Хризантема императрицы

Екатерина Лесина, 2009

Когда-то драгоценная брошь в виде хризантемы была подарена великой императрицей Поднебесной Цыси русскому врачу и с тех пор переходила по наследству от матери к дочери... Жена Вацлава Скужацкого погибла, и заведенный порядок нарушился – хризантема попала к его новой супруге. Передавать ее падчерице она не собиралась, и Даша сама решила завладеть семейным сокровищем. Так произошло первое преступление... Леночка была рада, что наконец-то избавилась от навязчивой опеки матери и переехала в отдельную квартиру. Ее внимание сразу привлекла экстравагантная пожилая соседка Дарья Вацлавовна, прозванная Императрицей. По слухам, она владела каким-то сокровищем, но так и не определилась с наследником. Девушка стала понимать – она попала в этот дом вовсе не случайно...

Леночка

Выбежав на улицу, Леночка остановилась. Щеки ее горели, ноги дрожали, а ладони неприлично вспотели, и Леночка торопливо вытерла их о юбку. Ужас-ужас-кошмарище! Вот это тип! Она же не нарочно, она просто спешила, вот и не заметила, вот и налетела… Лестница в доме узкая и темная, а тип — высокий и широкий, как тот шкаф, который в спальной стоит и надо бы передвинуть, но куда передвигать — не понятно, как не понятно и то, кто этим заниматься станет.

Впрочем, в отличие от человека, шкаф просто себе стоит, а человек мало того, что разглядывал ее так, будто вот-вот набросится, прямо там, на лестнице, прижав к кованым перильцам или крашенной в зеленый стене, так потом и лапать начал.

Мерзость! Леночка содрогнулась от отвращения. А потом представила, что это, наверное, кто-то из соседей, и содрогнулась еще раз.

И не зря ли Феликс сказал, что тут все — уроды. Но он мог и ошибиться, и вообще Феликс, он, может, и гений, но немного странный.

— Добрый день, — раздалось сзади. Голосок был тоненький, звонкий и радостный, а Леночка все равно испугалась. Но нет, сзади стоял не тип из подъезда, а совершенно незнакомый человек. Даже человечек, потому как росту он был маленького, Леночке едва-едва по плечо, а виду — совершенно удивительного. Отливала глянцевым блеском лысина, грозно топорщились седые бакенбарды, придавая их обладателю вид грозный и вместе с тем презабавный, а красный хрящеватый нос казался слишком большим для этого лица.

— Простите, если напугал, — он церемонно поклонился. Одет человек был в кургузую зеленую курточку, из-под которой выбивалась белая рубашка, пущенная поверх штанов в узкую полоску. — Позвольте представиться, Александр Дмитриевич.

— Леночка, — сказала Леночка, чувствуя, что снова краснеет, уже не от стыда, а оттого, что вот-вот рассмеется.

— Очень приятно, очень. А вы, значит, наша новая соседка? Просто замечательно, великолепно, чудесно, что я вас встретил! — он достал из нагрудного кармана белый платок преогромных размеров и шумно высморкался. — Вы даже не представляете себе…

— Я опаздываю, — как-то сразу вспомнила Леночка.

— Да, да, конечно. Простите премного… но такое дело… Лелечка вечер устраивает, для всех. Понимаете, дом этот, он особенный, здесь соседи живут дружно, очень-очень дружно… и нам хотелось бы… мы были бы премного рады, если бы вы соизволили почтить… появиться…

— С удовольствием, — соврала Леночка, чтобы он отвязался, и на часики посмотрела.

— Замечательно, просто чудесно! Лелечка обрадуется. Лелечка познакомит вас со всеми… да, да, это будет чудесный вечер. В субботу? В восемь пополудни, вы не возражаете?

Он оглушительно чихнул и, шмыгнув носом, поспешил извиниться:

— Простите, тополя цветут. У меня их неприятие, а вот Лелечка цветы очень любит… но вы не слушайте, я старый и болтливый…

* * *

На работу Леночка, конечно, опоздала, на целых полчаса, но Степан Степаныч отбыл в командировку, а прочие, кажется, не заметили, и день, начавшийся суматошно, как-то сразу потянулся медленно и нудно. Леночка даже подумала, что могла бы и подольше поговорить с забавным соседом, к примеру, выяснить, что за тип ей встретился на лестнице, а еще в какой квартире живут родители Феликса. Тут же мысли перескочили на самого Феликса и вчерашнее чаепитие, которое никак нельзя было назвать приятным… о чем они говорили?

Леночка не помнила.

Этот, не укладывавшийся в мировоззрение факт, поразил ее до глубины души. Она не могла забыть! Не могла и все! Она помнит в мельчайших деталях расписание Степан Степаныча на неделю, и на следующую тоже, и за прошлую, и за позапрошлую, и про то, что скоро у Евдокии Андреевны день рождения, а потом, спустя три дня, у ее дочерей. И что нужно заказать розы, но непременно бордовые, сорта «Руби ред», потому что другие Евдокия Андреевна не примет. А близняшкам заказывать не розы, а цветочные композиции, но чтобы без лилий и тюльпанов — на лилии у девочек аллергия, а тюльпаны по мнению Евдокии Андреевны слишком дешевые цветы…

Тысяча и один факт всплывали в памяти, теснили друг друга, пробегали лентой событий, уже случившихся и таких, которым еще предстояло случиться при ее, Леночкином, участии. Не было лишь одного — вчерашнего чаепития с Феликсом. То есть сам факт, что чаепитие состоялось, наличествовал, а вот разговор… ощущение гадливости… почему?

