Девятиэтажка

Елена Олеговна Рудакова, 2018

Приключения простого московского парня в мире рядовой советской девятиэтажки, где каждый этаж и каждая квартира оказываются не тем, чем должны. Сталкиваясь с материализовавшимися воспоминаниями, чужими и своими, с новыми фантастическими мирами и монстрами, главный герой должен обрести силу, найти выход и понять, как устроена девятиэтажка. Люди, встречающиеся ему на пути, оказываются замешаны в странных делах, которые явно как-то связаны с появлением девятиэтажки на окраине Москвы… Изображение на обложке: фотография David Besh с сайта Pexels.

4

Квартира Аниных родителей не изменилась: позолоченная мебель с краской, полускрывающей потрескавшееся дерево, пыльные электросвечи в настенных канделябрах, семейные фотографии в рамах, заслуживающих место в Третьяковской галерее. Шик и блеск помещения, обставленного отцом Ани, «новым русским», навсегда оставшимся жить в девяностых.

— Пародия на Версаль? — хмыкнул Хрущёв, рассматривая лепнину на потолке вокруг люстры из муранского стекла.

Трёхкомнатное жильё в хорошем районе Ессентуков само по себе было роскошью, но особый блеск в воспоминаниях Вадима оставило не сусальное золото, узорами покрывающее импортный унитаз, а Аня — его одноклассница, с которой в этой квартире они впервые остались наедине.

— Это твоя квартира? — спросил Хрущёв.

— Нет, квартира моей первой девушки.

— А моей первой любви ты имел честь быть представленным в прошлой квартире.

Вадим намеревался спросить, кого из трёх теней следовало подставить в категорию «первой любви», но решил, что это будет слишком грубо.

— В каждой квартире какая-то подстава? — спросил Вадим, уже привычно достав нож из кармана и осмотрев все помещения: пусто.

— В общем и целом, да, — честно ответил Хрущёв. — Что у нас по бару?

Вадим помнил, что отец Ани много и часто выпивал, так что на кухне нашёлся буфет с выбором из сотни разных напитков. Хрущёв, почти не глядя, схватил водку и отхлебнул несколько смачных глотков из горла. Вадим же боялся напиваться и выпил простой воды.

— Набоков вывел трёхсложную формулу человеческой жизни, — сказал Хрущёв, сев в кресло и не выпуская бутылку водки из рук, — невозвратность прошлого, ненасытность настоящего и непредсказуемость будущего… Говоря о непредсказуемости: я был уверен, что квартира 399 будет касаться того, что в Литве купил свою первую марку за три евро и девяносто девять центов. Эх-ох, а здесь всего-то квартира твоей бывшей.

Вадиму резануло слово «бывшая» ухо. Они расстались, потому что отец перевёз Анну в другой город, и первое время влюблённые поддерживали отношения на расстоянии, но с глаз долой — из сердца вон, и Аня отвечала на сообщения и звонки Вадима всё реже и реже. Они не говорили о расставании, не ссорились, не устраивали сцен. Просто однажды Вадиму наскучило унижаться и пытаться достучаться до охладевшего сердца девушки. Он перестал писать и звонить, а она не заметила.

— Сколько у нас есть времени, пока не произойдёт очередной Армагеддон? — спросил Вадим.

— Я повторяю: ничего конкретного, — пожал плечами Хрущёв. — Плыви по течению, как лепесток сакуры, упавший на реку жизни…

Закатив глаза, Вадим прошёлся по квартире. Вон она — комната Ани, где они впервые узнали друг друга, как влюблённая пара. Кажется, это случилось на прошлой неделе… Светлые волосы девушки разметались по подушке, её руки крепко сжимали шею Вадима, притягивая ближе, навстречу первому неловкому поцелую, где они обречены были стукнуться зубами и неловко рассмеяться перед новой попыткой проявить нежность.

Он сел на кровать, покрытую розовым покрывалом, и вспомнил, как она скрипела, и как Вадим боялся, что за скрипом пружин не услышит звук открывающейся двери и шагов отца Ани.

