Часы Цубриггена. Безликий

Елена Граменицкая

Они всегда среди нас, невидимые помощники и безжалостные убийцы. Человеческое лицо скрывает их суть, а слова истинные цели…Серафима – главный хранитель московской Боткинской больницы, она сталкивается с древним злом, которое выживает, питаясь человеческими страхами. Ей предстоит отыскать безликое тысячелетнее существо, меняющее тела, убивающее людей ради их жизненной энергии, а также разгадать загадку часов, которые останавливают и ускоряют время в зависимости от желания.

«Владычица моего сердца и души»

Единственный месяц в году, который навевал на Серафиму Петровну тоску, был ноябрь. Настроение людское связано с цветом небосклона, с количеством солнечных корпускул, поглощаемых кожей, в ясный день меньше пострадавших в приемном отделении и меньше смущения в душах. Только в любом правиле есть исключения, Фима встречала людей, которые буквально расцветали и воодушевлялись при виде грозовых облаков или снегопада, но таковых были единицы.

По количеству солнечных дней именно ноябрь плетётся в хвосте всего года. Тьма и пропитанный влагой воздух навевают на Фиму тоску, в душу скребётся разочарование — «забыли за ненужностью, не повышают, не перспективная». Человеческое смятение в душе хранителя, мыслимо ли? Но чем дольше живешь среди людей, тем больше дурных привычек перенимаешь.

Быстрее бы тоскливую ноябрьскую хмарь смыл первый снег, а с ней и дурные мысли исчезли.

Только Москва ещё не побелела, пропитанные туманом, пронизывающие до костей сумерки окутывают город сразу после четырех пополудни и творят злое волшебство.

Поэтому каждый ноябрьский вечер, дабы не впасть в смущение, Серафима гостевала у соседей, то у Анны с Йошкой за доминошным столом, то за чаем у Розы с Вениамином, угощалась их «фирменной» мазуркой с финиками и грецкими орехами.

Сегодняшний вечер мало отличался от прочих, пасмурных вечеров, он мог начаться обсуждением международных новостей и закончиться пациентами Серафимы, если бы не вчерашний рассказ Розы о «молодильных» часах. Загадка, на которую намекал Аристарх, наполовину разгадана — Кремляковы оказались «долгоживущими», но очень странным образом.

Бабушка Аглая, задумав заговор, не использовала тёмную материю. Иначе бы все ее потомки страдали, а Роза и Вениамин живы, относительно здоровы и счастливы. В чем тогда фокус оздоровления и мгновенного старения? Совершенно точно, ни Роза, ни обманщица Ирина не догадывались о последствиях заговора, одна была бескорыстно жертвующая, другая — напротив корыстная обманщица. А значит дело именно в часах и в часовщике.

Кто и зачем создал чудесный механизм, останавливающий и ускоряющий время, Серафима знала. Некто Христиан Цубригген. Но что именно заставило Христиана создать механизм «исцеления» — любовь, ненависть, месть, желание пошутить над обладателями? Часовщик был давно мертв, и его намерение осталось загадкой.

Поэтому сегодня Фима спустилась в гости к Кремляковым с тайным замыслом — заполучить на время часы, вызвать с их помощью дух Христиана и допросить с пристрастием.

Аристарх в кошачьей шкуре как обычно увязался за ней.

— Как поживает наша «сказочница»? — чуть ли не с порога начала Роза.

Роза Альбертовна, словно главврач на пятиминутке потребовала краткого отчета. К несчастной Чайкиной она питала особое расположение. Причем ее отношение к Ларисе менялось, как меняется ноябрьская погода — от осуждения и непонимания до редких проблесков сочувствия и поддержки.

— Она более не общается со своим женатым обманщиком, из-за которого на тот свет собралась?

По мрачному тону Розы Альбертовны стало ясно — «проблеска» сочувствия сегодня не будет, как и не было солнечного следа в дождевых облаках.

Одетая в уютный велюровый халат, обутая в мягкие тапочки с заячьими мордочками, с чашкой ромашкового чая в руках, Роза готовилась осуждать. Наверное, именно так в домашней обстановке выглядят неподкупные прокуроры. И хотя сердце Розы Альбертовны было добрым, а богатый опыт помогал рассуждать здраво, ее часто заносило, она давала себе право судить других. Розочкой овладевали уверенность в собственной непогрешимости и горделивое самолюбование, как почти каждой старушкой на лавочке.

Фима хорошо знала свою соседку, терпеливо сносила все ее прокурорские замашки и потому ответила уклончиво.

