Рубиновое сердце богини

Екатерина Лесина, 2008

На обычную, ничем не примечательную молодую женщину Марию со смешной фамилией Пигалица обрушились несчастья: развод с мужем, понижение в должности, гибель собаки и, наконец, покушение на нее саму. И еще эти сны о прекрасном рубине, ограненном в форме сердца и названном «Кали» в честь древнеиндийской богини войны и смерти… Маша чувствовала: чтобы избежать гибели, она должна найти бесценный камень. Но как это сделать, если бывший муж отворачивается, помощь предлагает человек, которого Маша считала своим врагом, а поиски покушавшегося на нее человека оборачиваются охотой за «Кали» – таинственным рубином, чей путь сквозь время и страны отмечен кровью…

Пигалица

Из сна я вынырнула. Перед глазами еще стоял полыхающий город, в ушах звенели вопли отчаяния, ржание обезумевших от огня и крови лошадей, радостный рев победителей и чей-то безумный смех. Я была сразу всеми. И стариком-ювелиром, чья вера в доброту богов погибла вместе с городом. И перепуганной девушкой, рвущейся из лап смуглолицых воинов. И той же девушкой, но часом позже униженной, раздавленной, умирающей… И мужчиной с перерезанным горлом… Ребенком… Молодым раджой с непроизносимым именем и юной принцессой…

Сумасшествие, возможное лишь во сне.

Нет, только кошмаров мне не хватало для полного счастья. Как подумаю, что снова на работу топать, — в дрожь бросает. С исторического момента краха моей карьеры прошло восемь дней, и у меня давно не случалось более отвратительного периода.

Началось все с пустяка: на следующий день после моей отставки я снова опоздала, не сильно, минут на пять, но Херувиму хватило и этого. Видите ли, я отняла пять минут времени не только у себя, но и у всего коллектива, который был вынужден дожидаться дизайнера Пигалицу, ибо без последней никак невозможно провести летучку. А без летучки нельзя работать. К слову, выговор я перенесла почти безболезненно, старательно улыбалась и шефу не перечила. Владимир Владимирович успокоился и пребывал в этом замечательном состоянии ровно до тех пор, пока не столкнулся с Хромым Дьяволом.

Из-за меня, хотя лично я тут совершенно ни при чем.

Если по порядку, то, вырвавшись из цепких лап нового начальства, я обнаружила, что на новом рабочем месте мне не хватает пары-тройки родных сердцу мелочей. Пришлось тащиться к Пыляеву, я немного волновалась, на месте ли он, но, как оказалось, зря. Хромой Дьявол не только явился на работу, он успел похозяйничать в моей коробке. И не только в ней: за ночь кабинет чудесным образом преобразился. Я не я, если здесь обошлось без черной магии, иначе как объяснить все это? Новый стол, два компьютера, полки на стене, а на полках мои книги. Календарь тут же, и Степкина фотография к монитору приклеена. Как это прикажете понимать?

Я и спросила, а он ответил. Оказывается, Дамиан решил, что в его конуре хватит места для двоих, и, как обычно, мое мнение его не слишком интересовало. А я обрадовалась, глупо и совершенно по-детски. Взгляды, которыми меня сегодня встретили в общем зале, не сулили ничего хорошего. Эти милые девочки так искренне радовались моим неудачам, что… Короче, возражать я не стала, здраво рассудив, что в этом соседстве есть определенная выгода — будет с кем поругаться.

Ну а чуть позже заявился Херувим, удивленный моим отсутствием на рабочем месте. Не успела я рта раскрыть, как Пыляев внятно и доходчиво объяснил уважаемому Владимиру Владимировичу, что определять и распределять места он может сколько душе угодно, но работать я буду здесь, в этом конкретном кабинете. Запольский попытался было возразить, но кому, как не мне, знать: возражать Дамиану — это то же самое, что судоходный канал чайной ложкой рыть, вроде и не запрещает никто, а с другой стороны, занятие нудное и абсолютно бессмысленное. В общем, Запольский вылетел из кабинета как пробка, а я осталась на территории Хромого Дьявола, еще обрадовалась, дура, знала бы, чем эта радость обернется. Запольский мне своего поражения не простил и всю неделю отрывался, как мог: приход, уход, одежда, а уж что он о моих работах говорил, уже при всех, не стесняясь…

Обидно, честное слово.

Спасибо, хоть Дамиан свои шуточки в прошлом оставил, теперь он меня просто игнорировал.

