Большая зона. Книга 1. Ироническая проза

Евгений Фёдоров

Сборник невыдуманных рассказов о временах и о людях, проживавших на территории «Большой Зоны», где они вынуждены были жить в 2 ипостасях: «быть» и «казаться, изображать». Немногие смельчаки пытались разорвать этот диссонанс и просто – «жить». Система строго карала «еретиков», выдавливая их на обочину жизни из стройных рядов бесхребетных «строителей светлого будущего»… Одни уходили в запои, другие – в психушки, суицид и на зоны… Многие рассказы объединяет один герой – Антон – бывший беспризорник. Книга содержит нецензурную брань.

Митрофанушка

К сожалению, быль

Не хочу учиться, а хочу жениться!

Денис Фонвизин

Двое суток после прихода из рейса, положенных на отсыпку и похмелку, не дали. Только пришвартовались, на борт сразу поднялись почти все службы и партком. Что случилось? Экипаж был озадачен. Вроде никто из ЦК в последнее время не окочурился, приспускать флаг не требуется…

Рейс к берегам Канады, на Большую Ньюфаундлендскую Банку для приёмки свежего окуня с промысловых судов сработали досрочно, с претензией на премиальные… А тут — какие-то непонятки, намёки…

Капитан производственного рефрижератора (ПР) «Братск» Михаил Ефимович Щеголютин ходил всегда в передовиках и был ветераном рыбной отрасли Калининграда. За что и «презентовали» его новеньким, прямо с верфей Копенгагена в Дании судном — морозильщиком «Братск».

Поднявшиеся к нему в каюту главный капитан Прозоров и его заместитель, тоже капитан дальнего плавания, Валентина Дмитриевна Назарова имели озабоченный и загадочный вид, И не торопились с разъяснениями.

Капитан Щеголютин славен был олимпийским спокойствием, все эмоции спускал двумя-тремя закрученными тирадами русского народного сленга. Но! Только в своей каюте и, упаси Боже, не в святом месте — на капитанском мостике, в рулевой рубке.

Главный капитан был даже покруче капитана Щеголютина по части спокойствия, он был просто непробиваем. И его любимый постулат был: «Всякая бумага должна вылежаться, а коль — пожелтела, так — в урну её, не читая!». И, несмотря на всякие «заходы» Щеголютина, только нахмуренно сопел, сохраняя загадочность.

Поговорили о делах в рейсе, о том о сём, но когда коснулись о перспективах на следующий рейс, тут-то Валентина Дмитриевна и «раскололась» о причинах суматохи: ПР «Братск» министром рыбного хозяйства направляется в Африку, в экспериментальный рейс для приёмки и обработки лангустов, предназначенных для кремлёвского спецраспределителя. Вместе с «Братском» выходит группа средних рыболовных траулеров (СРТ) из пяти судов для добычи этих самых лангустов. Рейс будет — валютный, с четырьмя заходами в Сенегал (порт Дакар) и в Гибралтар, на обратном пути, для «отоваривания»… Кредитное письмо выдадут капитану «Братска» «от порога до порога», а сопровождающим его рыбакам — по обычной смете: только за переходы с промысла в инпорт и обратно. А поскольку группе СРТ заходы в инпорт не планируются, то они получат поощрительные чеки ВТБ (Внешторгбанка, называемые в морском народе — фантиками) «за участие в производстве деликатесной продукции».

Ба! Такого ещё сроду не бывало: чтоб платили валюту повремённо, за весь рейс «от выхода из порта до прихода в порт»! «Хто ж это такой благодетель и чего ради?» Вот — вопрос и он пока без ответа… А ответ не глубоко закопан. Он — в сыночке Митрофанушке…

Но! Самое главное! Провожать «Братск» в рейс прибыл замминистра МРХ Семёнов Игорь Митрофанович.

И — ещё раз но! Он прибыл не один, а в сопровождении жены и сына Митрофана, семнадцати лет от роду, которого он отправляет в этот рейс мотористом…

ПР «Братск» будет стоять в порту в ожидании, пока министерскому сыну Митрофану оформят визу и загранпаспорт. А тем временем и «зачистят» экипаж от «невыездных», имеющих визу только в рейсы без заходов в инпорты и недостойных валютного рейса.

Пункт Устава работников МРХ, в котором начертано: «Экипаж набирает капитан судна, либо отдел кадров с его одобрения» — сказка для белого бычка. Экипаж подбирает отдел кадров и партком. И тот, и другой — с одобрения… КГБ. И до самого момента отдачи швартовов капитан не ведает: с кем он пойдёт с риском для жизни делить радость и невзгоды…

После выгрузки судно поставили в Индустриальную гавань торгового порта, где непосвящённому наблюдателю открывалась такая картина: до обеда по трапу поднимался имярек с сияющим фэйсом и с чемоданом в руце, а после обеда этот же имярек спускался по трапу с погасшим фэйсом и наполовину опустевшим (водку-то «распрезентовал» сдуру!) чемоданом, а навстречу ему поднимался другой имярек с сияющим фэйсом и чемоданом в руце. У этого, второго, оказалась «лапа» мохнатей! Или успел настучать на первого! Глухая борьба шла уже неделю, и у всех членов команды чемоданы стояли у дверей наготове, а документы лежали в кармане: а вдруг в это самое время на площади Ленина (в прошлом — «Адольф-Гитлер-Плац») в особняке, где вплоть до Победы располагалось Гестапо, хтось, читая его секретное досье, ставит на нём жирный крест красным карандашом: «Не рекомендуется!»

И только два члена экипажа выражали неописуемый восторг и тайную значимость: стармех Девиси Кириллович Картозия и помполит Марк Максимович Щербак (по кличке «Крыса» — за его повадки и внешнее сходство: два маленьких глаза, суженные к переносице, под густыми бровями, и «вострый», чуткий носик).

Прижатые капитаном, они сознались, что были представлены в парткоме мужеподобной даме, со следами бурной жизни на лице и суровыми манерами министерши, которая распорядилась взять опеку над её несовершеннолетним сыночком Митрофаном «под личную ответственность». Оба заверили даму, что волос не упадёт с головы мальца (в 17 лет-то!), а комфортная жизнь на судне ему будет обеспечена, на уровне, как если бы принимали Самого! Замминистра МРХ.

Ни малограмотный стармех-курсовик Картозия, с четырьмя классами за плечами, ни бывший партсекретарь свиносовхоза Щербак в руках не держали книг О. Генри, где в рассказе «Вождь краснокожих» есть весьма поучительный эпизод, когда пацан «задал жару» своим похитителям.

А — зря! Тогда б они не ходили гоголями, а предпочли бы даже лишиться валютного рейса, но избежали бы ой многого!..

Говорят, что глаза — «зеркало души». Так вот у Картозия эти — вылупленные, навыкате — зерцала в разговоре с подчинёнными выражали нескрываемое презрение, а в присутствии особ рангом повыше излучали сердечную преданность и безмерное уважение. Но со своими механиками он общался как барин, а мотористов просто не замечал. Любимая поговорка у него была: «Вот вы у меня допрыгаетесь — я в машину спущусь!». И это была сущая правда: командовал «Картуз», в основном, из каюты и то — через своего заместителя, второго механика Юру Кузуба.

У помполита Щербака его мутные, водянистые органы зрения выражали одно: «Как бы чего не вышло! Не лишили бы…»

И Картозия и Щербак нутром понимали своё шаткое жизненное положение. Поэтому свалившаяся на них министерская миссия опекать чадо предполагала серьёзное укрепление шатких тылов и карьерный рост.