— Чайкина исцеляется, ведет дневник, назвала его «Чистовик», объяснила просто, мол, «раньше не жила, а черновики писала». С молодым человеком рассталась «по-доброму». Во всяком случае — это прозвучало с ее слов.

Роза так и подскочила в кресле, ромашковый чай из чашки капнул на велюровый халат. Старушка засуетилась, стряхивая капли с груди.

— Вот я неуклюжая! Да она и вправду сумасшедшая! Как можно «по-доброму» с человеком, который ее использовал, из-за которого счеты сводила?

— На мой взгляд, она сделала очень правильный вывод, — спокойно ответила Серафима. — Перед нами заезженный сюжет — на чужом несчастье счастья не видать и логичный финал. Сколько его не переписывай, он всегда один. Вот почему рукописи ее не горели.

— Какие рукописи не горели? — зацепилась за слова Роза Альбертовна.

— Я иносказательно. Сколько бы наша сказочница не сочиняла красивых концовок, всегда оставалась в одиночестве. Кстати, со своей жертвенностью Лариса пытается разобраться. Откуда она в ней? А все очень просто — девушка наказывает себя за проступок в детстве. Она провинилась, отец ударил ее. Бедняга ходила в школу с синяком под глазом и врала, не выдавала отца. Она очень его любила. С того момента ее заклинило — любимый мужчина должен причинять боль. Вот она и искала себе мучителей. Конечно, поступки любовника достойны осуждения, но, подумай, Лариса тоже делала неправильные ходы — мечтала разрушить чужую семью, роль запасного игрока ее не устраивала, получив отставку, обиделась и быстренько скомкала свою жизнь. Зато сейчас все меняется к лучшему.

— С тобой спорить не буду, видеть в черном белое не умею. И разглядеть в негодном поступке спасение не смогу. Ты откуда про пьяного отца знаешь? Лариса рассказала?

— Роза, ты долгую жизнь прожила, но отрицаешь главное, мир не черно-белый, в нем много серых оттенков и бесконечная палитра преломлений. Нет абсолютного зла, как и нет рафинированного добра, они часть единого целого. Роль отца или матери в исковерканных судьбах девочек очевидна, — Серафима попыталась свернуть со скользкой тропы.

Упоминание об отце Ларисы было лишним. Болтливость снова сыграла с Серафимой недобрую шутку. Любопытная соседка в покое не оставит, пока все не выпытает.

И действительно, глазки Розы Альбертовны заискрились, но Фима ее опередила.

— Расскажи ещё о своих часах. Откуда они появились у Саввы Альбицкого, кто ему подарил? Или он сам купил? Где? У кого?

Серафима знала ответы, но она свыклась с ролью «обычного человека», а обычный человек именно так и будет допытываться о происхождении чудесных часов. Потом она попросит их посмотреть и забрать к себе на некоторое время. А уже дома, разговорит покойного Цубриггена, если его дух по-прежнему здесь.

Готовая в наступление Розочка растерялась от посыпавшихся на неё вопросов, наморщила лоб.

— Аглая стащила часы у брата Савелия, так написано в дневнике. Савелий не заметил пропажи, особо ими не дорожил. Как они к нему попали — не знаю. Одно помню, дедушка Савва часто бывал в разъездах между Петербургом и швейцарской Лозанной, служил управляющим в банке. Возможно, он приобрёл часы в одной из мануфактур или принял их в дар от коллег. Он был заядлый гольфист и любил ходить под парусом, участвовал в регатах. Победителям обычно дарили памятные хронографы.

— Могу я их ещё раз посмотреть вблизи? Подержать в руках?

— Конечно. Сейчас принесу.

Роза поставила чашку с чаем на столик и, бесшумно ступая в мягких заячьих тапочках, прошла в гостиную.

Аристарх, лежа на коленях Фимы, стоило Розе исчезнуть с кухни, замурлыкал:

— Фокус-покус нам покажешь? С покойником поговоришь? Ммм, люблю я эти экзерсизы.

— Тихо, — Серафима зажала кошачью мордочку, — молчи, куриная голова. Как я с покойным поговорю при человеке? Соображай!

Домовой обиделся на «куриную голову», зашипел аспидом, но остался сидеть на коленях.

Роза Альбертовна вернулась с часами, положила их на ладонь Серафиме. Та ощутила приятный металлический холодок, легкость и изящность конструкции: часы легко умещались в женской руке.

Подцепила ногтем и откинула крышечку.

— Раньше при открывании часов звучал Бетховен. А как та сумасшедшая ударила их оземь, музыки больше нет. Да и чудес тоже, наверное, — сказала Роза.

