Коло Жизни. Средина. Том второй

Елена Александровна Асеева

Яробор Живко и Крушец во втором томе книги «Коло Жизни. Средина» пройдут удивительный путь по самой планете Земля, повзрослев и набравшись столь необходимых им обоим чувств, эмоций и знаний. Они оба обретут спокойствие подле своего Отца Господа Першего, возродят в дальних землях Дравидии города, образуют новый народ, верования и традиции. И тем самым изменят развитие человеческого общества.

Глава третья

Поколь рябью поигрывали от ухода старшего Димурга зеркальные стены, очевидно, все еще храня в себе его серебристый цвет сакхи, Мор степенно направился к единственному креслу, и, воссев на него, резко вздел вверх руку. Он тем рывком, вроде как содрал со свода огромный пласт колеблющегося облака, на чуть-чуть живописавший фиолетовую поверхность, и скинул его вниз. Ком облака, подобно болиду преодолел расстояние от свода до пола, да гулко плюхнувшись на него, в мгновение ока образовал могутное серое кресло, присыпанное сверху мельчайшей голубоватой изморозью. Велет полюбовно огладил волосы мальчика, и, двинувшись к созданному для него креслу, очень нежно молвил:

— Благодарю, милый малецык, — Атеф не менее степенно опустился в глубины кресла, и те слышимо пухнув, живописали враз под его руками облокотницы, а под ногами, выкатившись из сидалища, долгий лежак. — И, что же ты желал поведать, мой любезный. Я не очень понял твое сообщение, ибо оно дюже спонтанно прозвучало, а переспрашивать не решился, або почувствовал, что ты взволнован. И зачем понадобилось малецыку Усачу срочно все бросать и лететь в Северный Венец?

— Чтобы забрать Стыня, — коротко отозвался Мор, и гулко вздохнув, смолк.

Яробор Живко с интересом оглядел замерших Богов, не сводящих с него трепетно-полюбовного взора, и принялся шевелить белые низкие испарения укрывающие местами черную гладь пола, разгребая их комковатое полотно правой ногой, стопа которой была обута в серебристую сандалю.

— Малецык Стынь поколь находится в Северном Венце, — все также значимо недовольно и почасту вздыхая продолжил пояснения Мор, явно нуждающийся в слушателе. — Туда оногдась прибыл Китоврас, и он присмотрит за малецыком, покуда его не заберет Усач. Там же Усач сам решит передать ли Стыня Асилу, Дивному или все же Воителю, как того сам желал милый малецык. А торопил я тебя и Усача, потому как боялся, что коли задержусь, Родитель наново передумает и пришлет в Млечный Путь Воителя взанамест меня. Сам же знаешь, как было по первому Родителем решено. Вежды мне сказал, ономнясь связавшись, чтобы я все бросил и незамедлительно прибыл в Млечный Путь. Ибо он поколь в Отческих недрах и возможно не скоро сможет забрать Стыня, так как предполагает, Родитель его накажет. А как бросить, коли не куда пристроить Стыня. А вдруг у бесценного малецыка случится отключение, надобно чтобы подле был кто из старших и знал как помочь. Мерик после посещения кремника на Хвангуре несколько отупел, как мне кажется… лучше бы продолжал красть чем то, что ноне происходит с ним… Всего боится, трясется и даже исполняет поручения несмело, словно не уверен в своих способностях. Совсем испортили черта эти тупоголовые криксы-вараксы, такая неприятность… такая… Посему я и обратился к тебе и Усачу за помощью. Зная, что Усач никогда не откажет мне, коли попрошу, да и ты тоже… Не решился, однако, беспокоить старших Богов или Воителя, поелику он поколь не выяснит, что? как? зачем? почему? никогда не прилетит. А так Усач заберет Стыня и сам же его доставит к Воителю в Блискавицу али к Асилу в Геликоприон… И вообще, знаешь Велет, порой возникает такое ощущение, что кроме меня и Вежды в нашей печище все призваны только расстраивать Отца… Уж я не говорю о том, чтобы помогать.

