Пустота Волопаса

Егор Фетисов, 2021

Роман о поисках себя и о любви. Два главных персонажа принадлежат к поколению, формирование которого пришлось на 90-е годы, им было не до внутреннего анализа и не до поиска призвания, и они выбрали филологию просто в качестве наиболее приемлемого занятия. Потом один из них продолжает плыть по течению, работая переводчиком художественной литературы, а второй резко меняет свою жизнь: уезжает в Норвегию, устраивается на китобойное судно и охотится на полосатиков, понимая в глубине души, что из одной крайности угодил в другую. Спустя годы выясняется, что дело, видимо, не в призвании и не в работе. Жизнь опять сталкивает их друг с другом, то ли распутывая старые узлы, то ли завязывая новые. Как бы то ни было, все решается не здесь и не сейчас, «здесь и сейчас» представляют собой пустоту, которую нужно пережить и понять, как ты к ней относишься: как к черной дыре или как к кокону, из которого рано или поздно высвободится твоя душа. Но если и высвободится – надолго ли, ведь век бабочки, символизирующей душу, недолог…

9

Тысячу лет мы

Просыпаемся вместе,

Даже если заснули

Мы в разных местах…

Варя не вернулась вечером, но написала эсэмэску, что у нее все в порядке. Антон бродил по ночной квартире, время от времени выходил на крошечный, полтора квадратных метра, балкон и смотрел, как бомжи роются в помойке. В голове крутились одни и те же строчки «Сплина», он поворачивал их так и эдак, убирал, добавлял и менял местами слова, пока не получилось подобие хокку, с одной лишней строкой в семь слогов, — подсознательно ориентируясь на классическую рифму а-б-б-а. Правда, сама рифма здесь отсутствовала, но рисунок сохранился. АББА. Была такая группа, ему всегда нравилась у них одна песня, «SOS», в последнем классе школы он практически выучил ее наизусть. Where are those happy days, they seem so hard to find… Где эти счастливые дни. Правда, где они. Еще один йестердэй, «Маккартни», разгуливающий по квартире и напевающий, за отсутствием слов, дабы не упустить ускользающую мелодию: яичница, как я люблю яичницу, боже, как я люблю яичницу, просто обожаю ее, не могу без нее жить.

— Я люблю яичницу!!! — заорал Македонов с балкона что было мочи.

Бомжи перестали рыться в помойке и подняли головы.

— Во проняло человека… — сказал один из них.

— Наглотался дряни, — вяло отозвался второй. — Уж на что мы, и то… А этот…

«Это кошмарный сон, — подумал Македонов, закрывая балконную дверь, — но проснуться мы обязаны вместе».

И он снова бессмысленно ходил из комнаты на кухню, варил кофе, потом выливал его, остывший, в раковину, варил новый, боролся со временем, которое провело удушающий захват и теперь дожимало скулящего, ничего не понимающего Македонова, который, задыхаясь от собственной беспомощности, дрыгал ногами, и они несли его по квартире, судорожными шагами, то быстрее, то медленнее, он метался как плюшевый медведь по настоящей клетке и ждал одного — приближения утра.