Коло Жизни. Средина. Том второй

Елена Александровна Асеева

Яробор Живко и Крушец во втором томе книги «Коло Жизни. Средина» пройдут удивительный путь по самой планете Земля, повзрослев и набравшись столь необходимых им обоим чувств, эмоций и знаний. Они оба обретут спокойствие подле своего Отца Господа Першего, возродят в дальних землях Дравидии города, образуют новый народ, верования и традиции. И тем самым изменят развитие человеческого общества.

Я есть истина.

AD GUREY NAMEH

JUGAD GUREY NAMEH

SAT GUREY NAMEH

SIRI GURU DEV NAMEH

Мантра.

© Елена Александровна Асеева, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава первая

— Тоже хочу себе… как у Вежды, чтобы было ухо в камушках, — неуверенно произнес Яробор Живко и провел перстами по левой ушной раковине. — Сделаешь, Кали?

— Дражайший мой господин, — полюбовно отозвалась демоница, и, протянув руку, трепетно огладила мальчика по волосам, днесь после выздоровления купно покрывающих голову и лежащих там волнами. — На ушке будет больно и долго заживать. Давайте лучше в бровке. — Она нежно ткнула перстом в кончик левой брови юноши прямо над переносицей. — Какой вы хотите камушек? Мы скажем Господу Першему и он сотворит, что вы попросите.

— А какой можно камушек? — вопросил Яроборка и легохонько шевельнул плечами, ибо они у него затекли.

После болезни, он вельми долго был в ложе, не поднимался, так велели не столько бесицы-трясавицы, так распорядилась рани Темная Кали-Даруга, желающая полностью стабилизировать его психо-эмоциональное состояние. Теперь же когда ему разрешили вставать, демоница стала с ним заниматься… в комле, откуда убрали трон Вежды… увы! вместе с Седми и Небо отбывшим из Млечного Пути. Мальчику об отбытие Богов поведал Перший, долго потом его успокаивающий… его и Крушеца, поелику и последний тому обстоятельству дюже огорчился. Однако, старшему Димургу удалось успокоить лучицу, а засим убедить Ярушку о необходимости того отбытия. Сославшись на то, что коли юноша желает видеть обок себя его — Першего, иным Зиждителям, у которых много забот в Галактиках, надо отбыть.

На месте некогда стоявшего трона теперь лежал высоко-ворсистый круглый белый ковер и несколько подушек. Кали-Даруга усаживала мальчика в самом центре того ковра сама помещаясь на широком тюфяке напротив и учила его, как надо правильно принимать видения. Это был новый этап в обучении и не только Яробора Живко, но и лучицы… И коли Крушец после разговора с Першим значительно успокоился и перестал давить на мальчика, то последний тем словно воспользовавшись вспять перестал слушать демоницу. Каждый раз, не просто стараясь перевести тему разговора, но и почасту прерывая рани, отвлекая и задавая лишь его интересующие вопросы. Нынче это было уже пятое и сызнова неудачное занятие.

— Какой вам нравится из земных самоцветов? — принялась терпеливо выспрашивать Кали-Даруга, все еще ласково поглаживая мальчика по коже лба и волосам, тем самым стараясь умиротворить и расположить в желании обучаться. — Смарагд, лал, янтарь, яхонт лазоревый, онихий, златоискр, тапас, акинф, кровяной онихий?

— А какой у тебя камушек? — робко задев перстом колечко в левой ноздре рани, где сейчас вспыхивал густо-синий с бархатистым оттенком камушек, поспрашал юноша.

— У меня яхонт лазоревый… ноне яхонт лазоревый, — ответила демоница и улыбнулась, ибо сипру, лазурит, сапфейрос, сапфир, сафир, синий корунд, яхонт синий был самоцветом ее Творца.

— Такой хочу, — озвучил все также несмело Яробор Живко свое желание и наново провел перстами по грани ушной раковины. — Хочу, чтобы как у Вежды, чтобы всегда помнить о нем… Как было хорошо подле него.

Юноша резко смолк и также торопливо поднялся на ноги, уставившись взором в стену комли. В то самое место оное когда — то явило ему поверхность четвертой планеты.

— Господин, ушко будет долго заживать, — вздев голову и глядя снизу вверх на мальчика, заботливо проронила Кали-Даруга, все еще надеясь, что тот продолжит занятия. — А, что предлагаю я, в бровке заживет быстро. Это символ. Если вставить в бровку фиолетово-красный берил, любой демон, узрев данный знак, поймет, что пред ним лучица каковой они должны безоговорочно служить.

