Пустота Волопаса

Егор Фетисов, 2021

Роман о поисках себя и о любви. Два главных персонажа принадлежат к поколению, формирование которого пришлось на 90-е годы, им было не до внутреннего анализа и не до поиска призвания, и они выбрали филологию просто в качестве наиболее приемлемого занятия. Потом один из них продолжает плыть по течению, работая переводчиком художественной литературы, а второй резко меняет свою жизнь: уезжает в Норвегию, устраивается на китобойное судно и охотится на полосатиков, понимая в глубине души, что из одной крайности угодил в другую. Спустя годы выясняется, что дело, видимо, не в призвании и не в работе. Жизнь опять сталкивает их друг с другом, то ли распутывая старые узлы, то ли завязывая новые. Как бы то ни было, все решается не здесь и не сейчас, «здесь и сейчас» представляют собой пустоту, которую нужно пережить и понять, как ты к ней относишься: как к черной дыре или как к кокону, из которого рано или поздно высвободится твоя душа. Но если и высвободится – надолго ли, ведь век бабочки, символизирующей душу, недолог…

2

На следующий день была суббота, но они все равно проснулись рано. Варя — потому что она была жаворонком и так работали ее биологические часы, а Македонов — потому что Варя была жаворонком и свиристела довольно громко какую-то мелодию, проверяя почту в телефоне.

— Сандра Экстеркатт, — сказал Македонов, не открывая глаз.

— Что? — переспросила Варя, погруженная в очередное сообщение.

— Экстерррркаттт, — со вкусом повторил Македонов. — Ты велела выучить.

Он по-прежнему не открывал глаз, но почувствовал на себе ее выжидательный взгляд.

— Просто, понимаешь, это как-то странно… — сказал он. — Мы живем, как будто в гостях, не зная, кто приютивший нас хозяин. Как в «Аленьком цветочке»: все появляется и исчезает как бы само собой. Для верующего человека мои мысли, наверное, вообще покажутся смехотворными, у него есть четкое представление о том, как все устроено, и даже инструкция по эксплуатации приложена. А мне чем руководствоваться? О чем писать? И писать ли вообще? Какие книги переводить и зачем, если не брать в расчет гонорар за перевод, ничтожный, по сути? Что делать человеку после того, как Ницше сказал ему: ты свободный творец, создавай и живи в этом. А если я не могу создать ничего достойного? Прикажешь мне все равно в этом жить? В своей собственной убогой вселенной?

Македонов наконец открыл глаза и сел на кровати.

Ночью ему пришло сообщение в фейсбуке от бывшего… бывшего друга? Странное словосочетание. Бывшего товарища по университету? Но они были чем-то большим, чем товарищами. Кто он вообще, этот загадочный Игорь Аркасов? В первые секунды после прочтения сообщения Македонов подумал, что никакого Аркасова никогда не было, он просто приснился ему когда-то давно и с тех пор появлялся время от времени в этом бесконечном сне с продолжением. Сне-сериале. Македонов учился с ним вместе на филфаке, потом пошел в аспирантуру на литературоведение, а Игорь уехал в Норвегию и устроился на китобойное судно, но с тех пор прошло уже лет десять, не меньше, за которые Македонов напрочь забыл о своем студенчестве и людях, которые его окружали в те годы.

— Представляешь, в мире еще бывают киты, и более того — китобои, которые на них охотятся. Киты — ведь это что-то очень древнее, да? Мне всегда казалось, что сначала были звезды, потом динозавры и после них — киты. Они, наверное, еще видели динозавров. Ну, не в смысле те киты, которые живут сегодня, а их предки.

— Угу, — согласилась Варя, — киты древние. Раньше на них Земля крепилась каким-то хитрым образом, но потом хватило ума закрепить иначе. — Не выпуская из рук мобильный, она пошла на кухню жарить омлет, но процесс затягивался на неопределенное время, потому что, когда Македонов вошел к ней, она рисовала на бумажном полотенце физиономию героя из детской повести, которую ей дали иллюстрировать. — И они умеют разговаривать друг с другом за сотни километров. Даже за тысячи. Где твоя бейсболка?

Антон пожал плечами, хотя она не могла этого видеть.

— Зачем тебе? Я ее бросил в стирку.

