Dragon Age. Призыв

Дэвид Гейдер, 2009

«Dragon Age» – популярная компьютерная игра в жанре темной фэнтези, завоевавшая множество наград. «Серые Стражи» на протяжении многих лет хранят тайну местонахождения древних драконов, которая ни при каких обстоятельствах не должна попасть в лапы порождений тьмы, давным-давно загнанных в подземелье. Если эти мерзкие твари сумеют отыскать божественного дракона, они снова вырвутся на поверхность, уничтожая все живое на своем пути. И когда один из Серых Стражей бесследно исчезает на Глубинных тропах, его собратьям ничего не остается, кроме как спуститься под землю вслед за ним, чтобы защитить свой страшный секрет. Проводником отважных воинов соглашается стать сам король Мэрик, однажды уже побывавший в этом аду и умудрившийся вернуться оттуда живым…

Глава 4

Они во мрачных недрах обитали

И, скверну, как поветрие, неся,

Неудержимо множились. Числом

Все возрастая, опускались глубже,

Пока их поиск не достиг успеха,

И обрели они былого бога

И погубителя.

Погребальные Песни, 8:27

Мэрик дрожал от холода — ветер швырял в путников горстями снега. Они шли без остановки почти весь день, пешком углубляясь в горы, которые лежали к северо-востоку от башни магов. Лошадей с собой не взяли — там, куда направлялся отряд, они были ни к чему. Безудержно бушевала метель, завывал меж утесов ветер, а путешественники все брели вперед по обледенелым горным тропам.

Мэрик хорошо помнил эти горы. Если двигаться дальше на север и дойти до самого побережья, то окажешься в окрестностях Западного Холма. У этой крепости Мэрик потерпел самое тяжкое поражение в войне с узурпатором, — поражение, которое едва не обрекло на погибель весь мятеж. Сотни людей, сражавшихся за короля, пали там, и все потому, что он оказался доверчивым дураком. Это был тяжкий и отрезвляющий урок.

Вот уже несколько часов никто из путников не произнес ни слова. Женевьева стремилась наверстать потраченное время, а потому все они только кутались в плащи, прикрывая лица, и молча, насколько хватало сил, переносили неистовство бури. Дороги и мирные деревеньки, укрытые теперь толщей снега, понемногу сменялись каменистыми отрогами, горизонт словно ощерился рядами высоких деревьев и скалистых пиков, которые с виду были совершенно необитаемы.

Бедняга Дункан брел рядом с королем, и вид у него был еще несчастнее прежнего. Мэрик затруднялся определить, к какой нации принадлежит этот паренек, но вполне вероятно, что неприспособленность к холоду попросту была у него в крови. Будь у него выбор, он явно с радостью остался бы в Твердыне Кинлоха, а это был красноречивый признак, если учесть, как большинство людей относятся к магам.

Женевьева, однако, была исполнена решимости поскорее убрать Дункана из башни магов. Что-то произошло между нею и Дунканом, а что именно — Мэрик не знал. Несколько часов командор Серых Стражей изнывала от нетерпения, пережидая устроенную Первым Чародеем церемонию, и вдруг, оборвав его речь на полуслове, развернулась и решительно устремилась на поиски юного воришки.

По правде говоря, Мэрик до той минуты и не подозревал об отсутствии Дункана. Наконец Женевьева вернулась, ведя за собой паренька. Странное дело, но выражение лица у нее было не столько гневное, сколько пристыженное. Она наотрез отказалась сказать королю, где именно пропадал Дункан, только стиснула зубы и отчего-то покраснела. Юноша, бледный как смерть, маячил у нее за спиной, и на лице его было написано только одно желание — заползти под какой-нибудь камень и там сдохнуть.

Стало быть, причиной его страданий была отнюдь не только непогода. С тех самых пор, как они покинули башню, седовласая женщина почти не разговаривала с Дунканом. Если она все-таки обращалась к нему, то всякий раз сверлила его тяжелым недоверчивым взглядом, и молодой Страж совсем сникал под тяжестью ее неодобрения. Мэрик заступился бы за него, но, насколько ему было понятно, паренек совершил нечто в высшей степени предосудительное.

Сам король, даже несмотря на метель, почти не чувствовал холода. По крайней мере, так было до тех пор, пока они не увидели искомое — громадную плиту из темного гранита высотой в два человеческих роста, вросшую в склон горы и почти прикрытую снежным сугробом. Не знай Мэрик точно, где находится цель их путешествия, они бы запросто прошли мимо. Очертания плиты медленно проступали из снежной заверти. Чем ближе путники подходили, тем громаднее казался камень и тем явственнее холодело в груди у Мэрика.