Расценив, что квартира хоть и Анина, но не вполне, Вадим решил, что не будет аморальным порыться в шкафах и полках бывшей возлюбленной. Книжки-ужастики, страшно популярные во времена их детства и отрочества, хранились на рабочем столе вперемежку со школьными учебниками и тетрадями. Наброски наивных рисунков Ани, некоторыми из которых оказались портреты Вадима, перемежались тонкими тетрадками с надписями «Личный дневник» и «Не читать». Открыв одну из тетрадей, Вадим обнаружил, что та абсолютно пуста. Со второй приключилось то же самое, и с третьей, и с четвёртой. А вот в пятой — где-то в середине тетради — нашлась одна-единственная запись:

«Анне часто думалось, что каждый человек — паззл из привычек, увлечений и воспоминаний, оставленных другими людьми. От матери она получила лёгкий украинский акцент. От отца — привычку мыть яблоки с мылом. От старшей сестры — умение ровно выводить стрелки на веках. От первой подруги во втором классе — увлечение Гарри Поттером. От первой любви Димы в третьем классе — умение не показывать свои чувства. От репетитора по фортепиано Галины Васильевны — привычку приговаривать «Так-так-с», когда задумывается. От первого парня Вадима — привычку курить. От подруги Риты — увлечение баскетболом и комиксами. И далее, и далее…

Так-так-с, но что же сама Анна оставляла в жизнях людей? Расставаясь с друзьями и любимыми, она чувствовала, что сохраняет частички их душ: браслет, сплетённый своими руками, песню в плейлисте, книгу на полке, харизматичные жесты. Получали ли остальные хоть что-то от неё взамен драгоценных мелодий и слов-паразитов? Едва ли».

Вадима почти не смутило отстранённое повествование от третьего лица и манера речи, совершенно не свойственная лёгкой и весёлой Ане. Он сел на кровать, чувствуя, как кровь бьёт по вискам, а подмышками выступает пот.

«Что за Дима в третьем классе? — с дикой ревностью подумал он, будто они с Аней продолжали встречаться и любить друг друга, как в девятом классе. — И неужели единственное, что осталось Ане от меня — привычка курить?.. Вот уж кто прошёл по жизни бесследно — это я, а уж точно не Аня».

Парень подумал, сколько же чудесных вещей Аня оставила в его жизни. Она так красиво пела, что Вадиму захотелось научиться музыке, и он купил гитару, надеясь выучить Анину любимую песню, но та ушла прежде, чем он запомнил аккорды. Аня научила его целоваться, и от неё так вкусно пахло, что Вадиму хотелось обнимать и обнимать её, хотя раньше он боялся просто касаться людей. Пожалуй, именно Аня разбила скорлупу, отделяющую сначала нелюдимого Вадима от внешнего мира. Она показала ему Вселенную, пока сама думала, что не стоила двух слов-паразитов репетитора…

«Стоп, — подумал Вадим. — Откуда я могу знать, что это настоящие дневники Ани? Подстроила ли и это Попова? Блин, или это галлюцинации, о которых говорил Хрущёв…»

На полке у кровати стояла розовая рамка со старой фотографией Ани — какой она была в девятом классе и какой навсегда останется в светлых воспоминаниях Вадима, омрачённых тёмными каплями из разбитого сердца.

— Долго ты там? — послышался голос из соседней комнаты.

Вадим подумал, что это Хрущёв звал выпивать, но вдруг понял, что голос принадлежал другому человеку. Человеку из полупотерянных воспоминаний.

— Я уже забил тебе, — добавил голос.

Поняв, что речь идёт о трубке, Вадим почувствовал, как ужасно хотелось курить. Он вышел от Ани, но попал не в коридор, а в другую комнату, совершенно точно не находившуюся в квартире Аниных родителей.

Эту комнату Вадим старался не вспоминать. Односпальную кровать завалили вещами: грязной одеждой, пропитанными вонью тряпками, порванными газетами… На полу продолжалась свалка из недоеденных бутербродов, открытых пачек чипсов и жестяных пивных банок. На зашторенном окне росла конопля, а рядом валялся отвёрнутый от стекла фотоаппарат с разбитым объективом.

— Держи, — произнесли из тёмного угла комнаты.

Эльдар протянул Вадиму трубку. Низкий парень с аккуратно подстриженной иссиня-чёрной бородой и аккуратно уложенными осветлёнными волосами уселся на офисный стул с колёсиками, забросил ноги на стол с ноутбуком и элегантно зажёг трубку длинной спичкой, какие обычно используют для мангалов.

