Часы Цубриггена. Безликий

Елена Граменицкая

Они всегда среди нас, невидимые помощники и безжалостные убийцы. Человеческое лицо скрывает их суть, а слова истинные цели…Серафима – главный хранитель московской Боткинской больницы, она сталкивается с древним злом, которое выживает, питаясь человеческими страхами. Ей предстоит отыскать безликое тысячелетнее существо, меняющее тела, убивающее людей ради их жизненной энергии, а также разгадать загадку часов, которые останавливают и ускоряют время в зависимости от желания.

«Голливудский красавец» он же «Сын Бога»

Никиту Калоевича Романова не зря так величали коллеги. Под два метра ростом, атлетически сложенный, черноволосый, черноглазый, белозубый, улыбчивый молодой человек тридцати пяти лет не оставлял людей равнодушным. В него влюблялись, им восхищались, ему завидовали или тайно ненавидели.

Только, удивительное дело, именно улыбка, приветливая, по-детски открытая, меняла первое впечатление, превращала полубога в обычного миловидного паренька. Зная это, Никита старался меньше улыбаться при знакомстве, но позже, уже обаяв и расположив, мог расслабиться, шутить, смеяться до колик. Одевался он исключительно модно и дорого, но и потрёпанный джинсы и растянутая футболка смотрелись бы на нем не менее удачно.

Рос он сиротой, родителей не знал совсем. Неизвестно как бы сложилась судьба сиротки в детском доме, только в шесть лет мальчик был взят под опеку иностранной гражданкой с русскими корнями, переехал из харьковского приюта имени Леси Украинки в чудный град Цюрих и не нуждался отныне ни в чем. Имея врождённую способность к языкам и точным наукам Никита с отличием закончил «грундшуле», защитился на медицинском факультете университета, успешно практиковал в университетской клинике, но по окончанию интернатуры… был отправлен в Москву.

Таково было решение опекунши, держать подле себя взрослого Никиту она не захотела. Швейцарка подготовила для воспитанника достойный плацдарм — квартиру в пределах Садового кольца и протекцию в медицинских кругах. Никита получил место в хирургии Склифосовского, хороший оклад, но только через пару лет со скандалом перевёлся оттуда в Боткинскую. На новом месте службы закрыли глаза на истинную причину увольнения и дали Никите место в травматологии, специалистом он был хорошим, переломы сращивал, вывихи вправлял, бедолаг, практически разобранных на части, поднимал на ноги.

Но, как упоминалось выше, помимо золотых рук, Никита обладал незаурядными внешними данными — рост, ладная фигура, нос с небольшой горбинкой, твердый подбородок, проникновенный взгляд. Именно женский персонал больницы и прозвали его «сыном Бога», богохульницами женщины не были, имели в виду божество языческое, Аполлона, Гименея или охотника за сердцами Адониса. Последний не принадлежал божественному сонму, но медсестры особо не разбирались в мифологии.

Медсёстрам повезло, они не крутили с Никитой Калоевичем романов (хотя многие бы не отказались), и сердца их оставались в сохранности. После любовного марафона Апполон — тире — Адонис не возвращался на старт. Покинутые им красавицы рыдали, интриговали, надеялись на чудо, но Никита правилам не изменял — месячный период конфет, букетов, секса и финальные титры. Некоторые девушки решались на привороты, но никакие магические чары доктора Романова не брали, он сам мог, кого угодно приворожить одним лишь взглядом.

Ходили сплетни, власть над женщинами перешла к нему от отца, тот цыган по имени Кало — «Черный» не простой ром, а самый настоящий колдун, шувани. Но была и другая версия — напротив, бабка его шувани, и ведьма наделила внука чудесным, проникающим в самое сердце взглядом и дьявольским обаянием. Третий, почти лишенный правдоподобия вариант — будто мать Никиты цыганка, понесла она ребёнка от чужака, не рома, потому и оставила его в детдоме — позора в таборе не хотела.