Это был тот самый вход на Глубинные тропы, который он использовал восемь лет назад, пойдя на отчаянный риск, чтобы добраться до Гварена под землей. Тогда Мэрик остался в живых только чудом. Впрочем, для него это был уже не первый случай неожиданного спасения. Даже если бы добрые ферелденцы, которые обожали своего короля, услышали правду из уст самого Мэрика, они не поверили бы, что их героический король принес им свободу не столько благодаря опыту или мудрым решениям, сколько потому, что ему улыбалась удача.

Они попросту заявили бы, что Мэрика хранил сам Создатель и что Ферелден обрел свободу именно по Его милости. Вполне вероятно, так оно и было. И все же в памяти короля неизбежно вставали две женщины, которые вместе с ним спустились в эти мрачные глубины. Одна из этих женщин стала потом его женой и матерью его сына, другая…

Мэрик поморщился. Он не хотел думать о Катриэль.

Именно она, опираясь на свои познания в истории и древних легендах, когда-то впервые привела их в это уединенное место. Когда-то, много веков назад, гномы пользовались этим выходом, однако с тех пор, как гномьи царства рухнули под натиском порождений тьмы, выход с Глубинных троп стал заурядной зияющей дырой, и о его существовании все забыли. Нет, мысленно поправил себя Мэрик — все, кроме Катриэль и таких, как она.

В тот раз они, придя сюда, обнаружили, что громадные створки дверей разрушило время и вход на Глубинные тропы ничто не преграждает. Когда несколько лет спустя Мэрик был с визитом в Орзаммаре, он попросил гномов починить двери и запечатать вход. Логейн опасался, что порождения тьмы могут воспользоваться им, чтобы устроить набег на поверхность, хотя очевидно было, что ничего подобного они не проделывали уже несколько столетий. И все-таки лишняя предосторожность никогда не помешает.

Мэрику никогда и в голову не приходило, что он может когда-нибудь вернуться сюда.

Новый порыв ветра смел со скальных склонов груду снега и со всей силы швырнул ее в лицо путникам. Женевьева, не обратив никакого внимания на эту проказу, решительным шагом направилась к входу. Белый шерстяной плащ неистово хлопал и бился на плечах воительницы, когда она протянула руку к темному камню и провела пальцами по его поверхности. Со стороны это выглядело так, будто она пытается что-то нащупать.

— Что она делает? — шепотом спросил Мэрик у Дункана.

Парнишка пожал плечами, не соизволив даже высунуть нос из мехового воротника.

Наконец Женевьева повернулась спиной к камню и направилась прямиком к Мэрику:

— Ты ведь сможешь открыть эту дверь?

— Гномы дали мне ключ.

Женевьева коротко кивнула:

— Тогда мы станем здесь лагерем до утра.

— Что?! — взорвался от возмущения Дункан. — Почему это нам нельзя войти туда прямо сейчас? Там хотя бы теплее!

Командор обратила на него бесстрастный взгляд, и парнишка мгновенно сник и попятился от нее.

— Мы не знаем, есть ли по ту сторону двери порождения тьмы, — жестко пояснила Женевьева. — То, что король восемь лет назад их там не обнаружил, не означает, что с тех пор ничего не изменилось.

— А ты разве не можешь учуять порождений тьмы? — спросил Мэрик. — Для вас, Стражей, это дело обычное.

— Я пыталась это сделать. Я почуяла… что-то странное, но очень, очень слабо. То ли потому, что порождения тьмы где-то далеко внизу, то ли потому, что дверь слишком толстая.

Не дожидаясь ответа, Женевьева отвернулась и отрывисто приказала одному из стоявших неподалеку рослых воинов:

— Жюльен, скажи остальным, чтобы разошлись в разные стороны и поискали укрытие. Сегодня ночью я хочу сама присматривать за входом.

Вскоре Серые Стражи быстро и сноровисто разбили лагерь за соседним холмом, гребень которого был увенчан внушительной снежной шапкой. Зато он, по крайней мере, прикрывал от порывов леденящего ветра, а это было уже кое-что. Мэрик смотрел, как его спутники трудятся, устанавливая палатки, и чувствовал себя бесполезным трутнем.

Келль собрал горку мерзлого хвороста, и прежде, чем Мэрик успел осведомиться, как он намерен все это поджечь, охотник достал из дорожного мешка небольшую склянку. Он капнул на хворост содержимым — ярко-желтой жидкостью, которая, едва коснувшись дерева, зашипела, — и за считаные секунды хворост полыхнул ярким огнем.

— Впечатляюще, — заметил Мэрик.

Келль ухмыльнулся:

— На порождений тьмы эта штука действует не хуже. Жалко, что ее у нас так мало.

Вскоре сумерки сменились ночью. Со всех сторон к лагерю подступала темнота, разгоняемая только светом костра. Над горами чернело бескрайнее, затянутое тучами небо, и края туч отливали голубоватым светом, хотя сама луна так и не показалась на глаза. Снежная буря, по счастью, утихла, хотя ветер все так же гулял по округе, вспахивая борозды в гладком снежном покрове.