— Кто увидит? — несогласно произнес Яроборка и глубоко задышал, точно ему стало не хватать воздуха. — На Земле демонов нет, ты же сама говорила, они там не живут. Но ежели ты советуешь, пусть… Пусть будет в бровке. Только тогда синий камень.

— Лазоревый яхонт, мой дражайший, господин, — полюбовно поправила Кали-Даруга мальчика. И когда тот в ответ отозвался медлительным кивком, рани протянула навстречу ему две руки и еще более участливее добавила, — тогда… Если я ответила на ваш спрос, присядьте и мы продолжим занятие.

— Нет, я устал… голова болит, — суетливо молвил Яробор Живко, попеременно хватаясь то за голову, то за грудь. — И дышится тяжело, — теперь он и вовсе рывком развернулся и спешно направился к своему ложу, дюже скоро взобравшись на него и улегшись на бок, спиной к демонице да тотчас замер.

Рани Черных Каликамов поднялась на ноги, и, степенно приблизившись к затихшему на ложе юноше, воссела обок, принявшись ласково оглаживать его волосы, спину прикрытую серебристым сакхи.

— Господин, мой драгоценный господин, — чуть слышно дыхнула она. — Вам все равно надобно будет вернуться на Землю, к людям… Вам надо жить там, иметь женщину, детей. Сейчас в вашей жизни многое изменится, но она должна протекать на Земле. А для того, чтобы вы туда вернулись надо научиться принимать видения. Ежели вы будете терпимы, хотя бы чуть-чуть… Вы такой способный, уникальный мальчик сразу все освоите.

— И уберетесь на Землю, — перебивая на фразе демоницу, заключил Яроборка, и тело его судорожно вздрогнуло, будто и сама мысль покинуть маковку изводила плоть.

— Мы с вами будем часто видеться, и с Господом Першим тоже не редко, — все также убеждающе-настойчиво продолжила сказывать Кали-Даруга не замечая воочью прозвучавшую в словах парня грубость и все еще нежно голубя его спину и волосы.

— Мне плохо, — нежданно резко вскрикнул мальчик и положил руку на грудь… на то самое место, откуда когда-то выходил Крушец, и, где нынче ничего о том разрезе не напоминало.

Впрочем, плоть, видимо, запомнила данное состояние, и теперь, когда Яробор Живко начинал тревожиться, у него в груди появлялась спертость дыхания и резкая боль. Бесицы-трясавицы не раз проверяли состояние господина и не нашли никаких отклонений, заключив, что это происходит вследствие дрожи мышц грудины, также быстро проходящее стоило плоти всего-навсе успокоиться.

— Давайте я разотру, господин, — заботливо произнесла Кали-Даруга, разворачивая мальчика на спину и начиная мягкими, круговыми движениями растирать его грудь. — Вам нельзя нервничать, тревожиться, вы и так слишком возбудимы. Раз не желаете заниматься, так и не будем. Не стоит только волноваться, мой дорогой господин, або вам вельми вредно.

— Я без вас умру… Умру там на Земле, — прошептал юноша и сызнова тягостно вздохнул. — Так долго без вас был. Без Першего, тебя, Вежды… Так скучал, теперь не представляю, не представляю как смогу остаться без вас.

Полотнище синего облака, прицепившегося за один из угловых проемов стены, пошло малыми кругами и в комлю вступил Перший. Он наскоро окинул взглядом помещение, и, узрев мальчика на ложе, торопливо направившись к нему, на ходу вопросил:

— Живица, дорогая моя, что случилось с нашим Ярушкой? — вложив в каждое произнесенное слово столько любви и нежности, что всякая дрожь махом покинула юношу, и он порывчато сев, уставился на Господа.

— Опять беспокоила грудь, — пояснила Кали-Даруга и резво поднявшись с ложа, отступила в сторону, высвобождая тем самым место подле мальчика старшему Димургу.

Перший подойдя к ложу полюбовно огладил Яробора Живко по голове, не менее ласково его оглядел и лишь потом, обращаясь к рани поспрашал:

— Занятия опять не получились?

— Господину нужна уверенность, — отозвалась демоница. Одначе, она говорила не столько на ином языке, сколько как-то по иному, посему ее губы едва шевелились, а саму речь мальчик не слышал. — Он боится. И с тем нужно, что-то делать. Посоветуюсь с Родителем.