Второй, грузовой, помощник капитана Антон был важной персоной на судне в том смысле, что разносортный груз по номенклатуре и партиям со сдавших рыбу судов он не только размещал в трюмах, сепарируя партии, но и вычерчивал на огромных листах использованных морских карт — карго-планы, в цвете и пометках, понятных только ему одному. Всё свободное от вахт и подвахт время Антон корпел над этими огромными схемами — карго-планом. Второе его занятие — уже личное, — он ежедневно выполнял несколько упражнений по английскому языку из учебника для неязыковых вузов. Все переборки его каюты были увешаны таблицами неправильных глаголов, времён, памятками и морскими терминами.

Именно за таким занятием Антон услышал за спиной присутствие постороннего. Он обернулся. В проёме открытой двери нерешительно топталось ОНО, чадо, о котором гудел уже весь судовой народ: прибывшие с тайной благодарностью, а списываемые — с проклятьями вслух, как в одесском дворике…

Чадо внешне походило скорее на нежную, несформированную девицу, чем на юношу. Над пухленькими губами и аккуратным носиком на Антона внимательно и вопросительно смотрели два огромных серых глаза.

— Вы занимаетесь английским? — заулыбался белозубый гость. — Можно к вам? Меня зовут Сэм. По паспорту я — Митрофан, но мне больше нравится — Сэм. А вас — как? — Он вошёл в каюту.

— Проходи. Меня зовут Антон. Второй штурман. Да, для моряка — английский — второй родной. Ни в школах, ни в вузах языку не обучают. Там тянут кота за хвост с грамматикой до полного отторжения. А разговорный в итоге у всех — на нуле. Чё, я — не прав?

— Ещё как вы правы! Я в школе любил только один предмет — английский, так эта стерва, англичанка, даже не спрашивая меня, выводила мне двойки. Я возмутился: почему тогда не нули, ведь не вызывала же вообще? Ну, и обозвал её безмозглой курицей. Она возненавидела меня за то, что я — стиляга. Пришлось переводиться в другую школу. А то моя маманя вообще хотела эту тётку уволить с работы… Но школу я бросил. Надеюсь, что папаня не отпустит меня в солдаты, я даже драться не умею… А там, говорят, дедовщина…

— Ты это… не величай меня, давай на «ты». А язык изучать давай вместе — приходи, когда будет желание. Мне нужен собеседник для тренинга-диалога. А ты знаешь о том, что ты уже прямо сейчас можешь спокойно разговаривать на английском языке? Ведь если сосчитать, двести слов ты знаешь? Уверен — наберётся у тебя такой запас! А люди, в общении, сами того не замечая, применяют всего двести слов родного языка! Значит: не хватает смелости и тренинга! Вот этим мы с тобой и займёмся: смелостью и тренингом!

Антону парень сразу понравился: не гордый и даже — застенчивый. У высоких родителей отпрыски, как правило, с гонором, зазнайки, а этот — нет.

Наконец, кадровая чехарда закончилась, паспорт Сэму «нарисовали», и «Братск» вышел в экзотический рейс к островам Зелёного Мыса, Западная Африка.

Накануне вечером Антон собирался для похода в кафе «Лето». В ресторан попасть, не застолбив место загодя, было проблемно. А в кафе работала знакомая буфетчица Света и по телефону можно было зарезервировать место. Что Антон и сделал ещё днём.

— Вы!.. Ты куда собрался, Антон? — В дверях стоял Сэм.

— Да — в кафешку. Я всегда перед отходом в рейс хожу поесть по-человечески мяса и жареной картошки. У нас-то кормёжка однообразно паршивая. А в валютных рейсах и того хуже. Экономят валютную прибавку в 13 копеек для отоварки презентов домой, к приходу: сигареты, шоколад, пивко, «кока-кола». Валюту морякам платят только за переходы из района промысла в инпорт и обратно. Хватает разве что на бутылку да жёнам косынки с гипюром купить…

— Антон, возьми меня с собой. У меня деньги есть. Мои родители сегодня уже улетели, а у меня в городе никого знакомых нет, — взмолился Сэм.

— Не вопрос! Одевайся. Только — скромнее: скинь с шеи цепь с черепом и костями. Мы же с тобой — не пираты. Маникюр смой! Его носят только гомосеки! Даю тебе полчаса. Жду! Время пошло.

В кафе «Лето» Света Дегтярёва зарезервировала целый столик прямо перед своим буфетом, чтобы легче было пообщаться.

— Я знала, что не один придёшь. Ты — с другом? Слушай, а ко мне подруга пришла, тоже Света. Ты её знаешь, дочка зама ОблУВД. Мамашка отпускает её только ко мне. Но я же не могу отлучаться из буфета. Можно, я к вам её подсажу, она — весёлая и симпатяшка! — попросила Света.

— А она не старая? Сэм, ты не против? — спросил Антон.

— Да ей двадцати лет ещё нету! И ты её знаешь! — удивилась Света.

— Антон, я только рад буду познакомиться с девушкой, зовите, Света, вашу Свету! — обрадовался Сэм, его застенчивости и след простыл.

Вечер удался на славу. Антон, как обычно, «ходил по столам», друзья затаскивали на отходную рюмку, а к часу ночи он удрал на судно до развода мостов через реку Прегель. Сэм сидел, ворковал, как голубь, со Светой и не пропускал с ней ни одного танца. Оторвать Сэма от Светы, чтобы увезти его на судно, было невозможно. Он сказал, что будет провожать Свету, вплоть до сведения мостов, а деньги на такси у него имеются в достатке. Ну как лишать парня романтического свидания? Антон чётко проинструктировал Сэма, как добраться в порт, и уехал на судно, ибо с раннего утра были отходные таможенные оформления деклараций по его заведованию: гофротара и грузы для сопровождающих траулеров.

Свою вахту, «собаку», Антон стоял с полуночи до четырёх утра и с полудня до 16 часов. Прозвана вахта «собакой» потому, что в это время ночи не спят только собаки, воры и проститутки.

Днём на вахту к Антону в рулевую рубку тихонько постучал по переборке Сэм. В это время судно следовало к Балтийским проливам по безлюдному Балтийскому морю.

— К вам можно?

— Тебе даже нужно: изучать судно. А вообще, чтобы знал, в рулевую рубку посторонним заходить запрещено, — разрешил Антон.

— А я не посторонний. Я — вахтенный моторист. Стармех поставил меня на вахту со вторым механиком Юрием Борисовичем для обучения. Для начала он обучил меня делать откачку воды из льял. Вот он и послал меня посмотреть, как она вытекает за борт. (Если б второй механик знал, к чему это приведёт…). А ты мне карту покажешь, где мы сейчас находимся?

В рулевой рубке в это время, кроме Антона, находились два его рулевых матроса. Они по очереди, час через час, стояли на руле и зорко смотрели вперёд. С этими матросами Анатолием Кузякиным и Германом Казанским Антон прожил не один месяц, пройдены не одна тысяча миль, поэтому отношения были весьма доверительными, но без панибратства.

Матросы были одинаково смышлёными, сообразительными: они следили за потенциально опасными судами по пеленгатору, по радару, составляли сами метеосводки на берег, а при чистом горизонте учили вместе английский.

Антон подвёл Сэма к генеральной морской карте и показал, где мы сейчас находимся и куда направляемся. При этом Антон оговорился, что иностранные суда обычно сокращают путь на почти трое суток, следуя немецким Кильским каналом, но советские суда обходят Ютландский полуостров, Данию, вокруг, чтобы не тратить инвалюту, как плату за проход каналом.

