Мир, в котором меня ждут. Ингрид

Екатерина Каптен

Ингрид исчезает за чуланной дверью на глазах своей одноклассницы Карины, но уже через несколько минут пропавшая девочка сидит в классе. И если Карина может себя убедить, что ей всё показалось, то читатель, проследовав за героиней по ту сторону двери, узнает гораздо больше…

03. На новом месте

Согласно намеченному плану Ингрид провела дома едва ли больше часа. За это время она, наконец, поужинала, поговорила с мамой, потом заняла очередь в ванную и начала делать письменное домашнее задание. Так или иначе Ингрид сравнивала свой день от точки раздвоения. Время, проведённое в Междумирье, было лучшим не только за сутки, но и вообще за всю её небольшую жизнь, а вот то, что досталось копии, — оказалось плачевным и незавидным. Девочке даже стало её жаль. Ингрид понимала, что не сможет оставаться там на весь день, и ей придётся возвращаться сюда, на землю, очень часто. Как ни посмотреть, но оставлять эту жизнь всю целиком на копию было бы нечестно. Воспоминания, приходившие с соединением, являлись всего лишь тенью настоящей жизни, и особенно себя настоящую она не хотела забирать от родных. Однако вся школьная будничность на земле для неё всегда была горькой, а теперь, когда на язык уже попала капля сладости Междумирья, — тем более. А сколько иных вкусов ожидало впереди! Сердце сильно колотилось в груди при мысли об этом.

Она достала из кармана часы и собрала их. Те, как ни в чём не бывало, продолжили свой ход. Ингрид переустановила время, привычно накинув семь минут вперёд, и убрала их в карман халата, прежде чем идти умываться. Ванная освободилась, и она поспешила туда, потому что в большой семье, как говаривала её бабушка Матильда, клювом не щёлкают. Ингрид чистила зубы перед зеркалом, изучая своё отражение. Иногда она ловила себя на мысли, что совсем не знает этого человека в зеркале. Детально рассматривая себя, изучая лицо, движения, девочка приходила к выводу, что по отдельности запомнить себя нельзя, а для целого она недостаточно хороша. Сероватое лицо с глубоко посаженными глазами, нависшие бесцветные брови, веки глаз тёмные, будто вечный недостаток сна оставил на них свой отпечаток, острые скулы, впавшие щёки, прямой нос, тусклые губы, тонкие и безжизненные волосы мышиного цвета, стрижка каре… Наверное, с такой внешностью лучше было родиться мальчиком: для девочки явно не хватало сочности или свежести. «Да уж, — полоща зубы, подытожила она, — мне не стоит влюбляться в какого-нибудь красавчика, типа… типа Нафана. Рядом с таким мальчиком непременно должна оказаться хрупкая и нежная прЫнцесса».

На выходе из ванной Ингрид достала ручку и приложила её к двери. С чувством лёгкой тревоги и вины она толкнула дверь от себя. Продолжать учить уроки отправилась её копия, а сама Ингрид благополучно перешла прямо в свою новую комнату в общежитии Междумирья. Ударов колокола не слышалось, снаружи комнаты было тихо. Она пришла чуть позже десяти, когда отбой уже прозвучал.

Девочка осталась одна. Её охватывала некоторая тоска, поскольку она привыкла к вечерам, полным движения и мелькания семьи на заднем плане, теперь же тишина нового, странного мира страшила её. Чтобы отвлечься от мыслей, качнувших лодку эмоций из радостной эйфории в сторону задумчивой печали, девочка решила подготовиться к завтрашнему дню. Она нашла среди вещей строгий учебный ранец, в котором идеально помещались книги, тетради и деревянный пенал. В бюро лежало всё необходимое для учёбы: тетради самых разных размеров и форм, от блокнотов до крупных альбомов, линованные и с чистыми листами, бумага разного формата в папках, карандаши, перья для письма, чернила разных цветов и даже набор акварели, о каком на земле не могла и мечтать. Девочка проверила по расписанию, какие ей надо искать учебники и книги в шкафу. Во вторник изучались каллиграфия, алхимия, геометрия, языки и хореография, а после шёл обиход. Ингрид легко прикинула, что надо брать с собой, а также приготовила на завтра форму и обувь.