— Ты… в порядке? — спросил Вадим.

— Сейчас покурим, и буду в порядке, — с как всегда доброй улыбкой ответил Эльдар.

Вадим, не думая, нашёл зажигалку в кармане и закурил. Эльдар забил трубку как всегда плотно. Слишком плотно на вкус Вадима, выкуривающего пару сигарет в день, в отличие от Эльдара, который дымил две пачки сигарет в день плюс штук десять трубок да столько же самокруток.

— Ты всегда шутил, что умрёшь от рака лёгких, — вспомнил Вадим, делая глубокую затяжку.

— Я не шутил.

— Но умер от другого, — Вадим наполнил терпким дымом лёгкие до краёв и ощутил, как табак сжал горло.

— Со всяким может случиться, — безразлично пожал плечами Эльдар.

— Не каждый до смерти душит себя ремнём после вписки на съёмной квартире, — Вадим вспоминал фотографии этой самой комнаты с телом Эльдара на кровати.

— Немного не рассчитал… — покачал головой Эльдар, будто речь шла о том, что в магазине его обсчитали на сотню грамм развесных полуфабрикатов.

— Что не рассчитал?

–… но умереть во время оргазма — мечта многих.

— Э-э-э, что? — Вадим на автомате продолжал раскуривать сигарету и затягиваться.

— А, мои друзья не показали тебе самые интересные фотографии? Те, где видно, что я кончил перед смертью?

— Ты умер, потому что дрочил с ремнём на шее? — округлил глаза Вадим. — Это было не самоубийство, как утверждали твои сомнительные друзья со вписки?

— Ты тоже мой сомнительный друг со вписки.

— На той меня не было! — Вадим стукнул кулаком по столу. — Иначе бы я не допустил твоей смерти, как наркоманы, в которыми ты тусовался! Я с тобой общался после универа, из которого тебя кикнули, только из жалости и из-за… не знаю, ответственности. Из-за надежды, что ты изменишься. Я думал, ты умер от отчаяния, что не можешь изменить свою жизнь, что не можешь победить зависимость… Это было ужасно, я чуть с ума не сошёл! Но меня грела мысль, что ты поступил благородно… А теперь что? Теперь я узнаю, что ты просто неудачно подрочил!

Вадим бросил трубку на пол и схватил товарища за шиворот майки, забывая, что Эльдар может быть лишь его личным призраком.

— Ты хоть представляешь, что я чувствовал, когда ты умер? Что каждый бы почувствовал, если бы его друг, знакомый, коллега покончил с собой? Что дверь на тот свет приоткрылась. Что в неё легко зайти, почти не прикладывая усилий. Замок не закрыт. И из-за тебя начал думать: а что, если это единственный выход? А теперь, мразь, я узнаю, что ты просто грёбаный извращенец?!

— Да ты просто не пробовал.

Вадим не был силачом, но Эльдар казался ещё менее спортивным. Однако вдруг он с силой бронетранспортёра опрокинул Вадима на пол, уселся тому на живот и стал душить. Вадим схватил руки на своей шее, но они впивались в кожу, словно покрытые мелкими крючками. Он попытался бить Эльдара по спине коленями, но тот совершенно не реагировал на внешние раздражители.

Вдруг резкий глухой удар пресёк разворачивающееся преступление, руки Эльдара обмякли и тот повалился на пол. Вадим увидел свою спасительницу — Аню. Ей было, как и тогда, пятнадцать лет. Жидкие волосы собраны в тонкий длинный хвост. Унылая серая форма. В руках — тяжёлая деревянная бита.

— Аня? — уточнил Вадим.

— Уходим, — она помогла подняться парню и выволокла его из комнаты Эльдара.

Они снова очутились в уютной комнате Ани. Девушка забаррикадировала выход из квартиры Эльдара, подставив стул под ручку розовой двери и, убедившись, что на той стороне всё тихо, кивнула.

— Ты сейчас по-другому выглядишь, — заметил Вадим, глядя на Аню, которая явно была лет на десять моложе той девушки, фотографии которой он видел на днях в Инстаграме.

— Ты в порядке? — не обратив внимания на слова парня, она заботливо заглянула ему в глаза.