— И дорого стоит пройти этим каналом? — поинтересовался Сэм.

— Копейки. По сравнению с тем, сколько стоят эксплуатационные расходы нашего судна в сутки. Не говорю уже о сэкономленном времени, — пояснил Антон.

И тут в разговор тихонько влез хитроватый Герман:

— А ты, Сэм, закинь папе РДО (радиограмму): Так, мол, и так: непорядок. Или трое суток по бурному Северному морю, или семь часов хода Каналом и — в Ла-Манше! Экономия! А мы в Хольтенау, на входе в Канал, агенту закажем пивка и «Кока-колы» со жвачкой.

— А как мы закажем «Кока-колу» и жвачку? — проглотил крючок Сэм, и глазки его заблестели.

— А начпроду дадим списочек, он будет заказывать капитану представительские и нам закажет. А после с нас удержит, когда нам начислят валюту, — делал своё чёрное дело Змий-искуситель Герман.

— Так я щас! Я пойду к радисту и дам РДО папе! — заторопился Сэм.

— Так ты поспешай, а то к вечеру мы уже завернём на север, в Зунд, — поторопил Сэма Герман. Антон и Толя «Кузя» только ухмылялись: «А пускай он потрясёт своего пахана, хоть какая-то польза от „сынка“ будет!»

Через пару часов удивлению капитана Щеголютина не было предела. Радист вручил ему «Правительственную» РДО: «Экономии времени и средств обязую следовать Кильским каналом = Семёнов».

— Сработало! — веселились Антон и его матросы, когда судно завернуло на юг, в Кильский канал.

Капитан Щеголютин, не подозревая закулисной возни, важно раздувал щёки: «Уважают! Не каждому разрешают ходить Килем!»

А старпом Алексей Григорьевич Фомичёв, спокойный, как все гиганты, ухмыльнулся и сказал Антону при приёме вахты: «Сознайтесь, ваша работа?»

На входе в Кильский канал с разрешения капитана вручили начпроду свои записки для шипчандлера (агента по снабжению). Антон помогал начпроду в качестве переводчика. Он заглянул в заказ Сэма. Кроме ящика «Кока-колы», пива, шоколада и жвачки там значились ещё и три бутылки французского «Мартеля». Антон спросил Сэма: «А коньяк-то кому заказал?»

— «Мартель» заказал как презент стармеху и второму механику, — невозмутимо ответил Сэм.

— А третью бутылку?

— А третью — себе. Для кофе! — заважничал «бывалый моряк» Сэм.

Как-то на ночную вахту к Антону на мостик снова поднялся «сынок».

— Антон, помоги! Этот мудак радист не хочет брать у меня радиограмму. Говорит, что моя РДО — чушь, и его лишат лицензии за хулиганство в эфире!

— Покажи РДО!

В написанной Сэмом радиограмме его новой подружке Свете, кроме романтики, на полстраницы была подпись «Сэм» после семидесяти слов «Люблю».

— Пойдём к начальнику радиостанции. И так его больше не называй, он хороший парень. И подожди меня, я зайду к нему один.

Радист объяснил Антону: «Этот пацан Митрофан написал 70 раз слово „Люблю“. А частная РДО не превышает 50 слов. Я ему объяснил, что в радиоцентре круглосуточный контроль за эфиром со стороны КГБ. А капитан подписал ему РДО, не глядя».

— Ну, хорошо. Пускай он напишет слово «люблю», а в скобках напишет «тысячу раз». Передашь? Разве ты не видишь, с каким «чмо» мы имеем дело? Подыгрывай ему, как больному. А то — куда ещё нам деваться? Сынок Хозяина… Да вычеркни втихаря 69 его «люблю» и — передавай!

— Иди, Сэм, отдавай свою РДО, только подправь её немножко, — радист знает, что говорит, — упокоил Сэма Антон.

На протяжении всего рейса, после этого конфликта, начальник рации почти ежедневно брал у Сэма самые несусветные тексты его РДО, вычёркивал всю чушь и бред и фактически сам переписывался с этой Светой.

Когда шли вдоль берегов Испании на мостик поднялся Сэм.

— Антон, почему мы никуда не заходим? Вот и в Испанию не зайдём, да?

— Каждый заход нам санкционирует наш Главк или Митнрыбхоз. Несанкционированный заранее заход в инпорт возможен только в случае экстренного пополнения запасов воды или топлива. И того, и другого у нас — достаточно, мы только вышли из родного порта, — пояснил Антон.

Лучше бы он этого не говорил!..

Разговор с Сэмом происходил ночью, а утром принимающий вахту третий механик был в ужасе: на предыдущей вахте второго механика и вновь обретённого крупного специалиста-моториста в лице Сэма вся пресная вода ушла за борт, о чём третий механик и доложил стармеху. После шока, стармех Картозия вошёл в каюту капитана с сомнением: выйдет ли он из каюты капитана живым. После получасового трёхэтажного мата из каюты капитана туда вызвали Митрофана. С невинной улыбочкой, как на духу, даже с некоторой гордостью за успешно выполненную сверхзадачу, Митрофан во всём сознался: это он включил 25-кубовый насос на осушение танков пресной воды за борт!

— Пускай «спасибо» скажут, что я не топливо выкачал за борт, — с ухмылкой изрёк Сэм, выходя из кабинета капитана.

Крыть было нечем! Второй механик Юрий Кузуб сам обучил Митрофана делать откатки балласта за борт… А как он проглядел запуск насоса — ответ был дан самим Митрофаном: заступив на вахту, Митрофан подарил своему механику… бутыль французского «Мартеля», и тот отправился к себе в каюту «принять на грудь» пять капель. А когда он, полутрезвый, спустился в машину сдавать вахту — дело уже было сделано! «И его не переделаешь», как говорили древние турки, посадив на кол не того, кого следовало…

И было принято решение: второму механику объявить строгача. Сэма, без сопровождения самого стармеха Картозия, в машинное отделение больше не пускать, «пущай валяется в каюте и дует в свой саксофон». Так будет безопаснее. А у замминистра МРХ Семёнова попросить заход для пополнения запасов воды в Лас-Пальмасе, на Канарских островах. Другого выхода не было, ведь «на хвосте» висели пять траулеров! Кстати, те поплелись вокруг Дании и должны были подойти позже, хотя их выпровадили заблаговременно. Пройти Кильским каналом им, естественно, не разрешили, а второго сынка у них на борту не было!

Заход в Лас-Пальмас «папа» разрешил, но с оговоркой: бункеровка и закупка овощей для экспедиции — на рейде, без увольнения экипажа в город.

Сэма такая формулировка озадачила: ведь он сбился с ног, выпытывая у экипажа номенклатуру бизнеса в Лас-Пальмасе: что можно «загнать» или «ченженуть» в Лас-Пальмасе? Ответы ветеранов бизнеса были неутешительны: кроме наручных часов «Командирские» и фотоаппаратов «ФЭД», которые лавочники берут за копейки (5 долларов!) на сувениры, выставляя их в витрине, других контрабандных товаров в России не водится. С матрёшками и шапками-ушанками в тропическом Лас-Пальмасе давно — перебор!

На рейде Лас-Пальмаса судовой агент Антонио быстро подогнал танкер-водолей к одному борту, плашкоут с овощами и фруктами — к другому, и… первый помощник потерял покой: экипаж занялся «ченджем» (обменом) с экипажами плавсредств. Крыса мотался от одного борта к другому, моряки, конечно, разбегались (Виза!), но Сэм и не думал прятаться от Крысы: у его ног уже стояли банки пива, «Кока-колы» и бутыль испанского вина. Маманя, конечно, снабдила сыночка долларами…

Лангусты, или лобстеры, это морские раки, но без клешней. Размеры — до 60 сантиметров, а вес — до 4 кг. Являются деликатесом. Защитой у них служат острые шипы на панцире. Обитают на глубинах от 20 до 150 метров, на шельфе. Ведут загадочный образ жизни: то сбиваются в плотные стаи, то выстраиваются в организованную цепочку и уходят на глубину, в океан.

