады, притчи, сказки, рассказы, новеллы, сценарии.

Финалист Литературных премий «Дама фантастики — 2017», «Писатель года — 2014», включена в список 100 лучших писателей. Номинирована на Национальные литературные Премии «Поэт и Писатель года», «Наследие», «Русь моя Родина», заняла первое место в конкурсе стихов им. Марины Цветаевой и второе место в конкурсе стихов о Великой Отечественной Войне.

Специальная премия V фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба» и Интернационального Союза писателей «За крупный вклад в детскую литературу», диплом Международной литературной конференции по вопросам фантастики РосКон «За крупный вклад в детскую и фантастическую литературу», медали имени Мацуо Басё и Семёна Надсона, диплом Антуана Сент Экзюпери, сертификат участника Международной писательской конференции в Нью-Йорке. Стипендиат Губернатора Московской области в номинации «Выдающийся деятель искусств».

Проект песен для детей «Золотая страна» в соавторстве с композитором Вячеславом Гридуновым стал Лауреатом конкурса Губернатора Московской области «Наше Подмосковье» в номинации «Забота о детях».

Работала стюардессой международных линий Аэрофлота, тележурналистом ТРК «Лобня».

Авторский сайт: http://efedorova.ru

Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот это новое», но это было уже в веках бывших прежде нас. Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех,

которые будут после.

Книга Екклесиаста 1:9—11

Альбертина

Его звали Марио. Импозантный итальянец средних лет. Знает о своей привлекательности и пользуется этим. Голос мягкий баритон. Глаза карие, умные, проницательные. Его улыбка заставляет её улыбнуться ему в ответ.

— Bongiorno, signorina! Come stai? (Здравствуйте, синьорина! Как поживаете?) — спрашивает Марио так, словно они знакомы сто лет.

— Cosi`-cosi` (так себе) — отвечает она ему, как старому знакомому.

— O-o, che peccato`! (какая жалость) — восклицает он и обрушивает на неё водопад эмоций, говорит без остановки, активно жестикулируя.

Она ничего не понимает. Догадывается, что Марио её успокаивает, объясняет, что жизнь прекрасна, и огорчаться из-за временных неурядиц не стоит. Ей льстит его внимание, но все же ей хочется понимать собеседника, а не только кивать в такт его музыкальным словам. В её глазах, по-видимому, появляется недоумение, которое останавливает словоохотливого итальянца.

— Scusami. Tu non parli Italiano? (Прости. Ты не говоришь по-итальянски?) — в голосе Марио слышится растерянность.

— Si, non parlo. (Да, я не говорю по-итальянски), — отвечает она смущенно.

— Bisogna parlare (надо говорить), — качает головой Марио. — Итальянский очень красивый язык. Не язык — музыка. Пой, и всё получится.

— Я постараюсь, — она улыбается.

Его настойчивость её забавляет. Она знает, что одного желания говорить на другом языке мало, хотя без него не обойтись. Желание побуждает к действию.

— Questo e` vero! (это — правда!) — восклицает Марио.

Он читает её мысли. Или не читает. Или он это говорит в продолжение своих мыслей, что петь легко. Легко — facile.

— Верно, верно, — смеется она. — Но давай, всё же, говорить на моем языке. На понятном мне языке.

— На понятном мне, — повторяет Марио. — Prego. Con allegria. (Пожалуйста. С радостью).

Он берет её под руку и ведёт за собой совсем не туда, куда она намеревалась идти. Она понимает это не сразу, а, поняв, смеётся. Не всё ли равно, куда идти. Она просто гуляет по узким венецианским улочкам. Она мечтала заблудиться здесь, утонуть в прошлом, стать частью этого города-государства и остаться в нём.

Колокольный звон разливается по земле светом заходящего солнца, превращается в чувства, переполняет душу и блестит слезами на её глазах. Их не видно. Они спрятаны за стеклами темных солнцезащитных очков. Спрятаны ото всех, кроме Марио.

— Я тоже плачу, когда слышу эту музыку. Всегда плачу, как и ты, — он останавливается, поворачивает её к себе, смотрит в глаза через очки. Через темные стекла видит её душу, её сердце, её желания и даже скрытые обиды.

