Черная осень

Галина Гончарова, 2021

Люди верят в богов, а боги играют людьми. Желание богини позабавиться поменяло местами девушек из двух разных миров. Аня рождена принцессой, но в ее родной стране революция и разруха. Императорскую семью приговорили к смерти, и только воля богини спасает ее от гибели. Теперь ей предстоит адаптироваться в двадцать первом веке. Но сможет ли девушка выжить в современной России? Яна родилась и выросла дочерью лесника. Но волей судьбы она попадает в тело Анны за несколько секунд до смерти. Отбиться от врага, умея обращаться с оружием, несложно, а вот что дальше делать? И сможет ли она сделать хоть что-то в охваченной революционным безумием Русине?

© Гончарова Г. Д., 2021

© ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Глава 1

Всюду бегут дороги^[1]

Россия. 20… год

Яна шла домой. Ноги гудели, голова гудела, спину ломило…

Ей еще двадцати пяти нет, а сил… Сил тоже нет. Ничего, справится. И не с таким справлялась!

Дома ждал ее Смайлик — беспородный кот дворянской породы, здоровый и умный, как большинство беспородных котов.

Дом…

Дом — это там, где твои близкие? Как бы да. Но очень сложно считать своим домом хибару барачного типа. Квартирный дом, почти землянка, окна вровень с тротуаром… Трущоба. Гарлем чертов! Можно подобрать еще сто сравнений, и все они будут верными. И все они…

Все они будут матерными!

Вот представьте себе — невысокий длинный дом, построенный в форме буквы «П». По две квартиры в «ножках» буквы, одна в перекладине.

Квартирами это назвать сложно.

Входишь… то есть спускаешься — и попадаешь в длинный коридор. Из него три двери. Одна — в крохотную комнатку типа чулана, туда едва вмещаются кровать и тумбочка.

Вторая — в большую. Ну как — большую? Если комнату размером три на три квадратных метра можно назвать большой. Диван, шкаф, телевизор.

Третья — в совмещенный санузел. Унитаз — и рядом поддон для душа. Маленький, иначе они просто не поместятся. Но даже это — роскошь. Вот в соседней квартире живет тетя Катя — у нее вообще санузла нет. Зато во дворе есть сортир типа «деревенский обыкновенный».

Пять квартир.

Пять семей со своими историями.

Первая квартира — старый алкоголик дядя Леня. Жена умерла, дети решили отца не лечить, купили ему вскладчину эту хибару — и выставили. Пей на здоровье, спивайся, папаша.

Он так и поступает. И где только деньги на водку берет?

Где подработает, где выклянчит, где украдет. У Яны не просит. Один раз попробовал. Яна завернула ему руку за спину и внятно объяснила, что не подает. А вот наподдать покрепче — может. И будет больно.

Получилось доходчиво.

Вторая квартира — Яна и ее семейство. Кот Смайлик (изначально — Сталин, но Гошка переименовал) и сын Георгий.

Третья квартира — тетя Катя. Приехала в свое время девочка из деревни, работала на хлебозаводе, получила эту квартирку… а вот поменять или как-то улучшить жилищные условия не смогла. Всякое у людей бывает.

Тетя Катя человек одинокий, есть в деревне племянники-племянницы, но к ним не наездишься. И далеко, и желания у тети Кати нет. Они с Яной дружат.

Тетя Катя с Гошкой сидит, когда малыш дома, Яна ей денег подкидывает, продукты покупает… выживают вместе.

Четвертая квартира — Селюковы.

Тамара Амировна и Андрей Владимирович. Вполне благополучная семья… так получилось. Сын женился. Две семьи, в двушке? Считай, перегрызутся все. Родители подумали, купили квартиру в ипотеку, а потом — как?

Ипотеку выплачивать надо. И если берешь ты сто тысяч — отдашь двести, такие уж у нас хорошие банковские условия, такие проценты… не миллионеры они, а пенсионеры.

Приняли решение.

Сына с женой оставили в родной квартире — тем более там жена беременная, ребенка ждет. Купленную квартиру сдали жильцам. Сами перебрались также на съемную квартиру.

В чем выгода?

Да в том, что эту хибару сдают за смешные копейки. А вот купленную можно сдать дорого. Район хороший, планировка, ремонт…

Руки у дяди Андрея не просто из нужного места растут — они золотые. Опустись на Землю аварийный космический корабль, он и корабль починит. А уж мелкую бытовую технику ему со всей улицы несут. И ремонт он делает легко и быстро. Хотя не бесплатно.

Яна считала, это справедливо. На водку найдется, на мастера — нет? Без ремонта проживешь!

Той же тете Кате дядя Андрей все ремонтировал бесплатно. То есть даром. Яне тоже пытался, но девушка в долгу быть не привыкла.

Пятая и последняя квартира.

Ольга Петровна.

Безумная активистка.

Рождаются же люди с моторчиком в попе и вечным митингом головного мозга — и сами нормально не живут, и никому жизни не дают. И не лечат их, вот что ужасно-то! Ей бы гидроэлектростанцией родиться — ан нет! Не повезло, человеком оказалась.

И началось…

Собирать подписи?

Ольга Петровна.

Деньги?

Ольга Петровна.

Бороться ЗА — Ольга Петровна.

Против? Опять Ольга Петровна…

И так весь день. Фигаро здесь, Фигаро там, а в результате — фигвам.

Муж активности не выдержал, удрал. Дети активности не выдержали. Удрали. Для верности — в другой город, но Ольга Петровна четыре раза в год туда летала. Наверное, это главное ее достоинство.

Остальное? Тоже достоинства. И упаси вас бог сказать нечто крамольное в радиусе километра от мадам-с. Загрызут. С наслаждением.

Телефон пискнул. Яна вытащила его из кармана и улыбнулась. На экране светилась смешная детская рожица с падающим на лоб чубчиком.

Ее малыш.

Гошка.

— Добрый вечер, солнышко мое.

— Мама, добрый вечер.

— Как у тебя прошел день?

— Я мультик смотрел про машинки.

— И как звали машинок?

Гошка пустился рассказывать о том, что видел сегодня на планшете. Яна слушала и улыбалась.

Ее сын.

Ее маленькое чудо.

Ее вина.

Порок сердца, так звучал диагноз Георгия. Приговор?

Нет. Не приговор, если у тебя есть руки, силы, есть возможности. Даже полностью сердце пересадить можно, если найдется донор, а уж операции…

Не бесплатно, увы.

Но ведь реально!

Сейчас ее малыш лежал в больнице. Яна все отдала бы, чтобы быть рядом с ним, но в реанимацию ее не допускали. Хорошо, хоть планшет и телефон разрешили. Ругались, конечно, но разрешили.

И хорошо, что лечение проходит успешно.

Заслушавшись, Яна не увидела плотную тень, которая метнулась к ней из переулка.

Смяла, втолкнула в темноту, дыхнула в лицо ароматом нечищеных зубов и перегара и прошипела:

— Бабло давай, сука!!!

Яна действовала спокойно и уверенно, как привыкла.

— Телефон возьмешь?

— Да!

— Бери. А я пока достану деньги.

Мужчина, явно наркоман, лет сорока по виду, понял, что сопротивления ждать не приходится, и чуть расслабился.

Лезвие ножа опустилось. И навстречу ему взлетели руки.

