Сделаю больно

Екатерина Ромеро (2024)

Я больше не красивая девочка-певица и в зеркале я себя не узнаю. Он уничтожил мою жизнь, разрушил ее до основания и вырезал в груди дыру. И нет больше той невинной влюбленной идиотки, а есть я: умывшаяся кровью и я землю буду грызть зубами, чтобы отомстить Ему за то, что когда-то он убил меня! — Осторожнее. Она моя жена. — И? Любил то ты другую. — Заткнись. — Что, не нравится? Кто Таську в могилу свел, а, брателло?! — Закрой рот, мать твою! СЛР! Откровенный секс, большая разница в возрасте, много боли, жестокий герой Псих, больная любовь, жестокие сцены, через ад и стекло, от ненависти до… ХЭ

Глава 5

— Помогите. Кто-нибудь, — шепчу одними губами. Я лежу в высокой траве, дует пронзительный ветер, так холодно. Все тело мокрое, что-то хлюпает подо мной. Вода или кровь, не знаю.

Почему-то я не могу встать и громко позвать на помощь. Каждое движение и даже вдох отдаются адской болью, во рту противный вкус металла.

В глазах пелена. Все красное, двоится. У меня, наверное, что-то сломано, правда, я не знаю, что именно, так как болит все, но это полбеды, потому что я не ощущаю лица. Совсем. Оно как будто онемело, словно рассыпалось, разбилось на части до такой степени, что даже больно моргать.

Сколько времени прошло? Час, два или несколько дней? Что случилось, где я? Это сон? Нет. Реальность. Он просто меня убил. Вот она, твоя любовь, Стас. Надеюсь, ты уже празднуешь свою победу.

Минуты слились воедино, и, если ад существует, я как раз в нем. По его воле.

Их было двое. Я не видела лиц, только высокие тени в капюшонах. Я должна была встретиться со Стасом в парке, куда он меня позвал, вот только Стаса там не было, там были они. Высокие крепкие мужики и я, недавно окончившая лицей.

Меня никто и никогда ТАК не бил. Наотмашь со всей силы, а потом ногами. Я запомнила только две вещи: у одного из мужчин на запястье было тату металлической проволоки, и они сказали “это тебе привет от Стаса”, что ударило в миллион раз больнее.

Моя первая и единственная любовь. Казалось, она взаимная, такая сильная, безумная, красивая, но, похоже, красивой она была только в моих розовых мечтах.

Вот что бывает, когда полюбишь женатого мужчину на двадцать лет старше. Боль. Настолько живая и жадная, страшная, беспощадная просто. И она меня теперь живьем сжирает, как голодная собака, и кажется, еще немного — и разгрызет душу в клочья.

О, кажется, я спасена. Наконец-то. Мама пришла! Сейчас заберет меня домой, няня покормит, и я побегу на музыку. Куча уроков, потом отец придет с работы, и поедем в театр. Мне просто надо встать. Ну же.

— Мама, помоги. Мама…

Моргаю, жжет глаза, а мамы нет. Глупая Тася. Идиотка, кому ты нужна? Вот теперь уж точно никому. Никого тут нет. Яма глубокая, куча полевых цветов тут, и единственное, что я чувствую, — это битая стеклянная бутылка, которая впивается мне в ногу.

Боже, меня как мусор выбросили. На свалку. Он выбросил.

Прикрываю глаза. Абсолютный музыкальный слух отвлекает. Я слышу шелест травы, где-то далеко гудит поезд, кузнечики копошатся, и трасса совсем рядом. Там есть люди. Мне просто надо встать и выползти из этого оврага, но я не могу. И не хочу. Проваливаюсь в пустоту. Третий раз уже.

Тася, очнись! Не смей умирать, не так, боже, не в этой канаве, хотя Стас же убил меня. Он специально сделал это, так какой смысл бороться, если я оказалась лишней в идиллии счастливой жизни любимого?

Он женат и любит Камиллу, а я… я все еще просто Кузя. Ничейный, никчемный, бездомный звереныш, который до жути любит своего Стаса.

Мне казалось, Стас только мой, я делить его не хотела, не могла думать о том, что Стас ночи со мной проводит, а после снова идет к ней.

Почему он только сам не сделал, не знаю. Наверное, Стасу даже противно быть со мной рядом. Наигрался, наскучила, лезла к нему, напрашивалась. А что делают с игрушками, которые надоели? Правильно — ломают, топчут и выкидывают. Вот и меня выбросили за борт, перед этим раздробив кости.