И вот теперь мне предстояло настроиться на рабочую неделю. А как тут настроишься. Хотя… Сегодня тринадцатое. Во-первых, день зарплаты, во-вторых, тринадцатого-четырнадцатого числа каждого месяца, кроме зарплаты, я получала причитающуюся часть дохода от фирмы. Пожалуй, все не так и плохо.

В офисе было тихо, спокойно и на удивление мирно.

— Привет.

— Угу. — Пыляев на минуту оторвал взгляд от монитора. — Тебя Гера спрашивал.

Удивительно, сколько уменьшительных имен можно произвести от имени Георгий.

— Зачем?

Дамиан пожал плечами. Ясно. Не знает. Или знает, но не скажет, тоже мне, партизан выискался.

Вошла я без стука, о чем моментально пожалела — Гошик обнимался с Лапочкой, да так, что… Обидно, хоть и бывший муж, но у меня все внутри переворачивается, когда на Лапочку смотрю, а она, как назло, с каждым днем краше становится. И сейчас: кудряшки растрепались, щечки раскраснелись, глаза блестят. Я рядом с ней чувствую себя старой неуклюжей коровой.

— Искал? — Лапочку я решила игнорировать.

— Да. — Гошик смущенно потупился.

— Вас стучать перед тем, как войти, не учили? — Ей даже злость шла.

— У меня вообще с образованием туговато.

— Оно и видно.

— Девочки, прекратите немедленно. Маша, тут такое дело… Февраль месяц мертвый… Прибыли никакой… И работник новый… Пришлось потратиться…

— Так. Стоп! — прервала я Гошкины излияния. — Как это никакой прибыли? Не может такого быть! — Февраль, конечно, не декабрь, но все же…

— Вы нам не верите? — Лапочка вступила в бой. — Вот отчет бухгалтера! Надеюсь, Светлане вы еще доверяете? Читайте, читайте, что ж вы стали? Проверяйте нас!

Я проверила чисто из принципа, хотя понимала — если уж Лапочка дает мне бухгалтерию проверить, то Гошик не врет, и не видать мне прибыли за февраль месяц.

Но как же так? Я ведь хорошо помнила — в феврале у нас было больше заказов, чем в январе. И вообще…

— Ты, конечно, можешь потребовать… Но…

Требовать? Я усмехнулась. Что требовать? Процент с минуса? Похоже, на моих планах по обновлению гардероба придется поставить крест.

— Хоть зарплату-то дадут?

— Дадут, дадут, — заверила Лапочка, она почти сияла от счастья. Вот идиотка, это ж не только я в минусе, но и Гошик, а следовательно, и Эллочка. Чему радоваться? Я поднялась, собираясь уйти, не тут-то было.

— Маш, тут это, еще кое-что… Володя жаловался, — вздохнул Гошик. Он терпеть не мог разборок между подчиненными. — Ты опаздываешь все время. Грубишь. Указания игнорируешь. Да еще с Демкой его стравила. Зачем, Маш? Ты ж большая девочка, понимаешь, что Запольский нам нужен. Я столько усилий приложил, чтобы переманить его из «Супры», а ты работать мешаешь.

— Это он так сказал?

— Неважно. Прекращай ты это, ладно?

— Ладно. — Меня распирало от злости. — Еще вопросы есть или я могу идти?

— Иди.

Кажется, я круто пролетела со своей надеждой на удачный день. Все, буквально все валилось из рук. Херувим четыре раза заставил переделывать концепцию рекламного буклета одной туристической фирмы, а потом взял и принял самый первый вариант. Да и со Светочкой поругались из-за какой-то дурацкой бумажки, которую она мне якобы передала, а я потеряла, хотя никакой бумажки я в глаза не видела. Но Херувим, приняв сторону Светочки, заставил меня трижды перерыть все бумаги в кабинете. В третий раз под личным его присмотром. А когда проклятая бумажка нашлась, причем в другом месте, и не подумал извиниться.

Наконец рабочий день подошел к концу, и народ стал разъезжаться. Я бы тоже с удовольствием разъехалась, но Запольский, решив, что тружусь я мало и плохо, подбросил занятие — разобрать хлам. Хлам — это недодуманные или нереализованные идеи, наброски, эскизы, слоганы, короче, все, что когда-то было придумано, но не пригодилось. А мне нужно эту груду разложить по отдельным тематическим папкам. Работа, безусловно, нужная, но муторная и отнимающая много времени.

Зла не хватает.