Аня осмотрела шею Вадима, пробежавшись мягкими подушечками пальцев по покрасневшей коже. Она достала из нежно-персикового комода с вычурными ручками прозрачную баночку розового крема и осторожными движениями намазала его на шею парня. Ему приходилось наклоняться, чтобы невысокая Аня дотягивалась.

— Охлаждает, — заметил Вадим, глядя на макушку девушки и на её тонкие пальцы с пастельным лаком.

— С мятой. Как ты любишь, — девушка дышала глубоко и протяжно, будто готовясь петь.

Вадим вспомнил, как они пили мятный чай с мёдом и имбирным печеньем у Ани дома. Первый поцелуй получился со вкусом мяты, и с тех пор её аромат ассоциировалсь у Вадима с первой любовью — прекрасной, но грустной, как полуувядший цветок.

— Помнишь, что бывает после мяты?

Приятный запах окутывал Вадима, и он чувствовал, как подгибаются колени и как Аня помогает ему лечь на мягкую перину. Девушка легла рядом и большими зелёными — или мятными — глазами с озорными искорками стала наблюдать, как Вадим выпадает в мир снов. Он боролся с собой, но запах воспоминаний ранней юности и мягкие, бесконечно нежные и остро знакомые руки заботливо заставили его заснуть…

Что-то билось в его руках, будто он достал из пруда свежепойманную рыбу, и та пыталась проскользнуть меж пальцев и вернуться в родную стихию. Веки Вадима казались тяжёлыми, как гири, а руки словно двигались, забыв повиноваться мозгу.

Разлепив глаза, Вадим обнаружил, что сидит на Ане, сжимая её горло и вдавливая в мягкую подушку. Лицо девушки покраснело, ослабшие руки пытались разжать его ладони, как только что Вадим пытался отбиться от Эльдара, а взгляд с ужасом метался по комнате, боясь задержаться на лице парня. Он попытался остановиться, но руки свело судорогой, он не мог пошевелить и пальцем.

— Аня! — крикнул в ужасе Вадим. — Боже, я… у меня не получается разжать руки!

У девушки закатились глаза. Она зажала губы так сильно, что проколола их зубами, и по щеке покатилась струйка крови.

— Боже… Эльдар! Хрущёв! — Вадим увидел, что дверь из комнаты Эльдара тряслась под ударами с той стороны.

«Лучше бы он сейчас проломил её и врезал мне», — думал Вадим.

Вдруг Аня перестала сопротивляться, и её рот расплылся в неестественно широкой улыбке, предающей её лицу в неверном освещении красного торшера жутковатый рельеф.

— Ещё чуть-чуть, — прохрипела Аня.

— Что? — не понял Вадим, чувствуя, как пот скатывается по лбу и с кончика носа капает на платье Ани.

— Тебе же нравится?

— Что? — стоило Вадиму прекратить думать о руках, как они сжались ещё сильнее.

— Это же ты обычно делаешь с девушками, — с улыбкой прошептала Аня.

Вадим был в ужасе. Помимо того, что он чувствовал приближение паники из-за невозможности управлять конечностями, то ещё и испугался, откуда Аня узнала о его БДСМ-увлечениях. С ней единственной он всегда был до невозможности нежен и не позволял себе ни единого резкого и неаккуратного движения. Если бы она узнала, как он теперь развлекается по ночам, сочла бы аморалом и преступником.

— Я тебя сейчас убью! — почти с истерикой в голосе сказал Вадим.

— Может, ты этого и хочешь? — прохрипела Аня.

— Нет… Нет-нет!

— Хочешь отомстить мне за разбитое сердце? — ногти Ани больно впились в его напряжённые руки. — Давай, это твой шанс.

— Нет!

— Всё ещё не простил меня? — она скорее хрипела, чем говорила, и Вадим скорее читал по губам её слова, чем слышал.

— Давно простил! Аня, прекрати это!

— Ты делал девушкам больно, потому что не мог им простить, что они — не я?

— Аня, пожалуйста, хватит!

— Какой же ты жалкий, — она рассмеялась кашлем, и новая струйка крови потекла по другой щеке. — Никогда не прощай меня, и тогда однажды ты будешь способен на убийство!

— Хрущёв! Хрущёв! — орал Вадим, не отрывая глаз от Ани. Ему послышались в коридоре шаги.