В лагере царило напряженное молчание. Судя по угрюмым лицам Серых Стражей, они с такой же тревогой ожидали наступления утра, как и сам Мэрик. Что ж, по крайней мере, они более или менее представляли, что их может ждать на Глубинных тропах. В прошлый раз, когда Мэрик пришел сюда, он не имел об этом ни малейшего понятия.

Едва поставили палатки, Келль, прихватив с собой пса и Дункана, отправился на охоту. Женевьева поднялась на гребень холма — оттуда было лучше всего наблюдать за входом. Там она и стояла, а ветер неистово раздувал полы ее плаща. «Внушительно», — подумал Мэрик. Женевьева казалась сейчас напряженнее обычного — если такое вообще было возможно. Казалось, она ожидает, что двери входа вот-вот распахнутся настежь.

Мэрик повернулся к Уте, вместе с которой волок в лагерь мерзлую колоду. Ему подумалось, что эта гномка с медно-рыжей косой довольно симпатичная. Гномы, которых он когда-либо встречал, выглядели, как правило, так, словно их вытесали из камня: грубые лица, жесткие черты. А вот лицо Уты казалось почти нежным. Пугающе безмятежная, она неотрывно смотрела в огонь и держалась так удивительно спокойно.

Король не в силах был даже представить, чтобы он мог хранить такое непоколебимое спокойствие. В голове у него и сейчас было тесно от растревоженных мыслей: что, к примеру, делает сейчас Логейн? Мэрик, правда, оставил записку, в которой подробно объяснял свой замысел, но со старого друга вполне сталось бы решить, что это фальшивка. Он наверняка решил, что короля похитили, и, возможно, уже отправил на его поиски целую армию. Если уж Логейн принял какое-то решение, переубедить его было почти невозможно.

А ведь есть еще Кайлан, маленький принц, который наверняка гадает, куда подевался отец… Мэрик поспешил отогнать эту мысль. Нет, спокойным его сейчас никак не назовешь.

Король тронул гномку за плечо и жестом указал на Женевьеву, застывшую на своем посту.

— Она всегда такая? — спросил он вполголоса. — Не знаешь?

Ута одарила его непроницаемым взглядом, и карие глаза ее блеснули в свете огня. Затем ее руки зашевелились, изображая какие-то странные знаки, и Мэрик запоздало вспомнил, что она не может говорить.

Два воина, которые сидели по ту сторону костра, перестали шептаться, увидев смятение Мэрика. Белокурый Николас, более разговорчивый из этих двоих, подался к Мэрику:

— Ута говорит тебе, что нашим командором движет любовь.

Орлесианский акцент, явственно звучавший в его речи, показался Мэрику утонченным и приятным для слуха.

— Любовь? Ты имеешь в виду любовь к брату?

Николас кивнул:

— Они были очень близки.

— Ты не мог бы рассказать мне о нем? Я про него почти ничего не знаю. Как вышло, что он попал в плен? Как вы вообще можете быть уверены, что он еще жив?

Темноволосый Жюльен взял длинную палку и поворошил ею поленья. Брызнули искры, Николас оглянулся на друга, и они обменялись быстрыми настороженными взглядами. С тех пор как они покинули Денерим, Мэрик слышал от Жюльена от силы два-три слова. Зато взгляд его темных глаз был на редкость красноречив. Сейчас этот взгляд откровенно советовал Николасу не говорить Мэрику больше, чем тому следует знать. Опять эти знаменитые тайны Серых Стражей.

Ута нахмурилась, подняла руку и, обращаясь к мужчинам, возбужденно зажестикулировала. Николас в ответ насупился и неохотно кивнул. Жюльен ничего не сказал, и только глаза его обеспокоенно потемнели.

— Что она сказала?

— Сказала, что мы не имеем права что-то от тебя скрывать, — пробормотал Николас.

Гномка продолжала жестикулировать, глядя на Мэрика. То и дело она останавливалась, терпеливо дожидаясь, пока Николас переведет ее «речь».

— Брата командора зовут Бреган, и еще год назад он был командором Стражей в Орлее, главой отделения ордена в империи. Он занимал этот пост довольно долго.

— Он ушел в отставку?

— Нет. Он покинул орден, чтобы исполнить Призыв. Это ритуал, в котором Серый Страж выходит на Глубинные тропы в одиночку.

— В одиночку?! — воскликнул Мэрик. — Это еще зачем?

— Чтобы умереть, — вздохнула Ута. — Уж лучше так, чем позволить скверне пожрать нашу стареющую плоть. Всякий Серый Страж знает, когда для него наступает срок, и все, кто, следуя Призыву, выходят в одиночку на Глубинные тропы, погибают. По крайней мере, так было до сих пор.