— Ну, ну, мой любезный, — Атеф, наконец, перевел взгляд с мальчика и очень ласково воззрился на Димурга, а мышцы на его плечах перекатились туды… сюды так приметно, что заколыхалась материя сакхи, словно жаждая порваться. — Что ты такое говоришь, как это так призваны расстраивать нашего дорогого Отца. А потом недолжно тебе, моя драгость, забывать, что ты и Вежды старшие сыны… А скоро ответственность и вовсе многажды возрастет, стоит нашему бесценному малецыку переродится… Ты должен быть к этому готов… Готов, что забота о Стыне перейдет в целом на тебя. Поколь малецык будет восстанавливаться, возрастать и Отец, и Вежды будут большую часть времени подле него. И тебе в основном придется участвовать в жизни Стыня, поддерживать Темряя и Опеча. Эт, конечно, не значит, что я иль иные старшие Боги не будут вам помогать, но ты должен осознавать свое взросление… свое особое… существенное место средь Димургов.

Велет говорил достаточно неспешно, точно соизмеряя каждое свое слово, включая в речь не только наставление, успокоение, но и всю нежность, каковую испытывал к младшим членам печищ, и особенно к Димургам… К Димургам, в печищу которых, также как и Седми, когда-то желал вступить.

— Я это понимаю, и готов к тому, — отозвался все также досадливо Мор, и провел перстами по грани своего раздвоенного подбородка. — Но это бы еще и иные понимали, те самые, каковые вмале сделаются средними Зиждителями и ответственность на которых будет лежать не меньшая… Ты вот говоришь, не досадуй на Опеча, а как на него не досадовать… как? Замкнулся в своей Апикальной Галактике, ибо, видите ли, занят новыми творениями, которые ему позволил создавать Отец… Представляю, что он натворит там, после пережитого. Непременно, создаст какого-нибудь нового антропоморфа с коим окромя Воителя никто и не справится.

— Ну, зачем ты так? Зачем? — мягкость в певучем, объемном басе Велета принялась нарастать, вроде он желал той звучащей мелодичностью снять напряжение с весьма гневливого Димурга. — Не надобно на Опеча серчать. К нему итак придирчиво относится Стыря, и до сих пор натянуто общается. Отчего малецык Опечь страдает… Посему надо нам старшим проявить миролюбие и разумность. И поступать как Словута али Усач.

— Миролюбие, — произнес совсем надсадно Мор и резко въехал головой и спиной в ослон кресла, чем вызвал его порывисто качание. — Куда еще больше миролюбия. Привез ему Стыня, дабы срочно надо было побывать в Сухменном угорье. Магур-птицы доложили, что в этой Галактике нарастает давление в одной из систем. И попросил Опеча! попросил его, пригляди за малецыком, никуда от себя не отпускай. Так нет же, Опечь взял и отпустил нашу бесценность к Темряю, да еще и на сумэ. Но сумэ создано было надысь, и поколь слабо опробовано в чревоточинах, а вдруг что-нибудь случилось с судном, и драгоценный малецык пострадал. Но это часть беды… Хуже, что он отпустил Стыня к Темряю. Я понял бы если Опечь отпустил нашу кроху к Усачу, Стыре, Воителю или к Словуте. Но к Темряю… это все равно, что к Огню или к Дажбе. Хотя, верно, к Дажбе стало менее задачливо. — Мор нежданно резко дернул головой и махом на его лице дрогнули все жилки, по-видимому, он был чем-то весьма опечален. — Спрашиваю у Опеча, где Стынь? А Стынь давно уже у Темряя… Темряй замечательный малецык, но лишь тогда, когда не экспериментирует… А когда он экспериментирует, да еще подле него Стынь, — теперь Димург горестно вздохнул. — Если бы ты Велет видел, что они там создали. Я просто уверен в том принимал участие Стынь и, вероятно, еще кто-то… Так предполагаю, это был Словута, хотя на него не очень похоже, но некие единицы наследственной информации явственно соответствовали его созданиям. А по поводу Стыня, так малецык почасту вносит в коды такое, что ощущается, наша драгость все еще больна и не оправилась от хвори. И то благо, что Отец сие не видел и Родитель был занят лучицей, иначе незамедлительно бы наказал Темряя… Темряя и Отца, конечно же. Ведь в тех созданиях, коли их так можно назвать, были нарушены все генетически информационные покодовые носители. А когда они принялись пожирать саму планету, допрежь того съев всю растительность, животных, птиц, и большую часть людей… я опешил…

— Как это саму планету? — удивленно переспросил Велет, и легонько подавшись вперед, развернув голову, заглянул в утопленное в парах сизо-серого кресла лицо Димурга.