Правы оказались первые, да и отчество говорило само за себя. Отец Никиты был цыганом, а мать уроженка небольшого поселка в Малороссии. Но никаких ведьм и колдунов в роду у того цыгана не водилось, он слыл разгуляем и сердцекрадом. Любовь закончилась, когда табор собрал шатры и отправился на новое кочевье, сын — полукровка стал обузой, и, во избежание пересудов, мать-кукушка оставила младенца на пороге харьковского дома малютки.

Именно жгучий папин взгляд помогал Никите ловить в силки не только желторотых ласточек, но и скучающих орлиц. Глаза у Никиты действительно были особенные, радужка реагировала на солнечный свет и меняла оттенки от кофейного со сливками по утрам до волнующего темного шоколада после заката. Когда же Никита влюблялся, то в глазах появлялись изумрудные переливы и золотистые искорки. Было от чего сойти с ума.

Знакомился Романов легко, в парке, в кафе, клубе, на эскалаторе в метро, не важно, настраиваясь на волну жертвы, он останавливал ее нелепым вопросом:

«Где здесь можно попить кофе или как найти памятник Владимиру Ильичу?»

Пока ласточка / орлица смотрела с удивлением, соображала, что ответить, он «включал» папин взгляд.

Дальнейший сценарий не менялся. Никита видел цель и использовал все своё обаяние: вкрадчивый голос, комплименты, легкие касания. Глаза ласкали, желали, обволакивали. Никита штурмовал новую крепость с наслаждением и уверенностью в победе. Выглядел он как впервые влюбленный (потому что и сам в это верил). Предпочитал трёхдневный блицкриг: два целомудренных свидания, жертвы тонули в обольщении и сами доходили до нужного градуса, на третий день приглашение в «ту самую квартиру в пределах Садового», где избранницу ждал ужин, а готовил Никита с удовольствием и очень вкусно, вино и секс. Сил у паренька было много, в искусстве любовных игр он преуспевал.

Попав в его уютную норку, девушка неделю — другую примеряла корону, капризничала, выкладывала совместные фото, хвалилась. Спустя месяц-два для неё наступила «мертвая зона» — ни звонков, ни смс, ни лайков в инстаграмме, бедняга переживала, в ужасе обзванивала больницы и морги, а потом рыдала под ледяным дождем правдивых и вежливых слов:

«Мне надо подумать, все взвесить. Ты прости меня, зайка, если я сделал тебе больно своим молчанием. Я перезвоню».

Но никогда не перезванивал. Некоторое время Никита отдыхал и перезагружался, и снова бросался на передовую с букетами — конфетами — ужином — сексом и прощанием.

Говорили, он вёл дневник своих побед и поражений. Да-да были и промахи, встречались дамы с врождённым иммунитетом к полубогам. В этот дневник он вносил телесные параметры и особенности: цвет волос, размер груди, охват бёдер, любимая поза, предпочтение в еде, увлечения. Говорили, кто-то из завистников нашёл этот дневник в ординаторской среди карт больных, прочёл и чуть ли не сдох от зависти.

Но это ложь! Никита действительно сохранял короткие воспоминания о бывших «зайках» (имя, фотография, любимый запах и любимая музыка), но записи не покидали его квартиру, они хранились под семью замками и согревали Аполлона — тире — Адониса не хуже маминых объятий, которых никогда не было. Его маленькие победы, доказательства любви, которой его лишили.

А ещё медсестры были уверены, что Никита посещал тренинги пикапа и даже обучался тантрическим премудростям. Из всех сплетен правдой был лишь дневник. В Индии Никита Калоевич не был, тренинги не посещал. Просто он нравился женщинам, и они нравились ему, каждая по-своему и недолго.

Среди коллег в Боткинской он не светился, выбирал объекты на стороне, первую ошибку запомнил навсегда. Работая в Склифе, он «бортанул» дочь главврача, имел разговор с папой, после которого забыл про кандидатскую и был уволен по собственному.

Поэтому больничный персонал Ботки мог вздыхать, строить глазки, заигрывать сколько угодно, Романов лишь скромно улыбался, ибо весь мир за воротами больницы принадлежал ему.

Во время «перезагрузки» Никита погружался в самоистязание, он искренне не понимал, отчего новая девушка кажется ему лучше прежней, почему очарование новизной так быстро рассеивается, и влюблённость исчезает. Никита разочаровывался, переживал, пережидал и снова выходил на поиски счастья.