Телефон он и правда успел схватить. А больше ничего и не успел.

Четыре удара были нанесены — четко, как поставили.

Коленом в пах — отвлекающий, его обычно и ждут, пяткой в свод стопы — уже резко и жестко. Удар ладонями по ушам заставил его скорчиться, а добивающий, кулаком в горло, — опуститься навзничь… Сдохнет? Выживет?

Яну это интересовало меньше всего.

Второго врага, который подкрался сзади, она не заметила. И пропустила удар ножом в спину…

Холодно, как же холодно…

Яна повернулась к убившему ее человеку.

Она понимала, что удар смертелен, она видела такое, она знала…

Пара минут. Что она может сделать?

Только одно.

Слабеющая рука уронила сумочку. Из нее выпали несколько купюр — ей сегодня дали зарплату. Она хотела купить Гошке несколько игрушек — продукты у нее не возьмут, а вот игрушки она ему на планшет загрузить может…

Вторая рука скользнула в карман — не хотела, а придется…

Второй подонок шагнул, наклонился за деньгами…

Шило в руке Яны словно ожило. И нашло свою жертву.

Один удар.

Жесткий и сильный, в сердце — целилась туда, но слабеющая рука дрогнула. Впрочем, грабителю и этого хватило, чтобы свалиться.

— Сдохни, падаль.

Женщина упала рядом со своими убийцами. Первый, кажется, тоже кончался: наверное, она ударила слишком сильно… Плевать!

Гошка…

Ее малыш… он один останется…

Он в приют попадет…

ГОШКА!!!

Другой мысли у женщины в этот момент не было. И шевельнулись губы, шепча старое, откуда-то из детства взявшееся…

— Кровью и плотью, жизнью и смертью, душой и посмертием… я все отдам тому, кто защитит моего сына!

* * *

— Мадам Цветаеф, я должен с прискорбием сообщить: даже если лечение пройдет удачно, внуков у вас не будет.

— Черт побери!

Дорогая швейцарская клиника сияла. Новизной, чистотой, дороговизной… Больницу она практически не напоминала. Но запах…

Хлорки? Смеяться изволите?

Дезинфекции? Тоже нет, здесь применялись самые передовые средства, которые не пахли антисептиком, да и проветривали здесь, и воздух озонировали, и…

Нет.

Здесь царил совсем другой запах.

Запах человеческого горя и боли.

Вопреки всем заявлениям материалистов, страдания тоже имеют свой… запах?.. След? Ауру?

Здесь это ощущалось достаточно сильно. Даже в безумно дорогой клинике отделение для безнадежно больных — оно и есть отделение для безнадежно больных.

Сами больные, их родные, близкие…

Моложавой подтянутой женщине никто не дал бы ее пятидесяти пяти лет. Сорок? Да, возможно, может, даже тридцать пять. Пластические хирурги постарались.

Но стоило взглянуть ей в глаза…

Именно взгляд выдает людей. Хоть ты кожу с попы на голову натяни, а глаза все равно останутся усталыми, пустыми, безрадостными… старыми.

Сейчас глаза мадам Цветаеф, или Ольги Сергеевны Цветаевой, были именно такими.

Единственный сын…

Кровиночка родненькая…

Наркоман законченный.

Пока она работала, трудилась не покладая рук, приумножала и копила, сынок жил весело и счастливо. Тратил накопленное мамой, развлекался, валял дурака…

Это бы не беда. Накопила она столько — внукам правнуков на черную икорку хватит. Но в том-то и дело…

Мальчишка подсел на наркотики.

Она не заметила, а потом… потом было уже поздно. Какая-то хитрая синтетика…

Сына откачали, хотя он сейчас и напоминал овощ. Но…

Внуков у нее точно не будет. Эта дрянь действует и на репродуктивную систему в том числе…

И зачем тогда все это?

За что?!

Для кого она старалась?

— Постарайтесь сделать хоть что-то, доктор. И не ограничивайте себя в средствах.

— Поймите меня правильно, мадам Цветаеф. Разум пациента поврежден, и, возможно, необратимо. Генетический материал… возможно, пройдет не один год, прежде чем он восстановится достаточно. Можно попробовать искусственное оплодотворение, но поверьте, дети будут со значительными генетическими отклонениями.

Ольга Сергеевна поджала губы.

Внуки уроды?

Еще только этого ей не хватало! Неизвестно, что получится, потом еще лечи их… и тоже… нет, это бессмысленно. Хорошо еще, если отклонения будут только физические… хотя и тут ничего хорошего. А если в психике?

Нет, лучше с таким не связываться.

Но если нет другого выхода?!

— Если я правильно понял, молодой человек вел достаточно беспорядочную сексуальную жизнь? — вкрадчиво осведомился доктор.

— И что?! — рявкнула разозленная женщина.

— Неужели у него не осталось ни одного ребенка?

Ольга Сергеевна замолчала, словно на стену налетела.

— Доктор… я обдумаю этот вопрос. Обещаю, я его серьезно обдумаю.

Русина. Звенигород

— Тор Дрейл, вы совершили не просто преступление. Вы совершили ошибку.

Сидящий в кресле мужчина беспокойно шевельнулся. Второй, расхаживающий по комнате, повернулся к нему — и словно раскаленную спицу вогнал. Настолько неприятен был его взгляд…

Роскошно обставленная комната — резная мебель, парчовые шторы, толстые ковры, хрусталь и золото — показалась слишком маленькой и тесной. Наружу бы — и удрать!

А ведь кто-то обманывается, считая тора Вэлрайо милейшим существом. Этаким добрым дядюшкой вроде деда Мороза.

Как же!

Несмотря на щечки-яблочки, кругленькое брюшко и умильный взгляд, сущность тора Вэлрайо не изменится.

Это опасная ядовитая гадина. К примеру, каракурт.

Они тоже кругленькие, и не слишком большие, и даже симпатичные… кто-то же любит пауков. Кстати, и сам тор Вэлрайо их тоже любит, у него живет несколько здоровущих птицеедов.

Брр, гадость.

— Я не считаю мой поступок ошибкой, тор Вэлрайо. — Слейд Дрейл не собирался сдаваться без боя. — Финансы императорской семьи Русины находятся в нашем банке, и…

— И взять их оттуда никто не сможет еще двести лет.

— Всегда можно найти… аргументы для самых несговорчивых.

— Тор Дрейл, вы не понимаете? — Вэлрайо заходил по комнате. — Когда Петер Седьмой обратился к нам с просьбой вывезти его и его семью из охваченной войной Русины, вы согласились.

— Но потом ее величество Элоиза решила, что принимать у себя свергнутого кузена слишком опасно, — резонно указал тор Дрейл.

— И это действительно так. Петер был обречен — и он должен был умереть. Но вот его дети…

— Претенденты на престол?

— Через пару поколений — уже наши претенденты, тор Дрейл. Покорные, послушные, воспитанные в нужном ключе… ворота на континент.

Слейд склонил голову.

Действительно, об этом надо было подумать. Что ему стоило подменить одну из великих княжон на двойника? Найти подходящую девку…

Их столько бегает, да и внешность у девушек не самая яркая…

— Моя ошибка, тор Вэлрайо.

— Ваша, тор Дрейл. И я советую вам ее исправить, пока еще не слишком поздно.