— Так-таки саму планету, — все тем же нескрываемо-раздраженно ответил Мор, и громкий его голос заколыхал туманные полосы на полу, каковые настолько уплотнились, что не желали расползаться, хотя мальчик все еще пытался их растолкать ногой. — Они стали жрать саму почву, глотать камни. Я еще такого не видел, чтоб создание, глотая землю и камни, не гибло.

Велет зычно крякнул. Вероятно, он хотел рассмеяться, однако страшась сильнее рассердить и без того недовольного Мора, единожды подавил в себе смех. Оттого и получилось, что он крякнул или хрякнул. Димург стремительно вскинул взор, дотоль направленный на стоящего недалече юношу и подозрительно всмотрелся в лицо Атефа, точно заподозрил его в несерьезности. Но так как Велету удалось смешок заменить хряком, а лицо его, застыв, хранило задумчивую неподвижность, Мор погодя продолжил:

— Пришлось срочно… срочно их уничтожать, а они такие верткие оказались. — Димург замолчал, на лице его туго качнулись выступающие вперед желваки, и он весьма огорченно добавил, — не представляю даже теперь, что скажет Отец. От него будет невозможным утаить произошедшего с Палубой. А он так гордился этой планетой, где достаточно продолжительное время по оставленным им законам в благополучие жили людские племена. Всяк раз когда Отец бывает в Галактике Татания, он залетает в систему Купавки на Палубу. И что теперь делать… не представляю себе… Я заставил, конечно, асанбосам переселить выживших людей в одну из свободных систем Татании. Благо их басилевс Токолош на тот момент был недалече, и сразу прилетел на ногках со своими приближенными, но ведь жалко Палубу.

Велет энергично вскинул вверх руку и широко расставленными перстами прикрыл часть лица в районе губ, схоронив, таким побытом, сияние улыбки. Еще миг и, очевидно, не в силах сдерживаться, он, громко загоготав, отметил:

— Будем надеяться, что наша драгость Крушец не унаследует присущие только вашей печище способности во всем экспериментировать, або тогда и впрямь окроме Отца серьезных Богов у Димургов не будет, — и вовсе гулко заухал так, что закачавшее своей перьевистостью кресло принялось сбрасывать вниз целые лохмотки облаков.

— Не пойму чего тут смешного? Что теперь сказать Отцу? — обидчиво отозвался Мор и купно свел свои прямые, черные брови в кончики, которых были вставлены камушки приподымающие уголки глаз вверх да придающие лицу выражение недоумения.

— Что сказать. Как есть, так и сказать, — уже многажды ровнее молвил Велет, как-то весьма резко прекращая греготать, ибо услышал обидчивые тонки в голосе Мора… Мора, каковой слыл его любимцем, и всегда пользовался тем расположением. — Что ж теперь делать, коли Стынь дитя, а Темряй не намного его старше. Малецыкам сие шалопайство присуще и простительно. Жаль, конечно, что их чудачество коснулось дорогой Отцу планеты… А почему она подверглась такому разрушению, я не пойму. Ты, что милый мой, не мог как-то помягче расправиться с теми созданиями?

— Не мог, — тихо проронил Димург и медленно поднялся с кресла, желая тем скрыть свое огорчение от старшего брата. — Весьма, потому как разгневался. Уже ничего не мог творить мягче.

— А на кого те создания были похожи? Как они выглядели? И почему стали есть почву и камни? — внезапно подал голос Яробор Живко, как оказалось внимательно слушающий Богов и токмо для отвода глаз взбивающий испарения на полу. — Камни? — вопросил он вновь, — разве можно перекусить камень? — мальчик тотчас стукнул промеж себя зубами, вроде проверяя их крепость.

— Они их глотали, — повышая голос, и немедля убрав с лица, и обобщенно с фигуры все недовольство откликнулся Мор. — А выглядели весьма ужасно, — дополнил он, глядя на юношу сверху вниз. — Никакой пропорции и полное отсутствие принципов физиологического построения существующих созданий. Точно в них единожды сошлись коды разных творений, которые Родителем категорически запрещено смешивать, абы необходимо придерживаться выставленных им правил.

