Помолвка с чужой судьбой

Екатерина Островская, 2018

В тот вечер Вероника напрасно ждала мужа домой. Глава крупной корпорации Николай Ракитин найден на берегу реки без сознания, одежда оказалась испачкана кровью его компаньона Гасилова, часом ранее зверски зарубленного топором. Видеокамеры зафиксировали, что внедорожник Ракитина незадолго до убийства подъезжал к особняку Гасилова. Экстрасенсу, приглашенному по просьбе Вероники, удалось разговорить остающегося в беспамятстве Ракитина, и тот сообщил, что он – подполковник Первой мировой войны Лукомников, участвующий в боевых действиях! Кроме того, олигарх в подробностях описал, как через несколько дней собственноручно убьет четверых оставшихся в живых компаньонов. И эти убийства действительно происходят – в одно и то же время в разных городах, хотя Ракитин без движения лежит в клинике…

Глава вторая

Въехали на пандус у входа в больницу, и к машине адвоката тут же подошел Рубцов — начальник службы безопасности Ракитина. Он открыл дверь, и Вероника вышла.

— Как там Коля? — обратилась она к Рубцову.

— Я его не видел, но врач сказал, что ничего страшного.

— Так его можно забрать домой?

Вероника подошла к больничному входу и ожидала, что Рубцов откроет перед ней дверь, но начальник службы безопасности взял ее под локоть и шагнул в сторону.

— Пока туда нельзя, там его дознаватели опрашивают — так положено, а когда они закончат, я договорюсь, чтобы вас пропустили.

— А что случилось? Или он кого-то сбил на дороге?

Рубцов пожал плечами:

— Никого он не сбил. Я же говорю, так положено.

Он обернулся к Перумову и произнес:

— Вы тут меня с Вероникой Сергеевной подождите немного, а я пойду разузнаю, может, уже освободились они.

Рубцов зашел в вестибюль больницы, и сквозь стеклянную стену Вероника увидела, что он направился к какому-то мужчине в костюме и стал с ним разговаривать.

— С кем это он?

Адвокат тоже посмотрел сквозь стекло. И тут же встрепенулся.

— Это старший следователь следственного комитета Евдокимов. Неплохой мужик, кстати. Повезло еще, что его прислали… Но ведь Николай Николаевич Ракитин — личность очень известная. С губернатором, опять же, на короткой ноге…

Вероника уже не сомневалась, что от нее что-то скрывают. Если Коля почти не пострадал, как уверяют Перумов с Рубцовым, тогда что здесь делает представитель следственного комитета? Если произошло обычное дорожно-транспортное происшествие без жертв и пострадавших, то при чем здесь следственный комитет? Даже если Ракитин, находясь за рулем, повредил чужой автомобиль, то вопрос он сам решил бы мгновенно — вызвал Рубцова или кого-нибудь еще. Попросил бы привезти необходимую сумму, чтобы возместить пострадавшим ущерб и уладить дела на месте. В конце концов, дал бы денег на новый автомобиль…

К беседующим в вестибюле Рубцову и следователю подошел мужчина в белом халате. Вероника тут же поспешила к врачу.

Она вошла в вестибюль, направилась к мужчинам и услышала, как мужчина в белом халате произнес:

— И песни все какие-то странные.

Рубцов, увидев девушку, повернулся к ней, следователь и врач как по команде сделали то же самое.

— При чем тут песни? — спросила Вероника. — Скажите лучше, как чувствует себя мой муж Николай Николаевич Ракитин?

— Так я и говорю. Поет ваш муж. Негромко так, себе под нос. На вопросы не отвечает… Поначалу спросил что-то по-немецки. А когда понял, что мы ни бельмеса, отвернулся и замолчал. Теперь вот запел… Ну, пусть поет, никому его песни не мешают — отдельная палата ему предоставлена. Там все условия.

— Я могу его увидеть? — спросила Вероника.

Врач пожал плечами и посмотрел на следователя.

— Если господин следователь не против.

Следователь покачал головой.

— Пока не могу вам разрешить общение.

— Мне посмотреть только, я говорить не буду. В щелочку загляну.

— Можно не в щелочку, а так — у него в палате стеклянная стена, — напомнил врач следователю. — Неужели нельзя жене посмотреть на мужа?

— Вот именно, — поддержал его Рубцов, — законное право! Или у вас на просмотр требуется особое разрешение начальства?

