Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала

Дэйв Мастейн, 2010

Дэйв Мастейн – вокалист, автор песен и гитарист хеви-метал-группы Megadeth. Перед тем как создать «совершенного монстра… совершенную группу», Мастейн был участником Metallica на тяжелой «трэшевой» сцене 1980-х. Его мемуары – это история о постоянной борьбе: за место под солнцем, музыку, признание, успех и жизнь. А также история о выживании, искуплении и вере. Мастейн вырос в Лос-Анджелесе, и его воспитала мама. Родители развелись, когда мальчику было четыре года. Будучи «одиноким» ребенком, пытаясь сбежать от суровой реальности, он придумал собственный мир. Увлекся спортом, особенно бейсболом, и в конечном итоге начал играть музыку. Наркотики и алкоголь проходят через жизнь Мастейна красной нитью. Дэйв пристрастился еще в раннем возрасте, а «завязал», уже когда разменял пятый десяток. Еще одним испытанием стала травма, едва не поставившая крест на его карьере. Зажатый лучевой нерв чуть не стоил ему самых важных ролей в жизни: музыканта, отца и мужа. Мысль о том, что он никогда не сможет играть на гитаре, сводила с ума, вызвав рецидив и заставив Дэйва снова оказаться в объятьях наркотиков и алкоголя. Однако именно травма в конечном итоге привела музыканта к вере в Бога. Дэйв Мастейн – легенда хеви-метала; его музыка послужила вдохновением для целого поколения фанатов и музыкантов, и он доказал, что с верой возможно абсолютно все. Увлекательная, откровенная и искренняя книга идеально рисует портрет легендарного музыканта и помогает понять, как формировалась его личность. История Дэйва – поучительная и суровая. После бесцеремонного увольнения из Metallica он не только не сломался, но и нашел в себе силы продолжать, подарив миру одну из лучших металлических групп в жанре. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

1. Дорогой папочка

«Чтобы я больше не видел этого дерьма в своем доме! Ты меня понял?»

Пролистай стопку школьных фотоальбомов моего детства или юности и найдешь один из тех черно-белых силуэтов, или, может быть, даже большой вопросительный знак — алая буква А — там, где должно располагаться мое фото. Как и многие детишки, переходящие из одной школы в другую, переезжающие из города в город, я регулярно отсутствовал на уроках, поэтому для одноклассников и учителей стал кем-то вроде фантома, угрюмого рыжеволосого таинственного паренька.

Путешествие мое началось в Ла-Месе, штат Калифорния, летом 1981 года. Там я родился, хотя, возможно, зачали меня в Техасе, где родители жили в течение последних стадий своего бурного брака. Честно говоря, было две семьи: когда я родился, моим сестрам, Мишель и Сьюзен, было восемнадцать и пятнадцать соответственно (я всегда считал их своими тетушками, нежели сестрами); сестричке Дебби было три года. Не знаю, что происходило между двумя группами детей. Знаю точно, что жизнь во многом развалилась, и, в конце концов, матери пришлось самой себя обеспечивать, а отец стал в некотором роде призрачной фигурой.

Фактически к тому времени, как мне исполнилось четыре года и предки наконец развелись, Джон Мастейн исчез из моей жизни. Отец, как я понимаю, был когда-то очень умным и успешным человеком, дружил с головой и руки у него росли откуда нужно, благодаря чему он смог дорасти до должности руководителя филиала Банка Америки. Оттуда он переехал в корпорацию NCR (National Cash Register), и, когда компания перешла от механической к электронной технологии, папа остался не у дел. Поскольку сфера его деятельности сузилась, то и доход, разумеется, упал. Не могу сказать точно, касались ли его неудачи появившихся проблем с алкоголем, или алкоголь стал причиной его профессиональных неудач. Безусловно, мама выходила совсем не за того человека, который в 1961 году держал в страхе весь дом. Многое из того, что я знаю об отце, мне рассказывали в виде страшилок старшие сестры — истории о жестокости и общем безумном характере поступков, совершавшихся под пеленой алкоголизма. Я склонен верить, что многие их утверждения не соответствуют действительности. В глубине моего сознания есть воспоминания о том, как я сидел у отца на коленках, смотря телевизор, чувствовал запах перегара изо рта и его колючую щетину. Я не помню, чтобы он не пил, например, играл бы со мной в мяч на заднем дворе, учил ездить на велосипеде или что-нибудь в этом роде. Но и особой жестокости я за ним не замечал.