— Хочу, чтобы персонаж носил бейсболку.

— Ты не можешь отдать персонажу мою бейсболку, — неуверенно возразил Македонов. — Потому что бейсболка настоящая, а персонаж придуманный. «Совсем как Аркасов, — подумал Антон. — Сам Игорь придуманный, вместе со своими китами, а университет настоящий».

— Мне нужен прототип бейсболки, — промурлыкала Варя.

Македонов взял бейсболку из корзины с грязным бельем и бросил Варе.

— Хорошее название для рассказа — «Прототип бейсболки». Как ты считаешь? — спросил он.

— И про что рассказ? — спросила Варя.

— Да по фигу про что. Просто название хорошее. Заставляет задуматься.

— Мне кажется, это глупость. Сначала напиши рассказ о чем-то, что заставляет задуматься, а потом уже будешь придумывать ему название.

Македонов какое-то время молча дулся, потом вернулся к прежней теме:

— Так вот, про китов. Я читал про самого одинокого кита в мире. Он уже почти тридцать лет плавает в океане и разговаривает с кем-то на частоте какой-то ненормальной, по-моему, она раза в два выше, чем у синих китов или финвалов. Его еще называют «пятидесятидвухгерцевый кит».

— С ума сойти, — удивилась Варя совершенно ровным тоном, нахлобучивая македоновскую бейсболку на голову персонажу. — А с кем он разговаривает?

Набросок ей чем-то не угодил, она выпрямилась, шумно выдохнула, бросила на Македонова укоризненный взгляд, как будто он был причиной постигшей ее неудачи, скомкала бумагу, бросила под раковину в мусорное ведро и наконец достала из холодильника яйца.

— В том-то все и дело, что неизвестно. У других же китов частота другая. Стало быть, они его не понимают. Может, он поет что-то или читает вслух стихи, какие-нибудь древние, японские или китайские стихи, которым не нужны рифма и размер.

— Прикольно было бы, — сказала Варя, разбивая яйца в пластиковую миску и щедро добавляя молотый черный перец.

— И тогда я подумал, что Игорь вот охотится на них и не видит в этом никакой вечности, для него это повседневность, может быть, даже поднадоевшая работа, но потом он пишет мне сообщение и рассказывает про море, про фьорды, про то, как он спускается утром на улицу, и там пахнет рыбой из рыбной лавочки на углу, и разгружающие фургончик норвежцы желают ему доброго утра, а я слушаю и думаю про одинокого кита, потом рассказываю об этом тебе, и вечности с каждым рассказом прибавляется. Наверное, — добавил он неуверенно. — Ты как думаешь?

— Какой Игорь? — спросила Варя, обжаривая на сковородке бекон.

Македонов, которому казалось, что он уже все Варе рассказал про ночное сообщение, рассказал ей все еще раз, включая некоторые подробности десятилетней давности.

— И много китов он убил? — спросила Варя. — Твой товарищ по играм?

— Не знаю, — ответил Антон. — Я никогда его об этом не спрашивал, мы вообще почти не общались десять лет. Я вообще не уверен, что он — это он. Может, это какой-нибудь специально обученный бот мне пишет, чтобы добраться до моих паролей. Спроси его сама, когда увидишь, — сказал Македонов, выйдя на балкон, чтобы поставить столик и стул для Вари. Второй стул едва помещался, но они все равно в хорошую погоду любили завтракать на воздухе.

Из кухни донеслось позвякивание вилок и ножей.

— А я его увижу? — послышался обеспокоенный голос Вари. — И когда же, раз уж мы об этом заговорили?

— Завтра, — ответил Македонов, заходя на кухню и беря с полки турку. — Ты увидишь его завтра. Он прилетает в Питер на три дня. Я вас познакомлю.

— И ты ничего мне об этом не сказал?

— Я все утро тебе только об этом и говорю. Я же не мог сказать тебе раньше, чем узнал сам.

— А если бы я не спросила? Я ведь могла и не спросить, когда я его увижу.

— Все равно бы узнала. Он будет жить у нас. Надо снять раскладушку с антресоли.

Это было прошлым летом, и даже удивительно, как сильно все изменилось всего за год, за какие-то 365 дней, за пятьдесят две недели… Пятьдесят две целых и сто сорок три тысячных…