Кредо наития. Эссе и миниатюры

Евгений Морозов

Книга нижнекамского поэта Евгения Морозова представляет взгляд человека на мир в контексте поэзии, на природу творчества и сопричастные этому мысли. Данную тематику охватывают сочинения автора за период нескольких лет, выстроенных композиционно, в виде эссе и миниатюр.

Воспоминание

Для чего дано сожаление? Только ли для того, чтобы понять, что мы (о боже мой!) лоханулись?

Мы слишком скоро живём. Горим победить, убить обстоятельства, успеть поближе в последнюю сторону…

Но сожаление, мрачный пастырь отверженных от удач, подзуживающий бес упущенных вариантов, сожаление — это шанс зацепиться взглядом за дорогу, рассмотреть проносящиеся неровности, запомнить отдельный камешек, которым можно или раздробить голову, или запустить в небеса.

Сожаление о позорных ошибках, об утере самого дорогого — это значит спешиться и задаться глупостью о том, как всё летит не оборачиваясь, но вот ты выпал из потока и остановился, чтобы, без вариантов, страдать, пережёвывать мысли и чувства, ждать до тех пор, пока вода времён не окатит потопом облегчения…

Я видел человека. Сгорбленного, с лицом то ли угодливым, то ли не совсем нормальным. С ведром в руке, из которого он поливал навозом многорядные кустики неподалёку от строящейся церкви. Вместо само́й церкви высился вагончик с куполом, куда так густо набились посетители, что молились и у входа. Человек с ведром методично поливал, возвращался, наполнял ведро снова и снова поливал, и до молящихся доходил такой отвратительный запах, что мне невольно думалось, что поливал он человеческими же испражнениями. Но лицо поливающего, не молящегося, как другие, но помогающего церкви, светилось то ли радостью, то ли правотой того, что он делает.

Я был зелен и глуповат. Я всё ждал, когда этот человек закончит работу и удалится, но он подходил снова, снова спрашивал у батюшки, где полить, получал указание и радостно удалялся, чтобы вернуться с ведром и очередным вопросом.

Всё это закончилось так, что я не помню, сколько продолжалось. Я забыл слова, что говорились из вагончика с куполом, забыл, когда это было, забыл многие неудачи и разочарования в дальнейшем, но эту смесь молитвенного упования и запаха нечистот, это лицо, этого сгорбленного с ведром, его светящиеся глаза — я их помню.

Сожалел ли о чём-либо человек с ведром? Или замаливал послушанием внутренний долг? Или не хотел сожалеть вообще и ему не о чем помнить? Как бы ни было, он так дал знать о себе, что превратился в камень, который я сохранил.

Дело сильных — менять жизнь, не сожалея, судьба быть замеченными. Но всё же и они слабы, поскольку однажды собрали множество камней. Поскольку так останавливались, что, вернувшись позднее в движение, стали напоминанием для других.