— Но…

— Пошлите за Петером кого-нибудь из своих людей. Не стоит спасать свергнутого монарха, но кого-то из его детей… почему нет?

Слейд медленно склонил голову.

— Повинуюсь, тор Вэлрайо.

— Надеюсь, у вас есть подходящий человек?

Тор Дрейл поднял голову — и на его губах внезапно заиграла улыбка.

— О да. У меня есть подходящий человек, тор Вэлрайо. Он — есть.

* * *

— Братья! Соратники!!! Сегодня над нашими головами развевается знамя свободы! Свободы от тирании, свободы от оков, свободы…

Мужчина лет тридцати прищурился на оратора.

Эх, выстрелить бы…

Из револьвера он его снимет одной пулей…

Нельзя.

Надо отдать должное жому Пламенному (хотя, конечно, никакой он не Пламенный, это партийная кличка, равно как и у него самого — Тигр), он умеет руководить всем этим быдлом.

Толпа подчиняется ему словно оплаченная продажная девка. Ложится под него после первых же слов, провожает восхищенными взглядами, вздыхает, радуется…

Да что там, все это стадо просто счастливо обратить на себя благосклонное внимание повелителя…

Ладно, пока еще — не повелителя. Просто первого среди равных…

Забавно, правда?

Как важно правильно назвать всю эту… глупость!

Испокон веков более сильный правитель свергал и убивал более слабого правителя. Лилась кровь, делились троны, меняли головы, короны и венцы… Но назови все это узурпацией — и на тебя ополчатся все окружающие страны.

Как же!

Обычный человек, более того, не тор, ни разу не тор, а вовсе даже жом^[2]. И в правители?! Не бывать такому!

А если поднять знамя Освобождения? Если пообещать всем и каждому равноправие? Свободу, равенство, братство? Власть народу, свободу народу, волю народу… землю, воду, воздух… и прочную веревку, на которой его так удобно хоть водить, хоть вешать.

Главное — правильно назвать происходящее.

Жом Тигр, один из столпов Освобождения, посмотрел на часы.

Уже вечер. Уже… скоро? Или просто — уже?

Ничего, он вот-вот все узнает. Одним из первых.

Есть свои плюсы в том, чтобы быть в сильной стае, есть…

Жом Тигр, некогда просто жом Сергей Михеев, улыбнулся. Да, далеко его завела судьба…

Из родного села повела-закрутила… сначала с дядькой в город, когда голод был, родители его упросили уехать, не надеялись всех прокормить, потом его жизнь помотала, ох помотала… и воровство в ней было, и убивать случалось, каторга в ней была, и плети, и побег, церковно-приходская школа и ремесленное училище. Самообразование и прослушанные курсы университета за границей… чего не было?

Родного дома и не было.

Деньги он родителям присылал, весточки окольными путями получал, знал, что батьку в том году схоронили, что мамка плохая, что братья-сестры жизнь устроили, детей наплодили… а вот приехать…

Нет, не мог.

Боялся посмотреть матери в глаза.

Или не боялся? Не хотел?

Этого Сергей и сам не знал. И не хотел доискиваться до ответа. И домой ехать не хотел.

Намного приятнее стоять здесь, в тихом уголке, наблюдать за лицами людей на площади и понимать, что они — твои.

Ты можешь сделать с ними что пожелаешь.

Власть — заводит.

Сильнее страсти, слаще любви, слаще всего…

Власть и есть жизнь… и лишившись власти — ты лишаешься жизни. Как это, наверное, уже и произошло с отставным императором. Приказ жом Тигр уже отдал. А телеграф — отличная штука. Императора охраняют его люди, им хватит и намека.

Выполнят.

В стране не должно быть двух центров власти…

И по тонким губам мужчины скользнула хищная улыбка, как нельзя более отражающая его суть и подтверждающая партийную кличку.

Тигр, как он и есть.

Плотоядный.

Голодный.

* * *

— Мы присягу давали, ты, мразь!!!

— Тор Алексеев, не горячитесь, — мужчина в мундире подполковника поднял руки, словно признавая правоту собеседника и сдаваясь ему на милость. — Вы не правы.

— Да что вы, милостивый государь? — Алексеев разглядывал его с отвращением, как экзотическое насекомое.

Вроде бы и экзотика, но какая ж она… гадкая!

Омерзительная!

— И будьте любезны не ехидствовать, полковник, — огрызнулся собеседник. — Я такой же офицер, как и вы! И пулям не кланялся!

— А что, штаб обстреливали? — иронично уточнил полковник Алексеев.

Был полковник, что называется, погибель девичья. Лет тридцати — тридцати пяти, плечистый, светловолосый, сероглазый, с обаятельной улыбкой, а уж если в седле… или на балу… или на параде…

Девушки штабелями падали.

Даже, говорят, одна из великих княжон, но — тсс! За такое могли и голову снять. Или загнать командовать взводом туда, где и медведи не ходили.

— Я бы попросил, полковник, — поджал губы собеседник. — Поймите, вы сейчас уже никому не поможете и никого не спасете… это нереально.

— Неужели, тор Орлов?

— Что вы сделаете? Броситесь за императорским поездом, попытаетесь его остановить? Но император уже приговорен, равно как и его семья. Вы ничего не успеете…

— Если я не спасу, так хоть отомстить успею. Или вы хотите отдать Русину — в руки этих?

Последнее слово было произнесено просто с неподражаемой интонацией. Отвращение, брезгливость, неприятие, даже смущение чуточку — о таком в приличном обществе и говорить-то стыдно.

— Полковник, согласитесь, Петер Седьмой разочаровал всех, кого мог. Его решения…

— Если вы так говорите, тор Орлов, полагаю, вы знаете и кого надо поддерживать? — понятливо кивнул полковник.

Тор Орлов улыбнулся.

Ну вот, а крику-то было… как девственницу уговаривать, честное слово! Все полковник правильно понял, и уговаривать практически не пришлось.

Да и в чем он соврал-то?

Петера действительно не спасти.

А значит, надо поддержать наиболее достойного из претендентов…

— Его высочество Гавриил станет отличным правителем, я даже не сомневаюсь.

— Гаврюша, значит, — с непонятной интонацией протянул полковник.

— Тор!.. — приподнялся подполковник Орлов. Но сделать ничего не успел.

В челюсть ему врезался тяжелый кулак.

Мужчина отлетел в угол, пару раз дернул ногами — и затих.

Полковник потер кулак. М-да… надо было осторожнее, опять печатка в палец впилась, синяк будет. Ничего, переживем.

Значит, его высочество Гаврюша, великий князь, будь он неладен, решил, что будет лучше смотреться на троне Русины?

Вот кто бы сомневался. Хочется ему корону, аж седалище свербит…

— Колька!

Денщик влетел пулей.

— Вытащи это отсюда.

— Тор… да как же это…

— И определи на гауптвахту. Пусть посидит пару недель.

Алексеев подумал секунду, а потом решительно рванул с плеч собеседника погоны.

— Вот так… будешь ты меня на измену подбивать, мразь!

— Тор… — Денщик даже попятился от такого поворота событий.

— Рот прикрой — и действуй!

Денщик подхватил бесчувственное тело — и потащил из кабинета.

Полковник Алексеев подошел к стене, посмотрел на карту.

Может, он и не успеет…

Где сейчас императорский поезд?