Мэрик помолчал, обдумывая услышанное. Дункан уже рассказывал ему, как Серые Стражи во время ритуала, который они называют Посвящением, пьют кровь порождений тьмы, принимая в себя скверну, чтобы действеннее бороться с этими тварями. Они не просто умеют драться с порождениями тьмы, но знают их как самих себя. Они чуют их присутствие, порой даже распознают их намерения. Не многим за пределами ордена доступны эти сведения, и Женевьева лишь с большой неохотой разрешила Дункану поделиться ими с королем.

Интересно, подумал Мэрик, та ли это скверна, которую они восемь лет назад видели на Глубинных тропах. Он хорошо помнил черные наросты, покрывавшие все в подземных коридорах, словно колонии омерзительных грибов. Королю тогда повезло — он не подхватил заразу, однако всегда гадал, не это ли произошло с Роуэн. Ни один врач так и не сумел определить природу ее болезни, и, хотя Мэрик испробовал все, чтобы помочь жене, ему в итоге пришлось бессильно смотреть, как Роуэн угасает на глазах.

Это было мучительное зрелище. Она всегда была крепкой, энергичной женщиной, и особенно угнетало то, как медленно, по капле, вытекают из нее силы. Под конец Роуэн стала похожа на тень и мечтала только об одном: чтобы боль наконец прекратилась. Мэрик держал в руках ее исхудавшие пальцы, и сердце его разрывалось, когда хриплый безжизненный голос молил покончить с этими мучениями.

Нет, пожалуй, не так уж сложно понять, почему Серые Стражи предпочитают пройти Призыв.

Но сама мысль о том, чтобы пойти на такую жертву — добровольно предать себя скверне, медленно разъедающей плоть, и все только для того, чтобы сражаться с опасностью, которая не грозит Тедасу вот уже несколько веков, с тех пор как закончился последний Мор…

Впрочем, ведь именно это и привело их сюда. Если порождения тьмы сумеют вызнать тайну пленного Стража, если они отыщут Древнего Бога… Вот тогда-то эта опасность станет пугающе реальной, если, конечно, Женевьева и все остальные говорят ему правду.

Мэрику снова вспомнилось предостережение ведьмы, но одновременно всплыли в памяти слова Логейна. Легко поверить, что ведьма имела в виду именно это событие, что именно оно, судя по ее предсказанию, может привести к Мору. Но что, если она намекала совсем на другое? Что, если она попросту лгала? Сомнения подступали к Мэрику со всех сторон, и оттого ему стало не по себе.

— Откуда вам известно, что ее брат вообще жив? — вслух спросил он. — Если он ушел на Глубинные тропы, вы никак не можете знать, что с ним там случилось. Или Серые Стражи могут почуять и это?

Жюльен упорно смотрел в огонь, неодобрительно стиснув зубы. Николас, сплетая и расплетая пальцы, опасливо покосился на Женевьеву, все так же стоявшую на гребне холма. Скрестив руки на груди и напрочь забыв о существовании своих спутников, она пристально смотрела на вход в пещеру, и глаза ее пылали железной решимостью. Да, Мэрик прекрасно понимал, почему его собеседники опасаются разгневать седовласую женщину-командора. Невозможно определить, способна ли она, стоя на гребне холма, расслышать их разговор, но Мэрик не сомневался, что от нее можно ожидать всякого. Остальные, судя по всему, придерживались того же мнения.

— Командор и ее брат были очень близки, — прошептал Николас. Ута серьезно кивнула, подтверждая его слова. — За все то время, что я знал их обоих, они крайне редко разлучались. Они вместе вступили в орден, вместе проходили обучение, вместе проводили почти все дни с утра до вечера. Думаю, она пошла бы за братом и на Глубинные тропы, если бы и для нее настало время Призыва. А если бы и не настало, — наверное, все равно пошла бы, разве только обязанности удержали бы ее здесь.

— Стало быть, она тешит себя иллюзиями?

— Нет, она знает, что делает. Она видела сны.

Мэрик помедлил, не вполне уверенный, что правильно расслышал собеседника.

— Сны, — повторил он, стараясь, чтобы голос не выдал его эмоций. Николас кивнул, и гномка последовала его примеру. Жюльен, нахмурясь, огорченно покачал головой. — Сны. Вы хоть понимаете, что это похоже на бред безумца?

— Мы не безумцы. — Из снежной заверти вынырнула Фиона. Ветер раздувал полы ее синей юбки. С большим свертком в руках она подошла к костру, положила ношу рядом с колодой и одарила Мэрика ледяным мрачным взглядом. — И Женевьева тоже не безумна. Сны далеко не всегда просто сны.

— И что же они такое, если не просто сны?

Фиона задумчиво потыкала пальцем в подбородок, вероятно размышляя, как бы подоходчивее это объяснить. Или же прикидывая, стоит ли вообще это делать. В ее темных глазах по-прежнему тлел затаенный гневный огонек — как в тот раз, когда Мэрик разговаривал с ней на пристани в башне.

— Ты, надеюсь, слышал, что такое Тень?

