Улей 2

Елена Тодорова

ТОМ 2. Первый здесь: Адам и Ева. У каждого в руке по яблоку порока. Вкушают по привычке, безрассудно. Столкнувшись, они забавы ради затевают беспощадную игру-войну, не подозревая, что настоящая война началась до них. Война поколений. Война власти. Война нелюдей с людьми. Улей разворошен. Руки по локти в крови. Выберутся ли они из этой багровой полосы? Останутся ли людьми? Или предпочтут жить среди нелюдей? История Марии Титовой: Бета-ридинг — Анна Бирюкова, Ирина Михайлова. Обложка — Элла Савицкая.

8

Хочет, чтобы Исаева была рядом. И плевать на то, что в академии она его снова игнорирует.

Басы звучавшей в квартире Титова музыки толкают воздух вверх и рассеивают его вибрацией по периметру помещения. Ева раскачивается с ними в такт и, не зная меры, пьет шампанское. Она веселится в компании его друзей, поодаль от самого Титова. Только взглядом практически беспрестанно сохраняет с ним контакт. Так часто поступают дети. Играя и забавляясь, они пытаются держать связь с родителем.

С тем, в ком нуждаются. Кому доверяют.

Титов глотает водку и делает глубокий вдох. Смотрит на представление, что устроила Ева, до последнего оставаясь сторонним наблюдателем. Прикрывая веки, она танцует под жесткий хип-хоп брутального Kanye Westa. Вливается в атмосферу эмоционального краха и вседозволенности, что тот пропагандирует. Кружась на носочках, вращает над головой стреляющей белой пеной бутылкой. Пьет из горла.

Улыбается.

Искренне Ева очень редко улыбается. И Титов… неожиданно понимает, что любит смотреть на ее улыбку.

Она, мать вашу, сводит его с ума.

В отличие от Исаевой, он старается контролировать количество выпитого. Ему нельзя сильно напиваться. Черт возьми, не рядом с ней. Он должен сохранять хоть какой-нибудь контроль.

Только вот… Смотреть на нее и не пьянеть — очень сложно.

Эмоции захлестывают. Хочется тупо ужраться в хлам.

Отставив пустую рюмку на столешницу, втягивает носом воздух. Сцепив руки в замок, в очередной раз встречается с Евой глазами.

У него, бл*дь, дрожь по коже. Лишь от одного ее взгляда.

Она же улыбается, не имея представления о том, что у него, мать вашу, подгибаются колени.

— Красивая, — говорит прислоняющийся к барной стойке парень, не вкладывая при этом в свои слова никакого скрытого смысла. — Я бы даже сказал, нереально красивая. Местная?

Титов закусывает нижнюю губу, медленно поворачивая голову к говорившему. Макс Халюков, темноволосый парень со смуглой кожей и узким разрезом глаз, по прозвищу Мексиканец. Адам внезапно испытывает к нему резкую антипатию, которой ни разу не возникало до этого момента.

— Она не для тебя.

Брови Мексиканца приподнимаются, а взгляд становится чуточку осмысленней.

— Не для меня? А что, для тебя?

Напрягая челюсти, Титов прикусывает язык. Пытается сдержать хлынувшую горячими волнами ярость. Его ноздри расширяются, брови сходятся на переносице, а скулы выделяются острее.

— Просто закрой свою пасть и смотри в другую сторону, — угрожающе выталкивает он.

— Э-э-э… Ладно-ладно, Тит. Я понял… Ты и она…

Адам останавливает словесный поток одним лишь взглядом.

— Нет никаких «я и она», — произносит это и злится еще сильнее. — Просто ее нельзя трогать. Что тут непонятного?

Макс заторможенно моргает.

— Я понял, — рассеянно произносит он. — Наверное.

— Тогда свали нахр*н, Мексиканец.

— Ок. Пойду, забью косячок… Нахр*н…

У Титова не получается оставаться трезвым.

Наливает себе новую стопку водки и залпом выпивает. С мрачным видом слизывает ее с губ. Смотрит на Еву и предвкушает тот момент, когда они останутся с ней наедине. Момент, когда она будет принадлежать лишь ему одному.

Он так и не решился ее отрезать. Нет, он пошел другим путем.

Входит в жилище Марии Иосифовны без стука.

— Мне нужно что-нибудь против Исаева, — упирая руки в узкие бедра, останавливается прямо перед женщиной.

Она невозмутимо поправляет отрез цветастой ткани под лапкой швейной машинки и только после этого встречается с непризнанным внуком взглядом.

— Решил принять войну, значит, — не спрашивает, констатирует.

Титов сжимает челюсти, играя желваками, и нетерпеливо повторяет свою просьбу.

– Что-нибудь отличительное и важное о Павле Исаеве. Если не можешь помочь, говори прямо.