В районе Сенегала и островов Зелёного Мыса обитает «Португальский розовый» лангуст. Французы ловят их ярусами с корзинами-ловушками и живьём, в трюмах с проточной морской водой (в бортах прорезаны щели), доставляют во Францию и Бразилию. Цена одного кг доходит до 25 $.

ПР «Братск» встал на якорь в видимости порта Дакар, как только обнаружил суда французских ловцов: на корме у каждого громоздились штабеля запасных корзин-ловушек и бамбуковые шесты буёв.

Наши траулеры подошли и сразу стали варварски утюжить тралами ареал обитания лангустов. Тралы таскали круглосуточно, лангусты не имеют привычки к вертикальной миграции, они, бедолаги, всю жизнь ползают по грунту. Вот тут их и настигали русские тралы с мощным грунтропом (нижней подборой трала), утяжелённым чугунными грузилами.

На ПР «Братск» на палубе, по обоим бортам, уже заработали два больших, на 4 куба каждый, металлических чана для варки лангустов перегретым паром. СРТ стали подходить к обоим бортам и сдавать — по счёту! — лангустов и прилов: скумбрию, луфаря и рыбу-капитана. И то, и другое шло в морозильные камеры. Вся палубная команда в это время работала в рыбцехе. Туда же, для пользы дела и знакомства с процессом, помполит, на правах гувернантки, отправил своего инфанта Митрофанушку с погонялой — Сэм.

Через день к Антону в каюту впорхнула в истерике технолог Алевтина Правосудова. Она растирала по щекам тушь с ресниц вместе со слезами:

— Антон! На кой хер прислали ко мне в цех это «чмо»? Там, в цехе, остановилась работа и идёт клоунада. Над чем потешаются, я не поняла, все «гогочут», но не говорят в чём дело? Ты сходи в цех, там твои рулевые Кузякин и Казанский работают на упаковке ставриды в короба. Тебе-то они скажут: кто там закопёрщик бардака?

Алевтина, русская красавица с повышенным размером груди и плотными ягодицами, вчерашняя выпускница ЗапРыбВТУЗа, была девушка поднаторевшая в работе с мужицким «отвязанным» контингентом: она уже работала рыбмастером на практиках и второй год технологом на «Братске». Могла послать и по матушке, а то и приложиться «гострым» кулачком: никаких вольностей! А тут — такая «пробуксовка»? Бунт! Что за дела?

— Успокойся, Аля, я сам щас схожу в цех и всё выясню, из-за чего эта «буза»?

Алевтина встала с диванчика и шагнула в сторону двери… И тут сам Антон повалился со смеху и сквозь смех выдавил: «Вернись». Алевтина недоумённо повернулась к нему: «Что такое?»

— Подойди к зеркалу и посмотри на свою попу! — продолжал заливаться смехом Антон. Когда Алевтина повернулась к Антону спиной и шагнула к двери, он увидел на её туго обтянутых треником ягодицах наклейки с надписью: «Колодка жирная, без головы», а ниже, мелко: «ставрида»…

Наклеиванием этикеток занимался Сэм. Как он изловчился на потеху бригаде «отмаркировать» свою начальницу Алевтину, — ловкость рук и никакого мошенства…

— Всё! Я пошла к помполиту! Это он привёл ко мне в цех этого разгильдяя! А я его в цех больше не пущу! — лицо Алевтины пылало обидой и гневом.

— Так! Жизненное пространство на нашем корабле у Митрофанушки сократилось до размеров каюты и столовой экипажа. Но, мне думается, он не сильно будет опечален, — заключил Антон.

Погода стояла жаркая, воздух — до 30º, а вода — до 27º. Наши траулеры долго хранить свежьё на палубах не могли и через каждые два траления подходили к борту «Братска» на сдачу рыбы и лангустов. Вместе с уловом они периодически сбрасывали на борт «Братска» и затраленные ими улики нашего варварского способа лова — ловушки французов.

И вот к нашему свободному борту подошёл французский краболов и обратился с просьбой к капитану Щеголютину вернуть затраленные ловушки.

Он сказал, что обращения его к капитанам СРТ ни к чему не привели, поскольку капитаны не говорят ни на одном языке: французском, немецком, английском, он вынужден от имени группы своих краболовов просить капитана «Братска» о посредничестве для возврата этих дорогих орудий лова.

Если бы француз знал, с кем он решил поиметь дело, он плюнул бы на свои ловушки. Ибо ни капитан Щеголютин, ни его старший помощник Фомичёв (из военных!) тоже «ни бэ, ни мэ» по-английски! А тут под ногами вертелся Сэм и свободно тарахтел с французом о чём-то о своём! Ну, капитан и воспользовался подвернувшимся под руку переводчиком, пока гонец побежал будить второго знатока — Антона.

Щеголютин сказал Сэму: попроси у капитана карту постановки их ярусов с ловушками, а мы передадим эту карту на все СРТ, чтобы впредь избежать коллизий с их ловушками. А те ловушки, что оказались у нас на палубе, мы возвращаем с нашими извинениями.

И тут подошедший к борту сонный Антон услышал нечто совершенно противоположное из уст толмача Сэма. Сэм сделал «вольный» перевод: он сказал французу, что «мы тралим скумбрию в нейтральных водах, имеем на это полное право, а ваши ловушки мы будем вам отдавать по таксе: одна ловушка — одна бутылка вина!» Француз согласно закивал головой и дал команду вниз, на палубу. Капитан Щеголютин, считая инцидент исчерпанным, дал команду вернуть французу его ловушки и покинул крыло мостика. А в это самое время на бросательном конце приняли с краболова шесть литровых бутылей «Бордо», а на борт краболова сбросили шесть ловушек.

— Приходите ещё! — крикнул французу мастер гешефта Сэм. — И другим передайте: «Одна ловушка — одна бутыль!»

О том, что мы работаем в нейтральных водах Сэму объяснил Антон. А об установленной таксе Антон услышал, подойдя к борту, и усомнился: «Неужели это идея безукоризненно справедливого капитана Щеголютина?»

Тут же заволновался и помполит Крыса: команда расхватала бутыли с вином без его на то высочайшего позволения. Крыса пошёл к капитану выяснять странную международную халяву: так и до парткома дойдёт, и он может потерять партбилет, а с ним — сытную кормушку и тёплый хлев…

Капитан от неожиданного поворота результатов саммита даже опешил. И вдруг всё понял:

— Так этот стервец Митрофан всё сотворил, я ж не понимал, о чём он там чирикает с французом! Я говорил одно, а этот хлюст переводил отсебятину! Не подпускать пацана к борту, даже к нашим траулерам, он и там придумает какой-нибудь гешефт! А ты куда смотрел? Тебе поручили этого пацана, вот и ходи за ним по пятам, пока не вернём родителям! — напустился капитан на помполита.

Свободное пространство на судне ещё урезали для Сэма.

Но то ли ещё будет! Впереди — заходы в инпорты…

Помполит, в негодовании, помчался искать Сэма. Тот стоял на корме с капитанской удочкой и удачно таскал полуметровых луфарей. На нём были только шорты, на шее — массивная цепь под золото с медальоном «Череп с костями», а на кожаном поясе, в ножнах, — огромный охотничий тесак. На голове — косынка с надписью «Las Palmas». На чёрных от солярки ногтях блестел розовый лак.