Мэрик кивнул, хотя и не слишком уверенно. Тенью называлось царство сновидений. Говорили, что именно туда попадают люди, когда видят сны. В Тени рыскали духи и демоны, отделенные от мира плоти некой преградой, которую маги называли Завесой. Мэрику не особо верилось в подлинность этих представлений. Он, как и все люди, спал и видел сны, и если маги утверждают, что эти сны на самом деле воспоминания о том, как он побывал в Тени… что ж, приходилось верить им на слово.

— В Тени нет такого понятия, как география, — продолжала Фиона. — Пространство и время там имеют куда меньшее значение, нежели идеи и символы. Духи преображают свое царство таким образом, чтобы оно походило на картины, увиденные ими в снах смертных, — считают, что наш мир именно так и выглядит, а они всем существом жаждут стать его частью. Потому они, завлекая нас в Тень, воссоздают пейзаж, который не столько существует в реальности, сколько опирается на наши чувства и восприятие.

— И что с того? — Мэрик беспомощно развел руками. — Для меня это ровным счетом ничего не значит.

— Ты видишь во сне тех, кто тебе дорог, поскольку между вами существует связь. Духи чувствуют ее. Эта связь обладает силой в Тени.

— Мне как-то снилось, что Логейн принес мне бочонок с сыром. Я вскрыл его, и там оказались мыши. Сделанные из сыра. И мы ели этих мышей, распевая дуэтом матросские песенки. Так, по-твоему, у этого сна было иное, более глубокое значение? — Он ухмыльнулся, вдруг развеселившись при виде того, как гневно раздулись ноздри эльфийки. — Может, связь между мной и Логейном поведала мне, что он на самом деле всей душой обожает сыр? Жаль, я не сообразил этого раньше.

— Неужели ты всегда видишь во сне такую легкомысленную чушь?

— Понятия не имею. Чаще всего я просто забываю, что мне снилось. Разве не так обычно бывает?

Фиона теснее запахнула меховой плащ, словно таким образом могла усмирить распирающий ее гнев. Гномка успокаивающе коснулась рукой ее колена, но эта безмолвная просьба осталась незамеченной.

— Сны, которые не являются просто снами, — это видения, — отрывисто проговорила Фиона. — Поскольку Тень — это отражение нашей реальности, какой ее видят духи, ее можно использовать для истолкования этой самой реальности. Мы, маги, ищем видений. Мы выискиваем в них черты реальности и пытаемся прозреть истину за пределами нашего сознания. Однако более или менее сильное видение может посетить кого угодно. И когда это случается, нельзя не обращать на него внимания.

— Видения, — скептически повторил Мэрик. — Значит, вашего командора посещали эти самые видения? И поэтому вы здесь? Только поэтому?

Магичка вскинула хрупкую ладонь, и над ней вспыхнул, пульсируя, крохотный шарик огня. Он медленно вращался, источая ослепительный свет, который мгновенно озарил весь лагерь. Мэрик ощутил, как его лица коснулась волна жара.

— Видения, ваше величество, безусловно, куда менее примечательны, чем многие, очень многие чудеса, которые существуют в этом мире.

Фиона качнула ладонью, и огненный шарик исчез. И пламя костра вдруг показалось Мэрику уже не таким ярким и жарким.

Она права. Та ведьма из Диких земель тоже маг, но значит ли это, что он должен безоговорочно довериться магии? И видениям? В этом король не был уверен.

Фиона уселась на свой мешок, все так же, в упор и с неприкрытым осуждением, глядя на Мэрика. Он притворился, что поглощен чрезвычайно важным делом — растирал озябшие руки, упорно глядя в огонь. У костра воцарилась неловкая тишина, и никто, похоже, не спешил ее нарушить. Ута смотрела на магичку с явным сочувствием, но почему — Мэрик понятия не имел. Жюльен и Николас снова принялись перешептываться. При этом Жюльен поглядывал то на Мэрика, то на Фиону, — очевидно, разговор шел именно о них; но что говорил Николас своему другу — разобрать было невозможно.

— Мы верим Женевьеве, — сказала вдруг Фиона. Услышав ее голос, Жюльен и Николас вздрогнули и удивленно уставились на нее. Мэрик не поднял глаз, хотя чувствовал, что взгляд эльфийки вот-вот просверлит его насквозь. — Мы ей верим, — повторила Фиона, — и поэтому мы здесь. Что бы мне действительно хотелось узнать — почему здесь ты?

Вопрос повис в воздухе.

— Разве я вам не нужен? — наконец отозвался Мэрик, уже начиная раздражаться. — Разве не вы явились к моему двору именно затем, чтобы попросить о помощи? Было бы, конечно, весьма любезно с вашей стороны сообщить при этом, что весь ваш замысел основан исключительно на видениях, явившихся одной из вас. Что же, в следующий раз буду задавать побольше вопросов.