Последний раз вести они получили из маленького городка с названием Зараево. Наверное, туда и надо направить верных людей…

Еще он всякую паскуду не поддерживал!

Император Гаврюша!

Бред! Нонсенс! Издевательство!

Тьфу!

* * *

— Все же это очень вульгарно…

Означенный Гавриил в этот момент прикалывал к одежде белую розу.

Символ Освобождения.

Розу ему срезали в оранжерее — в это время года они уже не цветут. Великолепный цветок сорта «Императорский звездочет» смотрелся как-то… своеобразно.

Белоснежный, с легкой синевой. За букет таких цветов по весу золотом платят — и радуются, что дешево достались. И такой цветок срезать в угоду быдлу?!

На какие только жертвы не пойдешь ради трона Русины!

И все равно — не смотрелось!

Наверное, потому, что на военном мундире любой цветок не слишком уместен. Другое дело — ордена… но его высочество великий князь Гавриил ни разу в жизни не воевал.

Генералом числился.

Но воевать?

Смеяться изволите?

Это же война. Там грязно, там всякое быдло, там… там так неэстетично!

Князь никому не признавался, но ему попросту было страшно. Это всякая плесень вроде жомов может рисковать собой. Их тысячи и миллионы, их не жалко.

А он?

Он один, он уникальный, он единственный… если его убьют, кто позаботится об империи?

Племянник не способен, а больше и некому… Не его же девкам? Это даже смешно! Император!

Пятерых девок наплодил, старшей двадцать пять, младшей пятнадцать, а толку? Ни одну из них даже замуж не выдать — порченая кровь. Все в мамашку свою пошли…

Угораздило братца жениться!

Не планировал никто, что Петер сядет на трон! У него были два старших брата, их и готовили, обучали, наставляли, натаскивали на власть, как гончака на дичь…

Никлас погиб в результате покушения.

Андрея сожрала чахотка.

И остался Петер. Не самый лучший, не самый умный, да к тому времени еще и женатый. И на ком!

На представительнице захудалого рода Шеллес-Альденских, которые во все времена славились одним и тем же. Не рожали они мужчин. Вообще не рожали. А если и появлялись в их семье мальчики, так долго не жили. Сгорали в год-два от непонятных хворей… впрочем, последний такой случай и был-то лет сто пятьдесят тому назад. А с тех пор — никого.

Петеру разрешили жениться на любимой женщине только потому, что он был третьим, нужно было уж вовсе страшное стечение обстоятельств, чтобы ему — и на трон…

Так и получилось. Не рассчитал отец…

Эх, отец!

Что тебе стоило оставить трон мне, не Алексиусу? Алексиус, брат Гавриила и отец Петера, был неплохим императором, но очень уж мягким. Страшно сказать — он даже собирался смертную казнь отменить! И приговоры предпочитал без смертей…

Не расстрел, а каторга. Или высылка. Или…

Вот и доигрался.

Прилетела бомба — и нашпиговала свинцом и его, и Никласа. Чудом братец выжил, чтобы через пару дней помереть от яда.

Бомбисты, будь они неладны, в бомбу чего-то напихали да ядом все залили. И то чудо, что брат два дня продержался, успел распоряжения отдать.

А Андрей и того раньше умер. Вот и остался один Петер… болван.

Хоть дочерей бы замуж выдал, или еще как… да кто ж на них женится? В любом браке что надо?

Чтобы наследник был!

А эти… гнилое семя, дурное племя…

Предлагал Гавриил племяннику: возьми наследником Мишеля, моего сына… нет, уперся. Ну и поплатился, болван, за свои убеждения…

О, легок на помине…

— Мишель?

— Отец.

Сын был великолепен в форме кавалергарда. Гавриил искренне залюбовался отпрыском. Вот таким и должен быть истинный император.

Высокий, стройный, с черными кудрями, картинно падающими на высокий лоб, кареглазый, с ослепительной улыбкой…

Ум?

Да уж справится как-нибудь, если Петер справлялся…

О том, что Петер как раз и НЕ справился, Гавриил не подумал, вот еще не хватало. Вместо этого он приветствовал сына.

— Приколи розу. Ты откуда?

— Из Звенигорода.

— И что там?

— Принят манифест об Освобождении.

— Замечательно.

— Некто жом Пламенный выступает с речами.

— Пламенный… простонародье, — презрительно скривил губы князь.

— Да, отец.

— Что с полками?

— Третий и седьмой гвардейский на нашей стороне, я позволил себе послать гонцов к генералам Калинину и Логинову.

— Так… ответ был?

— Ждем.

— Поддержка Калинина нам не помешала бы… не помешает в нужный момент…

— Насчет Логинова я не уверен, все же Освобождение, а он из жомов…

— Да уж! Додумался братец, всякое быдло в генералы жаловать… запомни и не повторяй его ошибок! Быдло не знает благодарности.

Князь презрительно скривил губы.

Его сын послушно склонил голову.

Фигуры уже расставлены на доске. Но каков будет первый шаг?

Великий князь свой выбор сделал.

Русина, окрестности г. Зараево

— Мама́, нам надо бежать.

Княжне Анне всю ночь снился один и тот же страшный сон.

Она падает.

Ее толкает сильная рука, она падает в яму, и небо над головой все отдаляется и отдаляется, а потом его и вовсе закрывает нечто…

Темное, страшное… И она понимает: ее похоронили заживо.

Страшно…

Боже мой, как же страшно…

— Аннет, держи себя в руках.

Ее императорское величество Аделина сморщила точеный носик. И Анна невольно вздохнула.

Мать очаровательна.

Недаром отец в нее влюбился, еще когда она была всего лишь княжной Аделиной. Женился, позабыв о проклятии, потом сделал императрицей.

Как ему ни говорили, что в роду будут только девочки, как ни убеждали, как ни ругался отец… то есть дедушка… Все бесполезно.

Ее величество действительно была очаровательна. Даже сейчас, в сорок с лишним лет, подарив мужу пятерых детей, она выглядела едва ли не ровесницей старшей дочери. И тревога лишь добавляла ей очарования.

Точеное лицо, платиновые волосы, хрупкая фигурка…

Аня выглядела совсем иначе. Она пошла в отца. Те же каштановые волосы, те же карие глаза, вздернутый нос, круглое лицо, да и фигура скорее крепкая, чем хрупкая. У нее запястья чуть не в два раза толще маминых…

Она и Лидия, которую в семье зовут Диди, — копии отца, остальные три сестры похожи на мать. А они вот получились неудачными, так мама говорит. И мужа им найти будет сложно…

Хотя если бы ей разрешили…

Аня на миг нырнула в воспоминания, в самые заветные и сокровенные, черпая из них силу.

Вот она кружится на балу с молодым офицером, вот они целуются на балконе, а вот…

Это уж вовсе запретное, о таком и думать рядом с маменькой нельзя.

Но…

Именно оно придает сил и заставляет биться сердце.

— Маменька, мы должны уходить. Вы не понимаете…

— Нет, не понимаю.

Аделина Шеллес-Альденская решительно пресекала все бунты в своем семействе. Железной рукой.

— Нас убьют, — шепнула Анна то, что поняла уже давно. — Нас никто не отпустит, нас всех убьют…

И сама сжалась в комок от того, что произнесла.

Мать смотрела на нее как на дурочку.