Крыса ещё не остыл от капитанской трёпки и подскочил к Митрофану со словами:

— А ну немедленно отдай мне свой кинжал и приведи себя в пристойный вид! Ты позоришь высокое звание советского моряка! — заорал он, с напускной суровостью солдафона.

Митрофан медленно повернулся к помполиту и безучастно сказал:

— Подойди ко мне поближе, козёл. Я всажу нож в твоё поганое жирное брюхо и скину тебя за борт. И никто из этих ребят (на корме сидели с удочками ещё четверо моряков) не станет свидетелем. Правда, ребята? Чтоб больше ко мне на метр не подходил, понял?

— А мы ничего не слышали и не видели. О чём это вы? — ответили рыбаки.

— Я всё понял. Я буду жаловаться твоим родителям. Ты мне угрожаешь!

А французские ловушки палубная команда быстро приспособила, опустив их по обоим бортам, и стала «курковать» шейки лангустов «для дома, для семьи», благо в трюме было минус 20 градусов!

Капитан Михаил Ефимович с диалектикой был не в ладах. Он просто не знал о её существовании. И вот на этом он и попался! По законам диалектики инициатива всегда наказуема! Законы диалектики: единство и борьба противоположностей, гармония и симметрия, закон равновесия, когда Добро уравновешивает Зло — всё это вместе взятое сработало не в пользу капитана: ведь он хотел, как лучше, а получилось — наоборот!

Опухнув от сна и безделья, кэп знал: работа крутилась автоматом без его участия, ну и ещё нескольких лодырей, не стоящих вахту, как то: помпа «Крыса», начрации, начпрод, стармех, доктор, настоящий СЭМ (старший электромеханик, а не самозванец Митрофан), рефмеханик и красотка судового масштаба — Алевтина. Они повадились на корму ловить на крючок дурную рыбу: каждые 30 секунд вытаскивали полуметрового луфаря и рыбу-капитана. Работу поставили на поток, и два подвахтенных матроса едва успевали таскать наполненные корзины в морозильный цех: столько зажарить было невмоготу. Закопёрщик этой кутерьмы — кэп — прямо распухал от гордыни! Такому клёву не поверят на берегу ни в жизнь!

Но! Диалектика сработала вчистую: «Не высовывайся»! Из Москвы прилетела РДО: «Силами подвахты организовать круглосуточный лов придонных пород зпт тысячу крючков закупить заходом инпорт зпт предварительный план 6 тонн/мес. сверхплан аккордной оплате ясность подтвердите = Семёнов»…

Мать честная! Вот, блин! Откуда ж заммина Семёнов пронюхал? Не иначе «сынок», туды его мать, заложил! Точняк! Радист раскололся: Сэм похвастался пахану, что он чуть ли не центнер луфаря надёргал за пару часиков, шутя… Вот так вот! Удовольствие превратили в обязаловку из-за сынка-хвастуна… Пришлось приказным порядком организовывать подвахту…

С берега поступила команда: следовать в Дакар, сдать мороженую скумбрию и прилов того самого луфаря. Пополнить запасы пресной воды. И, конечно, идея не умирает в одиночку — закупить тысячу рыболовных крючков и леску… Для воплощения рацухи — рыбалки на крючок…

Стармех Картозия и помполит Щербак пришли к капитану.

— Михаил Ефимович, что делать? Не пустить этого хлюста на берег мы не имеем права, а пустить — он может сбежать за границу и попросить политическое убежище, с него станет! Может быть, нам взять у старпома наручники и незаметно приковать его к себе на время увольнения? — растерянно предложил помполит. Стармех молчал и хмурился: его карьера тоже была под вопросом. А впереди ещё инпорты… Жуть! Влипли!

— Вы в своём уме или от страха «з глузду зъихалы», як кажуть на Вкрайини? А вы подумали, что скажет вам после этого его отец? А мать? А если во французских газетах появятся снимки: в увольнение русские идут, скованные наручниками. Они и так говорят, что увольнение «тройками — это есть «Скованные одной цепью» несчастные русские моряки… Нет уж, идите вместе с Митрофаном, он — посерёдке, а вы — по бокам, и — ни шагу в сторону! Отвечаете оба головой. Взялся за гуж, не говори, что не дюж!

Само слово «Африка» ассоциируется с джунглями, бунгало из пальмовых листьев и размалёванными чёрными туземцами в набедренных повязках. Каково же было удивление моряков, когда они ещё с моря увидели ослепительные высотки утопающего в буйной зелени тропической флоры более чем двухмиллионного мегаполиса! Это — Дакар. Столица и крупнейший порт на самой западной точке Африки — полуострове Зелёного мыса. Население с окрестностями — два с половиной миллиона жителей! А всего в Сенегале — 13,7 млн. жителей. А в соседнем Конго — 75 млн. жителей! Вот вам и бунгало с пальмовыми крышами!

После швартовки в огромном первоклассном порту у каюты помполита выстроилась очередь: он комплектовал пресловутые «тройки», выдавал под роспись паспорта и назначал старшего. Когда дело дошло до «коренника» Антона и его «пристяжных», Анатолия Кузякина и Германа Казанского, помпа заартачился:

— А ты, Антон, пойдёшь вместе со мной, стармехом и Митрофаном. Помполит закрыл плотно дверь каюты и заговорщицки прошептал:

— Ты нужен как переводчик. Мало ли что этот шалопай станет говорить французам. Ещё и политическое убежище запросить может. А мы со стармехом языка ведь не знаем! Так ты подстрахуешь!

— Я что, похож на идиота? Хотите на меня перекинуть свою ответственность? Я, в отличие от ваших стукачей, соглядатаем быть не подписывался. Я пойду в город со своей вахтой. Ну, ещё и Алевтину согласен пригласить, она просится пойти с нами на пляж.

— А тогда я вообще не пущу тебя в увольнение, — разозлился помпа.

— А я у тебя и не собираюсь спрашивать разрешения. У меня один начальник — капитан. Ты забыл, наверное, что я — беспартийный. А капитан уже составил график, кто из штурманов и когда пойдёт в город…

Крыса беспокоился не зря. Уже за проходной порта они (Сэм, а по бокам стармех с помпой, типа «Двое сбоку, ваших нет!») столкнулись с двумя молоденькими монашками-француженками. Одна из них держала в руках банку для сбора пожертвований, а вторая — плакатик с надписью на французском и английском языках. Сэм подал фотоаппарат стармеху и попросил разрешения у монашек сделать кадр, где он стал между ними и даже слегка приобнял их. Монашки дружелюбно и игриво улыбались: хоть и монашки, однако же — француженки! Стармех щёлкнул затвором ФЭДа.

— А теперь станьте вы оба к этим девушкам и бросьте в банку пару франков пожертвований, а я вас щёлкну за таким добрым благотворительным делом, — обратился Сэм к своим стражам.

Стармех и помполит переглянулись, помялись, но решили не злить подопечного. Они взяли по одному франку у Сэма и демонстративно, под щёлканье затвора, глядя в камеру, опустили деньги в банку: дескать, мы — тоже люди!