— Тебе никто не поможет, — рассмеялась Аня, поворачивая шею в руках Вадима и будто наждачкой царапая его кожу. — Мою дверь никто не может открыть!

В одну секунду девушка вывернулась, и ударила Вадима по уху. «Наконец-то мои руки разожмутся», — с облегчением подумал Вадим. Но нет, его ладони всё так же были словно пришиты к горлу Ани, но теперь та ещё и била его по голове.

— Давай! Давай убьём друг друга вместе!

«Боже, это точно не Аня, — думал Вадим. — Эту тварь и правда стоит убить!»

В дверь из коридора, не забаррикадированную стулом, интеллигентно постучали.

— Котики, я слышу, что вы занимаетесь тем, к чему третий может присоединиться только по согласованию всех сторон, — говорил Хрущёв из-за двери. — Но, признаюсь, меня немного обеспокоил уровень децибел в ваших криках, и категорический императив Канта заставил меня вмешаться.

— Хрущёв, быстро сюда! — заорал Вадим.

— Иду-иду… — Хрущёв легко открыл дверь, несмотря на прежние предупреждения Ани. — Эх-ох, что же вы творите, ребятки?

Хрущёв взял гжелевскую вазу с цветами с туалетного столика Ани и аккуратно разбил её о голову девушки.

— Надо бить меня! Меня! — заорал Вадим, видя, как Аня потеряла сознание.

— Разожми руки, — спокойно сказал Хрущёв.

— Я не могу! Я не могу!

— Разожми.

Вадим прекратил паниковать и обнаружил, что способен шевелить руками. Аня без сознания лежала на подушке в окружении осколков вазы и лепестков цветов.

— Как писал Оскар Уайльд, — сказал Хрущёв, глядя на Аню. — Красота есть высшее откровение потому, что она ничего не выражает.

— Да пошёл бы, — плюнул сквозь зубы Вадим, слезая с кровати.

— Я тебя спас вообще-то, — усмехнулся Хрущёв.

— Что это за херня? — Вадим опустился на пол и обессиленными руками схватился за голову.

— Твои гештальты, — ответил Хрущёв, зажёвывая печенье, припрятанное в кармане.

— Я, блин, даже не знаю, что это за слово, а ты его талдычишь и талдычишь, талдычишь и талдычишь! — потерял терпение Вадим.

— Эх-ох, ну ты бы сразу так и сказал! — махнул рукой Хрущёв. — Вообще, «гештальт» — понятие из психологии, а конкретнее — из гештальтпсихологии. Гештальты — это целостные структуры восприятия. У психики есть привычка организовывать опыт в доступное пониманию целое. Многие считают, что гештальты корректно сравнивать с докиновскими мемами, однако это неправильно. Мемы, размножающиеся и эволюционирующие подобно генам, могут измениться до неузнаваемости, будто мутанты. Но гештальт не такой: он всегда остаётся самим собой, сколько бы раз ни менялся. А вот вопрос «Что делает некую структуру очевидным и узнаваемым гештальтом?» уже относится к философии…

— И что? — пожал плечами Вадим.

— По Кёлеру самый каноничный пример гештальта — это мелодия. Ты узнаешь её даже при изменении темпа или тональности, потому что суть мелодии — самое основное — уже есть в твоём сознании. Смекаешь? Сами ноты могут менять гамму, в которой играются. Мелодия может исполняться на разных инструментах, даже некоторые ноты могут меняться местами, изменяться с четвертей на восьмые, но по в итоге всегда останется сама собой — гештальтом.

— Как это, твою мать, связано с тем, что меня сначала чуть не задушил год назад суициднувшийся товарищ, а потом я, не контролируя своё тело, чуть не задушил одноклассницу? — почти проорал Вадим.

— Они твои гештальты, — как само собой разумеющееся сообщил Хрущёв и пожал плечами.

— Типа они… части моего сознания? — нахмурился Вадим.

— Можно сказать и так, — покачал головой Хрущёв. — Любой объект в твоём сознании определяется гештальтом. Мозг осознанно или рандомно выбирает самые яркие черты объекта и создаёт из них гештальт. Воображая любого из своих знакомцев, мы визуализируем их ярчайшие черты внешности или характера. Мозг — ленивая тварь, и считает, что ярчайших элементов достаточно, чтобы описать объект, даже если этот объект — человек.

