Перегоны. Часть 1

Евгений Дмитриевич Федорин, 2000

Поэма написана человеком, родившимся спустя три года после революции 1917г. Поэма писалась всю сознательную жизнь. Это раздумья автора, котрого спас детский дом во время голода на Кубани в 1933 г, ушедшего на фронт в 1941 г. с третьего курса знаменитого МИФЛИ, где конкурс на поступления был 50 человек на место, который после войны учил Чкаловских суворовцев только на отлично… В поэме автор отразил не только личные переживания и мысли, но и чувства людей с которыми сводила его судьба. В этой поэме отчетливо просматривается любовь к родной Кубани и горечь "эмигранта" по стране утраченного детства. Слог стиха, где легкий, а где тяжелый, всегда с юмором, завораживающе втягивает в свою глубину, оставляя после чтения светлую грусть.

Глава вторая

Сидели, говорили…

(Из баек старого Дрючка за век прошедший, XIX-й)

Там чудеса,

там леший бродит…

А. С. Пушкин

С каких времен, никто не помнил,

К забору нашему прилег

Увесистый дубовый комель,

Или, по-местному, дрючок.

Такой не привезти в телеге,

Тем более не приволочь.

Но век второй в привычной неге

Он дремлет здесь и день и ночь.

Сомнений нет, еще задолго

До прибывших сюда людей

Здесь дуб, красавец преогромный,

Стоял одни в округе всей.

Пусть не один, но видно, редки

Деревья эти были тут:

С посадок первой пятилетки

Всего лишь два еще живут.

Под дуб и дернул, видно, вожжи

Мой предок, прибыв в этот край,

Чтоб рядом с дубом встали позже

И двор, и хата, и сарай.

Пусть древу гордому соседство

Такое было не под стать,

Да у деревьев нету средства,

Чтобы о том протестовать.

Лет пять ли, десять дуб крепился,

Потом увял, зачах, засох,

Чтобы с годами превратиться

В бескорый этот вот дрючок.

Принявший от сидячих вальсов

И от дождей шлифовок тьму,

Он костью чудища казался,

Неведомого никому.

По сути ж годы все и числа

Для всех сограждан ближних хат

Дрючок и день и ночь трудился

Как клуб, эстрада и театр.

Все-все людские интересы

На этом лоскутке Земли

Собраньем споров, слухов, песен

Незримо в суть дрючка вошли.

Всё-всё всегда в себе он слышит,

О всём поведать может он,

Да, жаль, того не перепишет

Пока еще магнитофон.

По счастью, в нас века вложили

Шифр генный, чтобы представлять,

Как здесь сидели, говорили

И сто и больше лет назад.

А потому присядем рядом,

Представив тот вечерний час,

Когда уже вернулось стадо

И пыль за стадом улеглась…

Когда окрашенные ало

Почти погасли облака

И монотонно зазвучала

Песнь бесконечная сверчка…

Когда, по счастью, спят лягушки

И попритих собачий лай,

Когда всем детям все подушки

Про сказочный вещают край…

Когда и ветру сладко спится

В уюте тополевых крон —

Так мы проникнем в небылицы

И были дедовских времен.

А их — не счесть: несметны числа!

И было б тысячи ночей

Нам мало, чтобы перечислить

Лишь байки все без мелочей.

У баек же обыкновенно

Непроторим к истокам путь,

К тому ж, рассказчик непременно

Вас силится с него столкнуть:

— Да, точно знаю, это было,

Хотя, конечно, не со мной.

Так тёща куму говорила,

А слышал то брательник мой…

Или: “То слышал деверь свата,

А рассказал покойный тесть,

Узнавший от золовки брата.

Что именно всё так и есть”…

И — никогда: “Со мною лично”…

И — никогда: “Я видел сам”…

Или: “Не верите — отлично!

Айда со мной по тем местам!”

На правду быть во всем похожей —

Вот байки главная печать,

Но чтоб, коль ложь раскрыться может,

Рассказчику не отвечать.

Так вот и я, себя упрятав

За многократный псевдоним,

Надеюсь, этою преградой

Буду от бед от всех храним.

К тому ж, за всё, что здесь не точно,

Вина моя невелика:

Случайно, значит, не нарочно,

От скрытых ветхостей дрючка.

I

Но… помолчим. Послушать надо.

И, кажется, да, в добрый час

Притихли мы: в дрючке сверхвнятный

Стал слышен разговор как раз:

— Кто мы? Господские. Помещик

Нас ищет до сих пор кругом.

Взяв нужные лишь очень вещи,

Бежали мы сюда. Тайком.

Благо, скажу, что мужа взяли

В казаки сразу. Так что я

Казачка тоже. Землю дали,

Избушка тоже есть своя.