— А на кого они похожи? — перебил дюже пространственную речь Господа Яробор Живко.

Он, непременно, хотел вызнать как можно больше о том, что его заинтересовало в рассказе Мора. Одначе, задавая вопросы, как всегда спрашивал только про определенные вещи, словно получал информацию не для себя, а для Крушеца.

— Похож, — задумчиво повторил Димург и неспешно пожал плечами, ибо был весьма слабо знаком с животным миром не только Земли, но и в целом Галактик. — Похож на кого-то… Но явно не на тех существ, которые обитали на Палубе, оно как те камни не глотают.

— Он похож на медведя, лося, волка, вепря? — вопросил Яробор Живко, стараясь направить пояснения Господа в том направлении, в каковом ему станет понятен и сам образ создания, и место где он обитал. — Или может это змея, ящерка… На кого внешне похож?

Мор не столько не желал ответить, сколько не представлял себе, как можно объяснить мальчику им видимое существо, сызнова пожал плечами.

— Тогда покажи, — Яроборка стал зримо волноваться, так как жажда знаний нежданно напоролась на простое недопонимание. — Перший тогда, создал из облака Галактику, — пояснил он и резко толкнул ногой пары плотно облепившую стопу и щиколотку. — И ты так сделай.

— Перший создал из облака Галактику? — изумленно переспросил Мор и губы его малозаметно колыхнулись. Мальчик торопливо кивнул. — Но я не смогу создать образ того творения, — произнес достаточно умягчено Господь, узрев волнения юноши и стараясь его погасить. — Поелику весьма плохо его запомнил. И мне трудно с чем сравнить данное создание… Но все же большей своей частью он, наверно, напоминал змею.

Яробор Живко внимательно выслушав объяснения, дюже пронзительно всмотрелся в лицо Бога, словно хотел вызнать все им затаенное, чувствуя общую недосказанность в его ответах, и тягостно вздохнув, молвил:

— А что такое река Смородина? Она, как и все иное, это я уже приметил, имеет непосредственную связь с космосом.

— Река Смородина, — немедля отозвался Велет, приходя на помощь своему любимцу Мору. — Так насколько я ведаю белоглазые альвы зовут чревоточину, при помощи которой мы путешествуем средь Галактик.

— А кто такие белоглазые альвы? — тотчас вновь поспрашал Ярушка и тронувшись с места, направил свою поступь повдоль залы.

Он внезапно болезненно скривил губы, и, приткнув к виску ладонь, слегка вроде как придержал голову.

— Племя, созданное Седми. Это вельми хороший народ, они великие знахари и учителя людей… Призваны обучать человечество наукам волхования и звездной мудрости. Их помощью почасту в воспитание людей пользуются не только Атефы, но даже и Димурги, — ответил Велет и тревожно переглянулся с Мором, так как от них обоих не ускользнуло движение губ и руки мальчика.

— А ты, Мор, знаком с белоглазыми альвами? — определенно, прав оставался Седми, поток вопросов у Яробора Живко возрастал с каждым принятым ответом.

Мальчик нежданно резко остановился, и обхватил голову и второй рукой, губы его тягостно сотряслись, а из макушки порывистой зябью выбилось смаглое сияние, озарив, кажется, всю плоть тем светом.

— Нет, — Мор торопливо шагнул навстречу юноше, понимая, с ним происходит, что-то весьма странное, и, желая поддержать. — Я с этим народом не знаком… не пришлось. А ноне и вообще мне без надобности.

— А я знаком, — сие, похоже, сказал не Яроборка, а глухо дыхнул сам Крушец.