— Это она просила тебя о помощи. — Эльфийка указала на Женевьеву. — Я знаю, почему она обратилась именно к тебе. Я знаю, какую именно помощь она надеется от тебя получить. Возможно, ты даже поверил тому, что она говорила. Но вот чего я совершенно точно не знаю — это почему ты решил пойти с нами.

— Защитить свое королевство — это недостаточная причина?

— Чтобы отправляться самому? Чтобы с такой готовностью двинуться навстречу опасности?

— Но ведь вам нужен был либо я, либо Логейн.

Фиона со скептическим видом поджала губы:

— Ты мог приказать ему пойти с нами.

— Не уверен, что он подчинился бы.

— Я готова биться об заклад, что он, независимо от твоих желаний, сам вызвался пойти вместо тебя.

— Как проницательно!

Фиона помолчала, не сводя с Мэрика прищуренных глаз. Мэрик кожей чувствовал напряжение, нависшее над костром. Жюльен и Николас замерли, прислушиваясь к разговору, гномка невозмутимо смотрела на костер. На миг Мэрику показалось, что эльфийка прекратит свои расспросы, но не тут-то было.

— У тебя ведь маленький сын? — осведомилась она.

— Да. Кайлан. Ему пять лет.

— И матери у него нет, верно? Возможно, то, что мы слышали в Орлее, ошибочно, но, как я поняла, королева Ферелдена умерла.

Мэрик с минуту молчал, отметив про себя, что никто из остальных Серых Стражей не вмешался в разговор и не предложил сменить тему. Возможно, они тоже задавали себе этот же вопрос. Мысль о ребенке разбередила рану, нывшую в душе короля. Словно трус, он предоставил Логейну рассказать мальчику, что его отец ушел. Кайлан этого никогда не поймет. Вначале исчезла мать, а теперь — отец?

— Все верно, — негромко подтвердил он. — Она умерла.

Фиона возмущенно поджала губы:

— И тебе не стыдно оттого, что оставил мальчика еще и без отца?

От прихлынувшего горя у Мэрика перехватило горло, но он изо всех сил постарался скрыть это чувство. Он скорее воткнул бы себе вилку в глаз, чем допустил, чтобы эта женщина с темными злыми глазами ликовала при виде боли, которую сама же в нем и пробудила.

— Он и так давно уже остался без отца, — ответил он, и даже ему самому собственный голос почудился неживым и тусклым. — Останься я в Денериме, это ничего не изменило бы.

— То есть ты сдаешься? И это — Мэрик Спаситель, великий король Ферелдена?!

Мэрика захлестнул гнев. Он думал, что предотвратит пророчество ведьмы, что будет действовать, а не сидеть и ждать, сбудется оно или нет. Он думал, что ее предостережение для того, быть может, и прозвучало, чтобы он оказался здесь, но такого не ожидал. Чтобы его унижала и судила вот эта дерзкая магичка — это уж чересчур. Мэрик вскочил с колоды, рывком развернулся к эльфийке. Она ответила дерзким, бесцеремонным взглядом, как будто имела полное право его выспрашивать, и это лишь подлило масла в огонь.

— Мэрик Спаситель, — проговорил он отрывисто, словно сплевывая слова. — Тебе известно, что меня так называют, и ты уже решила, что знаешь обо мне все? Знаешь, какие чувства я должен испытывать? Хочешь рассказать мне, какой я отвратительный отец и каким должен быть королем?

Лицо Фионы смягчилось — но только на миг.

— Тогда, ваше величество, может быть, расскажете мне, какой вы на самом деле отец? — предложила она.

Мэрик развернулся спиной к костру. Порыв ледяного ветра ударил ему в лицо, вынудив остановиться. Король закрыл глаза, чувствуя, как морозит кожу холодный воздух. Оглушительный стук сердца понемногу стих, сменился уже знакомым безмолвием. Это напомнило Мэрику о тех вечерах, когда жизнь во дворце затихала и он удалялся в свои покои — лишь затем, чтобы там его обступила тоскливая пустота, грозившая поглотить его целиком. Сколько дней он прожил так — в окружении роскоши, слуг, всего, чему пристало окружать монарха, — однако все это не волновало его.

Какими словами сумел бы он объяснить это чужим людям?

— Истина, — пробормотал Мэрик воющему ветру, не заботясь о том, услышат ли его те, кто остался в лагере, — истина в том, что я не был отцом собственному сыну с тех самых пор, когда умерла его мать. Всякий раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю ее лицо, думаю обо всем, что могло быть у нас и чего уже никогда не будет. Кайлан такого не заслужил. Он достоин отца, который сможет смотреть ему в глаза.

Стылый ветер вновь хлестнул Мэрика по лицу, и он смолк, не в силах больше шевелить окоченевшими губами. И это было хорошо. Потом кто-то осторожно коснулся его локтя, и Мэрик, не ожидавший этого прикосновения, вздрогнул. Он открыл глаза, повернулся и увидел, что рядом с ним стоит Ута. Взгляд ее был исполнен сочувствия.