— Не стоит тревожить Родителя, — также слышимо токмо для рани молвил Перший, и его полные губы легохонько заколыхали сиянием. — Нужно все уладить самим. Правда, мой любезный, Ярушка? — теперь вже явственно Бог озвучил свой вопрос.

Яробор немедля отреагировал на слова Зиждителя так, словно понимал о чем, тот дотоль толковал с Кали-Даругой и с тем плотно свел меж собой зубы. Отчего последние тягостно заскрипели, будто жаждая разломиться напополам. Он также надрывисто дернулся в бок, стараясь уйти от голубящей его руки Першего и запальчиво проронил:

— Не буду, не буду заниматься. Я говорил уже о том не раз! Не буду! кому надо тот пусть и занимается.

Вероятно, Крушец слишком четко выполнял указания своего Отца, не теребить мальчика… И впрямь не только не теребил его, но даже нынче, в столь надобном вопросе обучения, не желал на него давить. Делая это наверняка нарочно, абы как можно дольше побыть подле Першего.

— Мой милый, — благодушно произнес старший Димург, он вельми крепко ухватил мальчика за плечо, придержав его подле себя. — Но если ты не станешь заниматься, навредишь только себе. Ведь на самом деле эти занятия нужны тебе, мой Ярушка… Только тебе. Когда вновь придут видения…

— Они не приходят, не приходят, поколь я тут у вас… Их нет! — с горячностью перебивая Бога затараторил Яробор Живко и шибутно закачав головой, рывком дернулся вправо, пытаясь вырвать плечо из цепких рук Першего.

— Тише… тише, мой бесценный, успокойся, — участливо молвил Господь, еще плотнее обхватив плечо мальчика, и неспешно присев на ложе, притянул его к себе. — Не надобно так тревожиться… Не надобно своенравничать, ибо сие враз не благостно отразится на твоем самочувствие. — Першему все же удалось остудить горячность Яроборки и прижать его к своему левому бока, слегка приобняв за спину. — Видения не ушли, — добавил он с расстановкой, словно стараясь достучаться в первую очередь до лучицы, — и не уйдут. Они всегда будут в тебе, и потому так важны эти занятия. Ты, мой милый, должен научиться их правильно воспринимать, и тогда не будет обмороков, переживаний столь тягостных для тебя. Кали-Даруга нарочно сюда прибыла, чтобы обучить и помочь тебе. Потому я прошу тебя, не противься занятиям. Порадуй меня своим согласием и старательностью.

— Нет, — глухо дыхнул в сакхи Зиждителя, юноша, вжимаясь в его шелковисто-струящуюся материю лицом и тем самым хороня себя. — Не буду соглашаться. Пусть мучают видения, лишь бы быть подле тебя… тебя.

Яробор Живко стремительно вскинул вверх руки и обняв Бога за грудь еще плотнее вжался в него так, точно жаждал… желал… мечтал в нем раствориться.

— Так нельзя, — вкрадчиво сказал Перший, и, склонив голову, нежно притронулся устами к макушке мальчика, легким дуновением слов всколыхав там густоту вьющихся волос. — Нельзя, чтобы мучили, изводили. Нужно быть покладистей.

Ярушка порывисто закачал головой, наново проявляя строптивость, не желая не то, чтобы заниматься, не желая даже слушать поучения старшего Димурга. Понеже четко осознавал, стоит ему научиться правильно принимать видения, как его незамедлительно отправят на Землю к людям… К людям к которым он чувствовал тепло, обаче, жаждал находится подле тех кто был естеством своим близок к его основе Крушецу.

— Я в тех жизнях жил подле вас, — обидчиво отозвался Яробор Живко, уже не впервой сказывая эту фразу и защищаясь ею словно щитом от Земли.

— Нет… всегда жил на Земле. Я же говорил тебе. Да, бывал с нами, общался, — терпеливо пояснил Перший и наново поцеловал мальчика в волосики. Бог бережно ухватил перстами подбородок, слегка приподнял его голову и воззрившись в зеленые, будто прикрытые сверху карими вкраплениями глаза добавил, — общался, говорил… Но будучи человеком всегда жил на Земле. И днесь должен жить, потому мы от тебя и хоронились, оно как страшились, что ты начнешь упрямиться и своевольничать… Так как поступаешь теперь, и не пожелаешь выполнять положенного тебе. Ты меня весьма огорчаешь своим поведением, своими словами. Ты должен понять, мой Ярушка, коли ты не вернешься на Землю, не продолжишь человеческую жизнь, тогда не сумеешь приобрести, положенного божеству состояния… Тебя нужны человеческие чувства, страсти, такие как радость, веселье, любовь, боль, обиды, горечи. Тебе нужна человеческая чувственность и люди, с каковыми тебя роднит плоть.