Прошло не больше нескольких секунд, когда мальчик весь напрягся, и надрывисто качнул головой, часто… часто задышав, точно задыхаясь. Еще морг и пред его очами густой хмарью промелькнуло видение. И также стремительно огромный, точно стеклянный осьминог с мощным телом и двумя большущими челюстями (напоминающими клюв), купно блеснул крупными очами, выплеснув из них вперед тонкие лучи света, пробивая ими марево густого космоса с кружащими окрест голубыми, багровыми и желтыми испарениями, где скользили, вращаясь, звезды, системы, планеты, астероиды, спутники, кометы, болиды. Он стремительно выбросил в стороны, свои подвижные восемь щупальцев, широко раззявив их, и показал голубоватое колышущееся брюшко. Из центра которого энергично вырвался светозарный луч и наотмашь ударил… Ударил Яробора Живко в лоб… так, что он звонко крикнул и почувствовал как скоро… скоро застучавшее сердце переполнив грудь попыталось рывком остановиться или разорваться.

«Господин, надобно дышать часто, будто нагоняете быстроту своего дыхания желая взлететь,» — послышался ровный голос Кали-Даруги наставляющий его на занятиях.

И в такт скорому бою сердца, Ярушка часто… часто задышал. Легкие махом отяжелев и укрупнившись, надавили на сердце, и, всколыхнув в нем кровь, помогли ей выплеснуться в сосуды, не позволив сему центральному органу плоти остановиться или разорваться. Обаче, тело юноши далее не знающее как действовать (ибо демоницу он ни разу, ни дослушал до конца) резко окаменело. Ноги не в силах держать рывком дрогнув, испрямились, и, не будучи способным, стоять, мальчик плашмя упал на пол, врезавшись в его черную гладь лицом, подтолкнув вперед испарения и тотчас исторгнув энергетический зов в пространство самой лучицы. В этот раз юноша не потерял сознание, одначе, на какое-то время утратил ориентир в пространстве, а когда сызнова обрел себя и спало окаменение с конечностей, оставив небольшую корчу в лодыжках, услышал встревоженный говор Велета:

— Мор, мой милый малецык, как ты?

— Мальчика, мальчика подними, — едва слышно прозвучал голос Мора, в котором Яробор Живко безошибочно уловил испытываемую им мощную боль, отчего тягостно простонав, дернул ногами.

Велет, в первое мгновение не сообразив, что произошло, днесь торопливо поднялся с кресла, и, шагнув к младшему брату, придержал его за локоть. Димург, как допрежь юноша обхватив обоими дланями голову, дышал через раз и вместе с тем тяжело покачивался вправо… влево.

— Мальчика, мальчика, — прошептал Мор своими махом почерневшими губами, где, как и на всей коже, погасло золотое сияние, и сама она стала густо темной.

Велет также спешно ступил к недвижно лежащему в парах облаков на полу мальчику и присев подле нежно огладил его спину, да также бережно попытался приподнять с пола, чтобы прижать к себе.

— Не тронь! Не тронь меня! — истерично громко крикнул Яробор Живко и порывчато оттолкнул от себя руку Бога.

Он также рывком сел, поджал к груди ноги и схоронил лицо в коленях… Стараясь сокрыться от всех, переживая видение и осознавая, что испытываемая Мором боль была последствием его крика… его нежелания заниматься с Кали. Велет немедля убрал руку от юноши, не желая его еще больше тревожить, и опасаясь повторения видения, болезненных не столько для него, сколько для его любимца Мора. Впрочем, не желая оставлять мальчика на полу, Бог, легохонько взмахнув руками, подгреб к нему со всех сторон туманные испарения, которые сначала окружили, а потом словно подползли под него. Еще миг и они энергично, вспухнув, приподняли Яроборку над полом, образовав под ним объемный, круглый, чагравый пуфик.

— Мор, — беспокойном молвил Велет, и, поднявшись, шагнув к брату, придержал его покачивающееся тело. — Надо снять обод, — участливо произнес он, помогая Димургу воссесть на кресло, и сам, опускаясь на присядки напротив. — Отец ведь сказал тебе, малецык надо снять обод, украшения… все, что непосредственно связывает тебя и пространство. Иначе ты вмале будешь похож на Вежды. Мой милый, дорогой малецык, моя любезность.