— «Мэрик Спаситель» — это всего лишь слова, — сказал он, обращаясь к магичке. Она все так же сидела у костра и даже не смотрела в его сторону. — Меня прозвали так, поскольку считается, что я спас Ферелден. Правда, однако, в том, что мне никогда и никого не удавалось спасти.

С этими словами он повернулся и пошел прочь от костра, навстречу крутящемуся в темноте снегу. Гномка не стала его удерживать, и, если все остальные и смотрели вслед, никто из них не сказал ни слова. Ему было уже наплевать, устроило ли эльфийку то, как он отвечал на ее вопросы. Пусть себе презирает его. В конце концов, ее обвинения не так уж и беспочвенны.

Мэрик брел по укрытым глубокими тенями сугробам. Наконец-то выглянула из-за туч луна, и ее серебристого сияния, отражавшегося от холодной глади снежного полога, было более чем достаточно, чтобы освещать ему дорогу. Король поднялся на гребень скалистого холма, глянул перед собой — и у него захватило дух. Отсюда как на ладони была видна вся долина — бескрайняя белизна под усыпанным холодными звездами небом.

Это было великолепное зрелище. Мэрик не знал, как долго простоял вот так, любуясь заснеженным простором. Дыхание облачками пара срывалось с его губ. Казалось, что эта долина протянулась до самого края земли, и ее безупречную гладкость нарушали лишь редкие сосновые рощицы. Отчего же он никак не может вспомнить, когда в последний раз любовался этакой красотой?

«Это мое королевство, — печально подумал Мэрик, — а я его теперь совсем не знаю».

Сзади донесся едва различимый хруст снега.

— Оставьте меня в покое, — не оборачиваясь, пробормотал он. — Неужели вам мало было тех расспросов?

— Мэрик, я прошу прощения, если мои Стражи оказались излишне бесцеремонны.

Это была Женевьева. Король поежился от холода и лишь сейчас сообразил, что она, пойдя вслед за ним, бросила свой пост. Быть может, решила закончить то, что начали ее подчиненные?

— Не подобает так обращаться с королем. Я напомню им о хороших манерах.

— Не нужно, — вздохнул Мэрик. И, плотнее запахнув меховой плащ, отвернулся от великолепия долины. Командор стояла в паре шагов от него, и ветер развевал ее белоснежно-седые волосы. Мэрик внутренне поежился под ее жестким оценивающим взглядом. — Я сам сказал, чтобы вы обращались со мной как с обычным человеком, — что же удивительного в том, что вы так и поступаете?

Женевьева ничего не ответила, хотя, судя по выражению лица, ее заботили не только неприятные минуты, пережитые Мэриком. Наконец она коротко кивнула, как если бы мысленно пришла к какому-то решению:

— Возможно, Мэрик, было бы лучше, если бы ты вернулся во дворец. К сожалению, мы не сможем сопроводить тебя туда, однако я подозреваю, что и один ты будешь в большей безопасности, чем с нами на Глубинных тропах.

— Ты передумала?

Женщина-командор выразительно изогнула седую бровь:

— А ты разве не передумал?

Мэрик не знал, что на это ответить, и затянувшееся молчание стало неловким.

— Я не виню тебя за недоверие к моим видениям, — наконец проговорила Женевьева — так мягко, что Мэрик испытал сильный соблазн ей поверить. — Им верят даже не все Стражи. Многие говорили, что мой брат мертв, а если это и не так, все равно уже ничего не поделаешь.

Она пожала плечами, подошла к Мэрику и, остановившись рядом, окинула взглядом ту самую долину, которой он восхищался несколько минут назад. Выражение ее глаз смягчилось.

— Мне нелегко было отпустить брата, когда для него наступило время Призыва. Потому, наверное, нелегко, что за много лет мы привыкли считать, будто это случится с нами одновременно. Я отправилась с братом в Орзаммар, вместе с гномами поднимала кубки в его честь, а когда все было кончено, стояла у самой печати и смотрела, как он уходит в темноту. — В голосе Женевьевы явственно звучала горечь. — Мой брат всегда был частью меня самой — все равно что моя собственная рука или нога. Оторвать его от себя, расстаться с ним было невыносимо. — Женщина искоса глянула на Мэрика. Глаза ее ярко и холодно блестели. — Однако именно я уговорила его принять свою судьбу. Я осталась. Когда случилось первое видение, это было как если бы он сам протянул руку сквозь тьму и коснулся моего сердца. Я чувствовала его так же верно, как чувствую свои руки и ноги. Я знаю, что это видение не было ложью.

Мэрик нахмурился. Новый порыв ледяного ветра просвистел между ними. Где-то далеко завыли волки, и этот одинокий звук, казалось, лишь явственнее подчеркивал безжизненную пустоту округи.