Боимся лишь: вдруг кто-то встретит

Нас из деревни прежней той…

А вас в глухие степи эти

Толкнула жизнь нуждой какой?

Вы жили ж где-то в Запорожье?

— Бэрить подальши: Буг и Днестр.

— А в Копытовке, тут, давно же?

— Як и вона — вси двадцять лет.

Як замист Сичи возродылось

Там вийско верных козаков,

Наши мужчины враз явылысь,

Шоб в козакы включиться знов.

Та жалко потирялы Грыцю

Протемкина, а вин же був

И гэтман наш. И на гряныцях

То ж вин нам зэмлю там добув.

Жаль грамоту вин схлопотаты

Шось нэ успив на зэмлю ту.

Може, с того-то испытаты

Нам и прыйшлось всю маяту.

Прыйшов указ импэратрыци,

На Черноморье, на Кубань

Шоб нам усим пэрэсэлыться.

Ой, довго нам прыйшолсь крутыться,

Покы сказалы: тут вон стань!

З тых пир куринь наш Копытовскый

И встав над Еею — рикой.

Рядом — Кущёвскый, Кисляковскый…

И Уманскый — подать рукой.

Тилько устроилысь тут славно

За два годочка — жить бы, жить… —

А тут як раз указ дэржавный —

Грузын от пэрсив защитыть.

Пишов и мий в поход пэрсыдскый,

Дарыв нам вични слёзы, грусть.

Сынок тоди ще був при сыськи,

Тэпэр з Европы вон вэрнувсь.

Добылы там Наполиона.

Благо, хоть сыну повэзло:

Живым прыйшов. Лышь ночью стогнэ:

Кровавэ сныться ремесло…

Ну вот, дрючку уже спасибо

Хотя б за то, что был рассказ,

И с веком прошлым хоть что-либо

Живым теплом связало нас;

Что в час любой вольны теперь мы

Своей истории в глаза

Взглянуть и слышать самых первых

Переселенцев голоса,

На чьём веку — война с французом,

А до и после — не одна

С Ираном, с Турцией война;

Кому Суворов и Кутузов —

Живых сограждан имена;

Кому пришлось, чтоб смог остаться

И впредь в казачестве их род,

Переселенцами скитаться;

Чьим здешним сыновьям — за двадцать,

И их Кавказский ждет поход.

В пылу торжеств столицы обе,

И бал за балом у господ

В честь воинства, что, в глубь Европы

Победный завершив поход,

Закрыло Бонапарта повесть,

Вернуло европейцам мир.

И — свежая благая новость:

Там юный в свет шагнул кумир,

Поэт-бунтарь. Он смело лиру

Взять мастера рукою смог,

Чтобы воспеть свободу миру,

На тронах поразить порок.

Грядущий Пушкин, чудной силой

Притянет наших он ребят,

Когда его Руслан с Людмилой

Все сказки прежние затмят.

Пока же люди — им не ново —

Ткут баек ткань из дум своих

[К словцу-словцо, к словечку-слово],

И Пушкин учится у них.

A мы за воскрешенье теней

Былого недрами дрючка

Упоминать везде с почтеньем

Впредь будем имя Старичка.

II

Вновь помолчим и будем слушать…

Теперь в дрючке идёт рассказ,

Когда-то всем ласкавший уши,

О том, что было-де не раз,

Как при погоде, непогоде,

Смущая видом люд простой,

По полю, саду, огороду

Сам клад блуждает золотой.

Иной раз — в образе коровы,

Коня, козла или быка,

Иной раз — в образе немого,

Без глаз, без носа мужика.

И ежели удар обрушить

На истукана, то в момент

Со звоном он предстанет тут же

Копною золотых монет.

Тогда спеши собрать монеты,

И, если в жизни честен ты,

Тебе помогут деньги эти

В осуществлении мечты.

Нечестного пусты старанья:

Клад не разбить его рукам.

А дробный станет, чем был ранее,

Хоть прячь по разным сундукам.

— Ударить зверя-то не жалко,

А человека все ж хитро:

Огрел я раз бродягу палкой,

А то был пьяный кум Петро.

Тут слышен смех, что к нам донесся

Из далей чуть не в двести лет,

И встрявший в разговор осекся,

Но подключился враз сосед:

— Я расскажу, как рассказала

Про случай дьяконши кума.

Там дьяконша заикой стала,

А дьякон, тот сошел с ума.

Как было? Дьяконша на Пасху,

Встав по нужде в сверхранний час,

Шмыгнула в сенцы — и, будь ласка,

Баран там “кладовый” как раз.

Перепугалася, понятно

(Ведь неспроста ж в сенях баран!),

с испуга бросилась обратно,

А тот с разбега — на таран.