На сборы ушло примерно полчаса. Потом Ингрид решила, что хоть и умылась перед сном на земле, но сейчас стоит погреться под душем, чтобы не разболеться после валяния на земле.

Каким-то непонятным образом в этот раз через дверь уборной Ингрид попала в ванную комнату с душем: возможно, большое банное полотенце, перекинутое через плечо, являлось подсказкой для двери, в какой санузел открываться.

После душа Ингрид вернулась в комнату. Пальмовые ветви светились сами мягким рассеянным светом, достаточным, чтобы глаза не уставали. Она коснулась светильника на бюро, и он начал плавно гаснуть, а полностью потемнев — снова гореть ярче. Девочка повторила этот номер с потолочным светильником (до него она дотянулась рукой со своего стула) и пальмовой веткой над кроватью, всё было так же. Ингрид резко коснулась лампы, и та погасла полностью. Как выяснилось, от долгого прикосновения светильники меняли яркость, а от быстрого — включались и выключались. Она оставила гореть настольную лампу бледным ночником и залезла в ночной рубашке в кровать.

Перед сном в её голову навязчиво полезли самые разные мысли, поскольку Ингрид была впечатлительной девочкой. Чтобы узнать время перед сном, она потянула руку за часами. По возвращении она переложила их в карман местного халата, сейчас он висел на стуле почти перед самым её носом. Кстати, потом девочка заметила, что на земле она всегда оказывалась в той одежде, в которой на тот момент находилась копия, а в Междумирье — в той, в которой была там последний раз.

Ингрид достала маленький чёрный аппарат, и в тусклом свете ночника увидела, что на табло нет цифр — часы вновь отключились. Чтобы не расстраиваться и не думать об этом, Ингрид решила как можно скорее уснуть, для чего она постаралась освободить голову от мыслей и по возможности расслабиться. Едва это произошло, как сон мгновенно наступил.

В половину седьмого, согласно расписанию, колокол пробил общий подъём. Ингрид распахнула глаза и резко села. Впервые за долгое время она почувствовала себя выспавшейся. Обычно дома девочка просыпалась разбитой и поднималась с трудом, но не здесь. Или просто в шесть утра вставать легче, чем в восемь? Она быстро умылась, оделась, проверила, всё ли в порядке, и восторженно подпрыгнула от радости: новая форма — кобальтовое платье с серыми рукавами и шёлковым белым шарфиком — была чудо как хороша и удобна. Захватив с собой длинный фетровый плащ и ранец с учебниками, Ингрид отправилась в трапезный зал. По дороге она искала взглядом Нафана, но его нигде не было видно. Вообще только девочки кругом, все мальчики будто испарились. На подходе к трапезной её догнали две девочки её возраста.

— Здравствуйте, а вы, правда — новая ученица? — спросила одна из них, улыбаясь. У неё были огненно-медные волосы, забранные в тяжёлую косу, круглое лицо и яркие синие глаза за очками.

— Да, — тоже с улыбкой ответила ей Ингрид.

— Я — Хельга, приятно познакомиться! — быстро сказала ей та.

Больше они говорить не могли, так как уже звучал глухой удар колокола, означавший скорое начало молитвы. Теперь вслед за девочками в зал спешно дружной толпой входили мальчики, одетые в белые полотняные куртки на запах с широкими поясами, их волосы были мокрые, а лица разгорячённые. Только несколько юношей в фиолетовых робах — те, что возглавляли молитву — вошли не торопясь. В этот раз за преподавательским столом Ингрид увидела Деметроса Аркелая, и ей полегчало. Молитвы утренние и вечерние различались, но она не ориентировалась на слух. Правило напомнило григорианский хорал, но разбитый на большее число голосов.

