Перверсивная хроника событий

Д. С.. Гастинг

Чтобы найти правильный вопрос к слишком пугающему ответу, ей придётся написать свою собственную историю болезни — и значит, буква за буквой изучить азбуку безумия.

Г значит гендер

Юлька лежит на диване, вытянув коротенькие толстые ножки, и думает, что завтра скажет главврач, и главное, что завтра скажет мама и скажет ли что-нибудь. Вообще глупо этим заморачиваться — по большому счёту, конечно, следовало бы перестать заморачиваться тем, что скажет мама, ещё с тех пор, когда Юльке было десять, и она сказала такое… такое!

Хорошо, что теперь Юльке не десять, а пятнадцать. Это значит, уже почти шестнадцать, осталось потерпеть всего год, и можно будет эмансипироваться и устроиться на нормальную работу. В российском гражданском праве кто угодно шестнадцати лет может быть объявлен полностью дееспособным, если работает по трудовому договору, а с трудовым договором обещал помочь Михаил Петрович, а Михаил Петрович если обещал, значит, поможет.

А теперь вот вы представьте, что Юльке снова десять. По закону Юльку никуда не возьмут, а без закона ни один болван не станет платить чужому десятилетнему ребёнку. Своему ещё куда ни шло. У Юльки есть одноклассник Сенька, с десяти лет сам зарабатывающий на карманные расходы, но способ заработка несколько иной.

— Сенечка, вылезай из-за компьютера, — зовёт его сердобольная мамаша.

— А что мне за это будет? — басит, не вылезая, Сенечка, и сумма, выделяемая ему на карманные расходы, тут же возрастает.

Есть и другие источники дохода: Сенечка-надень-шапочку, Сенечка-скушай-яблочко, Сенечка-поздравь-бабушку… всего и не перечислить. Но если Юлька додумается попросить у своей матери гонорар за скушанное яблочко, та только покрутит пальцем у виска, а больше и ничего.

Весь июнь Юлькины собеседования сводятся к прогулкам по бульвару и высматриванию внушающих доверие дяденек или тётенек. Высмотрев, следует дёрнуть тётеньку или дяденьку за рукав или ещё что-нибудь выдающееся, округлить широко посаженные, яркого крыжовенного цвета глаза и умильно спросить:

— Дяденька (или тётенька), вам не надо посуду помыть?

У дяденек, как правило, для этой цели имеются тётеньки, а у тётенек — посудомоечные машины, а если ни того, ни другого не имеется, то Юлька всё равно представляется сомнительной заменой того и другого.

— Я ещё могу картошку почистить, — не унимается Юлька.

Гуманные дяденьки и тётеньки советуют Юльке лучше почистить уши. Чуть менее гуманные тётеньки и дяденьки предлагают начистить рыло. Изредка попадается кто-нибудь уж совсем гуманный-прегуманный и суёт Юльке в карман мятые пятьдесят рублей, но Юлька каждый раз мотает головой, а тётеньки и дяденьки крутят пальцем у виска, в точности как Юлькина мама. Они не понимают, что Юлька не попрошайка, не люмпен там какой-нибудь, а честный предприниматель, но когда Юльке десять, в благородство Юлькиного характера вообще никто не желает верить.

В середине июля Юльке каким-то чудом удаётся наконец устроиться выгульщиком собак. Точнее, одной собаки, здоровенной не вполне адекватной собаченции по имени Нора. Когда-то Нора была белой, но за две прогулки с Юлькой впитала все краски и запахи мира: мокрой травы, грязных луж, экскрементов своих собратьев. Юлька её за это не ругает, и Нора сразу проникается к Юльке симпатией.

Первые три дня всё идёт отлично: Юлька ходит кругами вокруг Норы, а та, свесив розовый язык, раскапывает останки голубя или отнимает у вороны кусок неведомого помоечного лакомства, и все счастливы. Но на четвёртый день Норе приходит в голову стянуть с верёвки чьи-то огромные сиреневые трусищи и зажевать раньше, чем Юлька успевает их отобрать — Юльке десять, Юлькины реакции ещё не слишком хорошо развиты.

Ну и, значится, Юльке сперва прилетает от владелицы трусищ, а вечером неминуемо прилетит от владелицы собаки, но сейчас важно даже не это. Важно то, что Юльке внезапно становится нехорошо. Голова кружится, тошнит, мутит, и накатывает такая слабость, что неинтересны даже вопли обеструсевшей дамы, хотя из них можно почерпнуть немало интересных выражений. В пятнадцать такое случается сплошь и рядом, но в десять Юлька ещё не очень в курсе, что будет в пятнадцать, и неожиданно плохое самочувствие может означать только, что Юльке передалась скарлатина или ещё какая-то скотина от лучшего друга Валерки Сомова, который точно вырастет наркоманом, так все говорят, даже учителя.

Следующие два дня Юлька лежит в постели и считает, сколько потеряет в деньгах. Сердобольная соседка тёть Зоя вымазала Юльку зелёнкой с ног до ушей. Маме некогда, мама на работе. Юлька знает — так много работать ей нужно только затем, чтобы поменьше видеть Юльку. Потому что если мама хотела бы заработать денег, то деньги были бы — а их нет.

В десять Юльку ещё не интересует Call of Duty и вполне устраивают старые штаны тёть Зоиного сына, особенно если потуже затянуть ремень. Но всё равно какие-никакие потребности у Юльки есть. Вот, например, квадрокоптер. В принципе, живут люди и без квадрокоптеров, но уж что это за жизнь — а выгулом неадекватных собак на квадрокоптер, даже самый бюджетный, не заработаешь. Поэтому детали нашлись на свалке, инструкция нашлась в интернете, руки не из задницы нашлись у того же самого тёть Зоиного сына, ну и вот. Конечно, не такой квадрокоптер, как у Валерки, но что вышло — то вышло, другого-то всё равно нет.

На подоконнике сидит мамина кукла, маленькая, фарфоровая, в розовом платье и с явными признаками идиотизма на лице. Юльке кажется, что вот именно её и не хватает квадрокоптеру, и квадрокоптер с пассажиром намного круче, чем без пассажира. Даже если это розовый пассажир-идиот.

Юльке десять. Юльке скучно. Юлька берёт пояс от халата и как можно старательнее приматывает куклу к квадрокоптеру. Запускает. Бумс!

Это, наверное, самый короткий в истории полёт. От квадрокоптера отлетает винт, но это ничего страшного, тёть Зоин сын починит. Гораздо хуже то, что от кукольного бедра откалывается довольно приличный кусок.

Юлька сажает куклу на место и пытается прикрыть платьем повреждённую ногу, но именно в этот момент в замке поворачивается ключ, и входит мама.

Потом она повторяет без конца, что Юлька — чучело баранье, и что зачем только надо было Юльку рожать, и что у всех её подруг дочки — такие лапочки, такие принцессочки — Юлька прекрасно понимает, что плачет она не из-за куклы и даже не из-за того, что ей позвонила возмущённая владелица собаки и, может быть, не менее возмущённая владелица трусищ. Она плачет из-за того, что Юльку рожать действительно не стоило, потому что Юлька при всём желании не может быть ни лапочкой, ни уж тем более принцессочкой.

Потому что трудно быть девочкой, если ты мальчик.