Его друг Матвей, психолог из бывшей Кащенко, сейчас Алексеевской больницы объяснял амурные неудачи Никиты ложной «установкой», красота внешняя не априори душевная. А неуёмный сексуальный аппетит — стабильной недолюбленностью, прикрытой фиговым листком — комплексом Эдипа.

— Ты в каждой девушке видишь мать — кукушку и хочешь ее поиметь, а потом наказать! Признайся, Романов, ты к своей швейцарской Полине ни разу не подкатывал? — как-то подколол его Матвей, но осекся, натолкнувшись на потемневшие глаза друга.

Больше тему опекунши Матвей не поднимал, но понял — там дело не чисто.

Да, Никита спал с дамами старше себя, ради них он отступал от блицкрига, если женщина ему нравилась, он осаждал крепость месяцами, крепость обычно сдавалась, молодость подкупала, зрелость подставляла молодости плечо и давала советы. Взрослые подруги заменяли Никите Полину, они не влюблялись, не ревновали, поправив самооценку, незаметно исчезали. В их объятьях Казанова быстро восстанавливался, разбирался с чувством вины.

Сейчас заканчивался очередной «букетно-конфетный» период, близился финал забега. Еще одна « зайка» по имени Марина (или Марика?) оказалась пустышкой. Смеяться или напиться?

За окнами клубились, наливались дождем облака, над Беговой в районе Ипподрома небо уже ворчало, перекатывалось грозовыми раскатами. Сейчас ливанет! Ехать домой не хотелось, там пустота, там отключенный телефон, и, возможно, караулящая у подъезда Марина или Марика. Лучше посидеть на работе, переждать непогоду, разобраться со своими мыслями.

Отделять профессиональное от личного Никита научился давно, иначе бы сошёл с ума. В мире существовали два разных Романова — ответственный доктор и безответственный любовник. Частная и общественная жизнь не пересекались друг с другом. Как больная совесть и долг.

Одна чаша весов тащила в пекло чувством вины перед Мариной (или все-таки Марикой?), хорошо, что записывает имена, девушка оказалась скучной, без собственной мелодии, одной из тысячи инста-красоток, и Никита уже готовил отступные слова и подарок.

Но черт подери, почему ему так не везёт? Ответ он знал — мыши плакали, но продолжали жевать кактус.

— Ты сначала на профиль в Инстаграм посмотри, прощупай внутренний мир, — советовал ему Матвей, — если там одни селфи в купальниках, о чем с девушкой спать?

Никита соглашался, но с любимыми граблями не расставался.

Ничто не было слаще начала охоты, ощущения спускового крючка в сердце, взрывного предвкушения, томительной сладости в груди и жжения в ладонях, горячечного огня, бегущего по венам. Он кайфовал от импровизации соблазнения, хоть тактика была одна, но для каждой девушки исполнялся свой неповторимый и незабываемый танец. А потом как грибы после дождя вылезали на свет скрытые девчачьи грешки: тщеславие, глупость, хвастливость, корысть, жадность.

Снова и снова Никита страдал от несовершенства избранницы, сгорал и воскресал как Феникс в новой надежде. Снова и снова давал себе зарок — отдохнуть год, два, ждать знак свыше, искать одну единственную, но ломка наступала уже через месяц, он не выдерживал, знакомился, говорил себе — это точно она, недолго кайфовал и снова сгорал.

На другой чаше весов копилась работа, тревога за доверенных пациентов.

После обязательного пятничного обхода с комиссией от своих больных Никита Калоевич вышел с чувством беспокойства и смятения.

Хлопова Анна, точнее назвать ее Галопова, веселая и дурная, Никита уверен, никаких выводов из аварии Хлопова не сделала. Сейчас он ее подлатает, поставит на ноги. Сколько пройдет времени? Погибнет сама или угробит кого-то?