По окончании молитвы Фрейя Левкайя благословила начало дня. На столах стояли чаши с фруктами, корзины с хлебами, графины с компотами и морсами и водой, сыры на тарелках и сливочное масло. Как и вчера, Ингрид села рядом с Нафаном, но сегодня к ним присоединились те две девочки, а ещё плечистый мальчик с румяным лицом в очках и с пшеничными волосами. Эти трое с удивлением и интересом смотрели на новенькую. Мальчик, очевидно, хотел с ней заговорить, но не знал, с чего начать. Хельга со второй девочкой тоже присматривались к ней. Молчание затянулось. Благо, что перерыв на еду был очень коротким, а потому неловкий момент сгладился звуками тихого благовоспитанного жевания.

Ингрид неохотно потягивала компот, потому что включалась по утрам только к десяти часам, а вот Нафан пил с большой жаждой клюквенный морс.

— Ты где был? — спросила Ингрид Нафана шёпотом, первой нарушив молчание.

— Как где? — таким же шёпотом он ответил ей. — У мальчиков и у девочек расписание разное. Пока девочки плетут себе косы, мальчики бегают с брёвнами.

Ингрид даже не нашла, что сказать, только задумчиво протянула: «А-а-а-а…» Когда соседи встали и вышли из-за стола, Ингрид спросила у Нафана, почему на неё так странно посматривали, на что тот ответил как можно деликатнее:

— Ингрид, если честно… у тебя очень короткие волосы. Это странно и необычно. Не знаю, как на земле, но у нас девочки не стригут волос без особой причины, тем более так коротко.

Ингрид стала вспоминать всех, кого здесь встречала: Фрейя Левкайя, Лавра, девочки перед завтраком… У всех волосы были забраны либо в причёски, либо косы толщиной с руку и доходили минимум до середины спины.

До первого урока оставалось время, которое здесь давалось мальчикам на переодевание к урокам, а девочкам на уборку зала после завтрака.

По пути в класс каллиграфии с ней и Нафаном поравнялся Деметрос Аркелай. Он поинтересовался, как она устроилась, и девочка честно призналась, что ей здесь очень нравится. Ингрид вошла в класс вместе с ним. Помещение оказалось светлым, полукруглым, учебные конторки стояли в амфитеатре, через огромные окна было видно Древо, сам класс пах старым дубом, мелом и чернилами. Лёгким жестом Деметрос Аркелай попросил её задержаться возле преподавательской кафедры, после чего подождал внимания со стороны остальных учеников. Это самое внимание было пристальным, поскольку новый человек в классе, да ещё не с самого начала года — явление для Ликеи беспрецедентное.

— Доброго утра всем собравшимся! Прежде чем мы начнём наш урок по каллиграфии… Да, я вижу, среди вас уже есть те, кто в курсе событий. — Деметрос Аркелай улыбнулся, обводя учащихся взглядом. — Специальным приказом госпожи Фрейи Левкайи в Ликею была зачислена новая ученица. Представляю вам вашу новую одноклассницу — Камнину Ингрид!

Все присутствующие синхронно подались вперёд. Преподаватель продолжил:

— Уважаемая Ликея первого года, я доверяю вашей сознательности и добротолюбию. Ингрид пришла с земли.

По классу пробежал удивлённый шепоток, девочки и мальчики переглянулись между собой. Повисла пауза, Ингрид осмелела и сделала шаг вперёд:

— Здравствуйте! Рада познакомиться с вами! — и рассеянно, но довольно широко улыбнулась.

Деметрос Ареклай указал ей на свободное место в классе. Ингрид встала там. Стульев в этой аудитории не было — только конторки, за которыми можно лишь стоять.

— Что ж, начнём урок!

Для Ингрид на этом занятии было очень много странных и непонятных предметов, которыми только интуитивно она догадывалась, как надо пользоваться. Девочка просто смотрела, чо делают остальные и повторяла за ними. Перед занятием одноклассники подошли к большому деревянному ящику с какой-то серебристой мукой и по очереди обваляли в ней ладони. Эта мука моментально впиталась в кожу и на руках осталось приятное ощущение.

