Любовные игры по Интернету

Елена Логунова, 2006

Капитан милиции Сергей Лазарчук шутки ради дал объявление на сайте знакомств, да только ошибся и указал, что ему не 32 года, а 82! Ух, как оживились любвеобильные старушки! А одна из них, преставившаяся Татьяной Лариной, сходу назначила рассеянному жениху свидание. Серега был решительно не готов встречаться с романтически настроенной бабушкой и отправил вместо себя хорошую знакомую – тележурналистку Елену. Пришлось ей развлекать престарелую невесту и прятать от нее капитана. Пока бабулю не похитили неизвестные на черном джипе! Вот не повезло Сереге! Хоть и не нужна ему Татьяна, а придется искать. Вот только кому она понадобилась?..

Глава 2

На глаз старухе было лет семьдесят, но держалась она так, словно имела счастье быть выпускницей Императорского института благородных девиц: спина прямая, плечи расправлены, подбородок высоко поднят. Однако взгляд выдавал ее растерянность — старая дама старательно высматривала кого-то в толпе. Я перехватила ее взгляд, дружелюбно улыбнулась, подошла поближе и сказала:

— Бонжур! — почему-то меня потянуло заговорить на французском, которого я вообще-то не знаю.

Интуиция меня не подвела.

— Бонжур, ма шер! — оживилась старуха.

Она мелодично прощебетала еще что-то, но тут уж я вынужденно перешла на родной язык, хотя бабушкиным французским можно было заслушаться — прононс у нее был великолепный.

— Вы Татьяна Ларина? — спросила я.

Бабушка подумала немного, словно переводя мой вопрос с русского на язык Гюго, Бальзака и обоих Дюма, а потом просияла улыбкой и согласно кивнула.

— А я Лена. Сергей Петрович Лазарчук не смог вас встретить и попросил это сделать меня, — сказала я и старательно сморщила лицо в неискренней плаксивой гримасе. — К несчастью, бедненький Сергей Петрович заболел, и очень тяжело, так что вы никак не сможете с ним увидеться.

— А что случилось с бедненьким Сергеем Петровичем? — забеспокоилась Татьяна Ларина.

— У него эта… как ее… — Я не успела заранее придумать Лазарчуку добрую хворь, пришлось импровизировать. — У Сергея Петровича рожа! Очень тяжелое заболевание, притом заразное.

Я улыбнулась. Это было не в тему, но мне показалось, что я очень хорошо придумала и даже почти не соврала. Могу чем угодно поклясться, что рожа у Лазарчука еще та!

— Татьяна… Как вас по отчеству?

Бабуля, помедлив, ответила:

— Просто Татьяна.

— Татьяна, откуда вы к нам приехали?

— Оттуда, — старуха просторным взмахом руки охватила сразу две стороны света из четырех возможных.

Я кое-как сориентировалась по железнодорожным путям:

— С Севера? А из какого населенного пункта?

Этот простой вопрос заставил Татьяну задуматься всерьез и надолго. Я уже решила, что бабуля глуховата и не услышала вопроса, когда она вдруг призналась:

— Я не помню.

— Вы забыли, где живете? — Я неприятно удивилась, что господь послал мне склеротичку, но еще сохраняла спокойствие. — Давайте заглянем в ваш паспорт.

И мысленно добавила: «Заодно и ваше отчество узнаем». Называть запросто по имени женщину, которой я годилась во внучки, было как-то неловко.

— Давайте, — легко согласилась Татьяна.

Она наклонилась, подняла с земли саквояж, и тут я увидела, что в его потертом рыжем боку зияет косой разрез, похожий на ехидную ухмылку. Меня охватило дурное предчувствие.

— Эта дырка тут так и была? — обеспокоенно спросила я, указывая на не предусмотренную конструкцией саквояжа прорезь.

— Что? Ах! Мой бог! — Старушка судорожно вздохнула и поспешно раскрыла саквояж. — Меня ограбили!

— И что украли? — спросила я, предугадывая ответ.

— Документы, деньги, ключи — все! — Руки Татьяны, отчество которой мне так и не посчастливилось узнать, затряслись. — Ах! Что мне делать?!

— Вы только не волнуйтесь, — сказала я, сама уже волнуясь. Не хватало еще, чтобы эту бесхозную бабулю удар хватил! — Давайте мы уйдем отсюда в какое-нибудь тихое место и там спокойно подумаем, что вам делать.