Боднул на славу “богомолку”.

Проснулись: дьякон, сыновья…

Чем ни лупили зверя только,

А тот, копытцами звеня,

Спокойно шел и шел куда-то,

Неся в дом явную беду,

И кизяком свежайшим хату

Украсил прямо на ходу.

Дошел, где падчерица спала,

Воткнул в ее подушку лоб,

А та во сне забормотала,

Ну и рукой барана — хлоп!

И — чудо: с блеском и со звоном

Кругом посыпались в момент

Монет, казалось, миллионы,

И будто вспыхнул молний свет.

Враз все богатство в диком раже

Семья снесла по сундукам,

А девочка не знала даже,

Что к ней-то клад являлся сам.

Когда ж владельцам пожелалось

Свой золотой проверить клад,

То в сундуках их оказалось:

Где голова, где бок, где зад.

И — чудо вновь: через мгновенье,

Что там и сям лежало врозь,

Какой-то силой единенья

Друг к другу разом понеслось.

И вот уже опять по хате

Сверхстранный топает баран —

Такой же, как тогда, рогатый

И вновь готовый на таран.

Одно в нем было странно крайне:

Деталь отсутствовала та,

Что у любого есть барана

Под задней частью живота.

Спустя мгновение, однако,

Все были тем поражены,

Что, как увидел сам же дьякон,

Деталь та — в лифчике жены.

Вперед-назад деталь шныряла,

Ища на волю, видно, ход,

С чего хозяйку для начала

Бросало в холод, в жар и в пот…

Смущений срок был, впрочем, краток,

Всем стала истина ясна:

Туда, под грудь, монет с десяток

Тайком припрятала она.

Одно лишь тайною осталось

И разрешимою едва ль:

Как вышло так, что ей досталась

Ещё в монетах та деталь?

III

— Взбрело ж такое человеку,

чтоб православным ехать в Мекку!

У нас в роду случилось так,

Так, что я — турок, не казак.

Да-да, хоть верьте, хоть не верьте,

Решили — нам не отменить —

Прабабка с прадедом пред смертью

Места святые посетить.

Возможно, нагрешили много,

А слышать слышали — твердят:

Тем, кто пройдет святой дорогой,

Грехи все снимутся подряд.

Пошли. А грешных-то на свете,

Как оказалось, тьма и тьма:

Те в те края идут, те — в эти,

От толп одних сойдешь с ума.

Им надо б — к Иерусалиму.

А ежели к другим примкнуть?..

Вот так-то и увёл их мимо

Чужой паломнический путь.

Язык чужой не понимая,

Общались только меж собой,

Ну а соседям подражая,

Свершали ритуал любой,

Молитвенные позы, жесты.

Потом и дома по пять раз

Перед иконой рядом вместе

Они свершали свой намаз.

И как нередко то случалось

В делах запутанных встречать,

Одни им дома удивлялись,

Другие стали подражать.

Мол, как же? Люди были в Мекке,

Там оставляли свой садак,

Теперь любому человеку

Молиться, значит, нужно так…

Новинки, как приманки, липки.

Но кто знать в мире всё бы мог?

И да простит им их ошибки

Один для всех нас в мире Бог.

Iv

— Вот есть ли Бог, не знаю, право,

Но что есть черти, слово дам.

Хотите, про четей забавы

Я расскажу сегодня вам?

Известно, черт, он — безобразник.

Вот моей бабушки рассказ.

Ещё девчонкой в ночь под праздник

Она пошла на угол раз.

Конечно же, без позволенья,

Без спросу двор оставив свой.

Идет и слышит, что веселье —

Не впереди, а за спиной.

Значит, решила, почему-то

Сегодня будут там гулять.

Пошла туда. Но что за чудо:

Веселье — за спиной опять.

Тогда решила: видно лучше

Все же идти на угол свой.

А тут под стать ей и попутчик,

На редкость парень боевой.

— Вы на гулянье, Чёрни очи? —

Спросил он. — Что ж, и я — туда.

И ей приятно стало очень,

Исчезли страхи без следа.

Но по пути вдруг видит дева,

Попутчик стал, как мачта, худ,

А руки-жерди справа, слева

Дорогу пальцами метут.

— Ой, что с тобой? — она спросила,

Упрятав где-то страх в груди.

— Ой, что со мной? “Нечиста сила”

уже подумала, поди?

— Нет, не подумала такого, —

Бодрится девушка и вдруг

Преображенье видит снова,

Ужасный испытав испуг:

Попутчик растолстел как боров,

А ниже лишь чуточек стал

И все ответы лишь с повторов

Её вопросов начинал:

— Ой, почему такой я толстый?

И страх к тебе пришел опять.