Деметрос Аркелай сначала провёл зарядку для пальцев и кистей рук, потом начал рассказывать об истории буквописания, легко изображая кистью каллиграфические элементы. Ощущалось, что некоторые вещи он говорил адресно для Ингрид, поскольку все остальные их уже знали. Урок пролетел незаметно. Когда вновь раздались глухие удары колокола, ученики покинули класс каллиграфии. По дороге на основной завтрак девочку оттеснили от Нафана новые одноклассники.

— Ингрид… Я правильно произношу ваше имя? — Тот самый плечистый мальчик в очках, видимо, решил, что лучше начать разговор с этого. Он старался говорить как можно солиднее.

— Да, верно, — ответила она ему, и тут же с другой стороны появилась Хельга. Она откинула назад медную косу и спросила:

— Вы правда с земли? — Её и без того большие глаза округлились ещё больше. Ингрид от такого взгляда почувствовала себя не пришедшей с земли, а свалившейся с луны. — Намедни я уж решила, что это объявление ради шутки кто-то повесил на доске.

— Да, с земли, разве это удивительно?

— Ну разумеется! С земли здесь вы, наверное, третья, ну, может, пятая…

— За этот год?

— Нет, вообще. В смысле, за лет двадцать, наверное. Для всех, кто здесь учится, это большая редкость! В Ликее сейчас нет никого с земли. В Академии, наверное, тоже.

Ингрид с удивлением узнала, что очень мало людей попадает сюда из её мира и никому неизвестно, почему такой сложный портал открывается сам по себе. Ещё вчера девочка была уверена, что все ученики попали сюда так же, как и она.

Большинство одноклассников осторожно присматривались к ней, но всё же основной завтрак прошёл за новыми знакомствами. Он был намного сытнее первого, а Ингрид как раз окончательно проснулась и чувствовала себя очень голодной. Нафан снова пробился к ней, сияя улыбкой, и принёс чашку с виноградом и сыром. Он сказал, что это особенные угощения с его родного княжества и она непременно должна испробовать их. Ингрид ответила, что впервые ест сыр с виноградом вприкуску.

Наконец плечистый мальчик со своим другом снова оказался рядом с ней, сказал, что его зовут Эдвард и он староста класса. Друга звали Улав, он был высок и поджар, с белым овальным лицом и васильковыми глазами, а длинные белые с медовым оттенком волосы были забраны в конский хвост. Нафан оказался самым хрупким по фигуре и самым маленьким по росту среди мальчиков, но он как магнит стягивал веселье и заряжал атмосферу своим артистизмом. После завтрака, с новым ударом колокола, класс отправился на урок алхимии.

Алхимические лаборатории находились немного на отшибе от основных корпусов. Они располагались в башне, полной странных комнат, книг, сооружений, полок со стеклянной посудой и прочего, что внушало уважение и трепет.

Преподаватель алхимии был приземистым стариком с длинными белыми волосами и бородой, лицо его рассекали глубокие морщины от дум. Его звали Николас Трисмегист. Ингрид показалось, что он выглядит так, будто сама смерть уже здоровается с ним издалека вежливым поклоном, но стесняется подойти к нему. Девочка с жаждой слушала его урок, делая записи убористым почерком. Ей открывался новый мир, удивительный и прекрасный.

Ингрид прониклась ещё одной загадкой, которую хранило всё это место — Междумирье. Она касалась не волшебства, не обычаев или привычек, а самого образа мыслей этих людей. Здесь царили учтивость и уважение между людьми, каких она никогда не встречала на земле, ну, как минимум там, где жила. В Междумирье, как она почувствовала всеми струнами души, совершенно невозможно было представить, чтобы кто-то просто так заломал руки ради смеха, плюнул в лицо, толкнул в дверях или пнул школьную сумку с учебниками как мяч. Девочка посмотрела на свои сломанные ногти — случившееся тогда оставило горькую обиду в её душе; в ответ на воспоминание её лицо передёрнуло мелкой рябью гнева.