Ничуть не менее остро стоял вопрос, что же теперь делать мне самой? Через двадцать минут начинается рабочий день в моей родной телекомпании, опаздывать я не могу, надо на съемку ехать. А куда девать ограбленную склеротичку бабушку Ларину?

Подумав немного, для начала я отвела ее в прохладный зал ожидания на втором этаже нового здания железнодорожного вокзала, но это была полумера. Заботливо усадив старушку в мягкое кресло, я под предлогом необходимости купить ей минеральной водички убежала в другой конец просторного зала и под прикрытием торгового автомата позвонила на мобильный Лазарчуку. Серега злокозненно не отзывался. Я вспомнила, что он сидит в засаде и наверняка выключил телефон, чтобы не спугнуть своего маньяка. Выбора у меня не было, пришлось звонить Белову.

— Петенька, спаси меня! — взмолилась я, едва услышав голос лейтенанта. — Я на работу опаздываю, а тут эта бабка, не знаю, как от нее избавиться!

— К тебе побирушка пристала? — неправильно понял меня Белов. — Гони ее в шею — и все дела!

— Ее нельзя в шею, она и так натерпелась, ей сумку порезали и украли деньги и документы!

— Ага, слушай ее, она тебе еще не то расскажет! — Лейтенант фыркнул и жалостливо затянул: — Люди добрые, помогите, кто может, Христа ради! Деньги украли, от поезда отстала, дом сгорел, голодаю и скитаюся, подайте кому сколько не жалко на прокорм мужа-инвалида, пятерых малых детушек, десяти внуков и двадцати правнуков!

Получалось у Петьки хорошо, артистично, рука сама тянулась за мелочью, чтобы насыпать ее в протянутую милицейскую фуражку попрошайничающего лейтенанта, но мне в данный момент было не до шуток.

— Кончай придуриваться! — рассердилась я. — Бабка никакая не побирушка, вполне приличная старуха с подобающими возрасту склерозом и маразмом. Она торчит на вокзале и не знает, куда деваться, потому что адреса своего не помнит, а паспорт у нее свистнули.

— То есть денег и документов у странницы нет, а склероз с маразмом имеются? — Белов посерьезнел. — Тяжелый случай. А ты-то тут при чем? Сдай бабулю на руки ребятам из линейного управления внутренних дел на транспорте, вокзал — это их территория.

— Сдай ты, а? — попросила я. — У меня могут не взять.

— Могут и не взять, — согласился Петька. — Беспамятная старушка без документов — что чемодан без ручки. Ладно, я сейчас позвоню кому надо. Вы с бабусей где обретаетесь?

— В зале ожидания на втором этаже.

— Сиди пока там, жди. Я обеспечу тебе смену караула, — пообещал Белов.

Я купила в автомате банку холодной воды и отнесла ее Татьяне, которая приняла скромное угощение монаршим кивком и пила из жестянки так величественно, словно это был золотой кубок с каменьями. Минут через десять в зал вошли два молодых парня в форме.

— Пардон, — впечатлившись бабулиными манерами, я снова перешла на французский, но моего словарного запаса опять хватило ненадолго. — Я оставлю вас на пару минут.

Шаркнув ножкой, я полетела навстречу родной милиции.

— Доброе утро, господа хорошие! — Я улыбнулась так, словно верила в то, что сказала. — Бон, так сказать, жур! Это из-за меня вам звонили.

— Это и есть чокнутая старушка? — подняв брови, спросил один из милицейских парней другого.

Служивые были похожи друг на друга, как сказочные «двое из ларца одинаковы с лица».

— Я похожа на старушку? — обиделась я, переводя взгляд с одной каменной физиономии на другую.

— Она не похожа на старушку, — покачал головой второй милиционер.

Парни общались между собой, а меня игнорировали.

— На старушку она не похожа, а вот на чокнутую… — сказал первый.

— Чем это? — против воли заинтересовалась я.

— Мало ли чокнутых? — философски сказал второй. — А нам старушка нужна.

Поверх моей головы они быстро оглядели зал.

— Вон старушка! — обрадовался первый. — С виду очень даже чокнутая. С зонтом.

— Берем, — согласился второй.

Плавно обойдя меня с разных сторон, они устремились к Татьяне Лариной. Я осталась на месте посмотреть, что будет. Но ничего особенного не произошло: разговора милицейских молодцев с бабушкой я не слышала, но видела, что общаются они не просто мирно, а даже любезно. Татьяна поднялась, один из парней заботливо поддержал ее под локоток, второй подхватил с пола препарированный саквояж, и троица неторопливо удалилась. Я облегченно вздохнула. Спасибо Петеньке Белову, помог мне передоверить заботу о бесхозной старушке ответственным милицейским товарищам!

