Сказ про сестрицу Алёнку и братца Орея

Елена Александровна Асеева

Удивительная по красоте легенда о битве бога Перуна и Скипер-зверя в сплетении с мифологией славян и русскими сказками унесет читателя в увлекательное приключение, познакомит с замечательными духами, существами и созданиями, населяющими Явь, Навь, Синюю Сваргу. В это невероятное путешествие читатель последует вместе с сестрицей и братцем, Алёнкой и Ореем, своим ходом несущими новую эру, обычаи и знания славянам и самой Яви.

Глава десятая. Жар-птица

Птица летела ни высоко, ни низко, а по середочке небушка, малешенько касаясь концами своих размашистых крыльев серых, словно рассыпанных облаков. И то все времечко под странниками пролегали странные земли межмирья, ниточного шва, между одним миром и иным.

Яви и Нави?

Али Яви и Небесной Синей Сварги?

О том может, кто и ведал… Тот, каковой ноне в межмирье никак не мог быть…

А дивная златыми переливами сияющая птица стала медленно спускаться вниз, изредка (точно присматриваясь к оземе) свершая не большие круги над местностью. И всякий раз такие движения, вызывали вопли ужаса в Копше и поддакивающем ему глиняном кувшине:

— Мягше, мягше. Нешто льзя дык шибко летети наземь? — возмущался дух сберегающий клады, и легошенько тряс головой, колыхая плывущей по воздуху длинной бородой.

— А я и тем паче крушливый, не дай боже сронишь, — вторил ему кувшин, совсем чуточку покачиваясь на ноге Бешавы, за каковую держался собственной горловиной.

И то недовольство длилось весь срок полета, каковой шел от начала спасения обок Кадука и до тех самых пор, поколь дух не сокрылся из глаз и птица медленно, но ощутимо пошла на посадку (не больно быстро, как о том переживали Копша и кувшинчик). Дивный птах промеж того свершив еще один полукруг, выставил вниз ноги и сложив крылья на спине, весьма мягко опустился на землицу, сделав по ней несколько шагов и с тем как бы оставляя на ней, сперва колтков и посудинку, а после детушек и Копшу. Не столько ставя их на ноги, сколько, все-таки, укладывая в густые и здесь зеленые мхи.

Сама же птица, выпустив из когтей плечики сестрицы и братца, взметнулась ввысь, теперь свершив махонькое коло над лежащими. Ужотко наблюдая сверху, как странники степенно принялись вставать с земли, кто, восседая на нее, кто все же подымаясь на ноги. Теперь дивный птах чуточку расширил круг полета, да вновь пошел на посадку, выкинув вперед свои высокие, крепкие ноги, и врезавшись их загнутыми златыми когтями в мшистую поверхность оземи. Как-то и вовсе махом он сдержала движение крыльев, и, сложив их на спине, единожды блеснул всем своим опереньем, кажным его ярчайшим перышком, кажным мельчайшим его отростком.

— Блага дарствуем за наше спасение, — первой заговорила Алёнка, также как и Орей, поднявшаяся на ноги. Девчужка вскинула вверх правую руку, приложила ее длань к груди и тем поприветствовала чудную птицу, ростом как оказалось не больно с ней разнящуюся.

— Здравия и тебя девонька, и твоему братцу, и всем путникам оные прибыли с вами, — ответствовал дивный птах и надо же легошенько качнул головой, вроде кланяясь златым коротким хохолком. И вслед того говора на землицу из его клюва ссыпалась капель переливающихся искорок, не то, чтобы утонувших в зелени мхов, а лишь зацепившихся за их малые отростки и чуточку качнувшихся на сих кончиках.

— Зовут-величают меня Жар-птица, — ответила птица, продолжая дотоль начатую реченьку, и ступила вперед ближе к ребятушкам. — И прилетела я к вам, Алёнка да Орей, сестрица да братец, в помощь неспроста. Понеже рождена я была в тот срок, кады вы оба избрали эвонту стежку, абы являюсь воплощением великого бога, ноне упрятанного лютым Скипер-зверем, як и ваши сродники. И мое явление-рождение, знак судьбы, послание славянскому роду… О том, что прошли тяжкие времена и наступают инаковые… — Жар-птица стихла всего-навсего на малость, судя по всему, чтобы качнуть своей дивной головой да уже в следующее мгновение продолжила, — прилетела я из далекой Синей Сварги, иде, и, была рождена в привольности голубых небес. Прилетела к вам на выручку, ибо с энтого сига наши уделы связаны… Мой, бога, Алёнки и Орея! Ужоль, тык вот чудно сплела Макошь судьбу. Связав в единый, златой узелок, мой удел и ваш.