— О, сколько в тебе всего! — восклицает он. — Сколько… Но я не знаю, как тебя зовут. Постой… Угадаю… Ты — Сирена… Магдалина… Анна… Мария… Ева… Ты — женщина, синьора, донна, мадонна… Сдаюсь. Как тебя зовут?

— Mi chiamo Albertina (меня зовут Альбертина), — говорит она с улыбкой.

— Альбертина, — повторяет он нараспев, прикрывает глаза. — Да. Это правильное имя. Твоё имя. В нём — целый мир, — открывает глаза. — Идём. Теперь я могу показать тебе нечто. Ты поймёшь… Ты не побоишься попробовать лунное молоко, нырнуть в темный омут неизвестности. Не говори ничего. Не задавай вопросов. Доверься мне. Дай руку. Холодная. Боишься?

— Нет… Хотя… нет, это не страх… волнение… Предчувствие чего-то… — говорит она.

— Предчувствие — правильное слово. Пред… у тебя хорошая интуиция, Альбертина. Я рад, что ты настоящая, живая. Ты чувствуешь, сопереживаешь, понимаешь… Мы не случайно встретились с тобой на перекрестке веков, в переулке объятий. Но все объятия мы оставим на потом… Идём…

Марио повёл её за собой по безлюдным узким улочкам, похожим на загадочный лабиринт. Альбертина подумала о том, что она никогда не сможет выбраться отсюда без посторонней помощи. Запомнить бесконечные повороты просто невозможно. Дома похожи друг на друга своей серо-чёрной обшарпанностью стен с редкими оконными проёмами, за которыми прячутся беззвучие и пустота. Входные двери такие низкие, словно здесь живут лилипуты.

— Идём быстрее, — просит Марио. — Нам нужно успеть до темноты.

Она не решается спросить, почему. Её взгляд привлекает вывеска: Calle del Perdone — улица извинений.

— Какое верное название, — думает Альбертина. — Улочка настолько узкая, что не задеть идущего навстречу просто невозможно. А значит, нужно извиниться.

Её размышления прерывает Марио.

— Мы пришли. Это здесь, — говорит он, приложив ладонь к стене прямо под вывеской Calle del Perdone, и происходит нечто фантастическое. Они переносятся в другую реальность, в другое время…

Глаза Альбертины не сразу привыкли к темноте, и тем удивительнее оказалось увиденное. Они с Марио попали в сталактитовую пещеру, в причудливо-бесформенное пространство земных недр. Но как эта пещера появилась посреди Венеции, посреди города, утопающего в море, сказать трудно.

— Возможно, разгадка кроется вне всяческих гипотез, вне разумных объяснений, — думает Альбертина.

— Всё происходящее с нами станет ещё одним феноменом, который невозможно объяснить, — говорит Марио, обняв Альбертину за плечи. Она поворачивает голову и не узнает его. Перед ней другой человек. Остался только голос и озорной блеск в глазах.

— Идём, — он улыбается и тянет её за руку. — Нерукотворный подземный храм готов открыть нам свои двери, поделиться с нами своими тайнами.

В глубине пещеры вспыхивает огонь. Негромко капает вода, отсчитывая вечность. Ничто, кроме этих звуков, не нарушает тишину.

— Мы — пленники, — думает Альбертина.

— Мы странники, — говорит Марио негромко.

— Странники, — соглашается она. — Быть странницей приятней. Главное, чтобы странствования наши не были бесцельными.

— Они — не бесцельны, — говорит Марио. — Там, в глубине пещеры, где теплится огонек, находится то, что нам нужно.

— А что нам нужно? — задает она вопрос.

— Тише. Здесь нельзя задавать вопросы. Нельзя, — Марио прикрывает ладонью её рот, шепчет. — Наблюдай. Наслаждайся. Молчи…

Пещера показалась Альбертине живым организмом, дышащим и светящимся. Это неяркое свечение было сродни мерцанию звёзд, сиянию глаз и лунному отсвету на стекле. Но здесь, в пещере, стёкол нет, а есть стены, отполированные водой до блеска, на них и появляется лунный отсвет. Не просто отсвет, молоко, лунное молоко. Альбертина удивляется странному сравнению, пришедшему ей на ум.