Я была любовницей у женатого мужчины. Своровала свое счастье — и вот она, расплата. Если я тебе не нужна, Стас, то я больше не буду бороться. Мне незачем. Раз, два, три, ничейная кудряшка, умри.

— Вон пошли! Брысь, сказала! Не тронь!

Открываю глаза, когда уже светло на улице, и первая мысль, что я умерла, насколько вокруг ясно, но нет. Дикая боль в теле только подтверждает это.

— Боже, сволочи, что наделали! Девочка… Пошли отсюда, фу, не лезьте!

Мне в руку утыкается собачья мокрая морда, здесь двое псов, которые, кажется, восприняли меня за мясо. Рядом старушка с палкой большой в руках. Она наклонилась ко мне и пульс мой считает, сводя седые косматые брови.

— Живая! Господи помилуй!

— Помогите… я жить хочу, — шепчу тихо, но она слышит и, поджав губы, качает головой.

— Знаю. Все хотят. Терпи. Больно будет.

Бабушка снимает платок и рвет его на куски, обматывает меня под руками. Как она поднимает и тащит меня куда-то, я запоминаю плохо. Мне очень больно. Везде. Ощущение такое, что меня сбил поезд, хотя лучше бы и правда сбил.

Следующие несколько суток я просто лежу и изредка просыпаюсь. То ли больница, то ли какой-то старый домик, хотя похоже на второе. Я не могу вставать и разговаривать. Чувствую только, что меня, как куклу, переодевают, прикладывают что-то прохладное к ребрам и лицу, дают что-то противное выпить.

— А-а-а-а! А-А-АЙ! А-А-А! — иногда я просыпаюсь и ору. Криком кричу от той дикой боли, которая пронизывает каждую мою клетку, а после слышу, как та бабка что-то шепчет у меня над головой, и дыма так много, она зажигает травы, стучит ступкой, колотит свои зелья.

— Тише, девочка, тише. Глафиру послушай, не надо так кричать. Будь сильной, будь сильной, будь сильной теперь.

— За что? СТА-АС!

Очередной бред, мне казалось, что Стас приехал, хотя, конечно же, его здесь нет. Он, наверное, уже с Камиллой празднует, что избавился от меня.

Я всегда была для него обузой, глупой игрушкой, которая смотрела ему в рот и обожала его любым. Жестоким и мрачным, холодным, закрытым, заботливым. Я просто любила. Как умела, искренне.

Сначала боялась его, потом была благодарна, а после полюбила. Не знаю даже за что. За все, и думаю, я Стаса полюбила гораздо раньше, чем сама себе в этом призналась. Просто любить его было нельзя, а я плевала на это, и вот он — результат.

— Мне больно… мне так больно! БОЛЬНО-О!

— Тише, дитя. Пей это. Сейчас пройдет.

И снова дает мне выпить какой-то горький отвар, от которого меня тошнит, но что хуже — этот отвар проливается на подушку. Почти все мимо, как через решето.

У меня распорото пол-лица. Ощущение такое, что щека насквозь прорезана и в ней какая-то огромная дыра.

Я насчитываю три ночи, при которых балансирую на грани, и кажется, что еще немного — и сдамся, но бабушка эта не дает мне. Держит крепко и стихи все мне над головой читает, что-то в блюдце выливает, то ли воск, то ли еще какое чародейство. Раньше я бы посмеялась над этим, да вот только мне уже не смешно.

Мне когда-то старая цыганка встречу с дьяволом черноглазым нагадала, который сердце мое сломает и душу в клочья порвет. Я не верила, два года прошло, а потом сбылось все до единого слова, так что я больше не зарекаюсь. Я просто умереть хочу и чтобы перестало так адски болеть.

— Мне плохо… болит, болит, болит!

— Ты давай успокойся! Я-то делаю, что могу, но если ты и дальше противиться будешь — заберет он тебя! Не справишься! Сволочи такие. Ни чести, ни совести нет, так изуродовать девушку. Господи, помоги!

— Я хочу умереть. Я не могу больше, пожалуйста, я не могу больше страдать, БОЛЬНО-О!

— Нельзя тебе. Нельзя, слышишь?! Дитятко носишь, девочка. Беременная ты.

— Нет, боже, не-ет!

— Поздно рыдать, девка! Хватит, сказала, не то и правда выкинешь от боли. Срок маленький, но сердечко уже бьется. Вот тут сидит у тебя, Глафира знает! Дите твое отчаянно за жизнь борется — и ты борись!

Бабушка подходит и кладет морщинистую руку мне на живот, а я не верю. Этого просто не может быть.