На уроке геометрии класс расположился в большом светлом помещении, где, кроме конторок, стояли маленькие учебные кульманы (этого названия Ингрид не знала). Учителем оказался высокий широкоплечий муж в зрелых летах с прекрасным именем Уранос Пифагор. Увидев Ингрид, он сказал ей в качестве приветствия: «Не геометр да не войдёт». Она чуть попятилась и даже сглотнула. Геометрия здесь преподавалась сразу вместе с черчением. Преподаватель закрепил на кульмане лист и обратился к классу:

— Кто лучший друг чертёжника?

— Линейка и циркуль, — ответил Нафан, подняв руку.

— И остро отточенный карандаш, — завершил фразу Уранос Пифагор.

— Это уже три друга, — прокомментировала Ингрид.

Уранос Пифагор с большим удивлением посмотрел на выскочку. Он видел Ингрид впервые. Она была одета по форме и, очевидно, находилась здесь законно, но слишком сильно отличалась от прочих.

— Что вы сказали? — подняв бровь, переспросил он.

— Линейка, циркуль и карандаш — это три друга, а не один, — уточнила Ингрид.

— Барышня, мне, право, неловко вам сообщать, но преподаватель здесь — я, а вам следует всего лишь перенимать моё мастерство. Черчение — основа любой науки, примите это как данность.

Уранос Пифагор задал чертёж, а потом ходил и смотрел, как класс справляется с ним. Он был очень строг к рабочим инструментам: карандаши должны быть острыми, линейка — чистой, циркуль — устойчивым.

К Ингрид придраться было нельзя: всё же она училась в художественной школе и проблем с карандашами не испытывала, готовальня была совсем новой, и чертила девочка тоже очень хорошо.

— Даже удивительно: нас учит измерять землю человек по имени Небо! — с улыбкой подытожила она в конце урока и тут же осеклась: преподаватель стоял ровно за её спиной.

Ингрид смутилась и виновато ему улыбнулась. Тот лишь повёл бровями, но ничего не сказал. Как чуть позже ей сказал Нафан, Уранос Пифагор очень строгий, хотя и справедливый в замечаниях, а похвалы от него не дождёшься.

На урок по древним языкам она шла в приподнятом настроении, испытывая лёгкое головокружение от предстоящего. В классе стояли наклонные парты, за которыми наконец-то можно было сидеть. Учитель, Ханна Литера, была молодой женщиной с чёрными волосами и очень спокойным лицом. Она преподавала сразу несколько языков: ученики синхронно изучали древнегреческий (который называли койне) и древнегерманский (тут его называли варяжским). Так как в школе на земле не было этих предметов, Ингрид сначала растерялась на занятии. Дело усложнялось тем, что все местные хорошо понимали оба языка на слух. Однако в девочке проснулось что-то вроде «памяти предков», и она начала схватывать на лету. Гораздо сложнее как сейчас, так и впоследствии, Ингрид давалась система записи греческими буквами и рунами. Ханна Литера обладала заразительной филологической чуткостью, передававшейся, видимо, воздушно-капельным путём. Под конец занятия Ингрид почти раскачивалась на стуле от удовольствия.

Последнее занятие перед обедом — хореография, — пожалуй, больше всего пугало девочку. Она с большой неохотой сменила форму на лёгкое тренировочное платье и балетки, помня о своей неуклюжести и топорности. В зале она стояла последняя и старалась неприметно затеряться, однако, спрятаться от невысокой, но бесконечно плавной и подтянутой Татианы Батман было невозможно. Ингрид нервно сглотнула, когда хореографиня (так в шутку здесь её называли) подошла к ней.

— Конечно, балерины уже не выйдет, но есть над чем работать.

В упражнениях и растяжках прошла первая часть урока. Ингрид, сжав зубы, пыталась исполнить балетные па у станка, но даже самые простые выходили со скрипом. С восхищением глядела она на изящную лёгкость движений других девочек. Во второй половине занятия разучивали сами танцы. Под конец рядом с ней остались две девочки, Хельга и её подруга Артемида, которые придерживали её на растяжке, а потом помогли встать. На негнущихся ногах голодная и уставшая Ингрид поплелась из зала.

