Гребень Матильды

Елена Дорош (2024)

Анна Чебнева расследует серию жестоких убийств. Она уверена: умный и осторожный преступник ищет что-то очень ценное, и, похоже, эту драгоценность разыскивает не он один. Ведь каждый раз на месте преступления появляется незнакомец, которого ей никак не удается опередить. У Камы Егера свое задание. Он ищет тайник, в котором спрятаны драгоценности известной балерины, и молодая сотрудница уголовного розыска ему сильно мешает. Прошло немало времени, прежде чем они осознали, что нужны друг другу не только как партнеры. Куда приведет их расследование и как оно связано с историей гиперборейского гребня, найденного Николаем Гумилевым на далеком острове? Елена Дорош пишет для тех, кто не впадает в уныние, не боится испытаний и ждет от жизни только хорошее. Ее книги — не просто детективы. Они не только о любви. Каждая открывает увлекательную, порой малоизвестную сторону человеческого бытия.

Звонок старому другу

Хозяин кабинета побарабанил по затянутому зеленым сукном столу.

Стоит ли обращаться за помощью? Вернее, это скорее услуга, а услуга безвозмездной не бывает.

Поднявшись, он подошел к окну. Над Москвой вставала заря, еще по-летнему яркая и праздничная. Поколебавшись с минуту, он выглянул в приемную.

— Соедините с наркомом внутренних дел. По личному каналу.

Трубку на том конце провода взяли мгновенно.

— Доброе утро, Юзеф, — первым поздоровался он.

— Не забыл еще подпольную кличку, Никитич? — усмехнулся собеседник. — Привет наркому внешней торговли. Что нужно от нашего ведомства?

— Надежный человек для деликатного поручения.

— Насколько деликатного?

— О нем не должны знать в некоторых заинтересованных кругах. И вообще… никто.

— Другими словами, никто не должен догадываться, что это мой человек.

— Да.

— Какие ведомства следует исключить?

— Прежде всего Гохран.

— Почему именно Гохран?

— Ненадежная контора.

— Что тебя настораживает?

— Ты помнишь Джона Рида?

— Того, что написал книжку про десять дней, которые потрясли мир? Он еще на обратном пути на таможне попался с бриллиантами в каблуках ботинок.

— Тот самый.

— Я так понимаю, что предмет нашего разговора — вывоз ценностей? — усмехнулся тот, кого звали Юзефом. — Законный или незаконный?

— Незаконный — твоя епархия. Я туда не лезу.

— Тогда что именно тебя беспокоит? История с Ридом давнишняя.

— Думаешь, что-то изменилось? Некий негоциант по кличке Джеймс килограммами вывозит бриллианты в Германию. Просто горстями набирает в Гохране и набивает чемоданчик. Золото не берет, слишком тяжелое. Поэтому камни выковыривают из царских диадем. «Вылущивают», как они говорят. А золото скопом отправляют в плавильные печи.

— Да, я в курсе.

— Украшения Романовых от лучших ювелиров стоят баснословных денег, а караты россыпью — товар для мелких спекулянтов.

— Согласен. Глупо продавать такие вещи по дешевке.

— Не просто глупо. Преступно. Юровский — болван. Он нынче как раз Гохраном руководит. После расстрела царской семьи в Екатеринбурге привез с собой их драгоценности и передал коменданту Кремля Малькову. За это ему предложили хлебное место. Так сказать, для сохранения и приведения в ликвидное — слышишь? ликвидное! — состояние ценностей императорского дома.

— Ты мне рассказываешь об этом, как будто я не сведущ.

— Эмоции захлестывают. Прости.

— Так ты хочешь заняться царскими драгоценностям, а Юровский тебе мешает?

— И да, и нет. С Юровским я уже сталкивался. Понял, что становлюсь похож на Дон Кихота, воюющего с ветряными мельницами. У него индульгенция от вождя на веки вечные. А у меня связаны руки. Наркомату внешней торговли нужны средства на закупку зерна и станков, а мы продаем бесценные сокровища за копейки.

— Ты говоришь о Романовых?

— Не совсем.

Нарком внешней торговли помолчал, словно еще раз прикидывая, стоит ли продолжать.

— Помнишь историю с ящиками, набитыми драгоценностями Кшесинской?

— Которые она не успела вывезти? Их ведь до сих пор ищут, кажется. Учредительная комиссия в восемнадцатом сразу распотрошила особняк на Кронверкском. Неужели не все изъяли?

— Возможно, — уклончиво ответил собеседник. — Во всяком случае, стоит поискать тщательнее. Собираюсь выжать из сокровищ этой сучки максимальную пользу. Для страны, разумеется.

— Сокровища Кшесинской, конечно, уступают царским.

— Да, раритетов там гораздо меньше, но стоимость в целом может конкурировать. Говорят, драгоценностей сорок ящиков было. Даже если разделить на два, все равно солидно.

На другом конце провода молчали.

— Мне нужен тот, кто сможет найти этот клад, — вполголоса сказал комиссар внешней торговли и переложил на другой край стола тяжелое — оставшееся от царского министра — пресс-папье с круглой золотой ручкой.

— Охотник?

— Да. За сокровищами.

Снова повисло молчание.

— Ты сейчас в «Метрополе» обитаешь, Никитич? — неожиданно поинтересовался нарком внутренних дел. — Или уже сменил дислокацию?

Никитич усмехнулся. Как будто он не знает!

— Нет, все там же. Ехать в Петроград самому — значит привлечь ненужное внимание. Пришли человека, которому ты доверяешь абсолютно. Со своей стороны я дам ему парочку помощников.

