Конспекты на дорогах к пьедесталу

Елена Поддубская (2024)

Роман «Конспекты на дорогах к пьедесталу» задуман как многотомник. В данный момент написано пять книг, и автор работает над шестой. Это вымышленная история о жизни студентов физкультурного института в Малаховке, что переплетается с реальными событиями спортивной летописи СССР, и где упоминаются великие спортсмены и прославленные деятели спорта — тренеры, врачи, журналисты, руководители, учёные.Судьбы героев, а их в романе более сорока, прослеживаются на протяжении всего повествования. Первая книга — «Поступление» — знакомит читателя с главными персонажами и даёт начало истории каждого из них.

Глава 3

Панас Михайлович Бражник шёл по территории института. В этом году преподавателю по биомеханике исполнилось пятьдесят лет. Тронутые проседью широкая борода лопатой, усы, косматые брови и волосы средней длины, зачёсанные назад, придавали Бражнику вид религиозного старца, но никак не представителя науки, да ещё в коммунистическом государстве. Брюшко, мощные покатые плечи и степенная, в любых обстоятельствах, походка только добавляли «церковного» колорита. Всей одежде Панас Михайлович предпочитал просторные льняные штаны с завязкой на поясе и широкую рубаху навыпуск по типу власяницы. Но так как на работе подобный наряд с педагогическим статусом не сочетался, любимые «балахоны» малорус надевал лишь по выходным.

На поводке Панас Михайлович выгуливал симпатичного кокера. Собака игриво откидывала в стороны камешки, на которые наступала, методично обнюхивала кусты и деревья и время от времени вальяжно задирала лапу. Преподаватель дымил трубкой и что-то набулькивал себе под нос. Сегодня на Бражнике была белая украинская косоворотка, расшитая крестиком из разноцветных ниток, и неизменно просторные штаны. Поверх талии рубаху опоясывал шнурок-плетёнка с кисточками на концах. Для полного соответствия этническому образу мужчине не хватало соломенной шляпы на голове и лаптей. То и дело вытряхивая из сланцев песок, Бражник прислушивался и осматривался по сторонам. Обычную для лета тишину на территории института нарушали голоса абитуриентов. Нарочно избегая дорожки, ведущей к стадиону, Бражник свернул к залу гимнастики и тут же наткнулся на заведующего кафедрой лёгкой атлетики Рудольфа Александровича Бережного. Поджарый сорокалетний мужчина тащил на плече два массивных барьера с деревянными перекладинами и литыми шайбами, насаженными на ножки.

— Привет, Рудольф! — поздоровался биомеханик первым.

— Здорово, Панас! — ответил заведующий кафедрой. − Отдыхаешь?

— Живность выгуливаю, — кивнул Бражник на пса.

— Тоже дело, — легкоатлет утёр гладко выбритое лицо. — Уф, как ты в такую жару в бороде ходишь?

— Привычка, — в разговорах Бражник был немногословен. Бережного он уважал, но приятелем с ним никогда не был. Оглядев чугунные ножки барьеров, Панас Михайлович густым голосом посочувствовал: — А у вас — началось?

— И не говори! Всё, запарка обеспечена. Сегодня утром идёт группа один-один и вся лёгкая атлетика. Сплошь спартакиадники, — Бережной аккуратно опустил барьеры на землю.

«Спартакиадниками» называли тех, кто участвовал во Всесоюзной спартакиаде школьников. Отбор на главный старт для молодёжи страны был крайне жёстким. Оттого повышенное внимание к абитуриентам, побывавшим там, оказывали повсеместно, а уж в физкультурных вузах — и говорить нечего. Коротко повторив всё это коллеге, Бережной утёрся в очередной раз. Несмотря на утро, солнце, при полном безветрии, уже припекало. Бражнику ни номер группы, ни определение «спартакиадники» особого беспокойства не добавляли. По опыту Панас Михайлович знал, что и без его молитв самых сильных и «нужных» абитуриентов из всех поступающих определят по осени именно в группу под номером один-один, по показателям которой будет потом ориентироваться весь первый курс. Но лично для него такая кодировка ничего не меняла: ко всем студентам он относился одинаково требовательно. Так что хоть спартакиадники, хоть олимпиадники, главным было, что от участия в приёмной комиссии Бражник освобождён. Потому и вид у Панаса Михайловича был такой, какой бывает у человека, к делу непричастного и совсем в нём не заинтересованного.