Вадим бросил взгляд на Анин дневник и вспомнил её сетования о том, она уходит из жизней людей, ничего не оставляя взамен. Как будто она боялась не оставить гештальта в сознаниях исчезнувших из поля видения друзей и любимых.

— И всё вокруг, — Вадим обвёл рукой комнату, — только в моём воображении?

— Кто знает, — Хрущёв меланхолично жевал.

— Может быть, я умер? — Вадим осмотрел свои руки, будто опасаясь увидеть на них трупные пятна.

— Мы все мертвы с рождения в некотором смысле.

— Твои объяснения не помогают, чувак. Ты давно з десь? Чем занимаешься всё время?

— Обычно просто… наблюдаю. И наслаждаюсь жизнью. Но это когда удаётся найти что выпить на кухне.

Тут вновь послышались стуки со стороны комнаты Эльдара. Вадим подскочил на месте, а Хрущёв неторопливо поднялся, осмотрелся, и найдя новую вазу, на этот раз хрустальную, разбил её о край стола, сделав себе уродливую «розочку».

— Про этого господина ты говорил, как про суициднувшегося друга? — уточнил Хрущёв.

— Да. Валим отсюда.

— Стой. От гештальтов нельзя убегать. Поэтому я и вернусь в квартиру 144.

— Что за бред? Почему нельзя?

— Единственный способ избавиться от гештальта — встретиться к ним лицом к лицу. И победить его или умереть.

— Но мы можем выиграть время, если уйдём! У меня руки почти не двигаются!

Несколько тяжёлых ударов — и стул, не выдерживая, отлетает, а дверь повисает на одной петле. Эльдар неторопливо заходит в комнату, покуривая сигарету. Вадим вспомнил, что при жизни бесило его пуще всего в товарище — привычка не гладить рубашки. Вот и теперь Эльдар вышел в до смерти измятой серой рубашке.

«Если бы я выбирал самые яркие черты для создания гештальта Эльдара, — подумал Вадим, — то это определённо оказались бы мятая рубашка и бесконечные сигареты».

— Он нереально сильный, — сказал Вадим, до сих пор ощущая сильные пальцы Эльдара на шее.

— Как и все гештальты, — заметил Хрущёв.

Помедлив с секунду, Эльдар присел и прыгнул на Вадима. В полёте его живот встретился с «розочкой» Хрущёва, но это не помешало Эльдару смачно вмазать Вадиму кулаком по лицу. Отлетев на кровать, тот упал на Аню, отчего та очнулась. Вцепившись в волосы парня, Аня обхватила его ногами и как будто пыталась задушить. Хрущёв тем временем воткнул сломанную вазу Эльдару в живот и пытался прокрутить, выжимая кровь из гештальта.

— Я здесь рассудил, — спокойно сказал Хрущёв, — что идея побега совсем недурственна.

Воспользовавшись тем, что Эльдар отвлёкся на глубоко воткнутую острыми краями в живот вазу, Хрущёв метнулся к кровати, молниеносно ударил Аню коленом в голову, схватил Вадима за руку и поволок на выход. Они оказались снова в квартире Аниных родителей, и Вадим, помня, как поступала девушка, подставил под ручку двери стул.

— Эх-ох, ненадолго поможет, — покачал головой Хрущёв, хрустя костями шеи.

— Куда нам идти? — был на грани истерики Вадим. — В новую квартиру? Где повторится то же самое? А что, если выпрыгнуть в окно?

Он выбежал в гостиную на балкон. За стеклом простирался плоский пейзаж Ессентуков. Аня жила совсем недалеко от его дома, и отсюда можно было увидеть школу, куда они оба ходили. Вадим попытался открыть окно, но рама не поддавалась. Трясущиеся руки подводили парня, ладони потели, и ручка выскальзывала.

— Дай помогу, — предложил Хрущёв и легко распахнул окно на балконе.

Вадим полной грудью вдохнул свежий курортный воздух, протянул руку, чтобы ощутить свежий ветерок и… наткнулся на стену. Вид из окна оказался нарисован на стене в тридцати сантиметрах от окна.