Но ты о том не думай просто,

А лишь о том, чтоб погулять.

Тут ей открылось, между прочим,

Что и одежд на нём-то нет,

А по земле заметно очень

За ним пролег копытный след.

Прошли ещё шагов с десяток,

И замечает вдруг она,

Что с головы до самых пяток

На нем шерсть длинная видна.

— Ой, Боже! Дьявольская сила, —

Она сказала, — Боже мой!

И тут же враз перекрестила

Его дрожащею рукой.

Вихрь рядом с нею завертелся,

В нем прокатилось: “Ха-ха-ха”,

И спутник враз куда-то делся.

Лишь ночь вокруг, темна, глуха…

Куда ж идти? Где двор и хата?

Не приключилась бы беда.

И слышит вдруг: “Гей-гей, девчата!

Идите к нам! Скорей, сюда!”

В ответ: “Постойте, погодите!” —

Девичьи выкрики. И вот

Она встречает в лучшем виде

Девчат знакомых хоровод:

— Куда вы?

— Хлопцы пригласили.

Идем и ты!

Пошла она.

И сразу ж о нечистой силе

Им рассказала всё сполна.

Рассказ её сверх всякой меры

Страх взбудоражил у девчат,

Но зов, что шёл от кавалеров,

Сильней был страха во сто крат.

Но вот с версту прошли девчата,

В пути не встретив ни души,

И стало как-то страшновато

И жутко им в ночной тиши.

К тому же, прямо на дороге

Пред ними вдруг забор возник —

Так что, куда б ни двинуть ноги,

Их ожидал везде тупик,

— Вот новость! Не было печали.

Так черта с два и встретим мы!

— Так точно!! — громко прокричали

Им голоса в ответ из тьмы. —

Мы здесь! Нас точно два осталось,

Чтоб проводить до места вас.

Идти же — самая тут малость,

Но не туда, где ограждалось,

А где свободно — вниз как раз.

Девчатам сразу ясно стало —

В карьер заброшенный их путь,

Но ни одна не испытала

При этом страха ни чуть-чуть.

Пошли. И вот через минуту

Им в уши хлынул мощный хор.

Потом его, проснувшись будто,

Сменил двухрядки перебор.

Блюдя пристойные манеры,

Без вольностей и без грехов

Их забавляли кавалеры

До третьих самых петухов.

Забавы так, как и заботы,

Кладут на всех свою печать,

И в хлопцах странное вдруг что-то

Девчата стали замечать:

То все исчезнут враз, как духи,

То все возникнут вдруг опять;

Шепни вопрос куму на ухо —

Все хором станут отвечать.

То вдруг похожими предстанут —

И два, и три, и все подряд —

На всем известных, ладных, статных,

Но уже умерших ребят.

А самым странным, жутким самым,

Враз вызвавшим смятенье, страх,

Стало чуть видимое пламя

В гортанях хлопцев и в зубах.

Представьте-ка на самом деле

В глухой ночи такой вот!

Но, к счастью, петухи запели,

И стал светлеть небесный свод.

Исчезла нечисть вся куда-то,

Не стало даже и… девчат.

А моя бабушка, понятно,

Нащупав душу где-то в пятках,

Пустилася домой бежать.

Раз десять хату обежала,

Чтоб внутрь ворваться поскорей,

Но в стенах словно не бывало

Нигде ни окон, ни дверей.

На случай этот сморят разно,

А я так думаю, как зять:

Нельзя, большущий грех — под праздник

Идти на улицу гулять.

V

— А я про ведьмины затеи.

Случилось то под Рождество.

Беспалый Петр (их двор у Еи)

Давно хотел свести родство

С приезжей Клавой, гордовичкой.

Мать встала против тех хлопот:

В угоду гарному, мов, лычку

Сгубыть козацкый хочешь род.

И всякий раз, когда дивчина

Ждала Петра в заветный час,

Ему случалася причина

Всё отменить. В какой уж раз!

То на пути его измажет

Из лужи выскочивший хряк,

То сквозь силки сплошные пряжи

Пройти не может он никак,

То под одёжою на теле

Оса наделает хлопот,

То у ворот, у самой цели,

Дорогу кошка перейдет.

На этот раз — того страшнее:

Уже шагнул он на крыльцо,

Как кошка прыг ему на шею

И когти длинные — в лицо.

Схватил он кошку ту, однако

(С трудом, но всё же удалось),

И обрубил в сердцах две лапы —

Такая в нем взыграла злость.

Рубить же оказалось слишком:

Он поутру увидел вдруг —

Мать две завернутых култышки

К груди прижала вместо рук.

Теперь представлю — сердце стынет.

Такие были вот дела!

Но только так случилось сыну

Узнать, мать ведьмою была.