— А чего ты, Рудольф, сам тяжести поднимаешь? Глупо это. Молодёжь заставь, — толстяк натянул поводок; собака была явно недовольна остановкой.

— Да ла-адно — «заставь»… Видел бы ты их — ходят поступью римских воинов в доспехах, − ввернул Бережной одну из своих любимых присказок с несколькими вариантами интерпретаций. Сейчас имелись в виду зазнайство и лень. − Им и так ещё номера пришивать, — он шевельнул рукой, под мышкой которой держал пакет. — Вчера весь вечер рисовали, всю ночь сушили, так что…

— А-а-а, — Бражник особенно обрадовался тому, что его никто не отвлекает во время заслуженных каникул такой ерундой, как вступительные экзамены. — Так ты им булавки выдай. Пусть приколют, чтобы не пришивать, — на широких губах Панаса Михайловича появилось подобие улыбки.

Рудольф Александрович тут же воодушевился и стал мять пакет в руках:

— О, а это идея! Точно! Как мы сами не догадались? − Лицо Бражника выразило снисхождение. Бережной почесал щёку и посмотрел теперь испытующе: — Но только где же я столько булавок найду? У меня тут пятьдесят номеров набирается. Понимаешь, обычно на сврсплох не застать, но тут в последний момент в список добавили новые фамилии…

Разговор явно затягивался. Бражник поморщился, пыхнув трубкой несколько раз подряд, будто раскуривая. Пора было заканчивать разговор, так как собака вовсю рвалась к воде.

— Зайди к Галине Петровне. Она выручит, − опять посоветовал он.

— Думаешь?

— Ты что, Михееву не знаешь? У неё всегда всё есть. Если не дома, то на кафедре. Номеров на двадцать точно наберёт. — Бражник указал на зелёный деревянный дом в ста метрах, в котором проживали они оба, упомянутая коллега и ректор Орлов с женой.

Галина Петровна Михеева заведовала кафедрой биохимии. И отец её заведовал той же самой кафедрой, только до неё. И брат заведовал, но в Воронежском филиале МОГИФКа. Бережной подумал, что у такой, как Галина Петровна, булавки действительно могут быть: женщина любит одеваться со вкусом и сама себе шьет наряды, которым завидует весь институт — от уборщиц до студенток. Рудольф Александрович снова утёр лоб, размышляя:

− Да? Так ведь на двадцать мало. А на остальные где брать?

− А что на остальные? — Бражник начинал нервничать, потому что недовольная собака была важнее вопроса о булавках, да и вообще важнее много чего другого. Поэтому он произнёс достаточно строго: − А для остальных — пусть ждут очереди.

— Это как? — Бережной нахмурил лоб.

− Та обыкновенно, Рудольф: прикололи, пробежали, откололи, отдали другим, − слова Бражник сопровождал жестами той руки, в которой был поводок. Собака от этого дёргалась, мужчина раздражался ещё больше. Рудольф Александрович от простоты решения осел на один из барьеров.

— О! Точно. Это ты правильно сказал! Как мы сами не догадались?

Бражник хмыкнул в бороду и незаметно втянул живот. Он всегда знал, что живёт не зря — может, и учебник по биомеханике напишет, как, например, Пётр Францевич Лесгафт или даже Николай Александрович Бернштейн.

— Ладно, мне пора, — сказал он вслух, отпустил поводок, пыхнул трубкой и пошёл за убегающей к озеру собакой. На ходу Панас Михайлович покачивал головой, думая о том, как ему повезло родиться на свет умным.