— Да-да-да — это лунное молоко, — шепчет ей на ухо Марио. — Смотри…

Свет стал ярче, словно кто-то поднес к стене факел. На одном из причудливых наростов Альбертина увидела белоснежный налет, похожий на украшение зимнего леса. Марио аккуратно соскреб эту снежную шапку, сделал шарик, подбросил вверх, поймал, протянул ей.

— Держит лунный снежок, синьорина. Он холодный, но не растает как снег в твоих теплых руках, — улыбнулся, сделал ещё один шарик, положил в карман. — Пора. Здесь нельзя долго находиться. Холодно, и… — подмигнул ей. — Не безопасно. Время, проведённое в пещере, пролетает слишком стремительно. Задумался, задержался, забылся, и пропал… сгинул во тьме. Ты ведь не хочешь сгинуть, Альбертина?

— Не хочу… я…

— Тише… Нам туда, где свет убывает. Он теряется, чтобы мы нашлись… — сказал Марио.

Темнота наступила так внезапно, что Альбертина не успела испугаться. Сильная рука Марио сжала её руку.

— Через три шага выход, — сказал он. — Раз, два…

И вот они уже на морском берегу, откуда открывается вид на Венецию, стоящую по колено в воде. Дома приподнимают свои кружевные подолы, чтобы не замочить их. Лучи уходящего солнца добавляют очарования и таинственности.

— Люблю смотреть на Венецию отсюда, — признался Марио. — Люблю её такой полураздетой, непознанной, развратной, игривой, строгой, чужой… Никогда никому не покорить её сердце, не познать её душу, не понять всего, связанного с нею. Она будет манить и завораживать своей доступной недоступностью, своей игрой света и тени, воздуха и воды, радости и слёз, памяти и забвения… Ночь придаст ей новый облик. Ночь заставит нас увидеть всё по-иному. И даже Луна станет другой. Как ты думаешь, какой?

— Белой с отсветом неона, — ответила Альбертина не задумываясь.

— Нет, — Марио усмехнулся. — Луна будет кроваво-красной. Она раздвинет тёмно облака, прольётся на землю и превратится в лунное молоко. Ты его не потеряла?

— Нет, — Альбертина показала ему свой снежок, который стал тверже и прохладнее.

— Исцеляющий лунный свет, — Марио обнял её за плечи, продолжил таинственным тоном:

— Ночь спускается к нам… Ночь выпускает на волю призраков… Их здесь много… Они живут своей забытой всеми жизнью. Они пробегают вдоль знакомых домов, скользят в гондолах по каналам, поют, смеются, ссорятся, любят, дышат и заполняют пространство своими эмоциями, своими чувствами и мыслями… Мысли человеческие материальны, как и лунное молоко, которое мы держим в руках… Страшно?

— Немного, — призналась Альбертина, поёжившись. — Наверно, нам нужно пойти туда, где горит свет, где…

— Невозможно будет узнать то, что связано с прошлым, — проговорил Марио, глядя мимо неё куда-то в неизвестность, видимую только ему.

Альбертина насторожилась. Запоздало подумала о том, что зашла с посторонним человеком слишком далеко, что выбраться из этой части Венеции самостоятельно у неё не получится. Лабиринт венецианских улочек, перетекающих в каналы и упирающихся в безглазые стены домов, ей не одолеть. Тусклый свет Луны не поможет ей отыскать дорогу к отелю, в котором она остановилась, а лишь запутает всё ещё сильнее. Альбертина это знает. Она много раз терялась в своём родном городе, поддавшись магии лунного света. Что уж говорить о ночи в Венеции, городе тайн и загадок.

— Останемся здесь. Будем блуждать до рассвета в лунных одеждах, почувствуем себя настоящими венецианцами, жителями прошлого или даже поза-позапрошлого века, — голос Марио взлетел вверх и разлился колокольным звоном.

— Звонят колокола. Спокойной ночи, — услышала Альбертина негромкую песню. Кто её пел, было непонятно. Музыка словно рождалась из колокольного звона, сливалась с ним, будоражила воображение:

День умирает, прячется во тьме,

Чтобы забыть про всё, что было,

Чтобы в копилку положить

Свои печали, радости, победы…

Уеду, улечу, уйду…

Останусь… Стану ветром…

Нет…

Оставленной гондолой на причале.

Пускай качается, как люлька,

Как колыбель, в которой время спит

И видит сны о вечном.