— Не в музыке дело, а в механизме. Механизм в часиках занятный, полагаю, — ответила Серафима, разглядывая на циферблате еле заметные латинские буквы, скорее всего клеймо мастера «H.С.Z.».

На первый взгляд, в хронометре не было ничего особенного, перламутровый циферблат с позолоченными стрелками, на котором все еще оставались темные следы от крови, современный часовщик не решился его полировать.

В нижней части циферблата над римской цифрой «шесть» красовался миниатюрный лунный календарь, хронографа не было. На цепочке на крошечном карабине болтался ключик в виде птички. Голубь или чайка — не понятно. Гравировка на задней стенке была занятной — несколько перекрещенных восьмерок напоминали распустившийся бутон розы, рисунок без сомнения имел сакральный смысл. Восьмерка — символ бесконечности, в гравировке знаков бесконечности было ровно восемь. 88888888. Восемь бесконечностей, восемь таинств, восемь попыток остановить время и исцелиться? Первая владелица часов — некая дама сердца, потом, видимо, Аглая, далее Роза, обманщица Ирина, четверо, остается ещё четыре раза перевести назад стрелки. Только в одном случае часы сохраняют молодость, в другом забирают. Почему? Корыстное или бескорыстное желание тому виной? Бабушка Аглая не старела очень долго, и вряд ли ее чудо было бескорыстным. Тайна остается тайной, и постичь ее Серафима пока не могла.

— Часы не от друзей по команде, это точно, — сказала она, — для спортсменов мануфактура выпускала партии в честь определенной регаты или состязания по гольфу, они имели памятную гравировку, такие часы были полезны в обиходе, имели, по меньшей мере, секундомер, репетир и другие нужные мелочи, а здесь, что мы видим? Изящная перламутровая безделица с фазами луны, со странной гравировкой на задней крышке и недвусмысленной надписью на внутренней. Мой вердикт — эти часы были изготовлены в единичном экземпляре и подарены красавице, а вместе с ними отданы душа и сердце мастера. О чем недвусмысленно говорит надпись: «Die Majestat meines Herzens und meiner Seele», то есть — «Владычица моего сердца и души». А уже потом неведомыми путями часы достались твоему дедушке Савелию. Думаю, он купил их у прежних, перебивавшихся с хлеба на воду владельцев, за небольшие деньги, поэтому не дорожил и потери не заметил.

Роза Альбертовна задумчиво кивнула.

— Дед Савва помнится, перерыл весь наш петербургский дом в поисках изумрудной запонки. Горничная поднимала ковры, двигала шифоньеры, маменька допрашивала маленькую меня — могла ли я утащить драгоценность для своих кукол, слава Богу, нашли безделицу, запонка закатилась за книжный шкаф в гостиной. Если бы эти часы были дороги Савелию, он бы их точно из-под земли достал.

— Вот и я о чем. У меня будет не совсем обычная просьба, Роза. Отдай мне их на время. Хочу исследовать цветочный вензель, полазить по каталогам. Возможно, наткнусь на клеймо мастера. Завтра обещаю вернуть часы в целости и сохранности, — пообещала Серафима.

— Только не вздумай молодиться, мало ли что опять пойдет не так, превратишься в юную гимназистку, жениха начнешь искать, меня бросишь, — пошутила Роза, — конечно, бери. Можешь и на пару дней задержать, исследуй со всей тщательностью. Я хочу разгадать их тайну.

Серафима рассмеялась. Уж что-что, а возраст не был для нее камнем преткновения.

— Клянусь, ковырять палец и произносить бабушкино стихотворение я не буду. Тем более фаза луны не та. Погоди-ка!

Вот и заноза, которая беспокоила Фиму после рассказа Розы. Не та фаза! Ну конечно!

— Вспомни, какая фаза Луны была, когда ты отдала часы Ирине?

Роза Альбертовна задумалась.

— Да откуда я сейчас… Черт подери!

Старушка хлопнула себя по лбу.

— Вот я ворона. Забыла сказать ей и про зеркала и про лунные фазы.

— И, тем не менее, женщина провела ритуал. В самом начале твоего рассказа Вениамин упоминает про новолуние, это я хорошо запомнила. Ирина не ждала полной Луны и прочла заговор в тот же вечер.

— Неужели все из-за этого? Полнолуние — сохраняешь молодость, новолуние — наоборот. И зеркала вообще не причем. Как думаешь? — с мольбой в голосе спросила Роза.

Серафима лишь пожала плечами, если бы она сама еще что-то понимала. Одна надежда на мастера Цубриггена.