— Ты что, заночевать решила? — О-па, у Пыляева, кажется, голос прорезался. Поругаться хочет, что ли?

— Ты тоже не особо спешишь. — Говорю чистую правду: как бы я ни задерживалась на работе, Пыляев уходил еще позже, как бы рано я ни приходила, он уже был на своем месте. Если бы не чистые, отутюженные рубашки, я бы решила, что он ночует прямо в кабинете.

— Некуда спешить, — миролюбиво сказал Дамиан. — А тебя зверь ждет. Кстати, как он поживает?

— Степка? Нормально. Ест, спит и хулиганит.

— Передавай привет.

— Всенепременно. — А ведь Степку принес Пыляев, и мы с Гошиком впервые в жизни разругались: бывший требовал немедленно убрать «мелкую тварь» из дома, а мне было до слез жалко несмышленыша. Несмышленыш рос, оставлял лужицы на персидском ковре ручной работы, испытывал неистребимую привязанность к итальянским ботинкам Гошика, валялся на шелковых простынях Аделаиды Викторовны, моей незабвенной свекрови, короче, пакостил изо всех сил.

Хорошее было время.

— Дим, ты у нас умный?

— Не знаю, а что?

— Умный, умный, не притворяйся. Объясни-ка мне, как так получилось, что в феврале мы в минусах остались?

— То есть?

— Заказы были? Были. Клиенты платили? Платили. А баланс на минусе. Тебе что, Гошик не сказал?

Хромой Дьявол внимательно посмотрел на меня, потом на монитор, перевел взгляд на потолок и снова на меня.

— И когда это он тебе сказал, что мы в минусе?

— Утром.

— Это когда к себе вызывал? — уточнил Пыляев.

— Точно.

— Бумаги какие-нибудь показывал? Или на слово поверила?

— Показывал. Лапочка показала.

— А ты уверена, что правильно поняла? Ну, насчет минуса?

Я нахмурилась. Нет, я, конечно, не финансовый гений, как Дамиан, но мозгов отличить плюс от минуса хватит.

— Видишь ли, — примиряюще сказал он, — я абсолютно точно знаю — никакого минуса нет и быть не может. Интересно… Выходит, Светлана тоже… Правильно, Гера сам не додумался бы…

Я слушала, но не понимала. До чего Гера… И почему «Светлана тоже»?

— Чтобы аккуратно все сделать, знать надо…

— Что знать-то?

— Бухгалтерию. — Он замолчал на полуслове, а до меня наконец дошло. Резко и сразу. Дошло бы и раньше, но я же верила Гошику, бездумно и безоговорочно. Я и сейчас продолжала сомневаться. Смотрела в наглые черные глаза Дамиана и убеждала себя, что Хромой Дьявол все придумал. Зачем Гошику обманывать меня? Как ему вообще такая мысль в голову пришла? Нет, не ему. Ей. Ну, конечно, как я раньше не догадалась! Виновата Лапочка. Она придумала, а Гошик слабый… Она заставила его, вынудила пойти на эту подлость.

— Убью паразитку! — Только сейчас я заметила, что говорю вслух. Пыляев усмехнулся. — Нет, честное слово, убью! Завтра с утра пораньше.

— Успокойся, Пигалица. Я сам разберусь.

— Ты?

— Я. Не веришь?

Ну, не то чтобы не верю, наоборот, я не сомневаюсь: Хромой Дьявол способен разобраться с кем угодно, невзирая на чины, погоны и регалии. Только зачем ему решать мои проблемы, когда он сам — одна большая проблема? И отношения у нас натянутые.

— Тебе-то какой интерес?

— Интерес? Интерес есть. Сегодня ты, а завтра я. А меня, Мышь, это не устраивает… Совсем не устраивает. — В его словах имелся определенный резон: положение у Димки ненамного лучше моего. Когда начиналась «Скалли», все были друзьями-приятелями, друг другу доверяли и, следовательно, никаких бумаг не подписывали. Баюн стал директором по двум причинам: во-первых, связи Аделаиды Викторовны, во-вторых, наша с Пыляевым взаимная неприязнь.

К слову, я совершенно не представляю, чем занимается Дамиан: он программист по образованию, в бухгалтерии и финансах неплохо разбирается, до появления Светочки денежными делами ведал, но теперь-то чего он целыми днями торчит в офисе, точно приклеенный? И вот за мои проблемы взялся.

— Езжай домой.

— А работа?