Полюбовно протянул Велет и провел перстами по щекам, сомкнутым очам Мора перемещая с их кончиков золотое сияние на почерневшую от боли кожу Господа, снимая с него напряжение и умиротворяя. В залу можно сказать стремглав влетела рани и перво-наперво тревожно оглядела недвижно сидящего на облачном пуфике Яробора Живко. Затем она также скоро пробежалась взглядом по фигурам Мора и Велета да легохонько закачала головой, несомненно, расстроившись произошедшему. Кали-Даруга также спешно сойдя с места, в пару секунд достигла мальчика, и, остановившись подле, едва ощутимо и вскользь пройдясь руками по его спине и голове, заботливо протянула:

— Ом! дражайший мой господин.

— Не трогай! Не трогай меня! — горько произнес Ярушка и тягостно сотрясся, подавляя в себе рыдания, абы они дюже желали выплюхнуться из глаз и рта.

— Господин, — не отступала Кали-Даруга, потому что ведала, как нужно вести себя с мальчиком. — Весьма страшное видение, надобно выпить вытяжку, чтобы не было повторного.

— Отстань! Отстань! — молвил юноша совсем тихо, стараясь совладать с ужасом, охватившим все его тело, стараясь справиться со слезами и успокоиться, так как понимал, что коли ему не удастся, всю боль он вновь выплеснет на Мора. Так как когда-то выплескивал на Вежды, каковой заболел и отбыл из Млечного Пути, как Яробор считал, именно по этой причине.

— Не подходи ко мне! Не трогай! — звучало и вовсе приглушенно, тем Яробор Живко старался не столько огорчить рани Черных Каликамов, сколько жаждал задеть себя, оттого терпеливо сносил сызнова начавшуюся корчу пальцев на ногах.

Кали-Даруга четко улавливала тайный смысл не только сказанного, но и не досказанного, потому не отходя от мальчика, нежно целуя перстами, оглаживала его волосы на голове, проводила ладонями по спине, рукам. Она ощущала корчу на ногах юноши, видела, как резко вздрагивают его согнутые в коленях ноги, но поколь ничего не предпринимала, лишь ласково уговаривала:

— Мой дражайший господин, надо, непременно, успокоиться, выпить вытяжку. Вы ведь знаете, ежели видения пришли, нынче могут повториться.

— Не хочу спать, — несогласно отозвался Яробор Живко, и, подняв голову, воззрился в лицо рани, зримо передернув губами от теперь выплеснувшейся в правую лодыжку судороги и срыву дернув ногой, принялся ее растирать дланью.

— И не будете. Вытяжка только снимет напряжение, волнение, — мягко пояснила Кали-Даруга, и ноне вже смелее огладив мальчика по волосам, ретиво переместила все четыре руки к больной ноге, принявшись сама растирать корчившую лодыжку. — Чтобы не было повторного видения.

— Вы меня отправите на Землю… а…а.., — застонав протянул юноша, ибо спадающая корча с лодыжки выплеснулась болью в грудь. — Я умру… умру Кали… Умру там! Скажи! Скажи Ему! Ему Родителю, что я не буду! не буду заниматься… Не хочу, не могу с вами расстаться! С вами и особенно с Отцом.

Демоница торопко выпустив из своих крепких рук помягчавшую ногу Ярушки, резво обхватив его тельце, полюбовно прижала к себе. И разком оплела всеми четырьмя руками тем самым стараясь вытянуть из него все волнение… всю боль и тревоги.

— Такое страшное видение, такое, — уткнувшись в грудь рани лицом, прошептал юноша. — Я знаю… знаю, это гибель… смерть Земли. И я словно, словно был на этой Земле или сам, сам был ею… Ею Мати Землей, живым созданием, дышащим, осознающим свою гибель, плачущим. Ох! Ох! почему я должен это видеть? Почему она погибнет? Зачем?

— Тише господин, — ласково произнесла Кали-Даруга, чувствуя, как податливо-мягкой стала плоть мальчика, теперь с него однозначно спало напряжение, або он выговорился. — Мой дорогой господин, выпейте вытяжки, прошу вас. И сразу спадет тревога и вам станет многажды легче.

— Хорошо, — согласно отозвался Яробор Живко.

Однако, поколь не собираясь покидать объятий демоницы, кои были так схожи с объятиями его матери… Матери, смерть каковой мальчик так и не пережил. Посему такой хрупкий, нуждающийся в опеке враз почувствовал в рани именно материнское начало, заботу, теплоту, ласку в которой так нуждался… Нуждался не один он, а еще и божественный Крушец.