Хотя стой, был один момент — я играл с соседским мальчишкой в конце улицы, и почему-то отец прогулочным шагом подошел прямо к подъездной дорожке, чтобы забрать меня домой. Он был зол, правда, не помню, какие говорил слова. Кажется, о том, что я запозднился. В руке у него я заметил пассатижи. Пассатижи похожи на плоскогубцы, только больше, и почему-то папочка решил, что они ему нужны, чтобы загнать четырехлетнего сына домой. А может быть, он работал в гараже и забыл их положить, прежде чем уйти. Какой бы ни была мотивация, пассатижи вскоре отхватили немалый кусок мочки моего уха. Я закричал, а отец, казалось, этого не замечал. Он тащил меня по улице, ни разу не отпустив, а я спотыкался и падал, затем поднимался и старался идти с ним в ногу, надеясь, что ухо не оторвется от гнезда (у ушей есть гнёзда? Я был совсем мелким — откуда мне было знать?).

Дэвид Скотт Мастейн, родился 13 сентября 1961 года

На протяжении многих лет я защищал имя отца от обвинений в насилии, которые очень часто сыпались на него со стороны моих сестер. Но должен признать — случай с пассатижами не служит ему оправданием. Это не похоже на поступок трезвого любящего папочки, согласись? Но трезвого — очень важное слово в этом предложении. Мне лучше, чем кому-либо, известно, что под влиянием человек способен вести себя самым непотребным образом. Отец был алкоголиком; я был склонен верить, что алкоголь не делал его злым. Скорее, слабым человеком. Возможно, и человеком, который совершал плохие поступки. Но есть и другие воспоминания. Я помню доброго папу, он курил трубку, читал газету и звал меня, чтобы я поцеловал его перед сном.

Мой отец, Джон Джефферсон Мастейн

Однако после развода отец превратился в монстра. Ну, не в буквальном смысле, а в том, что все в нашей семье боялись этого человека и презирали. Он даже стал оружием, которым боролись с моим непослушанием. Если я плохо себя вел, мама кричала:

— Прекрати, иначе я отправлю тебя жить к отцу!

— О, нет! Пожалуйста… нет! Только не к нему!

Периодически случались примирения, но они никогда не длились долго, и по большей части наша семья постоянно переезжала. Мы всегда старались быть на шаг впереди отца, который, видимо, решил посвятить всю свою жизнь алкоголю и преследованию бывшей жены и детей. Опять же, не знаю, так ли все это было, но мне так описывали ситуацию, когда я рос. Мы селились в арендованном доме или квартире и первым делом бежали в магазин «Товары для дома» и брали второсортную бумагу для контактного копирования, чтобы превратить грязную вонючую кухню в нечто более приглядное. Какое-то время все было тихо и спокойно. Я играл в юношеской лиге, пытался завести друзей, а потом вдруг мама сообщала нам, что отец знает, где мы живем. И среди ночи приезжал фургон для мебели, мы паковали свои скудные пожитки и, словно беглые преступники, бежали прочь.

Мама работала горничной, и мы жили на ее зарплату, а также серию талонов на питание и медицинскую помощь и пособие от государства. Да и друзья с родственниками не давали умереть с голоду. В некоторых случаях я мог бы прожить с меньшим вмешательством в свою жизнь. Например, как это было в течение короткого промежутка времени, когда мы жили у одной из моих теток, набожной свидетельницы Иеговы. Довольно быстро это занятие стало центром нашей жизни. И поверь, ничего хорошего в этом не было — особенно для мальчишки. Внезапно мы стали проводить все свое время со Свидетелями: в среду вечером и воскресенье утром — в церковь, семинары читателей «Сторожевой башни», приглашенные ораторы по выходным, домашнее изучение Библии. Затем я шел в школу, и, пока все стояли с поднятыми над сердцем руками во время клятвы верности американскому флагу, мне приходилось спокойно стоять с руками по швам. Когда другие дети пели «С днем рождения» и задували свечи, я стоял молча. Новичку в школе довольно сложно заводить друзей, но, если ты при этом еще и псих из общества Свидетелей Иеговы… о нормальном отношении можешь забыть. Я был изгоем, которого постоянно дразнили и избивали, но это, честно говоря, здорово меня закалило.