— Анна, вы не в своем уме. Никто не осмелится поднять руку на императора.

— Бывшего императора, матушка. Бывшего…

— Мы просто уедем за границу, Аннет, и будем там жить…

— Маменька, если вы не хотите уходить, отпустите со мной хотя бы Нини. Не обрекайте ее на смерть, она ведь ребенок еще…

— Замолчите, Аннет. Идите почитайте Книгу Веры. Сейчас это вам необходимо…

Анна скрипнула зубами, присела в реверансе и вышла вон. А у себя в комнате заметалась, словно раненое животное…

Ах, отец, отец…

Почему никто не видит?

Не понимает, не чувствует?

Почему только внутри ее словно сжимается какая-то пружина и она чувствует себя зверем в ловушке? Почему?!

Анна прикусила губы.

Нет, просто так она не сдастся…

Ах, отец, что же ты наделал. Может, попробовать поговорить с ним? Где он может быть сейчас?

Странный вопрос.

Он молится.

* * *

Анна застыла на пороге часовни.

Несколько минут она смотрела на отца, который коленопреклоненно лобызал икону Помощи Скорбящим, а потом кашлянула и решительно вошла внутрь.

— Папа́…

— Аннушка?

Отец был ей искренне рад.

Первенка, любимица, обожаемая малышка, копия папы…

Именно отец помог ей тогда… помог как мог и как сумел.

Ах, если бы…

Анна пробежала через часовню и повисла у отца на шее.

— Отец, умоляю, выслушайте меня!

— Да, Аннушка?

— Нам надо бежать.

Вот она и сказала это отцу. Сказала без разрешения маменьки. Сказала…

Петер изумленно поднял брови.

— Бежать? Куда и зачем?!

— Отец, разве вы не понимаете, к чему все идет? — Анна едва не плакала. — Они убьют нас, они нас просто убьют…

— Аннушка, дочка, ты просто немного нервничаешь. Но не переживай, как только мы уедем отсюда, сразу дадим телеграмму Гаврюше, и он нам поможет…

Анна согласилась бы себе левое ухо отрезать, лишь бы не посвящать дядю Гавриила в свою тайну.

Она терпеть не могла этого напыщенного, слащавого, заносчивого…

Гр-р-р-р-р!

Каких слов ни подбери, а все мало.

Анна прикрыла глаза и попробовала еще раз:

— Папенька, неужели вы не видите, к чему идет дело? Сначала нас согласились отпустить и даже предоставили поезд, чтобы добраться до побережья. Потом выяснилось, что тетушка Элоиза нас не примет, и мы задержались на неделю. Потом мы решили уехать в Ламермур, но выяснилось, что на путях идет ремонт. И вот в результате мы здесь, в Зараево, и никто о нас не знает. Сюда даже почта не доходит… мы в полной ИХ власти.

Петер ласково погладил дочку по каштановым кудрям.

— Аннушка, не переживай. Нам ведь все объяснили…

— Папенька, им нельзя верить! Умоляю…

Скрипнула дверь часовни.

Анна обернулась — и с одного взгляда поняла: поздно.

Непоправимо поздно.

* * *

На пороге часовни стояли двое молодых людей. Обоих она знала, к обоим привыкла. Оба давно уже были среди их охраны… Назовем вещи своими именами: среди их сторожей. Конвоя…

Этих людей волновала не безопасность императорской семьи.

Их волновало, чтобы никто не сбежал, Анна это отчетливо понимала…

Обычно они были…

Нет.

Сейчас они были другими. Напряженными. Будто на взводе, приготовились к прыжку. Словно…

— Пройдемте с нами, жом Петер.

Отец поднял брови.

— Что случилось? Обычно…

— Пройдемте, — повторил еще суше второй, тот, который постарше.

Более молодой (Анна даже знала — его зовут Дима, слышала в разговорах) посмотрел на нее — и отвел глаза.

Словно…

Словно ему было и стыдно, и больно, и сделать он ничего не мог…

Анна прикусила губу так, что ощутила во рту вкус собственной крови.

Неужели?

Неужели — конец?!

— Папенька, я боюсь…

Прильнуть к груди отца.

Она слабая, она хрупкая, она в слезах… и никто не замечает, что из-за пояса отца к ней в руку перекочевал парадный кортик. А там и исчез в складках платья.

Даже отец ничего не сказал. Видимо, растерялся.

А Анну словно какая-то сила вела.

Смерть?

Так хоть не овцой на бойне!

Ей нельзя умирать, нельзя…

Именно ей нельзя, но…

В доме они обнаружили всех родных, собранных в одной комнате. Анна прикусила губу.

Да, похоже…

Вот маман, недовольная — ее оторвали от вышивания. Вот Диди, вот Нини, Мими и Эсси. Растерянные, не верящие в худшее, и…

А вот и новые действующие лица.

Мужчина средних лет, с серым, невыразительным лицом, сидящий в кресле. Полноватый, волосы острижены под горшок, усы щеточкой… лицо лавочника или аптекаря. Лицо совершенно обычного человека, по которому скользнешь взглядом — и не обратишь внимания.

Если бы не глаза.

Они у него светло-карие, и такие…

Анна не сразу подобрала определение.

Такие глаза бывают у человека, которому все равно — убивать или нет. Он будет копать землю и резать людей с одинаковым выражением лица, он не различает.

Он даже не чудовище…

Бывают монстры, а бывают…

Бездушные.

Страшная сказка, рассказанная на ночь.

Бездушный, да…

— Для чего вы побеспокоили нас, жом…

— Жом Хваткий. Можете называть меня так, — откликнулся мужчина, не выказывая желания встать даже из вежливости. Маменька кривилась от такого нарушения всех правил, но пока еще молчала. — Я прибыл сюда, жом Воронов, чтобы сообщить вам о принятом Комитетом Освобождения решении.

— Решении?

— В отношении вашей судьбы, жом Воронов.

— Слушаю вас?

Голос отца не дрожал.

А вот Анна…

Анна украдкой оглядывалась, но выхода не видела.

Они все в одной комнате, двери заперты, рядом с ними стоят солдаты, вооруженные, и снаружи наверняка тоже.

Ах, было бы у нее оружие!

Анна ненавидела охоту, но здесь и сейчас она бы выстрелила в любого, кто встанет между ней и свободой.

Раньше надо было думать, дуреха!

Не полагаться на отца, на мать, не ждать милости от подонков, а решать самой… неужели вся ее решимость осталась там, в Звенигороде?

Дура, дважды и трижды дура!

Мужчина встал из кресла, медленно прошелся по комнате. И Анна видела: он наслаждается своей властью. Он счастлив… отчего?!

Ответ она знала слишком хорошо. Только признаться себе боялась.

Мужчина достал лист бумаги, вгляделся.

— Комитет Освобождения постановил, что жом Воронов и его семья виновны в преступлениях против народа Русины. Волей народа жом Воронов, а также все члены его семьи приговариваются к смертной казни через расстрел.

Петер медленно поднял руку ко рту…

— Но за что?! Мы же все отдали…

Мужчина оскалился.

— Так-таки все?! А кто ответит за тех людей, в смерти которых ты виновен? Кто?!

— Я… Была война!

— Тобой развязанная и тобой проигранная, ты, ничтожество…

Петер словно съеживался на глазах.