Наконец настало время обеда. Ингрид была рада, что в кругу новых знакомых она сможет расслабиться в непринуждённом общении. За стол вместе с Ингрид сели те же: Эдвард, Хельга, Улав, Артемида и, конечно, Нафан. За ближайшие столы село больше учеников, чем обычно, и все они как бы невзначай развесили уши.

— Я совсем потеряла счёт времени! Знаете, в школе на земле уроки короче, но они ужасно скучные, совсем не такие, как здесь, у вас! — начала рассказывать Ингрид. Впервые у неё появились столь заинтересованные слушатели, поэтому она легко разболталась:

— В школе мы часто смотрим на часы, в ожидании перемены, а здесь я ни разу и не вспомнила о них! О, кстати, часы. — Она широко улыбнулась, сделала такое нарочито задумчивое лицо, что все рассмеялись, и со всей комичностью извлекла из сумки на свет электронные часы. — Ну вот, не работают! На земле всё прекрасно работало, а теперь нет.

Штуковина с земли заняла всех, кто сидел за столом. Даже из-за соседних столов вытянулись шеи. Эдвард поправил очки и попросил их посмотреть:

— Хм, занятная вещица. Я впервые такое вижу. Часы? А как же по ним определять время-с?

— Здесь вот табло, на нём цифры, показывают часы, минуты и секунды. Если надо, можно и будильник поставить, — начала объяснять Ингрид.

Эдвард покрутил часы перед глазами, стянув очки на кончик носа, потом передал вещицу Хельге, а та — Улаву. Нафан, который тоже видел электронный прибор первый раз в своей жизни, взял часы двумя пальцами не то с брезгливостью, не то с опаской и чуть скривил брови, спрашивая:

— И за счёт чего они работают?

— Да на батарейках, — сказала Ингрид, — они ж электронные.

— Мой отец говаривал мне, что в Междумирье все аппараты, которые эрлектонные, не работают.

— Нафан, неужели ты хочешь сказать, что наш мир так влияет на этот аппарат? — Эдвард явно был заинтересован.

— Мой отец прекрасно разбирается в приборах, работающих на разных уровнях материи и энергии. Кому, как не мне, об этом знать? — Нафан передал часы Эдварду. Тот с воодушевлением взял их и покачал в руке, будто измеряя вес.

— Разбираются ли они? Или это монолит? Что это за материал? — спросил он у Ингрид.

— Не, не монолит, — Ингрид хихикнула. — Можно разобрать, только главное их собрать потом. Это мои единственные часы, других нет.

Ингрид сняла заднюю панель, к всеобщему восторгу извлекла батарейки и показала пружинку внутри. Не только сам аппарат — даже пластик корпуса они видели впервые. Только Нафан косился на часы недоверчиво.

Обед кончился, приближалось нечто, названное словом «обиход» в расписании. Ингрид узнала от ребят, что это нечто вроде ежедневных дежурств. Каждый ученик и Ликеи, и Академии должен каждый день посвящать около двух часов общим работам. Например, в этом месяце Хельга и Артемида вместе работали в оранжереях, Эдвард — в библиотеке, Улав — на конюшне, а Нафан наводил порядок в классах и готовил их к урокам. Ингрид вновь была озадачена, Эдвард, как староста, предложил ей вместе сходить к Деметросу Аркелаю, чтобы Ингрид получила своё место на обиходе. Однако это следовало сделать в другой день, поскольку общие работы касались не только учеников, но и преподавателей. Сегодня девочка оставалась без работы. Подытожив, что надо позаниматься, пока все будут заняты, Ингрид сказала, что проведёт время у себя.

— Значит, увидимся на ужине, — сказала она, — или уже на молитве… Здесь такой сытный обед.

Обед и вправду был сытный: несколько супов на выбор, салаты, жареный картофель, индейка и треска, брокколи (Ингрид впервые увидела её здесь) и тушёные овощи, хлеб и прочие приятные мелочи типа соусов и приправ. Ингрид хотелось попробовать всё и сразу. На неё во время обеда смотрели так, будто она приехала с голодающих земель.

Прежде чем все разошлись, Эдвард сказал Ингрид:

— Держи свои часы, раз они единственные.