— Понял тебя. И, кстати, привет Тамаре. Она все там же работает, в комиссии по сохранению художественных ценностей? И по-прежнему дружна с Горьким?

— Совершенно верно.

— Алексей Максимович на днях собирается выехать на лечение в Берлин. Будто бы у нашего классика обострился легочный процесс. На самом деле этот пингвин Пешков просто ищет повод удрать из России.

После паузы Никитич ответил:

— Понял тебя, Юзеф. О жене я позабочусь. Насчет моей просьбы…

— Подумаю, как тебе помочь.

— Буду ждать звонка.

Ждать пришлось недолго. Вечером Юзеф позвонил и без предисловий спросил:

— Где он должен быть?

— В ресторане «Метрополя» завтра в девять вечера.

— Он будет.

— Я твой должник, Юзеф.

— Одно дело делаем, Никитич.

Ровно в девять к столику наркома подсел человек в английском твидовом костюме и произнес:

— Я от вашего старого друга. Позвольте представиться. Кама Егер.

Народный комиссар внешней торговли отложил вилку и неторопливо вытер рот салфеткой.

Вид пришедшего его немного смутил. С чего это чекисты в дорогих костюмах разгуливают? Как денди лондонский одет, сказал бы Пушкин. А впрочем, теперь они сотрудники комиссариата внутренних дел, так что кто их знает. А имя? Странное какое-то.

— Вы немец?

— Чистый русак, — не моргнув глазом ответил собеседник.

— Откуда же такое имя?

— Кама — древнее русское имя. Мои предки — из старообрядцев.

— И что же оно означает?

— Кама — значит «сокровенный». Или, если угодно, «таинственный».

— Ну что ж, вполне в духе вашей, так сказать, профессии. А фамилия? По звучанию немецкая.

— А с фамилией вообще забавно получилось. Дьячок забыл мягкий знак пририсовать. Надо бы писать — Егерь.

— Смешно. А я уж было подумал, что вы — подданный какой-нибудь из стран «Тройственного союза».

— Ни боже мой. Не волнуйтесь.

Нарком едва заметно улыбнулся. Ему нравился новый знакомый.

— Я готов посвятить вас в суть дела. Только прошу ничего не записывать.

— Не имею такой привычки, товарищ комиссар. Все, что сочтете нужным рассказать, я запомню.

«Запомнит он», — недовольно подумал нарком и удивился себе. Уж не завидует ли он? Хотя… чему, собственно?

Он еще раз взглянул на невозмутимое, странно острое лицо сидящего перед ним человека. Ишь ты! Расслаблен, будто и правда поужинать в ресторан зашел, только и всего.

Словно в подтверждение его слов к столику подскочил официант и, изогнувшись, спросил, что товарищ будет заказывать.

Не поведя бровью и не глядя в услужливо протянутое меню, Егер быстро заказал все лучшее и ни разу не сбился.

Официант, сразу признавший в нем хорошего человека, посоветовал взять графинчик водочки.

— Не могу, — ответил Егер.

— Отчего же-с? — удивился тот, на минуту забыв, что он пролетарский официант.

— Сегодня постный день, — последовал краткий ответ.

Нарком, уткнувшись в свою тарелку, усмехнулся. А паренек не прост! Впрочем, простых ему не надобно.

Для того чтобы посвятить нового знакомого в суть дела, наркому потребовалось пять минут.

— Когда сможете приступить, товарищ Егер?

— Считайте, что уже приступил.

— Представительские апартаменты на Садовой.

— Мне нужна чистая машина. — И уточнил: — В смысле — не связанная с органами.

— Будет, — кивнул нарком, — и водитель в придачу.

— Разумеется, — кивнул Егер, усмехнувшись уголком рта.

Уже за полночь Егер зашел в кабинет начальника и закрыл за собой дверь. Сидящий за столом поднял голову от бумаг и потер глаза.

— Заработался. Ну что?

— Ввел в курс дела. Завтра выезжаю в Петроград.

— Небось спросил, откуда такая фамилия чудная?

— Поклялся на распятии, что исконный славянин. А фамилию пьяный дьячок испохабил.

Начальник хохотнул и погладил острую бородку.

— Ты будь с ним осторожнее. Он — тертый калач.

— Я понял.

Начальник взглянул пристально и как будто изучающе.

— Кама, дело не просто опасное…

— Не опасное вы бы мне не поручили.

— Это да.

Тот помолчал немного, покусывая ус, и снова уткнулся в бумаги.

— В помощь дам Векшина. Устраивает кандидатура, надеюсь?

— Устраивает.

— Докладывать будешь лично мне. Иди.

Кама развернулся и вышел, аккуратно притворив за собой дверь кабинета наркома внутренних дел.

Осень только-только начала отбирать у лета красоту и здоровье. Оно сопротивлялось яростно. Листва на деревьях желтеть не собиралась, а в воздухе чувствовался тот особый запах, что бывает в Москве лишь летом: нагретых камней мостовых, пыли и утомленных теплом цветов. Не чувствует приближения холодов и река. Рябь стала сильнее, но вода еще теплая. Или кажется таковой.

Егер долго стоял у парапета Москвы-реки и не обернулся, когда сзади к нему приблизился человек в пальто с поднятым воротником.

— Яков.

— Все готово, — ответил человек.

— Буду завтра.

Человек в пальто положил на край парапета связку ключей и, развернувшись, зашагал прочь. Собака, сидевшая у ног Егера, внимательно посмотрела ему вслед.