— Но… вы не можете! — подала голос Аделина. — Небеса вас покарают!

— Я бы тебя…

Грубое слово заставило Анну поежиться — и отступить к стене. Потянуть за собой оказавшуюся рядом Нини. Хоть кого закрыть…

— Да брезгую,…, и…!

Аделина побелела как мел.

— Мразь!

— Детей хотя бы пощадите! — умоляюще произнес Петер. — Это же дети!

— Такие же мрази, как и ты! — рявкнул мужчина. — Хорош, жомы! Кончаем этих!

Анна толкнула Нини к стене, загораживая собой.

Она еще успела увидеть, как вскидывают оружие мужчины, как неправдоподобно медленно летят пули, а потом нечто ударило ее с дикой силой в живот, отбросило на Нини, выбило дыхание и сознание…

И в последнюю свою секунду она думала не о себе.

Единственной ее мыслью было:

Мне нельзя уходить!!! Кровью и плотью, жизнью и смертью, душой и посмертием… я все отдам тому, кто защитит моего сына!

Вне времен и миров

Яна открыла глаза.

«Я что, жива? А как?..»

Впрочем, долго радоваться неожиданному подарку судьбы она не собиралась. Перевернулась на бок и попробовала встать.

Странно, но у нее ничего не болело. А спина?

Этот подонок ее в спину ударил, она и ползать-то не должна сейчас.

А она?

Яна огляделась вокруг.

— Жеваные мухоморы!

И было отчего ругаться.

Больше всего место, в котором она оказалась, напоминало чертог Снежной королевы. Так, как представляли его советские мультипликаторы.

Острые грани кристаллов, блестящие ледяные полы, потолки неимоверной высоты, все это блестит, переливается, декорировано какими-то звездами и прочей роскошью…

Яна ощутила себя плевком на роскошном полу и кое-как приподнялась на локтях.

— Не больно. Но ни фига не понятно.

И словно в ответ ей слева послышался стон.

* * *

Анна чувствовала себя замечательно.

Голова не болела.

И ржавый капкан в груди словно бы разжал свои когти… надолго ли?

Она огляделась вокруг.

Где она?

Где ее семья?

Что происходит?

Хм…

Явно происходило нечто странное. Непривычное…

Она находилась в роскошном зале — даже у них во дворце бальный зал был меньше. Но для чего предназначен этот зал, Анна понять не могла.

Он не бальный, не тренировочный, не…

Да он вообще ни для чего не годится со всеми этими сталактитами и сталагмитами! И это не природная пещера, в пещерах не бывает такой резьбы, а вон там, если она не ошибается, колонна украшена…

Бриллиантами?

Да камней такой цены у них в сокровищнице нет!

И это не страз, Анна понимала…

Да что здесь происходит?!

— Жеваные мухоморы!

Анна встрепенулась.

Она здесь не одна?!

Можно у кого-то узнать, что происходит?!

Девушка развернулась в ту сторону, откуда раздавался голос. Попробовала встать и пойти.

Это оказалось несложно.

Шаг, другой…

* * *

Две девушки смотрели друг на друга.

Молчали.

Оценивали.

Яна видела перед собой нечто непонятное. Какая-то странная девица, сейчас в монастырях и то моднее ходят! Длинные волосы уложены в прическу, коса заколота вокруг головы шпильками с какими-то идиотскими пчелками и цветочками, платье вообще неясно из какого века вынырнуло. Цвет мочи молодого поросенка, Яна в жизни бы такое не нацепила. Длинное, все в рюшечках и оборочках, с глухим воротом, клеш от груди…

Фигня какая-то!

Анна тоже была в недоумении. Чего бы она ни ждала, но…

Разве это — женщина?!

Разве женщины ТАК одеваются?!

Перед ней стояла девица непонятного сословия. Коротко остриженные волосы — актриса? Кожаная куртка, как у авиаторов, а потом… штаны?!

Женщина в штанах?

Да за такое проклянут! От церкви отлучат!!!

Ладно еще под юбку брюки надеть, но чтобы открыто?!

И что это у нее на ногах? Какие-то странные ботинки, еще и шнурки разноцветные…

Ничего не ясно…

Анна протянула вперед руку.

— Кто вы, тора? Мое имя Анна, я дочь тора Петера Воронова.

— Еврейка, что ли? — прищурилась Яна. — Я… я тоже, наверное… зови меня Яной. Мать у меня действительно еврейка, но мне, честно говоря, плевать, где она сейчас.

— Что такое еврейка?

На этот раз растерялась Яна.

— Ну… ты же сама сказала — тора?

— Ах, так вы из благородных? — Анна выдохнула с облегчением. Странности начинали находить свои объяснения… наверное.

Объяснения девушек прервал тихий смешок.

— Вы обе — из благородных, хотя одна из вас и не знала об этом.

Девушки разом обернулись.

К ним подходила женщина.

Высокая, стройная, в длинном сером платье, которое оценила даже Яна. А Анна так и просто замерла в невольном восхищении.

Платье было словно сшито из бриллиантовых нитей и искрилось так, что глазам было больно. Но свою обладательницу оно не затмевало.

Идеально правильные черты лица.

Именно так.

Идеально правильные.

Высокий лоб, точеный нос, идеальной формы овал лица, словно рубинами выложенные губы — красота из тех, на которую хочется смотреть даже не годами — веками. Красота вне времени и моды.

Красота безусловная.

Громадные черные глаза на тонком лице — и при этом совершенно белоснежные платиновые волосы, уложенные в сложную прическу.

Матовая белая кожа без малейшего румянца.

А руки!

Хотите узнать, тор перед вами или жом? Смотрите на руки, они совершенно разные. И не из-за мозолей и шрамов, тор тоже может работать, а жом пребывать в праздности. Из-за строения рук.

У женщины были руки настоящей аристократки. Тонкие, изящные, с длинными пальцами, с идеальной формы ногтями… Единственное кольцо с черным бриллиантом в форме ромба только подчеркивало их совершенство.

Яна опомнилась первой. Анна все же была более робкой.

— А вы, простите, кто? Сестра милосердия?

Женщина от души расхохоталась. И вот тут вздрогнули обе девушки. Словно за шиворот им по ледышке бросили.

— Я? Забавно. Так меня еще не называли…

— А как вас называли, тора?

Анна решила быть предельно вежливой. Что-то подсказывало ей, что оскорблять местную повелительницу смертельно опасно. А если так…

— Умная девочка. В вашем мире меня называют Хелла. А в мире твоей собеседницы — Хель.

Яна открыла рот.

Анна тоже.

Вот в этот раз у них реакция оказалась одинаковой.

— Не может быть!

Прозвучало так слитно, словно девушки год репетировали. Хелла или Хель рассмеялась снова, заставляя собеседниц поежиться.

— Да неужели? И почему?

— Потому что Хелла изображается как скелет в драной мантии, и с волчьей головой, — честно ответила Анна. А что? Ведь так и изображалась…

— Никакого вкуса у живописцев, — продолжала веселиться женщина. — Я не такая…

— Но и не состоящее из двух половин чудовище, — пробормотала Яна. Кое-что из скандинавской мифологии она слышала, и про Хель тоже. — Дочь Локи и Ангрбоды? Богиня смерти?

— Угадала, — кивнула… богиня? — Я действительно богиня смерти.