Если б они умели читать по-французски или по-английски, то пришли бы в ужас от содеянного ими только что аполитичного деяния. Ибо на плакатике и на банке было написано: «В помощь пострадавшим от коммунистической агрессии в Конго!» Позже, когда Сэм покажет им снимки и сделает перевод надписей, они будут унизительно заискивать и чуть не ползать на коленях, вымаливая у Сэма фотоплёнку. За такой компромат придётся точно выложить партбилет, как это случилось с помполитом Юрием Феденёвым: в партком прислали фотку спящего пьяного Феденёва, на заднице шортов которого была надпись суриком: «Слава КПСС!».

Но эта подлянка со стороны Сэма не стала последней. С непривычки шляться бесцельно по огромному мегаполису стало троице невмочь, и они, попив пивка в ближайшем баре и прикончив фотоплёнку, направились к проходной порта. И тут, у этой окаянной проходной, опять их настигла неожиданная встреча: из проходной вывалилась группа поддатых моряков с рядом ошвартованного французского контейнеровоза. Французы сразу смикитили, кто перед ними: только русские моряки уныло, «тройками», топают домой, на судно в то время, когда все моряки мира только выползают на гулянку! Просто так пройти мимо французы не могли и решили покуражиться над затурканными идеями русскими:

— O! Russie! Come on together to bordel! Do you want yang mademuasel? False girls? Prostitutes? (О! Русские! Пойдёмте вместе в бордель! Вы хотите молодых шлюх? Проституток?

Оба сопровождающих Сэма распознали только последнее такое знакомое до боли слово, почувствовали насмешку, насупились и решили прошмыгнуть в проходную. Но тут вдруг открыл рот Сэм. Указывая пальцем на съёжившегося помпу, он радостно откликнулся на заманчивое предложение:

— O, yes! This seaman very wants to have contact with black lass? Please, introduse his, because he is very like of black lass! — и Сэм сделал попытку попридержать помполита.

Перевод: О, да! Вот этот моряк очень хочет иметь дело с чернокожей шлюхой. Представьте его ей, потому что он очень любит чёрных шлюх.

Услышав такое, француз расхохотался и вцепился в помполита:

— Come on! Please, come on, dear friend to bordel! (Пойдём! Пожалуйста, пошли, дорогой друг, в бордель!).

— П-п-у-с-ти! — заорал помпа, высвобождаясь от хватки француза. — Девис, помоги! А Сэм стоял в стороне и заливался счастливым смехом.

— O! Russien — queens! — расхохотались французы и отпустили перепуганного помпу (Перевод: О! Русские — «королевы», т.е.-гомосексуалисты, на морском сленге).

Первый поход Сэма на берег чуть не стоил его «дядькам» месячной валютной ставки. В зоомагазине Сэм увидел миниатюрную обезьянку «мармазетту», которая умещалась в бокале для шампанского.

Он схватил за грудки своих «дядьков»: «Отдавайте всё, что у вас есть, я куплю эту обезьянку!» Но, слава Богу, у них у троих не набиралась нужная сумма: это чудо природы тянуло на тысячу долларов, а советские мариманы сроду не держали в руце такие деньжищи… И «дядьки» облегчённо вздохнули.

Рейс подошёл к концу, прошло четыре месяца, в трюме лежали около ста тонн (поштучно!) замороженных лангустов и так называемые «шейки» лангустов, а на самом деле — это их хвосты — чистое мясо! И 500 тонн рыбы.

Говорят, что на детях довольно успешных родителей природа отдыхает. На Митрофане природа не отдыхала, она на нём совсем уснула. Он не занимался ничем, то есть — совсем ничем. У него в каюте был дорогой саксофон, но он не знал ни одной ноты и играть не умел. И он с саксом только делал импозантные кадры. В каюте не было ни одной книги. Но всю каюту занимали разбросанные грязные вещи вплоть до меховых унт! Которые Сэм безуспешно пытался «толкнуть» вместе с саксофоном, но покупателей не устроила астрономическая цена и подозрение на то, что такая экзотика — краденая! Единственно, чем он занимался с увлечением и ежедневно — учил английский под патронажем Антона у него в каюте.

За истекшие четыре месяца Митрофан превратился в дикаря из племени «Ням-Ням». Он не стригся, не мылся (кроме купания в бассейне) и не брил свой пушок. В его двухместной каюте не ступала нога нормального человека, тем более — уборщицы. Смрад от гниющих бананов, варёной колбасы и позеленевшего обгрызенного окорока валил с ног любого, рискнувшего переступить порог его берлоги. Палуба каюты была залита разбившейся трёхлитровой банкой варенья.

За одну неделю до Нового, 1962 года, зашли в Гибралтар — вселенский базар, одно из самых вожделенных мест для моряков всего мира, кроме Сингапура, Бангкока и Манилы. Это места беспошлинной торговли, все товары там продаются почти вполовину дешевле, чем в мире.

История с увольнением на берег повторилась «один в один». Только осложнена была тем, что судно стояло на рейде и лимит времени для разграбления лавок был строго ограничен движением «ferry-boat» (пассажирского катера) на рейд.

Антон, как обычно, со своими матросами Толей и Германом отложили в лавках свои ковры и покрывала (надписали название судна, а на борт их покупки доставят сами продавцы) и завалились в бар «Трокадеро», где испанская музыка, кондишен и испанское вино. До катера на рейд оставалось ещё два часа, а всю Main-street, главную улицу Гибралтара, можно вразвалочку обойти за полчаса.

Спокойное наслаждение троицы было нарушено ворвавшимися в бар ошалевшими «дядьками» (стармех и помпа). Они возопили:

— Антон! Иди скорее по лавкам, «он» сбежал! А времени на поиски — в обрез! Мы пропали! Надо заявить в полицию и в иммигрэйшен! — заголосили оба, перебивая друг друга.

— И как он от вас избавился, несчастный пацан? — спокойно спросил Антон.

— Мы не знали, что в магазине два входа. Митрофан, сволочь, зашёл вместе с нами, мы «пасли» один выход, а он удрал через второй на улицу! На улице кишит толпа иностранцев. Он может прибиться к ним и… тогда нам — конец!

— На кой ему хрен иностранцы? У него и тут, в СССР, — заграница, с таким папой! Не менжуйтесь, а идите в магазины оружия. Или игрушек. Там тоже продают имитацию под настоящее оружие, только — пневматика. Стреляет пластиковыми шариками, — успокоил их Антон.

— Антон, пойдём вместе, мы не знаем, как искать такие магазины!

— Ну, вы даёте! Да скажите «наган» или «револьвер» и вам тут же покажут эти лавки! — Антону не хотелось лишать своих ребят удовольствия посидеть в баре, а оставлять их одних (в присутствии помполита) — за это лишали визы. — Ладно, чёрт с вами, пошли искать!

В пять минут Антон нашёл магазин оружия, где у прилавка Сэм уже отобрал для себя газовые огромный «Кольт» и, для мамы, миниатюрный женский «Браунинг». Они энергично жестикулировали с горячим испанским продавцом: торговались!

Антон подошёл и извинился перед испанцем: «Это мой инфант, он — несовершеннолетний. По нашим законам он не имеет права (а кто его имеет вообще у нас, в эс-эс-эс-эре?) иметь такое оружие. Простите, но мы не будем делать эти покупки. Надеюсь, вы меня правильно поняли?..

Испанец изменился в лице и тут же убрал оружие с прилавка. Сэм был вне себя: «Ну что вам от меня надо, что вы меня преследуете? Антон, и ты тоже — с ними? Мне нужно купить подарок маме! Я выбрал «Браунинг».

— Да, без проблем! Идём со мной. Щас мы твоей мамане выберем такой парфюм, что все московские подружки сдохнут от зависти. Только «бекицер», как говорят в Одессе, то есть — быстрее, остался час до «фэрри», катера на рейд.