— А нашто богиня тык сплела наши судьбы? — задумчиво вопросил мальчик и легошенько отодвинул от себя Копшу, каковой только поднявшись на ноги, принялся жаться к деткам и единожды часто-часто покачивать головой, словно желая сбросить с нее колпак.

— Подь, подь сюдытка, Кринка! — наконец пояснил пошатывание собственной головы дух сберегающий клады, и, развернувшись, сердито глянул на застывший обок колтков кувшинчик. И посудинка срыву сорвавшись с места, побежала к Копше, торопливо переставляя свои утиные лапки и раскачивая тулово туда-сюда. Уже вельми скоро преодолев пролегший промежуток и замерев подле духа, кринка с тем пошатыванием, вроде вытрясла из себя маханький клубочек, который выскочив из горловины, притулившись сверху на мхи, мигнул огнистыми зернятки, особлива переливающихся в лучах сияющего оперенья дивного птаха.

— Богиня Макошь, Великая Ткачиха, держит в своих руках полотно Мира. Витиеватые на нем узоры, усе из волоконцев судеб людских и богов собранные, — протянула Жар-птица, последние звуки молвленного и вовсе пропев. И тому говорковому пению вторил нежный свирельный свист, а из приоткрытого клюва дивного птаха вниз, в зеленые мхи, посыпались крупные перламутровые камушки.

— Ужотко женчюг! — прервал, громким окриком пение Жар-птицы, Копша, и взбудоражено всплеснул своими руками, да затопал ноженьками на месте, став схожим с курицей готовой снести яичко. — Сие женчюг, женчюг! Таковой зрети в ракушке в море-окияне. Вельми расчудовый камык, — дополнил все также радостно дух сберегающий клады, и разком сорвавшись с места, в два аль три шага подскочил к дивному птаху, высоко поднявшему голову, и, так-таки, замершему, должно стать, от испуга. Копша между тем упал пред Жар-птицей на карачки да принялся, раздвигая скученные веточки зеленых мхов, вытягивать из них переливающиеся камушки да пихать их себе в рот.

— Женчюг? Иде женчюг? — не менее взбаламошено вскликнула Кринка и принялась бегать по коло, натыкаясь на ноги стоящих ребятишек и колтков, отступая и сызнова продолжая свой скорый ход, однозначно не видя ничего кругом. Обаче посудинка явно слышала, потому как после очередного бодания ног Багреца, отступив назад, недвижно замерла, да посем вже точно добежала до Копши.

Кринка теперь застыла обок духа сберегающего клады, прижавшись пережабиной под горлом к его выпученному и чуть прикрытому материей кафтана заду и легошенько вздрагивая всем своим туловом, да приседая на утиных лапках, запричитал:

— И мене, мене того женчюга дай-ка! Вельми вожделею сие обилие в ручонках держивать!

— Хм! — немедля смешком отозвался Орей, да хмыкнул носом, столь задиристо, что из правой ноздри на губы его выскочила долгая белая сопель, сигом погодя уже нырнувшая обратно. — Об каких ты руках болтаешь? Их же у тебя таки да нет, — дополнил он свой смех реченькой.

А Копша внезапно изогнул спину дугой, да принялся громко кашлять и с тем выплевывать в обратный путь камушки женчюга. Ужось, однако, не позволяя им попасть во мхи, он также скоро, изловчился вылавливать их летящими в воздухе. И лишь потом, когда ладошки переполнились женчюгом, и прекратилось их изрыгание изо рта, дух отправил полные жмени себе запазуху. Притом не расстегивая медные пуговицы, а засовывая сквозь прорехи меж ними, ни сколько не обращая внимания на просьбы кувшинчика. Копша переместился с карачек на присядки, вже после того как полностью освободил свои длани от женчюга и принялся пристально оглядывать растения, точно ожидая кады ж вдругорядь запоет птица и ничего ли он там не пропустил.

— Больче женчюга не будет. Можешь отседова ступать, — негромко молвила Жар-птица и совсем чуточку покосилась на сидящего поперед нее духа, блеснув крапинками сине-голубых глаз. Колпак на голове Копши качнулся туды-сюды, как и он весь сам, судя по всему, дюже переживая, что более не получит тех не понятных для ребятушек камушков, всего-навсего приметно сверкающих переливами света.

Дух сберегающий клады медленно вздел голову, единожды сместив колпак на бок и скривил личико, погасив в морщинках красные глаза, оставив для взору только вертлявый нос, оный в свой черед часто-часто задрожал и принялся пущать из себя тончайшие струйки белесой слизи (то ли слез, то ли нюнь). И уже так это со стороны смотрелось пакостно, что не только колтки, Алёнка, но и почасту утирающий собственные нюни Орей, громко зашикали на Копшу, призывая его к благопристойности.