Перший говорил эти слова уже много раз, и Яробор Живко все понимал, принимал, но не представлял себе, как теперь познав суть Богов, сможет вернуться к людям. Как должен ноне вести себя с ними, о чем говорить, а о чем молчать… и вообще как поступать. Кали-Даруга призванная ему в том помочь, мягко убеждала, что мальчик должен вести себя с людьми как прежде, не чем не высказывая своей уникальности, не объясняя где был и чему стал очевидцем. Ибо влекосилы и кыызы, успокоенные марухами, думают, что он направился в расположенную на одной из горных гряд пещеру для общения с Богами и вмале вернется… Он вернется, абы передать повеление Зиждителей, вести своих людей в Дравидию, в земли с мягким и теплым климатом, каковой благостно скажется на состоянии юноши.

— А как же знания Китовраса заключенные в пирамидальных храмах? — вопросил Яробор Живко лишь только услыхал, пояснения демоницы. — Ведь влекосилы считают меня золотым человеком и идут в Дравидию по этой причине.

— Те пирамидальные храмовые комплексы, — приятно-певуче протянула Кали-Даруга. — И впрямь хранят знания, но не для нынешних людей… В них вам господин и подавно входить не нужно. А людям вашим следует ступать южнее. Там, куда вас направят марухи, живут люди с примитивным уровнем жизни. И вы, придя к ним, принесете свои знания, веру и научите их почитать Господа Першего, построите им грады. И, сами будете жить, как и положено вашему сану. Вы станете княжем, повелителем, раджой… Нет! Лучше рао. Да, вы будете рао влекосил и кыызов.

— Мой драгоценный Ярушка, — дополнил свою речь Перший и теперь ласково облобызал лоб мальчика и его очи. — Будь покладистым, прошу тебя, порадуй меня… Пообещай мне постараться и позаниматься с Кали-Даругой.

Юноша туго вздохнул и резко сомкнул свои очи, або был не в силах смотреть на столь близко нависающее над ним лицо Бога. Он не мог не уступить и одновременно всеми фибрами своего естества не желал давать обещания… Обещание, которое нужно было, потом исполнить. Тугая слезинка выскочила из уголка правого глаза мальчика, она, кажется, с трудом пробилась через тончайшую щелочку, оставленную неплотно сомкнутыми веками, и, соскользнув по щеке, улетела куда-то вниз… в материю его сакхи.

— Господь Перший, — подала голос Кали-Даруга, несомненно, ощущая тяжесть, охватившую не только юношу, но и лучицу. — Не стоит давить на господина. Нужно время. Время есть. Родитель сказал, чтобы мы не тяготили мальчика, это вредно для него… для него и лучицы. Дадим ему отдышаться.

И вновь рани Черных Каликамов толкуя с Богом, почитай не шевелила губами, разговаривая на доступном только им языку, который не улавливало человеческое ухо, а возможно и сам мозг, впрочем, порой тот говор звучал, как резкие щелчки, треск, скрип и стонущие звуки, воспроизводимые единым мотивом. Старший Димург приник губами к очам юноши, точно похищая смурь, и нежно подхватив его тельце, поднял на руки, прижал к груди, принявшись ласково поглаживать по голове и спине.

— Чем дольше он тут. Тем тяжелее будет возвращение, — дыхнул Перший, также слышимо для одной демоницы и медлительно поднялся с ложа. — Живица там прибыли, как ты и просила твои служки. Я повелел Трясце-не-всипухе их разместить на маковке, но она после отбытия малецыка Вежды, как мне, кажется, совсем плохо соображает. Так, что поколь я буду знакомить Ярушку с нашими дорогими малецыками, сама утряси тот вопрос… И как-то встряхни Трясцу-не-всипуху, что ли… только прошу не испепели.

Рани Черных Каликамов широко улыбнулась Господу и нежно огладив перстами тыльную сторону его длани направленную в ее сторону, двинулась вслед за ним к выходу из комли.

Прибывшие служки-демоницы сменили отбывших вместе с Седми ее младших сестер, в которых после обряда отпала, как таковая необходимость.