Начпрод, под строгим контролем всего экипажа, чётко распорядился накопленными валютными «копейками»: по 13 копеек в сутки на человека для закупки овощей. Согласно списку, к новогоднему столу он закупил помидоры, огурцы, фрукты. По этой же статье, негласно, вместо картофеля, шипчандлер привёз пиво, кока-колу, жвачку, сигареты «Кэмел» и греческий коньяк «Метакса» (для некурящих и язвенников — развесной лом шоколада!).

Но фишка сюрприза — доставить испанские яства к новогоднему столу — накрывалась медным тазом! Из-за штормовой погоды накануне, в порт мы приходили, по самым оптимистическим подсчётам, только к третьему января…

Естественно, все взоры обратили на Митрофанушку: авось у него прорежет номер во второй раз: дадут «добро» пройти Кильским каналом через Германию, сократив путь почти на трое суток? Путь к мозгам и сердцу Сэма лежал через Антона. Только его уважал Сэм, почитая его за своего «гуру» по части изучения английского языка.

Антон позвал Сэма в штурманскую рубку и, с циркулем в руках, обсчитал ему весь предстоящий путь. Прибытие в Калининград через Киль выходило на 31-е декабря! Не говоря ни слова, Сэм помчался в радиорубку, а через два часа капитан получил РДО — приказ из МРХ — следовать Кильским каналом: «Экономии времени следовать Килем зпт экспортный груз ожидают рефсекции торгпорту = Семёнов».

Радости экипажа не было пределов! А к Митрофану от скепсиса перешли к респекту — уважухе!.. Волшебник, да и только!

В порту, на причале, Сэма встречала не только его суровая, как волчица, маманя, доставленная в порт персонально куратором рыбной отрасли из обкома партии Казьминым.

Среди чёрных «Волг» кураторов обкома и КГБ, в сторонке, стояла ещё одна чёрная «Волга», возле которой стояла Света и радостно размахивала маленьким букетиком цветов.

С борта судна, как водится, тоже что-то кричали и приветственно махали, в ожидании окончания швартовки, досмотр властями предусмотрительно прошли в Балтийске, у входа в канал: до праздника оставались часы!

И тут маманя обратила внимание, что все взоры и воздушные поцелуи её Мити (сокращённое от Митрофана) направлены не ей, а в сторону посторонней чёрной «Волги» с милицейским номером! А возле машины суетилась молодая девица и размахивала скромным букетиком. И, похоже, именно её Мите она тоже слала воздушные поцелуи!

«С этим ЧП нужно срочно разобраться и покончить в зародыше!» — решила маманя, поднимаясь на борт судна. — И когда это успела местная шлюха окрутить мальчика?»

«Дядьки», прижатые к стенке, поклялись (стармех-грузин — «мамой», а помпа — «партией»), что они не в курсе, откуда свалилась на Митрофана нежданная любовь! Но они в курсе, что он писал ей радиограммы-письма почти ежедневно!

— Адрес шлюхи взять у радиста! Я ею займусь сама! Мальчик ещё несовершеннолетний! А сейчас вы — посадите его в машину! Никаких встреч с развратными девицами я не допущу! В гостиницу! — скомандовала министерша прибитым «дядькам»…

— Мама! Ну, меня же Света встречает! Я подарки везу ей и тебе! Дай я выйду к ней. Я хочу познакомить вас! Я приведу её в каюту! — заволновался Митрофан.

— Сыночек! Тебя ошельмовала вульгарная женщина! Ты должен забыть о ней! Поехали в гостиницу, я накрыла стол, мы с тобой вдвоём встретим Новый год. Папа приехать не смог, он в командировке, — мамаша крепко держала Митрофана с одной стороны, помполит — с другой, а стармех Картозия тащил сзади два баула, с нескрываемой радостью: «Кажись, избавились!»

Маманя не дала Сэму пообщаться со Светой, они сразу запихали его в обкомовскую «Волгу» и укатили. Тем самым она сделала большую ошибку: Сэм замкнулся в себе и обозлился на мать…

Купленные Сэмом подарки для обеих женщин мать конфисковала…

Но прямо от праздничного стола в номере «Люкс» Митрофан от матери сбежал!

Только на следующий день (праздник!) матери удалось, с помощью куратора, дозвониться до начальника ОблУВД и со слезами поведать ему о пропаже несовершеннолетнего мальчика, по предполагаемому адресу матёрой аферистки.

Каково же было удивление матери, когда начальник ОблУВД пояснил ей, что, судя по адресу, речь идёт о полковнике Фортунатове — его заместителе по политчасти — это у него есть дочь Света, студентка ЗапРыбВТУза. Он также пообещал послать своего референта к полковнику домой, чтобы уточнить местоположение сбежавшего сына.

— Не референта пошлите, а — наряд милиции! И срочно доставьте мне сына в гостиницу! А своего зама — накажите по служебной и партийным линиям! Он — соучастник преступления! Это он привозил дочку на причал или — по его распоряжению! Я видела служебную «Волгу»!

— Я разберусь! — сказал начальник УВД и повесил трубку.

Митрофан вернулся только к обеду целый, невредимый и… счастливый. С налёта мать напустилась на него с упрёками: как ей было плохо и как он смог променять любовь матери на притворство случайной шлюхи!

И тут её бесхарактерный и послушный мальчик Митя злобно ощерился:

— Ты — злая эгоистка. Ты всегда мучила папу, а теперь и меня. Ты обидела меня и мою девушку. Я пошёл к ней, приду поздно. Не бегай за мной. А лучше — уезжай в Москву.

Как гром среди ясного неба прозвучали слова уже не мальчика, а — мужа, мужчины, Мать лишь насупилась и схватилась за сигарету: «Не на ту напали. Посмотрим, кто кого! Молодая шлюха или мать?»

На третий день Митрофан не пришёл ночевать в гостиницу, и утром мать помчалась на судно: «может быть, Митя стоит вахту, он же моторист?»

Вахтенный у трапа только четверть часа назад заступил на вахту, Сэма он не видел, а покаютный досмотр Уставом не предусмотрен. Он лишь вызвал звонком к трапу вахтенного второго штурмана Антона.

Антон слово в слово повторил сказанное вахтенным матросом и добавил, что ему сейчас не до Сэма: он руководит погрузкой гофтары в рейс! Однако Антон согласился проводить мать в каюту Сэма.

Каюта не была заперта! Сэм был, как всегда, беспечен и смел!

Среди разбросанной на полу одежды валялись и предметы чисто женского интима: трусики и бюстгальтер. Сэм мирно почивал в объятиях Светы. На столе — остатки пиршества: вино и фрукты.

— Первого помощника сюда! Капитана и стармеха! Немедленно! — завопила мать Митрофана. — Факт преступления налицо! Вахтенного помощника — уволить! Это он развёл на судне бардак! Раздосадованный инцидентом Антон вызвал помполита к разбушевавшейся даме и ушёл на палубу руководить погрузкой.

Однако через час Антона вызвали в партком и в Службу главного капитана Прозорова. И в парткоме, и в Службе капитана ему объявили, что он снят с должности за нарушение Устава МРХ — в каюте моториста находилась посторонняя женщина в непристойном виде на его вахте!

Попытки объяснить, что не установлено, когда женщина прошла на судно и что прошло всего 15 минут вахты Антона до момента обнаружения посторонней женщины, а он, Антон, не шмонает каюты перед заступлением на вахту, а проверяет швартовы, осадки судна и план грузовых операций, услышаны не были…

Главный капитан Прозоров заявил: «Вопрос уже решён. Вам направлена замена — Алексей Рамбеза. Передавайте дела и пишите заявление на отгулы и отпуск. После решения вопроса о наказании будет решена и ваша дальнейшая судьба!»