— Як же тебе не совестно, — протянула за всех девчушка, легошенько выпучив вперед красные губешки, тем самым выражая недовольство. — Такой большенный, самый старчий из нас туто-ва, а тык вот некрасивше нюни распустил, будто маханький.

Копша слышимо выдохнул и зараз поднялся на ноги, притом не расправив на лице складочки, хотя и подтянув сопли. Таким побытом, все ж он желал задобрить дивного птаха, каковой в свой черед не поддалась на данные увертки, а вспять того ступил в сторону. Позади Жар-птицы долгий хвост, малешенько качнувшись, поднялся вверх, размашисто развернувшись и блеснув каждым отдельным перышком, таким ослепительно златым. Дух сберегающий клады еще чуточку поглядывал на птаха, но так как последний больше на него не обращал внимания, медленно развернулся да принялся оглаживать свой кафтан, ставший несколько потрепанным и грязным от пребывания в Кадуке, посему и являющий бело-серые полосы по всей материи. И тотчас послышался раскатистый вздох кувшинчика, все поколь тулящегося к Копше, досель сопереживающего, что не удалось собрать женчюга, слышимо сказавшего:

— Дык аки прекраса он лучится, — и его возгласу довольно фыркнул дух, кособоко наблюдающий за дивным птахом.

А Жар-птица, между тем, поглядывая лишь на поместившихся супротив него ребятушек, продолжила свой сказ, ноне, впрочем, более не переходя на пение:

— Полотно Мира, кое соткала Макошь, имеет замысловатые узоры, удивительные перекрестия, знаменательные узелки. Разными цветами переливается оно, абы удел кажного живого создания не повторим в своем движении. И твой Орей, и твой Алёнка удел накрепко связаны с моим явлением. Коль бы оба вспужались ступать за клубочком як то велела Земляничница, али б забоялись защищать колтков перед Доброхочим, лезть во глубокий лаз берлоги кома, не случилось б и моего рождения, явления. Не было бы моего прилета в межмирье, а значица и освобождение славянского роду от Скипер-зверя во даль дальнюю отодвинулось, а может никогда и не свершилось бы вовсе.

Чудная птица тяперича раскрыла и свои переливающиеся крылья да легохонько качнула на них кажным перышком, точно намереваясь взлететь, и единожды обдала стоящих пред ней детушек жаром огня. Только затем, когда теплые волны вроде огладив волосы братца и сестрица, чуть слышно затрещали на них, Жар-птица дополнила:

— А днесь нам всем надобно ступать вперед. Туды, куды катился до энтого клубочек, ибо стёжка наша обчая прямо али криво, быстро али долзе, приведет куды велено.

— Кем велено и куды сия стёжка водить, — протянул недоверчиво Копша, лишь сейчас распрямляя на личике морщинки, и взором своим суровым уперся в чуть покачивающийся хохолок птицы, поверху увенчанный крупным, белым женчюгом, вельми круглым и гладким. — Ты сама-то ведываешь? Али дык всего-навсе язычишь? — довольно грубо закончил дух сберегающий клады, и прерывисто вздрогнул, судя по всему, очень желая тот женчюг примерить на свой колпак.

— Не-а… не ведаю, — чуть слышно отозвался дивный птах и сызнова переступил поближе к детушкам да покосился на такого жадного до того обилия Копшу, точно пугаясь его непомерности.

— Толдо пошто язычишься… Тумкаешь сие оченно легошенько ступать к незнамой Яге, по неведомой дали, — глубокомысленно завершил дух сберегающий клады и вторящий его ненасытному взгляду кувшинчик, горестно застонал, будто сам желал примерить на себя чудной камень женчюг. — Нам хаживать, тобе летети. Али ты, опять-таки, по сим вольностям мари влачитися с нами будяшь?

Жар-птица сразу взметнула крыльями, да подавшись вверх, взлетела в поднебесье, качнув своими вытянутыми, повисшими златыми лапами, на кончиках каковых переливались ослепительно-желтые тонкие коготки, и ужоль оттуда чуть слышно отозвалась:

— Нет, я полечу, не могу ступать. Тык и вас не могу несть, ведь куды-ка шествовать о том ведает токмо клубочек ваш. А вас я разыскала туто-ва, понеже тяперича удел у нас обчий. Я буду лететь, и глазеть с небес за вашим ходом, дабы не отстать.

— Вельми нам понадоба, дабы ты поспевала, — сурово дыхнул Копша, и, раскрывши рот, потеснив волоски пышных красных усов и густой бороды, прикрывающих губы, вынул из него узенький черный раздвоенный на кончике язык да выставил его вверх. Скорей всего он желал, чтобы его недовольство узрела Жар-птица, да она была вельми высоко и о языке духа сберегающего клады не помышляла.