В этих снах реально всё…

Всё нереально, но весьма правдиво…

Игра воображенья, тень и свет…

Банальность и величие… стихи и проза,

Проза жизни, переходящей в смерть…

О смерти говорю с улыбкой…

Я не боюсь её. Я с ней дружу…

Она дала мне пропуск в этот мир,

Где даже невозможное возможно…

Не верьте, Альбертина, мне…

Жить после смерти сложно…

Скажу иначе:

После смерти жить нельзя среди живых…

А есть ли жизнь средь мертвых? вы спросите.

Отвечу: Да… Да, есть…

Но, разве это жизнь?

Конечно, нет…

Блуждать во тьме по тем же тропам грустно…

И мыслимо немыслимые встречи, как карусель,

Калейдоскоп банальных повторений

Пугающих, ненужных, но…

Не избежать нам вечных превращений

Пока на землю не прольётся лунный свет

И лунным молоком не смочит губы дева,

Молящая любви…

Голос Марио слился с колокольным звоном, зазвучал громко, настойчиво, как продолжение песни:

— Своих желаний не стесняйтесь, Альбертина…

Я до рассвета никуда не сгину,

Не пропаду, не убегу, не улечу…

Вас принуждать не стану, не хочу

Привычный ритм я нарушать пока…

Канал глубок, на небе облака…

Луна — огромным новогодним шаром…

Я шут, бродяга, пилигрим…

Я ваших глаз не вижу,

Но укор я в них уже читаю…

Умолкаю…

Вас больше, Альбертина, не пугаю

Своими мыслями, звучащими из тьмы…

Мы не знакомы… мы пока — не мы…

А вы и я… раздробленность пространства…

Разбитость на малюсенькие стекла,

На отражения в мозаичном окне,

На блики солнца, что сиять во тьме не могут…

Им попросту нельзя сюда являться до времени…

Звон колокольный стих уже…

А звон разбитого стела — знаменье вам,

Живущим здесь сейчас,

От нас, ушедших в вечность…

До встречи на мосту… На Понте де Риальто,

На улицах объятий, вздохов, взглядов…

В глаза мои смотреть пока не надо…

Ещё не время для признаний… не…

Разбитое стекло звенит во мне…

Словно подтверждая его слова, у ног Альбертины разбилось стекло. Она вскрикнула от неожиданности, прижалась к Марио:

— Уйдёмте, уйдёмте скорее отсюда, умоляю вас.

— Сначала — поцелуй, — он улыбнулся.

— Ах, вы, мерзавец! Вы… — она оттолкнула его, задохнулась от злости. — Зачем вы меня сюда заманили? Вы — развратник. Вы…

— Полегче в выражениях, детка, — сказал Марио раздраженно. — Согласившись пойти со мной, ты должна была понимать, что за прогулкой может последовать всё, что угодно. А я прошу не тело, и не душу, а только губы… Холодный, искривлённый злобой рот, — усмехнулся. — Люблю срывать такие поцелуи. Целуя не целую, приручаю, как приручают диких кобылиц… Не дуйся. Ты — не кобылица, а милая, наивная девица, синьора, синьорина…

— Аль-бер-ти-на, — пропели из тьмы несколько голосов.

— Я знаю. Мне подсказывать не нужно, — сказал Марио резко.

У ног Альбертины разбилось ещё несколько стёкол.

— Целуйте же скорей! — воскликнула она.

— Не буду. Я расхотел вас целовать, моё дитя. Идёмте, — Марио взял её за руку, повел за собой. — О том, что с нами было, никому ни слова. Ясно?

— Яснее быть не может, — сказала она, подумав о том, что историю любви венецианского призрака и живой девушки можно назвать балладой или сказкой. Никто не поверит в реальность произошедшего с ней сегодня. Да и зачем рассказывать кому-то о странных голосах, звучавших из тьмы, о разбитых стёклах, о лунном молоке, об импозантном венецианце по имени Марио, который раскрыл ей свои мысли, чувства и даже желания. Он жаждет любви, которая поможет ему вернуться из небытия в свет…

— Вы запутались, голубка, — сказал Марио, остановившись. — Не он просил вас о любви, а вы… вы, Альбертина, умолять должны меня о снисхождении…

— Так вас или его? — с сарказмом спросила она.