Я вышла из здания вокзала и обнаружила, что в небе неожиданно быстро сгустились грозовые тучи. Но это не испортило мне настроения. Радостно улыбаясь прохожим и весело помахивая сумочкой, я легкой поступью устремилась в нашу телекомпанию. Бабка-вахтерша приветствовала меня широким взмахом вязального крючка, а из родной редакторской донесся умопомрачительный аромат свежесваренного кофе и еще чего-то вкусного, вроде ванили. Мой напарник, оператор Вадим, некоторое время назад освоил хитрый способ приготовления бодрящего напитка из молотого кофе в микроволновке и с тех пор без устали совершенствовал свой рецепт.

— Ку-ку! — весело сказала я, входя.

За окном уже громыхало, и первая слепящая молния сверкнула по диагонали окна, которое не мешало бы закрыть. На подоконник шлепнулась крупная капля.

— Сама ку-ку! — огрызнулся Вадик.

Мой друг и товарищ был ориентирован к двери тылом, а его лицо и часть головы помещались в открытой микроволновке.

— Вадик, встань ко мне передом, к печке задом! — попросила я, закрывая окно.

— Не могу, — буркнул напарник. — В функции моего зада мытье загрязненных поверхностей не входит!

— Только загрязнение мытых! — заржал второй наш оператор, Женька, помахав мне ручкой с гостевого дивана. — Привет, Ленка! Не обращай внимания на позу Вадика, ничего личного, просто у него из экспериментального кофе с пломбиром этот самый пломбир взял да и сбежал, и приходится теперь Вадюше мыть казенную печку.

— А кроме экстренных помывочных работ, какие-нибудь другие у нас сегодня планируются? — поинтересовалась я, устраиваясь за своим рабочим столом.

— Предполагаются съемки дежурных новостей и рекламного ролика для косметической фирмы «Мамзель Маргарита», — ответил Вадик, вынырнув из печки. — Загляни в ящик, у тебя в столе образцы продукции и буклет.

Я послушно выдвинула ящик и одну за другой достала из него шесть круглых баночек с однотипными наклейками. Если верить надписям, в баночках содержался крем, вернее, кремы различного назначения. Четыре из шести косметических средств назывались непритязательно и строго по существу: «Крем для лица», «Крем для рук», «Крем для ног», «Крем для тела». На пятой баночке было написано: «Крем для мужчин», а на шестой — «Крем от бабушки».

— Что это за дискриминация такая? — обиделся Вадик. — Женщинам, значит, аж четыре крема для разных частей организма, а нам, мужикам, один на все?

— Включая обувь! — поддакнул Женька.

— Ребята, с вами еще нормально обошлись, вы посмотрите, как бабушек обидели! — возразила я. — Как вам это нравится — крем не для бабушки, а от нее?

— Кремом от комаров мне пользоваться приходилось, от бабушек — никогда, — сказал Вадик. — Я что-то пропустил? Что, в летний период вредные старушки становятся особенно назойливы?

— Возможно! — невольно задумалась я, вспомнив прицепившуюся к Лазарчуку бабулю Ларину.

— Минуточку! То есть этот дивный крем защищает пользователя от бабушки? — живо заинтересовался Женька, у которого были неважные отношения с вредной и назойливой тещей. — А при регулярном использовании, возможно, и вовсе избавляет от нее?! Скажите, а на какое место нужно намазывать это чудесное средство?

— На дверной косяк и порог, — посоветовал Вадик. — И бабушка улетит от вашего дома, как моль от нафталина!

— Положи на место! — Я не позволила Женьке опустить в карман баночку и углубилась в изучение буклета.

Из этого красочного рекламного издания я выяснила, что название «От бабушки» имеет тот же смысл, что и словосочетание «От автора». Это косметическое средство изобрела сама мамзель Маргарита, а она хотя и девица, но хорошо выдержанная, лет шестидесяти, стало быть, условно — бабушка.

Разумеется, я продолжила думать о другой бабушке парижского розлива — благородной институтке пенсионного возраста Татьяне Лариной. Мне ужасно захотелось рассказать коллегам жизненный анекдот о виртуальном романе милицейского капитана и влюбчивой старушки, но я не знала, как бы это сделать так, чтобы не выставить на посмешище Лазарчука, с которым и Вадик, и Женька прекрасно знакомы. Пока я думала, достаточно ли будет назвать героев вымышленными именами и перенести действие в другой город, дверь редакторской открылась, и в кабинет плавно вкатилась наша секретарша Верочка — эффектная девица, в фигуре которой преобладают крупные сферические формы.