А Артемида сказала:

— Да, ты пропустила месяц занятий, тебе надо сейчас наверстать. Мы подождём, не будем тебя отвлекать.

— О, а тебя в термы записывать? — встрепенулась Хельга.

— Куда? — Ингрид удивлённо приподняла бровь.

Мальчики сделали вид, будто этот вопрос прошёл мимо их ушей. Хельга встала из-за стола и подошла к ней вплотную, сказав чуть тише:

— Мыться вечером пойдёшь? В термы надо записаться до ужина, мест на всех не хватает. Записываются группами заранее. Терму можно посетить дважды в неделю, а в остальное время — душ.

— А-а-а, это типа баня? Да, с удовольствием схожу, это во сколько?

— В девять вечера, после общей молитвы и трапезы.

— Хорошо, запиши, пожалуйста.

После обеда Ингрид дошла до ближайшей двери и через неё вернулась на землю, пока никто не видел. Держа в кулаке свой портал-ручку, девочка с интересом отметила, что среди всех вопросов почему-то не было ни одного о том, как конкретно она сюда попала и как ходит туда-обратно.

На земле она очутилась в классе на уроке истории. Сначала её снова оглушила головная боль, потом нахлынули воспоминания копии за прошедшие сутки, и только потом она включилась в урок. Ингрид сидела за партой, погрузившись в события этого дня. Ведь в Междумирье уроки уже закончились, а здесь подходил к концу последний урок, там обязательные домашние задания были редкостью, а здесь к ежедневной школьной кабале ещё не менее четырёх часов Ингрид тратила на домашку.

В конце урока учитель, по совместительству классный руководитель Антонина Алексеевна задержала класс, заявив, что со следующей недели наконец-то начнутся занятия по химии. Уже месяц с начала учебного года недоставало учителя по этому предмету, последний ушёл в конце августа в другую школу.

Карина восприняла новость не только без энтузиазма, но почти с возмущением, ведь это означало, что теперь дырки в расписании будут заняты и в эти часы нельзя будет слоняться по школе без дела. А то и придётся приходить на занятия пораньше.

— Наконец-то, — тихо пыша сарказмом, сказала Карина, — в нашем захолустье объявилась химичка!

— Не надо так шипеть, в конце концов хоть кто-то согласился учить нас химии, — осадила её Ингрид.

За спиной прозвучал голос ещё одной одноклассницы, Даши:

— Кстати, Ингрид… — Одноклассники знали один приём, что если надо чего-то добиться от Камниной, достаточно назвать её правильно по имени. — Ты позвонишь Ленке?

— Да, надо будет позвонить, её завтра вроде выписывают.

Дело в том, что на одних уроках Ингрид сидела с Кариной, на других — с Леной. С обеими Ингрид общалась лишь потому, что больше было не с кем. Теперь «радость» этого общения плавно переезжала на копию Ингрид, пока она сама счастливо начинала новую жизнь в Междумирье.

Тем временем над гудевшим классом звучал голос Антонины Алексеевны, маленькой кудрявой женщины с серым уставшим лицом:

— И да, нового преподавателя зовут Антон Павлович.

Класс дружно загоготал и почти в один голос спросил:

— ЧЕХОВ?!

— Нет, Тортов.

Класс содрогнулся волной гогота. Учитель. Мужчина. Антон Павлович. Не Чехов. Тортов.

— Боже мой, сколько поводов для смеха, — с каменным лицом сказала Ингрид, ощущая в глубине души странное смятение.

Под конец Антонина Алексеевна сообщила, что химия будет по четвергам и субботам, а потом добавила, будто что-то неважное: «Ваш новый преподаватель только после педагогического». Девочки театрально томно хмыкнули, парни подавились смешками. Класс приглушённо гоготал и собирался на выход.

Ингрид не обрадовалась, словно чуяла что-то очень подозрительное, надвигающееся как неизбежное, как наваждение. Девочка достала часы, которые теперь оказались в её кармане юбки, там же, где и дверная ручка, и они легко включились. Лучше обзавестись механическими часами, а электронные больше с собой не брать, решила она.