Более всего его волновала упавшая с крыши Оля Петрова, тринадцати лет отроду, москвичка, с виду из благополучной и любящей семьи. Девочка, скорее всего, останется инвалидом. У нее серьёзное повреждение поясничного отдела, задет спинной мозг, бедренные кости собирали из осколков, денег на реабилитацию у матери нет (но возможно соберёт по фондам), инвалидное кресло — пока лучший выход для Оли, иначе снова заберётся на крышу и нырнёт вниз, за своим Китом. Никита не верил в царящее в соцсетях безумие, и вот перед ним — одна их загнанных жертв игры. В девочке чувствовалась незаконченность, и эта незаконченность как ржавчина разъедает ее мозг. Неудачливые суицидники пытаются раз за разом, если не стереть из сознания крючок, на который они попались.

Бедняжка закрылась в своём страшном мирке, все время спит или приотворяется спящей, не открывает глаза на белый свет, из которого мечтала сбежать, не разговаривает даже с Серафимой Петровной, а это дурной знак. Фима — добрейший человек, всех растормошит, даже депрессивных, но достучаться до Петровой пока не смогла. Что творится внутри маленькой глупой головки? Какие черти там обитают? Почему девочка оказалась на краю? Непонимание родителей, проблемы в школе? Несчастная любовь? В тринадцать уже так сильно влюбляются?

Никита скривился, а вдруг и его Марина-Марика пришлет смс — «Будь ты проклят» и отправится на крышу или в холодную ванну с бритвой в руке…

К дьяволу!

Никита погнал дурные мысли.

«Каждый отвечает только за себя! Если девушка спит с тобой, это только ее решение. Каждый — хозяин своей судьбы! Расставание с тобой заставляет ее взрослеть, все к лучшему, не переживай».

Так его успокаивала Полина. Сказала, приедет на днях, дело у неё в Москве. Пустячное, встретится со старыми знакомыми, пробежаться по магазинам.

Как бы не был благодарен своей опекунше Никита, визит Полины вызывал в душе у него трепет, острое желание и неприятие одновременно. Да, он спал с ней, не один раз и, скорее всего, будет спать дальше с чувством благодарности и восхищения, у него пресловутый Эдипов комплекс, и что?

Полюшка никогда не пыталась стать ему матерью, она была лишь другом, идеалом женственности и красоты (маленький Никита прятал фотографию Поли под подушкой, любовался), она дала ему образование, обучила житейским премудростям, со временем посвятила в искусство любовной игры. Он вошёл в мужскую силу рано, в пятнадцать лет, и Полина первая оценила ее.

Но была она странность, после приезда Полины (а навещала она своего подопечного под Новый год и на свой день рождения в мае) Никита брал больничный, его подкашливала респираторная или отравление, как минимум неделю он лежал в постели. Раньше выздоравливал дня за три, сейчас болел дольше. Он грешил на ресторанную кухню или необычную инфлюэнцу, что привозила Полина, она путешествовала по миру в поисках «пищи», так она называла различные лайфхаки. Хотя «лайфхаки» — тоже звучит с натяжкой, Полина собирала особенные рецепты по очищению и омоложению тела, вела блог и имела огромную аудиторию ненормальных, как и она сама, «no-age» дамочек.

Какую цель преследовала Полина, когда после защиты и практики в университетской клинике купила ему билет в Москву, почему не оставила рядом с собой, Никита не знал. Он был вынужден расстаться со своей девушкой. Устроившись в столице, он пытался помириться с Натали, все объяснить, но бывшая заблокировала контакты. Не простила.

В Москве жизнь Никиты резко изменилась, стараясь забыть подругу, он пустился во все тяжкие. Его проглотил златоглавый, никогда не спящий город, полный греха и соблазна, Москва — это не живущий по строгому таймингу, чопорный протестантский Цюрих, мир карьеристов, стукачей и расчётливых феминисток.

Мысли его вернулись к переломанной девочке.