— Нас обоих, — ответил Марио без улыбки. — Нас… Мы пришли. Вот ваш отель.

— Откуда вы узнали, что я остановилась в Корте дель Азур? — спросила она растерянно.

— Венеция полна загадок, — ответил он, рассмеявшись.

Вам разгадать загадки невозможно,

А нам, ушедшим в вечность,

Они ясны, понятны, объяснимы.

Вода к каналах протекает мимо

Мостов, домой, причалов…

Здесь люди ждут, прощаются, встречаются…

Здесь наши души в звёзды превращаются…

В осколки, разбитого стекла,

Здесь говорят нам правду зеркала…

Итак…

Вы — Ангел, Альбертина.

Вам на причале Сант Анджело нужно было

На землю с корабля сойти…

Вы это сделали…

Желаю доброй ночи…

Вас дух Венеции не держит больше…

Марио исчез, растворился в темноте, словно его и не было.

Дверь отеля была заперта, Альбертина позвонила. Портье открыл, протянул ей ключи от комнаты со словами:

— Вы — единственная синьорина, которая отважилась загуляться в Венеции до полуночи. Обычно, наши гости стараются улечься спать пораньше. Люди верят в сказки и легенды, боятся духов.

— А духи есть? — спросила она с интересом.

— Конечно, — он улыбнулся. — Для тех, кто в них верит, они реальны. Для тех, кто ничего не боится, они плод чьей-то фантазии. Вы в каком ряду? О, простите, задал глупый вопрос. Вы же бесстрашная синьорина. Вы в духов не верите и правильно делаете.

— Я в них верю, — сказала она без улыбки.

— О, что я слышу? — неподдельное удивление преобразило портье. Из недовольного ворчливого старика он превратился в моложавого человека с сияющими глазами.

Скажи она сейчас: «Пойдемте гулять по городу», он бросит всё, помчится за нею следом, споёт серенаду, подарит розу с шипами, чтобы она уколола пальчик, а он будет его целовать страстно, нежно, неистово…

— Я верю в духов, — повторила Альбертина с улыбкой. — Доброй ночи.

— Подождите, — портье преградил ей путь. — Хочу сказать, что ваше бесстрашие мне нравится. Но, все же, будьте осторожней. Духи не любят, когда их тревожат… Не вторгайтесь в их тайны, в их чувства, в их эмоциональное пространство, синьорина.

— Звучит пугающе. Но, как я узнаю, где это пространство, в которое мне вторгаться не стоит? — спросила она, побледнев.

— Вы его почувствуете, — проговорил он, понизив голос. — Это, как электрический разряд, как искра от прикосновения к наэлектризованному предмету.

— Что делать, если эта искра возникнет? — поинтересовалась Альбертина.

— Замереть… ждать… слушать… — портье поклонился. — Доброй ночи, синьорина.

— Buоna notte, — сказала Альбертина и пошла к себе.

Она распахнула окно и долго смотрела на Луну, прячущуюся в облаках. Ей не хотелось спать, хотелось надышаться воздухом Венеции, чтобы потом вспоминать каждую мелочь, каждый звук, услышанный здесь. Завтра она покинет этот город. Завтра эта реальность превратится в нереальность, в сон и постепенно сотрется из памяти всё, что сейчас в ней так ярко…

Звон разбитого стекла напугал Альбертину. Она захлопнула окно, посмотрела на часы. Без четверти три. Скоро рассвет. Нужно немного поспать. Завтра долгая дорога. Альбертина разделась. Платье заискрило.

— Ну зачем он мне сказал про наэлектризованность? — простонала она. И тут же выпалила. — Одежда искрит не потому, что мы вторглись в чужое пространство, а потому что она сделана из синтетических волокон. Всему есть разумные объяснения. Всему… — и чуть мягче. — Я ничего не боюсь… Я вас люблю… Я желаю вам доброй ночи… Buоna notte…

Альбертина улеглась в постель и моментально уснула. А проснулась от резкого толчка, словно кто-то её разбудил. Кто? Венеция. Она захотела открыть Альбертине одну из своих многочисленных тайн, поведать историю любви, веры и прощания… Поняв это, Альбертина превратилась в зрение и слух, стала частью эмоционального пространства духов. С легкостью вошла в него, испытав при этом чувство полёта.