— А почему мы здесь? — уточнила Анна, начиная подозревать нечто нехорошее.

— Потому что вы — умерли.

Анна открыла рот и икнула.

Яна не икала. Но сказанное ею лучше было не цитировать, если только пьяному сантехнику под настроение.

— А почему я чувствую себя живой?

— Потому что вы в моих чертогах.

Яна потерла нос. Но прежде, чем она решила задать следующий вопрос…

— За что именно нам такая честь?

Соображает соседка.

Хель смотрела несколько секунд, серьезно и вдумчиво. А потом махнула рукой.

— Садитесь, девочки.

Из пола принялись расти два кресла. Словно тюльпаны — выпустили ножки, раскрыли лепестки, и Яна осторожно опустилась на одно из них.

Удобно.

В меру мягко, в меру твердо, попу не натрешь, но и не провалишься.

— Спасибо.

— Благодарю вас.

Хель с иронией смотрела на девушек. Даже то, как они сидят…

Анна — вытянувшись в линеечку, спина идеально прямая, подбородок поднят, руки сложены на коленях, поза полна непринужденного изящества.

Яна — откидывается назад, пробуя кресло, потом наклоняется вперед и сосредотачивает все свое внимание на богине. Какое уж там изящество? Ноги раздвинуты, руки упираются в колени…

Разные девочки.

Очень разные…

И в то же время…

— Вы попали сюда потому, что в вашей родне были мои жрицы.

Два рта приоткрылись совершенно одинаково. Буковкой «О».

Яна опомнилась первой.

— Ну… наверное, возможно. Чисто гипотетически, к нам на Русь кто только не шлялся. Могли и оставить генофонд. А это как-то повлияло? Или повлияет на нашу смерть?

Анна покачала головой.

— Отец никогда ни о чем таком не рассказывал. А мы знаем свою родословную, на протяжении тысячи лет… это было раньше?

Хель снова качнула головой.

— Позже. Намного позже, еще двести лет тому назад. Мать первого царя из династии Вороновых принадлежала к роду моих жриц.

— Ой…

— Она принесла мне в жертву последнего сына прошлой династии, ребенка царской крови, и я позволила Вороновым занять престол.

— Ой…

Анна закрыла рот ладонью. Ее, кажется, затошнило.

— А у меня кто был? Не скажете? — Яна не удержалась. Любопытно же!

— А у тебя история идет в прошлое еще дальше. Фамилию Романовы слышала?

— Да их столько было…

— Последний император.

Яна выругалась еще раз.

— Вы серьезно? Это… вот это, которое страну просрало и до революции довело, — мой предок?!

— И самый прямой.

Кажется, богиня наслаждалась происходящим. Девушки ее определенно забавляли.

— Но — как?! У него же жена с гемофилией, мы, по идее, тоже должны… туда?

— Не совсем. Болезнь может передаться девочкам — или не передаться. Точнее, вы можете перенести ее своим детям — или не перенести. Рисковать никто не хотел, конечно же. Порченая кровь. Но одна из дочерей последнего императора все же решилась. Она полюбила, она родила ребенка от любимого человека и отдала его на воспитание. Не хотела, но любимый человек настоял. Он был ей не ровня, он понимал, что император его уничтожит… жениться точно не разрешили бы, а что будет с ребенком? Так что малыша отдали его родной тетке. Та была бездетна и не стала спорить с братом. Потом началась Гражданская война, великая княжна погибла, ее любимый тоже сгинул на фронте, а их ребенок выжил. Хотя приемная мать и не рассказала ему ни о чем. Так было спокойнее и безопаснее, в первую очередь для малыша. И — да. Он родился полностью здоровым. Мальчик вырос, у него был сын, внук — и наконец родилась ты, Анна.

Яна фыркнула.

— Терпеть не могу это имя. Дебильное.

— Хорошо. Яна.

Яна медленно кивнула.

— Понятно. Предок у меня, конечно, дрянь. Ну и ладно, мне плевать два раза!

— Это твоя кровь.

Яна потерла лоб.

— Что сказали — спасибо. Но… я вам честно скажу, если б меня сейчас признали… на фиг такую родню! Кстати, а почему я тогда не Романова?

— А ты бы хотела жить с такой фамилией — ТОГДА?

Яна подумала и покачала головой.

Это как во время Великой Отечественной ходить в кожаном пальто и орать «руссиш швайн». Пришибут к чертовой матери.

— Твой предок тоже хотел жить. И поменял фамилию, благо это было недорого.

— Спасибо за разъяснения. Но все равно мне это… даже слышать такое — и то жутко. Уж простите.

— Понятно. А ты, девочка?

Анна вздохнула.

— Это — моя кровь. И…

— И история у тебя та же самая, верно?

Великая княжна кивнула с самым несчастным выражением лица.

— Да. Но…

Хель подняла руку.

— Предупреждая ваши вопросы — вы обе умерли. И перед смертью воззвали ко мне.

Несколько секунд девочки молчали. А потом…

— Ой…

— Ёпта…

— Осталось решить, что мы будем делать дальше, — с милой улыбкой добила их богиня.

Яна подняла руку, словно примерная школьница.

— Можно? — Дождалась благосклонного кивка и продолжила: — Я правильно понимаю, что есть еще какое-то решение? Кроме смерти?

— Правильно.

— У меня сын. И я не могу его бросить.

— И у меня сын. — Анна распрямила плечи еще сильнее. — Если что-то нужно сделать… только скажите!

Хель искривила губы.

— Сын… и у одной, и у второй… только вот матери думают о детях лишь на пороге смерти.

— Что?! — Яна даже подобралась. — Вы не смеете!

— Молчать, — ледяным тоном приказала богиня. — Ты забеременела по глупости. И вот это — твоя вина. Помнишь? Твои вечеринки в первый месяц беременности?

— Но я же не знала!

— Догадывалась. И надеялась, что само рассосется или будет выкидыш. Разве нет?

Яна опустила голову.

На колени капнула слезинка, вторая…

— Да. Дура была…

— И осталась. Вторая еще лучше — бросить ребенка на произвол судьбы… тебе рассказать, что сейчас творится в Звенигороде?

Анна выглядела не лучше.

— Я виновата.

Хель чуть смягчилась.

— Что ж. У вас действительно есть шанс. Вы потомки моих жриц, вы воззвали ко мне, вы пообещали — все. Поэтому я дам вам шанс.

Девушки резко выпрямились.

— У вас будет возможность вернуться. На год.

— На год?!

— Не перебивай.

Яна послушно заткнулась и даже рот себе рукой зажала. Чтобы не ляпнуть чего не надо.

Год?!

За этот год она моря выпьет и горы свернет! Лишь бы Гошка… да, была дурой! И что? Никто и никогда не бывал?

И веселилась с парнем!

И не подумала.

И пила, и травку попробовала… ей же двадцать лет было! Даже девятнадцать! Второкурсница!

Чего от нее было ждать?! Гениальности Эйнштейна?! Так он в физике был гений, а в семье… Несколько жен, дети с отклонениями, куча любовниц… Гениальности это не отменяло, но жить-то с ним как?!

— Мое условие. За год вы должны спасти детей. Ребенок должен быть спокоен за свою жизнь. И если я сочту, что условие не выполнено, пеняйте на себя.

Девушки закивали.