Ненавижу котов. Этого я, вне всякого сомнения, несу к дробилке для древесных отходов

Помню, однажды пошел на работу с мамой, в очень богатый район под названием Линда-Айл в Ньюпорт-бич. Возле пристани была маленькая песочница, и несколько мальчишек гоняли мяч и играли в игру, которую еще иногда называют «Убей парня с мячом», хотя у мальчишек-подростков начала 1970-х она была более известна как «Обыграй педика». Эти ребята были больше меня и получали огромное удовольствие, издеваясь надо мной, но мне было плевать — и я не боялся. Почему? Потому что к этому времени я уже привык, что меня пинают в школе, к наказаниям теток и дядей, к травле со стороны многочисленных родственников. Почти во всем этом я винил Свидетелей Иеговы. Это же безумие, когда свояк или дядя шлепают меня, потому что якобы я нарушил некоторые непонятные правила Свидетелей. И все они прикрывались религией — на службе у якобы любящего Бога.

По крайней мере, некоторое время я пытался вписаться в Свидетели, хотя с самого начала все это напоминало гигантскую многоуровневую систему маркетинга: ты продаешь книги и журналы, с адресной доставкой, и чем больше продаешь, тем выше твое звание. Полная чушь. Мне было восемь, девять, десять лет, и я желал, чтобы поскорее наступил конец света! По сей день у меня душевные травмы, оставленные Свидетелями Иеговы. Я не слишком радуюсь приближению Рождества, потому что мне сложно поверить во все, что сопровождает этот праздник (и я говорю как человек, который теперь считает себя христианином). Я хочу верить. Люблю своих детей, люблю жену и хочу с ними праздновать. Но где-то глубоко внутри сидят сомнения и скептицизм; во всем виноваты чертовы Свидетели.

* * *

Чем заняться, если ты — одинокий ребенок, мальчик, окруженный женщинами, растущий без отца или даже отцовской фигуры? Занимаешься ерундой, создаешь собственную вселенную. Я играл во множество пластмассовых моделек — миниатюрные копии Джека Дэмпси и Джина Танни, чье соперничество я каждый вечер воссоздавал на полу своей комнаты; крошечные американские солдатики штурмовали пляж в Нормандии или вторгались на остров Иводзима. Звучит странно, согласись? Да, этот особенный мир, в моей голове был самым безопасным местом, которое только можно найти. Не хочу показаться жертвой, потому что никогда себя таковым не считал. Я думаю о себе как о выжившем. Но каждый выживший переживает какое-нибудь дерьмо, и я не стал исключением.

Спорт дал мне лучик надежды. Боб Уилки, начальник полиции Стэнтона, штат Калифорния, женился на моей сестре Сьюзен. Он был огромным спортивным парнем (ростом 193 см и весом 90 кг), бывшим игроком Низшей бейсбольной лиги, и некоторое время я считал его своим кумиром. Также он был моим первым тренером в Низшей бейсбольной лиге. Пасынок Боба, Майк (прикинь, он мой племянник), слыл лучшим подающим команды; я был начинающим кетчером (принимающим). Бейсбол я любил с рождения. Любил надевать униформу, управлять действиями, стоя на базе, и защищать свою полоску дерна так, будто от этого зависит моя жизнь. Другие ребята пытались забить, но я не давал им этого сделать. Я не делал ничего противозаконного, просто вселял в них страх Божий, если они пытались меня обыграть. И я мог ударить по мячу, став лидером лиги по количеству хоум-ранов в первом сезоне.

Не хочу сказать, что мне было суждено добиться великих результатов в бейсболе, но думаю, что мог стать спортсменом, если бы того пожелал. К сожалению, в моей жизни не было стабильности, и в какие бы секции я ни ходил, делал это в значительной степени без посторонней помощи. Некоторое время мы жили вместе со Сьюзен, пока нас снова не нашел отец, и тогда мы съезжали с квартиры, пока не заканчивались деньги, а потом нас выселяли. Тогда мы въезжали в дом к Мишель или тетушке Фриде. И так продолжалось до бесконечности. Постоянные скитания. Один дом за другим.