Она попробовала вспомнить еще раз, потом снова. Вот дверь подъезда, солидная, деревянная, открывается с протяжным скрипом. Узкая лестница, круто уходящая вверх. Ключ, дважды повернувшийся в замке. Прихожая. Замечание Феликса по поводу коробок и Леночкина обида — она же недавно переехала, она просто не успела со всем разобраться. Дальше — кухня. Чайник — электрический, темно-красный и солидный, как фирма, его изготовившая. Стол. Скатерть из жатого шелка…

Веселая трель телефонного звонка так и не дала Леночке додумать.

— Ленусик? — мамин голос был полон оптимизма и радости. — Ленусик, ты не занята?

Как будто, если бы она была занята, это остановило маму.

— Нет.

— Замечательно. Быстренько скажи своему сатрапу, что тебе нужен выходной и давай в центр…

— Зачем?

— Как зачем? Мы же договаривались, или ты забыла? Обои.

Ну да, обои, в гостиную, а еще в коридор, и возможно, на кухню, хотя мама настаивала на плитке, ее подруга, Эльжбета Францевна — на испанской штукатурке, а мамин новый муж ни на чем не настаивал, но денег дал. Он вообще привык решать все проблемы именно так.

Леночка вздохнула, но мысленно, чтобы не обидеть маму, и осторожно напомнила:

— Мы же на завтра договаривались. Завтра суббота и…

— Завтра у Гоши теннис, а потом мы приглашены на вечер, послезавтра…

…Послезавтра кто-нибудь умрет, — Феликс щурится и держит чашку обеими руками, чай пополам с молоком и кусок батона на коленках, крошки прилипли к шортам, а на майке виднелось свежее пятно. Вареньем капнул. — Вот увидишь, здесь часто кто-нибудь умирает.

— Кто?

— Когда как, когда кошка, когда собака. — Феликс поставил кружку и, потянувшись через весь стол, щелкнул по стенке аквариума. — Когда еще кто-нибудь.

…нет, мне вот интересно, для кого я это все делаю? — трубка в руке зудела маминым голосом. — Я в срочном порядке крою свое расписание, чтобы найти пару часов, а она…

— Прости, мама, — привычно ответила Леночка и потрогала лоб. Кажется, горячий. Заболела? Ну да, все просто, она заболела и отсюда провалы в памяти, и еще ужасы эти. Мальчишка над ней просто издевался, а она поверила.

Из-за болезни. Простудилась.

— В общем, так, я жду тебя в «Доминошке», — строго заметила мама. — И вообще, я не понимаю, зачем тебе…

Обязательную порцию рассуждений, знакомых от первого до последнего слова, неизменных в оттенках интонации, во вздохах и паузах, Леночка выслушала почти с радостью. Мамин монолог успокоил своей знакомостью и обыденностью, и даже приказ явиться немедленно не испугал.

В конце концов, обоями и вправду надо бы заняться, а Степан Степаныч в командировке.

* * *

— Нет, Ленусик, розовые обои — это… это даже не пошло. Это невообразимо! — мама закатила глаза и, сложив руки над грудью, вздохнула. Леночка тоже вздохнула — от обилия цветных, однотонных либо же расписанных узорами, гладких и давленых, бумажных и виниловых, эксклюзивных и самых обыкновенных обоев голова шла кругом. И кажется, начиналась мигрень. Впрочем, менеджер по залу тоже вздохнула, но беззвучно и сохраняя на лице приличествующую моменту улыбку.

— И голубые не пойдут. А вот это что? Покажите, будьте любезны, — маменька ткнула пальчиком в верхний рулон, блекло-серый, с розовыми и желтыми кляксами. — Как тебе? По-моему, мило…

— Отвратительно, — Леночка представила себе серо-розово-желтую спальню и содрогнулась.

— Ну не знаю, на тебя не угодишь. А вон те как? Нет, темновато… а эти наоборот слишком… впрочем, белый цвет… но для спальни…

Она двигалась вперед, неугомонная и неутомимая, разглядывая все новые и новые рулоны, а Леночка только и думала о том, как бы поскорее выбраться из этого разноцветного лабиринта, чтобы домой, чтобы к окошку, из которого виден хрупкий силуэт молодой осины…

…Раньше был клен.

Леночка остановилась. Моргнула и головой тряхнула, прогоняя наваждение. Раньше? Да не было никакого раньше, она неделю как переехала, ни разу не была в доме или во дворе. И вообще они с мамой в другом городе жили, у маминых родителей. Но и там во дворе клены не росли — яблони, груши, две вишни и одно абрикосовое дерево, которое никогда не плодоносило.

Так откуда клен взялся? И листья как сейчас — огромные, темно-красные, в королевский пурпур, с тугими желтыми жилочками.

— Ой, смотри, Ленусик, какая прелесть! Чудо! Девушка, будьте добры, разверните… да, вот так…

По бледно-голубому полю летели листья, блекло-золотые, желто-зеленые, желто-красные, красные и багряные… кленовые… шуршащие… шелестящие.

…Топ-топ, кто идет? За спиною за твоей? Раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать…

— Лена? Что с тобой? Леночка, господи… да ей плохо, вы что, не видите?! «Скорую»… — мамин голос пробивался сквозь шелест листвы, но слабо, и казалось, что еще немного и он исчезнет, утонет, растворится, и тогда Леночка останется совсем-совсем одна.