Следователь кивнул и посмотрел на Веронику:

— Разрешаю, но с условием, что потом вы со мной побеседуете, ответите на несколько вопросов.

Следователь Евдокимов направился к лифту, и все остальные зашагали за ним.

Двери лифта были открыты, и первым в кабину зашел Рубцов.

— По правилам хорошего тона первым в лифт заходит мужчина, первым же и выходит, — объяснил он. — В темное помещение и в любое другое, где может быть опасно, тоже сначала заходит мужчина, а уж потом женщина.

Непонятно, зачем он начал объяснять это, но все промолчали. Врач нажал на кнопку последнего этажа, и лифт пополз вверх.

— Ваш муж сильно ударился головой, — обратился врач к Ракитиной, — сейчас сделаем ему томограмму, потом отвезем на рентген. Ничего страшного, я думаю, нет.

Вероника не успела ничего ответить. Двери открылись, и первым из лифта выскочил Рубцов. Он уверенно двинулся по коридору, и Ракитина поняла, что он уже побывал здесь, хотя вроде как утверждал обратное. Перумов подхватил Ракитину под руку, но, сделав два шага, отпустил, потому что девушка шла очень быстро — почти бежала. Коридор оказался длинным, они прошли мимо дежурной медсестры, мимо ординаторской, кабинета заведующего отделением, приоткрытых дверей палат, где на кроватях ждали выздоровления больные. Потом коридор повернул, и они проследовали до самого его конца, где возле стены из толстого прозрачного оргстекла, отгораживающей палату от коридора, сидел на стуле полицейский в форме. Увидев приближающегося следователя, полицейский поднялся и поправил головной убор.

— Пока никаких происшествий, — доложил Евдокимову дежурный.

Вероника посмотрела внутрь палаты, где стояла кровать и лежал ее муж с забинтованной головой. Ракитин смотрел в потолок и что-то шептал. Вероника подошла к двери и попыталась ее открыть.

— Так это… — остановил ее полицейский, следователь тоже придержал девушку. — Пока туда нельзя.

Она отступила, не споря, дверь осталась приоткрытой.

— Голова перевязана, потому что ссадина и гематома большая, — объяснил врач, глядя почему-то на адвоката.

Он увидел выходящего из соседней палаты другого врача и махнул рукой, подзывая его.

— Не заходил больше к Ракитину? — поинтересовался он.

Другой врач кивнул:

— Зашел, мне сказали, что он по-немецки что-то спрашивает, а я как раз немецкий изучал. Поговорить толком не удалось. Потому что я не все понял.

— Но что-то понял?

Другой врач кивнул, но ответить не успел, потому что Ракитина его остановила:

— Погодите!

Она прислушалась. Из приоткрытой двери донеслось тихое пение, почти бормотание:

Брала русская бригада

Галицийские поля…

Там мне выпала награда:

Два кленовых костыля.

И лежал я в лазарете,

И на бога не роптал,

Что дожить на белом свете

На своих двоих не дал.

— Вот это время от времени Николай Николаевич и напевает, — объяснил врач. — А вообще из немецких фраз я понял немногое. Больной спросил меня, где он находится. Потом сказал, что он оберст-лейтенант и прикомандирован к ставке Верховного… Только к какой ставке и какого верховного, если он оберст-лейтенант?..

— Это означает «подполковник», — объяснила Вероника. — Только я не поняла… Разве Николай сам не понимает, где он и кто?

Врач, который поднимался с ними на лифте, дернул плечом.

— Временная амнезия. Такое бывает. Обычно проходит быстро. Дадим ему снотворное, поспит денек-другой, и все будет нормально.

Врач посмотрел через стеклянную стену на Ракитина, и тот, словно почувствовав его внимание, не отрывая взгляда от потолка, снова начал нараспев бормотать:

Трое нас из дома вышли,

Трое первых на селе.

И остались в Перемышле

Двое гнить в сырой земле.

Я вернусь в село родное,

Дом срублю на стороне.

Ветер воет, ноги ноют,

Будто вновь они при мне.

Буду жить один на свете,

Всем ненужный в той глуши…

Но скажите, кто ответит

За погибших три души?

— Вот видите, — сказал второй доктор.

— Не мешайте, — тихо попросила Вероника, продолжая прислушиваться.

Почему то ей показалось, что Коля не просто так поет, а хочет ей что-то сообщить.

Кто вам скажет, сколько сгнило,

Сколько по миру пошло

Костылями рыть могилы

Супротивнику назло?