— Почему же ты раньше ничего об этом не сказала?

Женевьева невесело рассмеялась:

— И что бы ты обо всем этом подумал? — Она в упор глянула на Мэрика, и голос ее посерьезнел. — Я намерена отыскать брата, чтобы порождения тьмы не узнали того, что они узнать не должны. Если для того, чтобы предотвратить это, мне придется убить брата — я это сделаю. Мэрик, это вовсе не спасательная экспедиция. Я не спешу сломя голову на помощь брату — я всего лишь пытаюсь предотвратить катастрофу. — Она пожала плечами и, окинув взглядом долину, вздохнула: — И если есть те, кто не верит в это так, как верю я, — что ж, мне придется обойтись без них. Мне нужна твоя помощь, Мэрик, очень нужна. Однако, если ты не можешь повести нас на Глубинные тропы, лучше уходи, возвращайся к своему сыну. Никто не станет тебя за это винить, и меньше всего — я.

С этими словами командор Серых Стражей круто развернулась и пошла прочь. Именно так — ни уговоров, ни прощаний. Мгновение спустя она скрылась в снежной заверти, и Мэрик понял, что никто ему и слова не скажет, если он соберет вещи и вернется в Твердыню Кинлоха. Через пару дней он будет в Денериме, отменит тревогу, которую наверняка уже объявил Логейн, и, как посоветовала Женевьева, вернется к сыну.

При мысли о Кайлане Мэрик замер. Все твердили, что мальчик как две капли воды похож на отца, и сам Мэрик был, пожалуй, с этим согласен. Те же светлые волосы, та же форма носа, та же улыбка. Вот только глаза… глаза матери. Что скажет он, Мэрик, глядя в эти глаза, что ответит на их вопрошающий взгляд, как объяснит, почему и куда он уходил?

Легко представить, что скажет обо всем этом Логейн. Он, конечно же, обрадуется, но будет прятать свою радость за ворчанием по поводу тех хлопот, которые причинил Мэрик всем окружающим.

Куда труднее было вообразить, что сказала бы обо всем этом Роуэн. Мэрик помнил ее в лучшие годы — воином, женщиной, которая помогла ему возглавить мятеж и вернуть отнятое орлесианцами королевство. До тех пор пока болезнь не взяла над ней верх, она обладала неукротимым духом, и Мэрик втайне считал, что во многих отношениях Роуэн сильнее его. Ферелден они возрождали вместе, но всегда именно она сразу понимала, какое дело стоит продолжить, а какое — бросить, едва начав.

Мэрик попытался представить, что Роуэн уговаривала бы его вернуться к сыну. Для нее, матери, Кайлан, конечно же, был бы важнее любых других обстоятельств. Проблема в том, что Мэрик никак не мог в это поверить. Он мысленно видел Роуэн, сидящую в их покоях в своем любимом кресле у окна, видел бледное лицо, окаймленное волнами каштановых кудрей. Она отложила бы книгу и озадаченно взглянула бы на него.

— Ты вернулся, — не вопросительно, а утвердительно проговорила бы она.

— Да, я вернулся.

— Но разве ты не считал, что это важно?

— Роуэн, наш сын важнее, чем спасение королевства.

И тогда она улыбнулась бы лукаво, склонив голову к плечу знакомым жестом, который намекал Мэрику, что она ждала от него большего.

— Дурачок, я же говорила не о спасении королевства…

Голос ее был бы полон нежности, той самой нежности, которая возникла и окрепла за годы их брака, и все же Мэрику всегда казалось, что он не вполне ее достоин. Потом Роуэн, не вставая, протянула бы руку, и Мэрик шагнул бы к ней и…

…И видение исчезло, остались лишь лунный свет да с новой силой разгулявшаяся метель. Сердце короля разрывалось от боли. Ему казалось, что минула целая вечность с тех пор, как он был еще способен вспомнить лицо Роуэн. В последние годы все эти воспоминания мучительно ускользали, и их заменяли мимолетные ощущения, запахи, обрывки разговоров. Зато сейчас Роуэн была настолько живая…

Почти как видение.

Мэрик усмехнулся нелепости этой мысли, тем более что он даже не спал. Разве что на самом деле он и впрямь уснул, забрел далеко от лагеря и рухнул в глубокий сугроб, а теперь замерзает до смерти, погрузившись в блаженную сладость сновидения. С утра Серые Стражи, возможно, станут его искать, потом переглянутся, пожмут плечами и решат, что он, ни с кем не попрощавшись, вернулся в Денерим. Потом они уйдут на Глубинные тропы, а по весне какие-нибудь путники обнаружат увязшие в грязи останки Мэрика и, может быть, заодно стянут с него сапоги.

Занятная идея. Вопрос в том, насколько она вероятна.

Мэрик тяжело вздохнул и побрел к лагерю.