— Невесомость — вот чего нам всем так не хватает, — подумала Альбертина. — Мы держимся за условности. Они нас заземляют, сковывают цепями суеты и лживых обещаний. Не вырваться из этого замкнутого круга… Душа окаменеет в ожидании чуда. Не ждать его, а сделать шаг ему навстречу — вот мудрое решение. И тогда невесомость станет освобождением от оков…

Дуновение ветра, плеск воды и рассветное солнце, разорвавшее завесу тьмы, обрадовали Альбертину. Она зажмурилась.

— Скорее, скорее, скорее, — приказал вихрастый паренек, схватив её за руку. — Что ты остановилась, неуклюжая курица? Из-за тебя мы пропустим самое главное.

Альбертина не рассердилась на него. В подсознании возникло понимание того, что всё происходящее с ней сейчас — это страницы прошлого. Их общего прошлого, в котором они с мальчиком были счастливы. Тогда они были детьми… А потом? Потом — пустота, в которую они сейчас бегут. Там есть заветная дверь, за которой незнание станет знанием, заполнятся недостающие квадратики жизненного пространства. Она искренне верит, что встреча с прошлым поможет ей, подскажет нечто важное… Нужно довериться этому мальчику, ругающему её за нерасторопность.

— Скорее, скорее, скорее…

Он не бежит, летит над землей. Она старается ему подражать, путается в подоле своего длинного платья, подхватывает его, кричит:

— Ма-ри-о-о-о… смотри, я тоже умею летать!

Он смеется звонко, беззаботно. Его смех ударяется мячиком в стены домов, ныряет в канал и исчезает в мутной воде.

— Ты — не курица, не курица, — кричит Марио. — Ты — цапля, длинноногая цапля…

— А ты… ты… балбес… — она останавливается, опускает подол, прячет свои худые ноги и уже не летит, а идет следом за Марио.

Ещё пара зигзагов и они у цели. Ей не хочется спешить. Хочется продлить миг до встречи с чудом, продлить свою детскую угловатость с припухлостью губ, которые он обещал поцеловать. Пусть подождет немного. Пусть…

Марио скрывается за поворотом. Она медлит, но любопытство толкает её вперёд. Она делает шаг и замирает.

Марио стоит па коленях на краю земли и целует солнце.

— Как, как он это делает? — недоумевает Альбертина.

Неведомая сила толкает её к Марио. Она опускается рядом с ним на колени и так же, как он, прижимается губами к ало-розовому полукругу, рождающемуся из воды. Огненная вспышка заставляет её зажмуриться. В этот момент Марио поворачивает её голову к себе и целует в губы. Земля уходит из-под ног. Альбертина становится легкой, как перышко…

— Так вот откуда это чувство невесомости! — восклицает она. — Почему же оно утрачено, забыто? Почему никогда не возвращалось ко мне прежде? Или этого прежде вовсе не было, а всё начинается именно сейчас, с этой минуты, с этого восхода, с солнечного венецианского поцелуя, с их с Марио взросления и желания утонуть в бесконечности…

Ах, не прекращаться бы этому чуду. Длиться бы и длиться этому мигу, соединяющему души с вечностью, с Творцом… Всё, что будет потом — условности, растерянное незнание, изгнание из Рая в мир греха… И наказанье чёрной меткой, отметиной на доме, на судьбе, на имени забытом… Ма-ри-о…

— Пора. Идём скорее. Нас торопит время, — он поднялся с колен, помог ей встать. Она хотела что-то сказать. Он обнял её, приказал:

— Молчи… Всё сказано уже…

— А может быть, ещё не всё… — подумала она.

И новая вспышка солнца, ярчайшая до искорок в глазах, до слепоты, до умопомрачения, до… лишила её равновесия.

Музыка колоколов заставила их разжать объятия.

— Скорей, пока нас не хватились! — воскликнул Марио. — Завтра будет новый день… До завтра.

— До завтра… — проговорила она.

Возникший из небытия Марио создал для Альбертины иную реальность, о существовании которой она не подозревала. Но про эту реальность знала её бессмертная душа, вернувшаяся на землю за воспоминаниями, чувствами, искуплением грехов и прощением…