Антон всё понял. Рейс предстоял — валютный «от порога до порога», снова — в Африку, за лангустами. Халява! А сын начальницы отдела кадров Балтгосрыбтреста Веры Ломбертовны Рамбеза не просто так оказался «под рукой», они ждали случая, повода…

Антон, в отчаянии от бессилия перед родителями сынков, пришёл к капитану Щеголютину и стал возмущаться таким беспределом:

— Мы с вами год работаем вместе. Разве у вас есть претензии ко мне?

Но Михаил Ефимович, дитя системы, развёл руками:

— Я в курсе, но ничего поделать не могу: это — решение парткома и СГК — Службы главного капитана. Моё мнение никто не спрашивал… Так что — извини. Сдавай дела ещё одному сынку — Рамбезе…

«Кадры решают всё!» — так утверждал Главный кадровик, Хозяин Страны Советов, то есть Страны Восточной деспотии, потому что ни с кем Хозяин не советовался, а подписи подельников под своими решениями он собирал, чтоб оправдаться перед Историей. На такое понятие, как «кадры» он смотрел с двух ракурсов: это — те, которых назначают, и те, которые назначают.

Те, которые назначают — несчётное поле бледных поганок, корпящих на геморрое по 20—30 лет в прокисшем кабинете — это помазанники, внештатные сотрудники КГБ. Они возносят и низвергают любую особь, подсовывая «объективки» на стол начальника. Должность, премия, жильё и даже орден мог легко «организовать» неприметный червь-кадровик, но мог и низвергнуть, «зарезать» самого инициативного и выдающегося патриота.

Например, знаменитый подводник, старпом у командира подводной лодки Лунина, участник торпедной атаки на линкор «Тирпиц» в норвежских шхерах (Орден Ленина!), герой становления рыбной отрасли Калининграда — Дмитрий Петрович Камкин был оболган, низведён в ничто и сослан в Магадан безвестными партийными шавками и кадровиками.

«Циклоп», или просто «Клоп», начальник ОК Пётр Прокопьевич Коновалов получил эти прозвища за внешнее сходство — очки с огромными, как на противогазе, линзами и за откровенные поборы с претендентов на морское поприще. Сам он не брал и маковой росинки, Боже упаси! Но за спиной его постоянно дежурил, на подхвате, хитрован и прохвост, инспектор ОК Мартынюк. Он, по одному взгляду Клопа сверх очков, определял размер мзды и способ её извлечения из трепыхающейся наживки: ресторан, бутылки, наличные: чеки ВТБ для валютного магазина «Альбатрос».

Пошёл второй год, как Антон был списан с судна и регулярно ходил в отдел кадров и службу флота, добиваясь направления на судно. После всяческих отговорок, кружения «вокруг да около», Клоп вдруг «огорошил» Антона новостью: «А у тебя закончился пятилетний „допуск“ на загранплавание, тебе нужна перевизировка!»

— Ну так и делайте её. Что ж вы целый год тянули? — возмутился Антон.

— А кто тебе даст положительную характеристику-рекомендацию? Тебя же списали с судна за нарушение Устава МРХ со строгачом! Вот представишь положительную характеристику за год, тогда и поговорим, — равнодушно припечатал Клоп Антона к патовому положению.

— И у кого ж я возьму положительную характеристику-рекомендацию, если я уже год без работы, без зарплаты и даже без крыши над головой? — растерялся Антон.

— А это твои проблемы… Пошлём тебя на ремонт, когда освободится место. Вот там и будешь зарабатывать себе новую характеристику… Если кто-то решится тебя рекомендовать, после телеги, оставленной гражданкой Семёновой в кадрах и парткоме Балтгосрыбтреста!.. — проговорился Клоп.

И по-прежнему остался Антон без каюты, а, стало быть, и крыши над головой. От случая к случаю койку и стол предоставляли друзья-штурманы с судов, стоящих на ремонте, в заводе. Но это была большая проблема, если судно стояло на 820 заводе (военный, бывший — Шихау, строил крейсеры и подлодки для Фатерлянда): там была строгая пропускная система, и ходить по чужому пропуску было опасно.

Каждое утро Антон встречал вопросом: что поесть, где переночевать?

Великий таджик — Омар Хайям, умерший за 830 лет до бичевания Антона, хотя и был непоседа, но никогда, по-видимому, не сидел «на биче». Ибо зачем он написал: «Ты лучше голодай, чем что попало есть, и лучше спи один, чем вместе с кем попало!»? Когда Омар сие писал, ему было не 25 лет, как Антону, и в каждом шатре ему был и стол и дом!

У Антона всё было в точности до наоборот: питаться приходилось чем попало и когда перепало и спать — где попало и с кем попало! Так что, о, Великий и Мудрый — извини…

Насчёт второго постулата О. Хайяма выходила загвоздочка! И одному-то негде было прислюниться на ночь, не то чтобы удвох! Но морские бичи, закалённые комбытом, и тут находили свет в окошке.

Однажды один студент РыбВТУЗа пригласил Антона переночевать к себе в студенческую общагу и открыл тем самым ему ноу-хау! В этой общаге бывший актовый зал был превращён в спальню на 30 место-лежбищ под названием «Конюшня». Приходишь, выбираешь пустую кровать и заваливаешься спать. Утром, пораньше, говоришь соседям по койке: «Доброе утречко!» и — линяешь, чтоб избежать допроса. Однажды Антон так осмелел, что пригласил в «Конюшню» даже случайную подружку. И — ничего! Переспали с ней, укрывшись «с головой», а утром, на удивление соседям по кровати, пожелали им «Доброго утра» и — слиняли.

Мудрая Судьба даёт человеку пару-тройку радостных дней в году, для затравки, чтобы весь год он пребывал в надежде и в ожидании, а жизнь не была в тягость.

Когда стало совсем невмоготу, Антон в отчаянии, без очереди, ворвался в кабинет Коновалова.

— Так вы дадите мне направление на судно, или мне повеситься напротив ваших окон? — резко заявил Антон, и ему казалось самому, что он не блефует. Коновалов поднял на Антона свои блёклые, сильно увеличенные линзами органы зрения и спокойно сказал:

— Можешь вешаться. Мне всё равно. Вон — деревья, напротив окон.

— Не дождётесь! Я увольняюсь и еду на Дальний Восток, уже прислали вызов. И я снимаю шляпу перед этой стервой-министершей. Чтобы «оттянуться» на мне за своего недоросля Митрофанушку, она «построила» всех плебеев: на судне, Базе флота, в Тресте и даже в КГБ! Но! Как говорят в Одессе: «Кроме мочи, всё остальное — г!..» Прорвёмся!

Эпилог

Митрофанушку встречал на улице Толя Кузякин — бывший матрос-рулевой. Сэм был грязен, оборван, испит — настоящий бомж. Маманя устроила его в моручилище, но его оттуда вскоре выгнали. И дальнейшая его судьба неизвестна. Учитывая его капризный характер, можно предположить, что его забили в какой-нибудь подворотне, не поделив водку.

Семёнов Игорь Митрофанович, отец Митрофана, в то время непыльно работал представителем Минрыбхоза на верфи в Штральзунде, в ГДР. Он за мзду от немцев лоббировал их интересы при сдаче судов Минрыбхозу — с недоделками. При этом давил на капитанов-приёмщиков судов. То есть, выступал в роли оборотня.

Помполита Щербака М. М. жизнь «слила в унитаз»…