Я не был ленивым. Нет, мне до этого было далеко. Я стал ежедневно доставлять газеты, чтобы платить за бейсбольную экипировку и регистрационные сборы, после чего добавил второй маршрут доставки. Так у меня появлялись деньги на еду и все, что мне могло понадобиться. В этот период мы переехали из Гарден-Гроув в Коста-Месу; оба «газетных» маршрута находились на территории Коста-Месы, а моя бейсбольная команда — в Гарден-Гроув. Так что я обычно рассекал на велике, доставляя газеты, а затем рулил в Гарден-Гроув — километров пятнадцать — на тренировку. После крутил педали до дома, приезжал и ложился спать. Это безумие прекратилось почти под конец сезона, когда наш тренер, исчерпав все варианты подающих во время одного особенно тяжелого матча, указал мне на место подающего.

— Но я же не подающий, — возразил я.

— Теперь — подающий!

Я не пытался вести себя как высокомерный придурок. Просто был уставшим и не в настроении играть на новой позиции; не хотелось учиться чему-то новому или чувствовать себя неловко, а потом вынужденно крутить педали домой в подавленном и разозленном состоянии.

Поэтому я вышел на поле и сыграл, и мне удалось выиграть для команды несколько очков. Оказалось, что это был один из моих последних бейсбольных матчей.

* * *

Музыка всегда была в моей жизни, иногда фоном, иногда опережала время. Мишель вышла замуж за парня по имени Стэн, которого я считал одним из самых крутых чуваков в мире. Он тоже был копом (как и Боб Уилки, но полицейским на мотоцикле) работал в дорожном патруле Калифорнии. Стэн вставал рано утром, и слышно было, как скрипит его кожанка, звенят гестаповские ботинки, бьющиеся о пол, и он садился на свой «Харлей», заводил его, и все в округе сотрясалось. Разумеется, никто никогда не жаловался. А что они сделают — вызовут полицию? Стэн мне очень нравился, не только из-за «Харлея» и того, что с этим парнем лучше не связываться, но еще и потому, что он был действительно порядочным человеком и искренне питал любовь к музыке.

Даже будучи десятилетним ребенком, я любил смущать окружающих своим взглядом, как на этом снимке после победы моей команды из Малой лиги

Каждый раз, когда я приходил к нему домой, его стереосистема ревела, наполняя воздух звуками великих эстрадных певцов 60-х: Фрэнки Валли, Гэри Пакетта, the Righteous Brothers, Энгельберта Хампердинка. Я любил слушать всех этих ребят, и, если кажется, что для будущего воина хеви-метала это странно, — не будь так уверен. Я ни секунды не сомневаюсь, что чувство мелодии, впоследствии проявившееся в Megadeth, берет свои корни в музыке, которую я слушал в доме Стэна — и не только.

Моя сестра Дебби, к примеру, обладала шикарной коллекцией пластинок, в основном напичканной поп-звездами того времени: Кэтом Стивенсом, Элтоном Джоном и, разумеется, Beatles. Эта музыка всегда звучала в доме, впитываясь в мою кожу, и когда на окончание начальной школы мама подарила мне дешевую акустическую гитару, то не терпелось начать на ней играть. У Дебби валялись нотные книжки, вскоре я выучил несколько элементарных последовательностей аккордов. Ничего великого, конечно, но весьма неплохо для того, чтобы песни стали узнаваемыми.

Долгое время Дебби была моей лучшей подругой, человеком, с которым я проводил бóльшую часть времени. Она приходила домой из школы, и мы вместе зависали, смотрели телевизор, играли музыку (Дебби на фортепиано, я — на гитаре). Мы могли положиться друг на друга, если становилось тяжело; мы также собачились и ссорились, как бывает у братьев и сестер, и Дебби, как правило, превосходила меня в наших спорах. Когда дело касалось драк, она могла быть дерзкой засранкой и использовала в качестве оружия все, что попадалось под руку. В конце одной из таких драк она впилась ногтями прямо мне в предплечье и разодрала до мяса. Затем вылила тюбик Вазелина мне на волосы и, когда я пытался его соскрести, взяла мою гитару и шарахнула мне по башке, — музыкальная версия линчевания (обмазывание дегтем и обваливание в перьях).

Лучшая подружка детства, моя сестра Дебора К. Мастейн

Когда Дебби выросла и стала ходить на свидания и в итоге влюбилась в парня по имени Майк Балли, я остался не у дел. Они поженились, когда ей было семнадцать. Даже тогда я знал, что долго этот брак не продлится, и, разумеется, оказался прав. Любой, кто встречал Майка и видел его с Дебби, знал, что эти отношения обречены на провал. Какой бы ни была их страсть, она быстро прошла, и им оставалось лишь ждать, когда этот неуравновешенный союз себя изживет. Дебби была сильной и властной; «мужиком» в отношениях, своего рода Большой Мамочкой.