— Ребенок должен быть здоров, обеспечен, устроен — надеюсь, это понятно обеим?

Опять согласные кивки.

— Второе условие — четыре жертвы.

Девушки переглянулись.

— Жертвы?

— Да. Сразу уточняю: человеческие жертвы. Петухов, попугаев и крыс из зоомагазина не предлагать. — Богиня явно издевалась. — Четыре человека, убитые… Впрочем, как и где вы их убьете — непринципиально. Можете просто сказать: тебе, Хель.

Девушки переглянулись.

Во взгляде Анны был ужас.

Во взгляде Яны…

У девушки была своеобразная биография. И она искренне считала, что жертва… К примеру, какой-нибудь милейший маньяк. Или педофил. Или просто убийца…

Яна подняла руку.

— Да?

— А моральные качества жертвы? Ну там… девственница или что-то еще…

— Безразлично.

Яна кивнула. Вот так, навскидку, она могла бы принести в жертву богине своего начальника, наркомана из соседнего двора и трех теток из жилконторы. Главное — отловить.

— Я никогда не…

Яна пнула соседку по ноге. Сильно.

— А…

— От этого зависит жизнь твоего ребенка.

— Я согласна.

Яна и не сомневалась. Нормальная мать за своего ребенка не то что маньяка порешит — она целый город напалмом зальет. И не задумается. Это — материнский инстинкт.

— А чтобы вы не думали, что я такой уж изверг… я могу помочь вам лишь одним. После принесения четвертой жертвы вам будет доступна сила вашего рода.

Девушки навострили уши.

Увы, полученное не обрадовало.

— Вы сможете приказать человеку умереть. Условие — вы должны быть рядом с ним и видеть его.

Яна задумалась.

Полезное, вообще-то, умение.

— А одному или нескольким?

— Одному. Только одному. А если нескольким — сама за ними уйдешь. Ко мне.

Улыбка у Хель была…

Брр.

Вроде и красивая, а жуть берет. Хотя ни клыков, ни крови, а вот поди ж ты.

Яна медленно кивнула.

— Быть рядом и видеть, кому приказываешь?

— Да.

— Это тоже будет… жертва?

— Да.

Яна медленно кивнула. Она поняла.

А вот Анна…

— Я… я никогда… я не знаю. Я постараюсь.

Хель пожала плечами.

— Старайся. К сожалению, отправить вас в родные миры я не смогу. Для своих миров вы умерли.

Анна сообразила первой.

— Получается… вы можете отправить меня — в ее мир, а ее — в мой?

— Да.

— Но мой ребенок…

— Ты позаботишься о ее ребенке, она — о твоем. Подведете друг друга — все умрете. И дети ваши погибнут.

Анна всхлипнула.

— Жоржи…

Яна подняла брови.

— Как зовут твоего сына?

— Георгий.

— И моего…

Женщины переглянулись, обретая нечто вроде… понимания. Яна даже телефон по карманам поискала, но телефоны магия не предусматривала.

— Ох… а как же она? Если она из невесть какого мира? Она ж даже сотовым пользоваться не умеет, она рехнется! — честно высказалась Яна в лицо богине.

— За себя ты не боишься?

— Боюсь. Но я умею разговаривать на универсальном языке — языке силы. — Яна пожала плечами.

— Думаю, это не окажется лишним.

— Эм-м-м… ваша божественность?

— Называй меня просто — Хелла. Так и быть.

— Спасибо. Скажите, а… я правильно понимаю, ее сейчас убивали? Вместе с семьей?

Яна невежливо ткнула пальцем в Анну.

— Да.

— А… я точно смогу что-нибудь сделать? Или меня штыками добьют? Я не икс-вумен, не росомаха и когтей у меня нет. Побуду там минуту, да и обратно, к вам, люлей получать.

Хелла усмехнулась.

— Я знаю твое прошлое, девочка. Рука у тебя не дрогнет… а чтобы вовсе уж верно было — я дам тебе свое благословение.

— А…

— Оно для тех, кто будет убивать. Действует короткое время, но пока работает — твоя рука не будет знать промаха.

Яна кивнула.

— Спасибо. Это не лишнее будет. А Анне?

— Ей не нужно. Там ты уже постаралась.

— Все равно. Спасибо вам.

Богиня хмыкнула, но сказала о другом:

— Последнее, что я вам могу дать, — воспоминания друг друга.

— Спасибо, — от души высказалась Яна.

— Благодарю вас за милость, — вторила ей Анна.

— Еще вопросы ко мне есть?

Яна мотнула головой.

Анна не удержалась.

— Мы сейчас вернемся в мир. Я — в ее, она — в мой. Я должна спасти и устроить в жизни ее ребенка, Яна устроит моего. Ровно через год мы опять окажемся здесь. За этот год мы должны принести вам четыре жертвы. Убить людей. А… все равно когда?

— Совершенно. Можно всех четырех за один раз, — кивнула Хель.

— За это вы нам даруете магию. Мы сможем убить любого человека, просто приказав ему…

— Смотришь на человека и говоришь: именем Хеллы я забираю твою жизнь. И он умрет.

Девушки выдохнули.

Все же…

Чтобы так высказаться, надо озвереть. А то…

Вот представьте, наступил вам человек на ногу — и пожелали вы ему сдохнуть. У того и сердце разорвалось. Неправильно это как-то.

А если почти ритуал…

Это надежнее.

— Спасибо вам.

Яна вздохнула.

Не то чтобы ей нравился такой расклад, но…

— Нас точно нельзя каждую вернуть в свой мир?

— Вы мертвы для того мира. А еще… поглядите друг на друга.

Богиня плавно повела рукой. И перед девушками из пола выросло зеркало. Большое…

Яна глядела на девушек в зеркале.

Анна глядела на отражения…

Отражения были похожи как две капли воды. Правда, по-разному одеты, подстрижены и выражения лиц у них разные, поэтому и сходство в глаза не бросалось. Но в остальном…

Копии.

Те же каштановые волосы, те же карие глаза, те же улыбки.

— А это ваши сыновья.

Смена картинки.

— Гошка… — Яна всхлипнула, протянула руку к изображению, но дотронуться не посмела.

— Жоржи… — Анна всхлипнула почти одновременно с ней.

И мальчишки были похожи как копии.

Те же светлые вихры, те же карие глазенки, те же улыбки, даже зубы передние одинаковые — со щербинкой…

— Не важно, в каком мире это мой ребенок! — высказалась немного сумбурно Яна. И вдруг порывисто повернулась к Анне. — Ты мне Гошку сбереги. А я твоего откуда угодно вытащу!

— Он сейчас в Звенигороде… Обещаю!

— Положите руки друг другу на плечи, — громыхнул голос богини.

И отказаться не получилось.

Карие глаза встретились с карими, и между девушками протянулось… нечто.

Нити?

Воспоминания?

Яна застонала, чувствуя, как информация почти физически ощутимо переливается в ее разум… Больно.

Ничего.

Ради Гошки?

Вытерпит!

— У вас год! — громыхнул тот же голос.

И Яна почувствовала, что летит куда-то во мрак.

Примечания

1

Все названия глав взяты из стихотворения М. Цветаевой «Всюду бегут дороги…» (Прим. авт.)

2

Тор — благородный по рождению, дворянин. Жом — обычный простолюдин. Женский вариант — тора, жама. (Прим. авт.)