Из села мы трое вышли:

Фёдор, Сидор да Трофим.

И досталось в Перемышле

Потеряться всем троим.

Брала русская бригада

Галицийские поля.

Тем кресты, а мне награда —

Два кленовых костыля…^[1]

Николай замолчал. Вероника обернулась к следователю:

— Насколько я понимаю, вы с ним еще не беседовали. Хотите его допросить, но, видя такое, не решаетесь.

Евдокимов задумался, потом кивнул:

— Хочу, и как можно скорее. Мне уже начальство звонит, требует чего то… А он все на немецкий переходит.

— Я дипломированный переводчик с немецкого, — сообщила Ракитина, — если вы мне скажете, что хотите узнать, то я помогу. Не верите мне, пригласите кого-нибудь другого, хотя бы вот его…

Она показала на второго врача. Но тот отвернулся. А следователь молчал.

— Вы только скажите, в чем обвиняют Николая Николаевича, — продолжала настаивать Вероника. — Я ведь дала слово ответить на ваши вопросы. Отвечу, разумеется, только сначала давайте и мужа моего о чем-то спросим.

— Вашего мужа доставили в больницу в два ночи. Вот в эту самую палату. Он был весь в крови, хотя открытых ран на нем не было. Потом при досмотре его автомобиля нашли топор со следами крови. А потом вдруг поступило сообщение о том, что в своем поместье был зверски убит некий господин Гасилов. Предположительно он был зарублен. Весь остаток ночи оперативно-следственная группа занималась этим убийством, да и сейчас продолжает там находиться.

Вероника стояла пораженная.

— Вы были знакомы с господином Гасиловым? — спросил следователь.

— Да, — тихо ответила девушка. — Георгий Исаевич — член совета директоров корпорации, деловой партнер моего мужа по бизнесу, держатель некоторого пакета акций. Только мне трудно поверить… Кто же его убил и где? При нем ведь всегда охрана…

Следователь зачем-то оглянулся и ответил негромко:

— Я же объяснил, что тело было найдено во дворе его загородного дома. Найдено как раз охранником, который ничего не видел и не слышал. Сказал только, что открыл дверь, чтобы впустить «Бентли» Ракитина, а потом еще раз открыл дверь, чтобы выпустить. Охранник находился в своей будке при воротах, а потом, после отъезда вашего мужа, решил осмотреть территорию и увидел возле беседки труп хозяина. Больше никого на территории не было, кроме других охранников, которые после смены отдыхали в домике. Ведь уже ночь была.

— Так, может, это сам охранник и сотворил? — предположил молчавший до этого Перумов.

— Нет, — покачал головой следователь, — экспертиза уже установила, что на топоре, найденном в «Бентли», кровь Гасилова. Кроме того, и на одежде Ракитина та же самая кровь.

— Ну ведь этого не может быть! — прошептала Вероника. — Во-первых, у Николая Николаевича с Гасиловым были вполне нормальные отношения. Обычные деловые отношения. Мой муж — старший партнер, фактически владелец всего концерна. Потом, Ракитин не был вспыльчивым человеком… То есть он не вспыльчивый человек, а, наоборот, очень спокойный и не станет хвататься за топор. И он вообще не пил, чтобы говорить, будто он мог это сделать под влиянием большой дозы алкоголя.

— Мы проверили. В крови вашего мужа и в самом деле была небольшая доза, соответствующая граммам пятидесяти или ста водки.

— Он водку вообще не пил.

— Или виски, — очень спокойно парировал следователь Евдокимов. — Короче, вопросов к нему много… Даже очень много, и меня все торопят. Вы, узнав это все, по-прежнему готовы помочь?

— Да, — еле слышно ответила девушка.

— Тогда слушайте и выполняйте, делайте только то, что я вам скажу, — согласился следователь. — По-немецки общаться с вашим мужем не будем. Мы пообщаемся без протокола, без аудиозаписи и без адвоката. Если Ракитин не хочет говорить на нашем с ним родном, то разговаривать с ним вообще не будем. Вы готовы согласиться на такие условия?

Вероника кивнула и спросила:

— Адвокат-то чем может нам помешать?

Перумов услышал это и добавил:

— Каждый человек имеет право на защиту. У нас ведь правовое государство.

У следователя в кармане брюк затренькал мобильный. Евдокимов достал его, поднес к уху, отошел на пару шагов и повернулся к Ракитиной спиной.