— Мамай велел послать вас, — сквозь жвачку флегматично молвила красавица, положив на стол передо мной листок с коротким текстом, над которым вместо заголовка старательным ученическим почерком было выведено трудное слово «Тилифонаграма».

Я в очередной раз изумилась, насколько свободно владеет Верочка русским языком в его письменной форме. Редкий дар, особенно для секретаря-референта! Впрочем, в телекомпании давно и упорно ходят слухи, что наш главред держит Верочку в секретаршах за совсем другие таланты. Поэтому Вадик осмотрительно дождался, пока шаровидная красотка выкатится из редакторской, и только тогда выразил желание послать куда-нибудь самого Мамая в качестве ответного жеста доброй воли. И даже сделал этот самый жест, экономно обойдясь всего одним средним пальцем.

— Фу! — укоризненно сказала я и поднесла поближе к глазам листок, который благодаря заголовку, начертанному грамотейкой Верочкой, превратился в шедевр эпистолярного жанра.

К счастью, сам текст был написал разборчивым почерком нашего главного редактора Мамаева, которого мы называем Мамай, или Большая Мамочка. Судя по записям, главред сегодня изъяснялся в телеграфном стиле.

— На Короткой «КамАЗ» сошел с рельсов. Крыша завалила маршрутку. Пассажиры спасаются вплавь, — прочитала я с листа и подняла глаза на коллег. — Кто-нибудь что-нибудь понял?

— Нет, — честно признался Женька. — Но мне очень интересно. Особенно про плывущих пассажиров. Откуда они взялись? Может, там еще пароход был?

— А мне интересно, что значит «КамАЗ» сошел с рельсов»? — задумался Вадик. — Это то же самое, что «сошел с катушек»? У Стивена Кинга одна свихнувшаяся газонокосилка уйму народа замочила, а что мог натворить бешеный «КамАЗ» — просто страшно представить! В таком разе пассажиры вполне могут плыть по морю крови!

— Опять же, если крыша серьезная и она кого-то там завалила, то это точно мокрое дело! — почесав репу, рассудил Женька. — Похоже, вас послали снять репортаж в «Криминальный вестник».

— Поехали посмотрим, — сказала я и встала из-за стола.

Вадик сноровисто собрал свои операторские бебехи, мы оторвали от телевизора в холле водителя Сашу, все вместе погрузились в красный «жигуленок», прозванный за цвет и нрав «Ред Девил», и сквозь бесшабашную июньскую грозу помчались на улицу Короткую. А там нам открылась картина, которую Вадик прокомментировал так:

— Воистину нет ничего более невероятного, чем правда!

Я согласно кивнула. Удивительно, но незабываемая «тилифонаграма» оказалась правдивой, как бесстрастный милицейский протокол! Так что мы просто добавили к имеющемуся у нас краткому описанию событий подробностей.

«КамАЗ» с грузом песчано-гравийной смеси въехал в город со стороны Грушевского моста, догоняя грозу, которая двигалась тем же курсом, но с получасовым опережением. Эта фора позволила безответственному летнему ливню превратить одностороннюю улицу Короткую в роскошный плавательный бассейн с длиной дорожки в сотню метров. «КамАЗ» на заплыв не решился и попытался обойти стихийно возникшее водно-спортивное сооружение сбоку, по незатопленным трамвайным путям, но соскользнул с них и ударил боком в подпорки старого навеса над трамвайной остановкой. К счастью, людей там в этот момент не было, так как дырявая крыша не спасала от дождя. Зато по затопленной улице корабликом отважно плыла маршрутка пригородного сообщения. Подрубленный «КамАЗом» навес накренился и лег точно на нее. Удивительным образом никто не пострадал, если не считать страданиями вынужденное купание пассажиров и водителя маршрутки в пенной луже. К нашему приезду над ней уже светило солнце, и его лучи красиво золотили волнующиеся ливневые воды.