— Какого?.. — не верил Вадим, ощупывая идеально гладкую стену и приближаясь к ней лицом, чтобы разглядеть малейшие детали вида, так искусно напечатанные, что невозможно было разглядеть отдельные пиксели. — Как отсюда выбраться?

— Я не знаю, — спокойно ответил Хрущёв. — Там, кстати, гештальты вырываются, пора ливать.

— Это как в фильме… — щёлкал пальцами Вадим, пытаясь вспомнить.

— Шоу Трумана? Да, молодец, вспомнил. А теперь бежим: твои знакомцы бешеные.

На площадке между квартирами беспокойно мерцала лампочка Ильича. Из квартиры 144, где проживал притон Хрущёва, доносились голоса, весело распевающие в караоке песни Лободы. Билась посуда, трещала мебель, визжали люди.

— Вот где ад, — заметил Вадим. — Я бы умер после получаса.

— От передоза? — уточнил Хрущёв. — Или ты социофоб и умер бы от принудительной социализации?

— От Лободы.

— Сноб, — усмехнулся Хрущёв. — Иди на третий этаж. Может там тебе повезёт.

— А ты?

— Я говорил, у меня есть незаконченные дела. Тебя они тоже обязательно настигнут, но скорее всего не сегодня.

Вдруг Вадим услышал знакомый треск из тёмного угла: это сыпались поломанные крекеры.

— Опять?! — закричал от усталости Вадим. — Я так больше не могу!

— На счёт три беги к выходу с этажа со всех ног, — сказал Хрущёв, доставая что-то из кармана.

— Чего?

— Раз, два…

— Эй, подожди…

— Три! Быстро, беги!

Вадим помчался к выходу, но что-то пошло не так: дверь не приближалась, а отдалялась. За спиной слышался хруст печенья, и сначала он настигал парня, но потом стал отставать. Вадим припустился быстрее, но стены как будто раздвигались, потолок поднимался, а пол удлинялся. Вокруг становилось темнее, и парень испугался, что снова окажется в кромешной тьме без стен и ориентиров. Только дверь к лифтам оставалась впереди туннеля, а над ней Вифлеемской звездой висела лампочка Ильича.

Он бежал, должно быть, с полчаса. Сзади его нагонял крекерный хруст и голоса Эльдара и Ани, непонятно что кричавшие. Мало-помалу Вадим приближался к выходу, но для этого ему приходилось бежать с постоянным ускорением.

«Парадокс Чёрной Королевы гласит, что гену постоянно нужно адаптироваться и совершенствоваться, чтобы не проигрывать гонку вооружений конкурирующим генам, — подумал Вадим голосом Хрущёва. — Чёрная Королева из «Алисы в Зазеркалье» говорила: здесь следует бежать со всех ног, чтобы просто оставаться на месте. Давай не проиграем нашу гонку, пожалуйста».

Вадим, наконец, добежал до двери, но ручка не поддавалась. Он заколотил по ней со всех сил, разбивая руки, которые уже почти не чувствовал, в кровь.

— Эй, кто-нибудь! — охрипшим голосом кричал он. — Помогите, я заперт здесь! Спасите!

Голоса преследователей были совсем близко, когда входная дверь распахнулась, и Вадим почти ослеп от яркого света.

— Он жив! — крикнул женский голос.

— Вытаскивай! — скомандовал более высокий женский голос.

Вадима схватили за руку и бесцеремонно вытащили на площадку перед лифтом, повалив на пол.

— Отойди! — крикнул тот же высокий голос.

Послышался лязг металла, свист расходящегося вокруг оружия воздуха и крики Эльдара.

— Там ещё одна! — крикнул более низкий женский голос.

Одинокий всхлип Ани был прекращён новым ударом.

— А это что за хрень? — рассмеялся высокий голос. — Карина, ты это видела?

Крекерный хруст прекратился после нескольких ругательств и ударов. Вадим пытался поднять хотя бы голову, хотя бы веки, но не выходило.

— Быстрее, затаскиваем его в лифт, пока поток открыт! — крикнул низкий голос.

Две пары рук подхватили Вадима под руки и ноги и затащили в отвратительно пахнущий маленький лифт. Как и все лифты, собственно говоря.

— Теперь всё будет хорошо, спи, — пообещал Вадиму высокий голос, и тот отключился.