— Работа, — улыбнулся Дамиан, — не волк, в лес не убежит. Завтра доделаешь. И Степке не забудь привет передать.

Не забыла, все в точности выполнила, заодно и на жизнь пожаловалась. Степан в этом плане идеальный собеседник: не перебивает, не передергивает на себя, не лезет с советами, молча слушает да кивает лобастой башкой. Степка у меня умный, говорят, порода такая.

Вперед, вперед, теперь только вперед. Не оглядываться. Не думать о том, что мышцы сводит от усталости и больше всего на свете хочется лечь прямо здесь, на узкой горной тропинке, удобной лишь для лохматых горных коз. О том, что ноги сбиты в кровь и руки почернели от грязи. Не думать, что в животе урчит и нестерпимо хочется пить. Нельзя. Ни есть, ни пить, ни позволить себе одну-единственную минуту отдыха. Вперед. Горы — ее единственная надежда на спасение. Сзади погоня.

Серасвати почти слышала их голоса, почти видела лица, почти чувствовала грубые руки на своем теле. О, молодой раджа, ее муж и повелитель, показал ей, на что способны руки его воинов. Она пыталась закрыть глаза, чтобы не видеть рыжих отсветов пламени на стенах из белого мрамора и тела отца в луже крови. Мертвые глаза широко распахнуты, точно старик силился запомнить происходящее, чтобы пожаловаться мудрейшему из богов на коварство зятя. Воины, не сумевшие отвести беду от своего повелителя, лежали здесь же, мертвые руки сжимали оружие, а души уже отлетели к престолу Тримурти. Им тоже будет о чем поведать богам.

Той ночью живые позавидовали мертвым.

Субрумэни отдал город на милость кштариа. Но шакалам неизвестно милосердие. Шакалы жаждали золота, крови и развлечений.

Он обещал подарить им и Серасвати, если она не окажет должного почтения к своему новому повелителю.

Она старалась.

Она ненавидела.

Она убила.

И пусть душа ее после смерти попадет в объятия Ирайдети, огненноглазой супруги повелителя ада, грозного Пурнака, но юная Серасвати ни на секунду не раскаивалась в совершенном злодеянии. Пускай Африт превратит ее в нечистое животное, но ради Кашмира принцесса готова надеть мерзкое обличье скорпиона.

Пускай.

Она и так ждала чересчур долго: два невыносимых года. Чужой город, чужие люди, чужой мужчина, который называл себя ее мужем. Пусть простит ее добрый Брама, но в миг, когда черное сердце раджи Лахора остановилось, Серасвати почувствовала себя счастливейшей из людей. Девушка до последнего сомневалась, хватит ли у нее сил, дабы исполнить задуманное, но, слава Шиве, повелителю огня, рука не дрогнула.

Она покарала предателя, животное, уничтожившее Кашмир, отца, друзей. Она уничтожила подлую змею в теле человека. Она все сделала правильно. Но отчего тогда не идет из головы удивленно-печальный взгляд черных, словно кожа Вишну, глаз, виноватая улыбка и рука, протягивающая ей камень?

Субрумэни умер не сразу.

Почему он не позвал на помощь?

Почему улыбался?

Почему отдал камень, с которым не расставался никогда?

И откуда это странное чувство, будто все могло быть совершенно по-другому? Чья злая воля разрушила тонкую ткань мира? Неужели во всем виновата Кали? Нет, не свирепая богиня, перед именем которой дрожат не только несмышленые дети, но и убеленные сединой старцы. Та Кали прокладывает путь ногами боевого слона, роняет капли пены с морд обезумевших коней и капли крови с кос, закрепленных на колеснице, несет гибель на кончике стрелы и в капле змеиного яда. Но в бедах своих принцесса винила не богиню, а яркий, точно пламя, камень. Проклятый ратнарадж, которому умелая рука ювелира придала форму сердца.

Он есть кровь.

Он есть безумие.

Он есть.

Серасвати прикоснулась к камню. Она понимала, что нужно избавиться от него, и как можно скорее, но, с другой стороны, ратнарадж — ее последняя надежда… За этот камень она купит себе новый дом и новую жизнь. Внезапно тропинка ушла из-под ног, и Серасвати упала. Она пыталась зацепиться руками за жухлую траву, но сухие стебли ломались, царапая ладони, и девушка покатилась вниз. Сначала медленно, но с каждой секундой все быстрее и быстрее… А где-то на дне разлома плескалась вода…

Горы коварны.