— Наш дражайший господин, — нежно запела рани демонов, заручившись согласием плоти, она теперь желала снять всякое напряжение с лучицы, оной в целом и была призвана служить. — Вы такой умница… умница. Такой способный мальчик, вспомнили мои наставления, вы самое настоящее чудо.

— Мору было больно… Было больно, какой я умница. Я только и запомнил, что надобно часто дышать, — прошептал Яроборка в грудь демоницы, стараясь тем принизить себя, так как был не в силах слышать про себя хорошее, после того как доставил Господу боль.

— Но ведь это единственное, что я вам сказывала, мой дражайший господин, — дополнила рани и слегка ослабив объятия, прошлась перстами по голове и спине юноши, нежно целуя их. — Единственное, что озвучила. И вы такой способный сумели использовать. Я еще не видела таких замечательных господ, таких способных, уникальных мальчиков.

— Не говори, не говори так Кали. Я того не заслуживаю, — протянул парень, ощущая всем своим естеством полнейшую благодать подле демоницы и говоря это теперь не в меру собственного унижения, а лишь для того, чтобы услышать ту самую полюбовную молвь.

Рани Черных Каликамов незамедлительно обхватила руками голову мальчика и слегка отстранив от себя, пронзительно всмотрелась в его зеленые усыпанные карими брызгами очи. Не прекращая иными двумя руками голубить волосы и спину Яробора Живко, Кали-Даруга весьма нежно, вкладывая в каждое слово трепет, испытываемый к Крушецу, проронила:

— Драгоценный наш господин. Вы такая бесценность для Зиждителей, для Родителя. Самое дорогое, что есть… вообще есть во Всевышнем. Все Боги тревожатся за вас, любят, жаждут встречи. Ибо вы столь чудесны, совершенны, чисты, что находится вдали от вас все равно, что не дышать. Дражайший, бесценный господин, пройдет совсем малая толика времени и вы станете Господом, — днесь демоница, определенно, говорила с Крушецом, потому голос ее значимо понизился и зазвучал приглушено-низко. — И будете подле Господа Першего. Но ноне надобно слушать мои наставления, нужно выполнять обещание вами выданное. — И вновь голос ее набрал силу, теперь поучения направлялись на мальчика, — надобно заниматься, дабы не изводили видения, и вы не нервничали.

Кали-Даруга резко смолкла. Так как действуя с особым умением вела свои поучения лишь до того мгновения, пока они не вызывали в Яроборе Живко и Крушеце недовольства. Потому каждый раз демоница постепенно их удлиняла, и тем самым никогда не вызывала досаду ни в первом, ни во втором.

— Такой умный, красивый, одаренный господин. Наша драгоценность, — досказала свои полюбовные величания рани. — Сумантра принесла вытяжки, чтобы вы успокоились, господин, — последнюю фразу она дополнила как-то отдельно от всего досель сказанного, и тотчас широко улыбнулась, отчего единожды затрепетал на ее подбородке второй язык.

Кали-Даруга легохонько подалась вправо, выпуская лицо юноши из объятий и давая возможность Сумантре, как она представила служку, подать на серебряном, круглом блюде стеклянный кубок с крышечкой. Служка, шагнув вперед, еще ниже склонила свою голову и протянула навстречу мальчику блюдо с кубком.

— Ой, — изумленно зыркнув на Сумантру дыхнул Яробор, понеже видел ее таковую впервые. — Она не похожа на тебя, это тоже демоница?

— Да, господин, демоница. Ее зовут Сумантра, она заменила улетевших моих сестер. И основой жизни Сумантры является служение мне, — отозвалась рани Черных Каликамов да приняв с блюда кубок, открыв на нем крышечку, подала его юноше.

Это была похожая на рани Черных Каликамов демоница. Хотя в отличие от Кали-Даруги Сумантра имела только две руки. У нее не было третьего глаза, впрочем, сохранился второй язык пролегающий по подбородку. Голубая кожа демоницы смотрелась много бледней. На лице в области переносицы лицезрелись два прокола, в виде маленьких серебряных шариков. Обряженная в блекло-фиолетовый сарафан, Сумантра черные, прямые волосы заплела в мельчайшие, не больше ширины перст, косички, одновременно собрав их в плотный хвост. Служка, замерев в двух шагах от рани, весьма низко клонила свою голову, и потому стало сложным разглядеть черты ее лица, цвет глаз и форму носа. Однако, даже мельком глянувшая на Яробора Живко Сумантра поразила его миловидностью черт лица и гладкостью линий фигуры, миниатюрностью талии, округлостью бедер.