Однако у Майка были положительные качества, особенно для меня, как для четырнадцатилетнего начинающего гитариста. Во-первых, его мать была каким-то образом связана с Джеком Лордом, который в то время был звездой популярного телесериала «Гавайи 5.0». В 1974 году не могло быть никого круче Стива Макгарретта, и Майк не стеснялся при случае упоминать имя этого парня: «Чувак, Макгаррет мне… чуть ли не троюродный брат, ты че!». Не скажу, что я его в этом виню. Я бы поступал точно так же. Но больше всего мне нравилось, что Майк умел играть на электрогитаре и был не прочь поиграть со мной. Надо признать, гитара у него была куском дерьма; называлась Supra, была нелепого золотисто-красного цвета, с тремя звукоснимателями, но выполняла свою роль. На мой все еще безграмотный слух Майк казался весьма приличным музыкантом.

Младший брат Майка, Марк, также был музыкантом. Он играл на басу в группе с парнем по имени Джон Вурхис (который позже успел немного поиграть в довольно успешной группе под названием Stryper). Марк с Джоном слышали, как я играю, и спросили, не хочу ли я к ним в группу.

— Конечно хочу, — ответил я. — Но есть одна проблемка.

— Какая?

— У меня нет гитары.

— Нашел проблему, — сказал Марк. И одолжил свою акустическую гитару. Я, честно говоря, не понимал, что делаю. Просто знал, что мне нравится само ощущение, когда держишь гитару в руках, сочиняешь музыку, являешься частью… чего-то. Я был смышленым пареньком, но к урокам относился с равнодушием, даже во время учебы в начальной школе. Попадал в неприятности за то, что валял дурака или не делал домашние задания, и иногда приходилось оставаться после уроков. Честно говоря, мне было от этого неловко. Но в душе знал, что я — способный ученик, особенно если предмет меня интересовал.

Вроде музыки.

Мне нравилось это секретное оружие, эта связь — когда садишься с другим музыкантом, и начинаешь говорить, и все сидящие за столом сразу же это замечают, потому что ты говоришь на языке, который они даже не понимают и не надеются понять. Они-то думают, что это пустой треп, но это не так. Он просто… другой. И если не играешь музыку (а просто слушаешь), едва ли сможешь понять, о чем я говорю.

Поэтому, полагаю, участие в группе сводилось скорее к идее братства, товарищества, нежели к чему-либо еще.

И сексу, конечно же. Ну какой рок-н-ролл без секса?!

* * *

Однажды после обеда, когда мне было тринадцать, мы пошли репетировать к Марку. У него зависало несколько человек, в том числе и один из приятелей Марка, который жил через дорогу, и его девушка Линда. Когда я вошел в дом, Линда привлекла мое внимание. Я не был музыкантом в прямом смысле этого слова, даже по меркам подростка, но сразу же заметил, что Линда обратила на меня внимание. Она зависала со всеми вместе, пока мы немного джемовали, а потом, увидев, что я новый соло-гитарист, представилась. И спустя пару дней бросила своего парня. Почему? Не из-за моей внешности или энергичной личности, а просто потому, что я играл на гитаре. Вспоминаю, как думал, когда Линда подсела ко мне бочком и взяла за руку: «Ммммм, мне это нравится».

Брать в руки гитару вследствие притока гормонов — клише; но это действительно так, так же искренне и честно, как и любая другая муза. И ничего не изменится, когда из долговязого половозрелого подростка превращаешься во взрослого зрелого мужчину. Это меня зачастую удивляло в музыкальном бизнесе больше всего: слышишь все эти рассказы про секс, наркотики и рок-н-ролл… и отшучиваешься. А затем заглядываешь за кулисы, и угадай что? Это правда! Приезжаешь в Солт-Лейк-Сити, самую непорочную столицу среди самых честных штатов, и обнаруживаешь, что недаром рок-звезды называют это место Солт-Ли-Жите. Понимаешь, что эта избитая фраза существует не просто так. Это абсолютная правда, и довольно скоро пытаешься решить, каким из двух пресловутых быков хочешь быть: тем, который мчит вниз по холму на полной скорости и пристраивается к первой попавшейся телочке, или же тем, кто неспешно прогуливается у подножия холма и засаживает им всем по очереди.