Бледно-голубая радужка на фоне желтых белков старухи выглядит сегодня совершенно бесцветной. И когда ее взгляд задерживается на Адаме, он невольно задается вопросом: были ли глаза его отца такими же бледными и холодными?

— Мне бы следовало тебя остановить. Но я вижу, что все мои слова будут бесполезными…

— Именно поэтому мы обойдемся без твоей вынужденной заботы и притворных сантиментов. Если пожелаешь, я куплю у тебя нужную мне информацию. Ты же занималась этим раньше?

Мария Иосифовна поднимается и упирается кулаками в стол.

— Плоская черная книга или, может быть, какая-то бизнес-папка… Что-то черное и гладкое. С белым стикером в левом нижнем углу. Печатная надпись «ААА-03». Внутри — цифры, таблицы, имена людей… Исаев эту книгу прячет и маниакально оберегает.

— Ты можешь сказать, где он ее прячет?

— В своем домашнем сейфе. Но, будь осторожен, Адам, эта информация не только Исаева способна уничтожить. Эта черная папка — ящик Пандоры для всего города.

Титов пошел и взял этот «ящик». Прямо из дома Исаева.

Информация, что там находится — это не черным по белому обвинительный приговор. Чтобы самостоятельно расшифровать полученный материал, потребуется какое-то время. И Адам полон решимости сделать это, во что бы то ни стало. Сегодня он не стал отменять договоренность провести вечер с компанией. Но завтра ему ничего не помешает заняться «грязными делишками» Исаева.

Наконец, глубоко за полночь, когда в квартире Титова стихают музыка и посторонние голоса, разворачивается стремительная кульминация этого длинного декабрьского дня. Ева подходит к Адаму вплотную, и он, опуская ладони ей на талию, настороженно хмурится и вопросительно приподнимает одну бровь.

— Адам, — ее голос звучит мягко и протяжно.

Она снова это делает — смакует его имя.

— Как я смотрю, ты сегодня в ударе? Что-то случилось? Дома? — старается не выдать волнение ни вербально, ни визуально.

Конечно, Исаевой не нравятся его вопросы. Ее взгляд темнеет, а голос становится на несколько тонов ниже.

— Сегодня я в поисках крови. And… I am very hungry[1].

Титов с опаской прищуривается. Он сам готов ее сожрать.

— Ты хочешь моей крови, Ева?

— Очень, Адам.

«Очень…» — эти звуки из ее губ срывают ему башню. Но это так приятно и заманчиво, что он повторяет, в надежде, что она сделает то же самое.

— Очень?

— Очень-очень.

— Ммм… — закусывает свою губу, впиваясь взглядом в ее рот.

И когда ее язык скользит по этой мягкой манящей плоти, совершает аналогичное движение своим языком.

Исаева усмехается и, отстранившись, проходит в ванную комнату. Он следует за ней. Сглатывает, наблюдая за тем, как она склоняется, чтобы заткнуть сточную пробку. В таком положении ее бедра кажутся округлее, а талия, напротив, еще тоньше. Ягодицы выпирают, натягивая ткань темных джинсов до упора.

Адам глубоко вдыхает и, пересекая помещение, прижимается к ее заднице пахом. Когда Ева прогибается и мягко стонет, он прекрасно представляет, какое желание ею завладевает. Откидывая голову назад, она выпрямляется, и Титов прижимает ее спину к своей груди. Вдыхает ее запах и шумно сглатывает.

Но Исаева снова выскальзывает из его рук. Оборачивается и долго смотрит ему в глаза. В ее взгляде не плещутся привычные дерзость и азарт. Она выглядит так же, как в ту ночь, когда Титов тайно пробрался в ее спальню, будто находится в замешательстве. Словно не знает, как вести себя с ним.

И Адам тоже не знает. Он все еще не понимает, как жить с теми чувствами, что у него к ней появились.

Титов пьян, взволнован и возбужден. Это не самое лучшее сочетание. Вот только он не может находиться рядом с Исаевой и не касаться ее.

Делает шаг. Смотрит на Еву сверху вниз. Она намного ниже ростом. По комплекции и физической силе значительно ему уступает. Но, черт возьми, все-таки она его превосходит.

— Ты должен выйти. Я хочу принять ванну, — указывает на парующую в эмалированной чугунной емкости воду.

А он хочет ее руки на своем теле. И ее губы тоже.

Обхватывает лицо Евы ладонями. Ведет рукой от лица к затылку. Слегка зажимает волосы, устанавливая непрерывный зрительный контакт. Без предупреждения врывается в ее душу глазами. Вкладывает в свой взгляд всю силу своих эмоций. Без фильтров и привычной лжи.

[1] I am very hungry — Я очень голодна.