Чем можно помочь человеку, «живущему в домике»? Как подобрать к тому домику ключ? Надо звонить Мэту. Мэт — институтская кличка Матвея Ларионова, его друга. Они познакомились, когда Матвей приехал по обмену в Цюрихский университет, записался на факультатив к чокнутому фрейдисту, профессору Кайфману. Кауфман слыл нигилистом в медицинских кругах, не отступал ни на йоту от постулатов учителя (тоже создал вселенную вокруг собственного фаллического центра), а еще он являлся приверженцем лечения неврозов шоком. Процент исцелённых спас его от рук правосудия, когда один пациент все-таки скончался от сердечного приступа. Лицензии практикующего психотерапевта Кауфман лишился, но ректорат позволил ему вести факультатив.

Матвей не был последователем изуверских методов терапии, он изучал труды Кауфмана на предмет влияния триггеров и архетипов на подсознание.

Ларионов обожает копаться в человеческих мозгах и разгадывать синоптические шарады, он подберет ключик к домику Оли, найдёт нужные слова. Помнится, он вытащил депрессивного паренька, отчим давил на пасынка и почти довёл до суицида.

Но кто вёл на крышу хорошую девочку? Кто и как настроил ее «на смерть»? Синие киты или другая чертовщина из социальных сетей? Группы смерти, группы малолетних самоубийц, одиночки сбившиеся в виртуальную стаю, лишь бы ощутить «дружеское плечо»?

Скорее всего, Олечка попала в такую группу и была вынуждена « выбросится на берег».

Никита был уверен, общими усилиями они спасут ребёнка. Матвей — хороший гипнолог, главное, чтобы девочка отреагировала на терапию.

И, наконец, его третья пациентка — Чайкина Лариса, молодая женщина тридцати трёх лет. Сакральное число. Ещё одна «выбросившаяся на берег»?

Поступила 20 ноября, с резаными ранами на левом запястье, передозировкой снотворным, полной амнезией. Состояние на сегодняшний день удовлетворительное, сознание сфокусированное, амнезия прошла, общается преимущественно с Серафимой. Во снах преследовали кошмары, сейчас спит спокойно. Готовится к выписке.

Интересно, по какой причине она сводила счёты с жизнью? Долги? Несчастная любовь? Девушки после тридцати более рассудительны и менее истеричны, твёрдо знают, что хотят. Причина попытки суицида Чайкиной Ларисы пока не ясна.

На днях он задержался у кровати «сказочницы», так назвала ее Серафима (надо спросить — правда ли это), Лариса спала беспокойно, металась, ее мучил кошмар. Никита взял Ларису за руку, попытался разбудить, и в этот момент, неожиданно, в голове его зазвенел колокольчик — тихий, полузабытый звук из детства.

С бронзовым колокольчиком в руках появлялась нянечка, тетя Валя, кругленькая как саечка, добрейшая душа, очень похожая на Серафиму Петровну.

Со звоном колокольчика всегда происходило что-то «здоровское», приносили новую одежду, конфеты, подарки от «спонсоров», никто из детдомовцев не понимал этого мудрёного слова, думали, это родители, которые пока не могут забрать их обратно.

Вместе со звоном колокольчика за счастливчиками приходили «новые» мама и папа.

Один раз прозвонил колокольчик и для маленького Никиты — за ним пришла Поля.

Он помнит их первую встречу, Косой тогда взял «на слабо».

«Слабо натырить горбушек с кухни?»

«Да легко!»

Его застукали с карманами, набитым черствыми корками, за шкирман привели к директору, а там за столом она. Красивая как картинка. Смотрит с удивлением и чуть ли не плачет.

А потом, когда пришла забирать его, привезла много подарков для детей, заглянула в столовую.

Тетя Валя в колокольчик и зазвонила.

— Внимание! Никитка, говорят, за тобой пришли! Собирайся!

Чудо или сон?

Никита ликовал, у него самая красивая «мама-спонсор» на свете! И все это видят!

Друзья завидовали ему «по-крупному». Косой на прощание даже дал под дых. Не со зла, просто от избытка чувств.

И вот когда Никита держал в руках руку своей новой пациентки и спрашивал:

— Как вы себя чувствуете? Кого вы там прощаете?

Память зачем-то вернула тот самый мелодичный перезвон бронзового колокольчика.

Динь-дили-дон. Чудо или сон?

Только бледная, с воспалёнными глазами пациентка ничего «здоровского» не предвещала.