* * *

Дом Марка стал местом вдохновения и экспериментов. Одной из первых песен я разучил «Panic in Detroit» Дэвида Боуи, а затем «All the Young Dudes» группы Mott the Hoople. В начале улицы жил парень, у которого можно было достать травы, и он подсадил нас на различную прекрасную музыку (больше, чем кто-либо другой): Джонни Уинтер, Эмерсон, Лейк и Палмер, Triumvirate, и, конечно же, Led Zeppelin. То есть если ты играл на гитаре, ты ведь хотел быть Джимми Пейджем, верно? А если пел в рок-н-ролльной группе, то хотел быть Робертом Плантом. Все пытались выучить «Stairway to Heaven», которая мне, кстати говоря, далась достаточно быстро. Но знаешь, на что я действительно подсел?

KISS.

Мне реально нравились ранние песни KISS — не только в музыкальном плане, но и стилистическом. Хотя я не был поклонником Джина Симмонса; мне нравился Эйс Фрейли, потому что он был соло-гитаристом. Мне нравилась вся эта «звездность», и KISS, казалось, возвели ее на новый уровень. Так же, как Эксл Роуз заставил всех ненавидеть рок-звезд, Джин Симмонс и Пол Стэнли заставили рок-звезд казаться какими-то унылыми и страдающими манией величия, и, насколько я мог судить, это отнюдь не плохо. KISS были одной из первых групп, которых я увидел живьем, и не мог не заметить, что невообразимое количество их поклонниц выглядели как болельщицы-танцовщицы команды «Даллас Ковбойс»: блондинки в топиках, казалось, готовы были растерзать музыкантов KISS. А если группа недоступна, ну, тогда парень, стоящий рядом в толпе, тоже сгодится.

Мою любовь к музыке, и особенно образ жизни, который она подразумевала, в нашей большой семье оценивали скептически. Мама, конечно же, всегда была против: с одной стороны, я знал, что она любит меня и поддерживает и хочет, чтобы я стал счастливым и успешным человеком. С другой стороны, алкоголизм, наркомания и дьявольская музыка ее сына противоречили принципам Свидетелей Иеговы: они принципиально несовместимы. Аналогично мой свояк Боб Уилки все больше разочаровывался в том, как быстро меняются мои интересы. Я ему нравился, когда играл в бейсбольной команде или был подающим надежды мастером боевых искусств (я ходил на занятия в YMCA^[1] в Стэнтоне прямо через дорогу от полицейского участка Боба). Эти профессии он еще мог принять. Но играть в группе? Слушать хеви-метал?

Не-а.

Однажды, когда мне еще не исполнилось пятнадцать, Боб приехал домой и обнаружил, что я зависаю у него в доме и слушаю альбом Judas Priest Sad Wings of Destiny. Он открыл дверь, подошел к проигрывателю и убавил звук.

— Это что еще за чертовщина? — спросил он, с отвращением размахивая конвертом альбома.

— Judas Priest, — ответил я, немного оробев.

— Чье это?

— Мое, — пожал я плечами.

Услышав это, Боб кинул куртку, сделал два больших шага в мою сторону и дал в морду.

— Чтобы я больше не видел этого дерьма в своем доме! Ты понял?

Я стоял, оглушенный и потрясенный, держась рукой за щеку и едва сдерживая слезы.

— Да, сэр.

А что мне было делать? Я слишком уважал Боба, чтобы ему ответить. Он бы мне все равно задницу надрал. Чувак, на минуточку, был профессиональным спортсменом — да еще и копом! К тому же, Боб вошел в нашу семью — и в мою жизнь — как хороший парень. Он женился на Сьюзен, усыновил ее ребенка и вообще вел себя в старомодной рыцарской манере. Подобный поступок был совершенно не свойственен его характеру.

Но когда я ушел на кухню, чтобы достать немного льда из морозилки и приложить к распухшей челюсти, то задался вопросом: «Кто, черт возьми, поднимает руку на пятнадцатилетнего пацана»?

И еще…

Какого хера он имеет против Judas Priest?

Фотография Харальда Оймена

Примечания

1

YMCA (от англ. Young Men’s Christian Association — «Юношеская христианская ассоциация») — молодежная волонтерская организация.