— Да… да… да, — отвечал он, — именно сейчас я этим и занимаюсь. Да, конечно, в присутствии адвоката. Специально его для этого и вызвал. Обязательно доложу.

Закончив разговор, следователь вернулся к Веронике и показал ей на приоткрытую дверь.

Они вдвоем вошли в палату, следом хотел проскочить и Рубцов, но следователь остановил его и позвал Перумова:

— Господин адвокат!

Ракитин никак не отреагировал на их появление. Даже на жену не посмотрел.

— Господин подполковник, — позвала мужа Вероника, — вам удобно общаться на русском?

Наконец он посмотрел на нее. Не поворачивая головы. Просто оторвал свой взгляд от потолка. Посмотрел и не узнал.

— Да, барышня, что вас интересует? Простите, что я сегодня говорил на немецком, но я подумал, что в плену. Прежде я не видел таких госпиталей, да и лица врачей не похожи на любезные рожи соотечественников.

Голос его был очень тихим, таким же, как во время пения. И взгляд был чужим и отстраненным.

— Меня зовут Вероника Ракитина, — сказала она. — Вы могли бы назвать себя?

— Подполковник Лукомский, прикомандирован к ставке Верховного для особых поручений. Третьего дня направлен к генералу Брусилову с пакетом. А он… я имею в виду Александра Александровича, приказал мне принять командование полком, командир которого, полковник Колычев, погиб за два дня до этого. С полусотней казаков направился в село, где располагался штаб полка. На месте узнал, что полк понес большие потери при прорыве первой линии траншей австрияков. Глубоко вклиниться в их позиции не удалось, зато батарея шестидюймовок неприятеля с холмов прекрасно била по пристрелянной местности. Наше село оказалось в зоне поражения. Было принято решение обойти батарею и напасть на нее с тыла. Батарею захватили, но вторая, молчавшая до того, открыла по нам огонь. Теперь я здесь, милая барышня, беседую с вами.

— Как вы себя чувствуете?

— Чувствую себя живым, и это хорошо. Казаков только жалко, на моих глазах почти все полегли вместе с лошадьми.

— А больше вы… — начала Вероника, но следователь Евдокимов не дал ей договорить.

— Позвольте и мне спросить. Я подполковник юсти…. То есть я ваш доктор. Меня зовут Иван Васильевич. У меня тоже вопрос к вам имеется. Какое сегодня число?

— Предполагаю, что конец июля… Двадцать восьмое или двадцать девятое…

— А год какой?

— Одна тысяча девятьсот шестнадцатый. Я в здравом сознании, доктор, если вы это имеете в виду.

Дверь открылась, и в палату вошли двое врачей, с одним из которых Рубцов беседовал в вестибюле и который поднимался с ними в лифте, и еще один — крупный и короткостриженый.

— Вы, конечно, простите меня, — обратился к присутствующим высокий доктор, — но кто дал разрешение запускать в палату целую делегацию?

Следователь показал на его коллегу.

— Вот он.

— В моей больнице распоряжения отдаю только я. Сейчас же покиньте помещение. Мы проведем еще один осмотр и примем решение о дальнейшем лечении.

— Но… — возразил следователь Евдокимов.

— Никаких «но», я здесь главный врач. Так что — прошу вас удалиться.

Все направились к двери. Все, кроме Вероники.

— Я жена Ракитина, — произнесла она и посмотрела на мужа, надеясь, что он сам подтвердит ее слова.

Но муж уже лежал с закрытыми глазами и, казалось, не дышал.

— Вы тоже, — произнес главный врач, но уже более мягко, — подождите пока в коридоре. Для вас мы, разумеется, сделаем исключение. Но сейчас мы должны принять решение и назначить курс лечения. Осмотрим вашего мужа, дадим ему снотворное, пусть он выспится хорошенько.

Вероника погладила руку Николая, но он никак не отозвался на ее прикосновение. Похоже было, что он уснул сам, без всякого снотворного. Уснул внезапно и глубоко. Она даже наклонилась над ним и прислушалась к его дыханию. Дыхание было ровным и тихим. Ракитина прикоснулась губами к щеке Николая и поднялась с пластикового больничного стульчика.

Когда подошла к двери, главный врач сказал:

— Госпожа Ракитина, минут через тридцать или сорок мы можем побеседовать в моем кабинете. Отдохните пока и успокойтесь…

Примечания

1

Солдатская песня времен Первой мировой войны.