Мальчик, взяв кубок, принялся неторопливо пить солоноватую, бурую вытяжку, и протяжно вздыхать, так как тяготился ранее проявленной грубостью к Велету и рани. Он еще какое-то время вглядывался в стоящую напротив него Сумантру, и, опорожнив кубок, да возвернув его на блюдо, вопросил, обращаясь к Кали-Даруге:

— Я ее мог видеть?

Рани колготно пожала плечами, не столько не желая отвечать, сколько понимая, что отвечать правдиво сейчас не стоит, абы лишний раз не взволновать.

— Ну, конечно видел. В той своей жизни, когда жил подле тебя Кали. Как меня тогда звали? — догадливо молвил Яробор Живко и утер лицо ладонью, где мгновенно на лбу и на носу выступил бусенец пота, таким образом, окончательно выгоняя из плоти остатки волнения.

Кали-Даруга слегка качнула головой и служка, стремительно развернувшись, поспешила вон из залы.

— Нет, господин, Сумантру, вы не могли видеть подле меня, або она очень юная демоница, и стала моей помощницей совсем недавно, — достаточно уклончиво отозвалась рани Черных Каликамов и нежно провела перстами подносовой ямке мальчика, убирая оттуда капель воды.

Служка тем временем уже тюкнулась в зеркальную стену залы, кажется, мгновенно пустив зябь волнения по его серебристой поверхности, также скоро сменившейся на вступившего в помещение Першего. Войдя в залу старший Димург стремительно окинул взором находящихся в ней, и, остановив его движение на сыне, подле которого все еще на присядках сидел Велет, беспокойно спросил:

— Мор, малецык мой милый, как ты?

— Все хорошо, Отец, — отозвался тот… И впрямь сейчас благодаря поцелуям и присутствию подле него Атефа, Мор выглядел многажды живее.

— А ты, Велет? — с той же тревогой вопросил Перший у Атефа.

— Я дубокожий, Отец. Мне терпимо, — громко гыркнув протянул Бог и на его плечах сызнова заходили ходором покато выпирающие мышцы, желаю надорвать материю сакхи.

Перший сошел с места и медленной поступью приблизился к мальчику, он протянул в направление его головы руку и нежно огладил вьющиеся русые волосы.

— Господин очень способный мальчик, — негромко произнесла Кали-Даруга, по-видимому, стараясь его защитить.

— Да, моя бесценная живица, — чуть слышно отозвался старший Димург и малозаметно кивнул. — Я это увидел… Впрочем, как всегда… Умный, любознательный, способный… — Губы Господа перестали шевелиться, и слышимо только для демоницы, он дополнил, — это предпочтения нашего драгоценного Крушеца.

— Что сказал Родитель? — торопливо поспрашал Мор, он, как и иные, не слышал последней фразы Отца, потому и встрял в толкование. Его кожа уже полностью приобрела положенное золотое сияние, а голос на удивление стал вновь звучать недовольно.

— Сказал, чтобы я не давил на мальчика, — задумчиво поглядывая на Яробор Живко и вероятно прощупывая его, ответил Перший.

— Значит, ты не улетаешь Отец? — не менее возбужденно выдохнул Велет и степенно поднявшись с корточек, развернулся в сторону старшего Димурга.

— Поколь нет, мой дорогой, — бас-баритон Першего стремительно потух.

И, кажется, он весь замер, продолжая пронзительно всматриваться в мальчика. Нежданно его полные уста, судорожно дернувшись, искривились, змея в навершие венца также зараз растеряв золотое сияние, стала иссиня-черной и сердито зыркнула в сторону Мора. Прошло еще пару минут той тишины и Перший негромко дыхнул, обращаясь к сыну:

— Малецык… что там произошло на Палубе? Зачем пришлось срочно переселить людей в систему Волови очи, на планету Звездац?