Группа купальщиков сушила подмоченные одежды на лавочках в соседнем парке, и Вадик с удовольствием отснял несколько планов этого необычного пляжа. Я побеседовала с гибэдэдэшниками, которые на берегу гигантской лужи морщили лбы и чесали затылки в глубоком и безрезультатном раздумье, как бы им, не замочив ног, подобраться к «КамАЗу», чтобы взять за грудки его водителя. Позади «КамАЗа» выстроилась длинная вереница трамваев, они возмущенно трезвонили, в окошки летела дружная пассажирская ругань в адрес идиота-водителя, идиотов-гибэдэдэшников и идиотов — отцов города, не заботящихся о состоянии дорог и ливневой канализации. Не дожидаясь, пока рассерженные граждане начнут кричать про идиотов-телевизионщиков, я потихоньку отступила за парковые кустики и под их прикрытием прокралась к нашему «Ред Девилу».

Невозмутимый Саша за рулем пытался читать газету, которую он выловил из лужи. Газета была мокрая, но интересная. На первой полосе ее имелся карминно-красный заголовок «Бураховское слово», а на последней помещалось большое цветное фото улыбающейся черноглазой дивчины. «Мария Рататуй стала мисс «БС» в мае!» — гласила подпись под поясным портретом, на котором счастливая Мария была запечатлена в пышном цветочном венке на голове и при двух совершенно вангоговских подсолнухах на грудях. Подсолнухи тоже были пышные, но Мария еще пышнее, так что солнечные цветы не скрывали ее в высшей степени выдающегося бюста.

— Вот это конкурсы у людей, я понимаю! — укоризненно сказал Саша, шлепнув ладонью по влажной странице. — Мисс «БС»! Любо-дорого посмотреть! А мы опять кандидатов в депутаты выбираем, плюнуть не на кого, глянуть не на что!

— «БС» — это то, что я думаю? — непроизвольно облизнувшись на могучие выпуклости мисс Рататуй, спросил присоединившийся к нам Вадик. — Большие, так сказать, сиськи?

— Выбирай выражения, ладно? — недовольно попросила я.

— А что тебе не нравится? — Вадик сделал невинную морду. — После исторического конфликта Филиппа Киркорова и журналистки в розовой кофточке слово «сиськи» оскорбительным не считается. Это не я, а суд так постановил!

С судом я спорить не стала, но выдвинула предположение, что буквосочетание «БС» обозначает всего-навсего название газеты — «Бураховское слово».

— Бураховская — это станица такая километрах в семидесяти от города, — авторитетно сообщил Саша.

— Надо туда съездить, — сказал Вадик, бережно сворачивая газетку с фотографией грудастой мисс. — Такие люди в глубинке живут, а мы о них и не знаем!

На обратном пути в студию напарник пламенно агитировал меня съездить на съемки очередной телепередачи «Лица Родины» в станицу Бураховскую и так мне надоел, что я посоветовала ему предложить Мамаю открыть новый цикл программ передач под названием «Сиськи Родины».

— А что? — загорелся Вадик. — Суперпопулярная будет программа, все рейтинги перепрыгнем, и от спонсоров отбою не будет!

Эту животрепещущую тему мальчики обсуждали всю дорогу, а мокрую газету прилепили сушиться на стекло в редакторской, после чего к окну образовалось настоящее паломническое шествие, как к чудотворной иконе. Наши мужчины в молитвенном экстазе взирали на мисс «БС», горячо хвалили газету «Бураховское слово» и в едином порыве критиковали мелкие темы, освещаемые нашим собственным средством массовой информации.

— Как настоящие патриотки телевидения, мы должны эту гнусность пресечь! — поджав губы, сказала моя коллега журналистка Зина Курочкина и сорвала со стекла идейно чуждую нам газету.

Патриотизма у Зины имелось в избытке, а бюста не было вовсе, поэтому ее побудительные мотивы были понятны. Я не помешала коллеге избавить окно от затемняющей его (и сознание масс) желтой прессы, но скомкать и бросить газету в урну не позволила. Не Курочкина вылавливала это печатное издание из лужи — не ей и распоряжаться его дальнейшей судьбой.

— Пусть мальчики забирают эту мисс к себе в монтажку и делают с ней что хотят, — сказала я.

Зинка захрипела. Видно, представила, что хотели бы сделать с мисс «БС» наши мальчики, и задохнулась от возмущения. Или от зависти. Зинка у нас — убежденная старая дева. Моральные устои у нее такие же твердые, как организм, напрочь лишенный присущих нормальным женщинам мягких амортизирующих зон. Прокашлявшись, коллега начала честить на все корки безнравственную желтую прессу, но я не стала ее слушать, спрятала «Бураховское слово» к себе в стол и побежала в магазин за булочками к обеду.