Ровно в шесть двадцать

Дэвид Болдаччи (2022)

Каждое утро без исключения ровно в 6:20 бывший капитан элитного десантного полка, а ныне финансовый аналитик Трэвис Дивайн, одетый в дешевый костюм и держащий в руке портфель из кожзама, садился в поезд и ехал на Манхэттен. Каждый вечер он отслеживал финансовые новости, готовясь к следующему ненавистному дню. Но однажды эта рутинная жизнь оказалась полностью разрушена одним-единственным анонимным смс: «Она мертва»… Сперва он даже не понял о ком речь. Но потом узнал новость — погибла его бывшая любовница, Сара Юс. Официальная версия такова: повесилась. Однако Дивайн ни секунды не верит в это. По дошедшей до него информации следы на теле однозначно свидетельствуют: девушку убили. Но с какой целью? Кому она могла навредить? А главное: почему кто-то неизвестный посчитал необходимым сообщить ему о смерти Сары? Блестящие главные герои и продуманный сюжет гарантируют вам увлекательнейшее чтение. Kirkus Reviews Один из самых успешных авторов в жанре триллера, Болдаччи попросту не нуждается в представлении. Daily Mail Болдаччи словно примеряет кожу своих героев — и поражает нас глубиной своей эмпатии. Sunday Express Болдаччи — один из лучших авторов триллеров всех времен. Лиза Гарднер И снова вы можете произнести слова «Болдаччи», «бестселлер» и «киносценарий», не переводя дыхание. Chicago Sun Болдаччи по-прежнему не имеет себе равных. Sunday Times

Глава 5

— Мистер Дивайн? Трэвис Дивайн?

Он оглянулся. Из припаркованной возле вокзала машины вылезал мужчина.

— Да?

Незнакомец подошел ближе. Темнокожий, примерно одного роста с Дивайном, только худощавее, лет сорока пяти или чуть старше, с лысиной и морщинами на лбу. Одет в темно-синий костюм, неплохо сидевший по фигуре, на ногах — черные ботинки с резиновой подошвой. Он, словно фокусник, достал из ниоткуда значок и корочку в визитнице.

— Детектив Карл Хэнкок, полиция Нью-Йорка.

Дивайн напрягся.

— Что случилось?

— Пройдемте в машину. Надо поговорить.

— О чем?

— А то вы сами не знаете? О Саре Юс, конечно. Или вы не слышали о ее смерти?

Дивайну не нравилось, как ведет себя полицейский: чересчур напористо и предвзято. Карие глаза, хорошо различимые в свете уличных фонарей, внимательно и с явным подозрением разглядывали Дивайна.

— Слышал. Как и вся фирма, разумеется.

— Отлично. Пройдемте, сэр. Это ненадолго.

Полицейские всегда так говорят. Не успеешь оглянуться, как тебя упрячут за решетку до конца дней.

Дивайн сел на пассажирское сиденье автомобиля. В салоне стоял удушающий запах давно пролитого кофе и висела густая завеса сигаретного дыма.

Хэнкок опустил стекло и сказал:

— Извините. Я не курю и не пью кофе, машина не моя. Нам запрещают курить в салоне, но мало кто слушает. Приходится брать что есть в гараже. Бюджет полиции сильно урезали. Вряд ли в ближайшие десять лет нам купят новые машины. Каждый раз после дежурства сдаю одежду в химчистку.

— Ничего страшного. Случалось нюхать ароматы и похуже.

— В Афганистане небось или в Ираке? Верно, капитан Дивайн?

Дивайну не нравилось, что полиция Нью-Йорка проявляет к нему интерес. Получается, они успели навести о нем справки.

— Бывший капитан. И я говорил про городские пабы, где воняет хуже, чем в том же Ираке.

— У вас два ранения. А на вид вы вроде целый.

— Ага, внешне незаметно.

— Серьезно? Вас что, контузило?!

Хэнкок переменился в лице и постучал себя пальцем по виску.

— Нет, с головой у меня все в порядке. — Дивайн задрал штанину, обнажив толстый, затвердевший шрам, который, словно щупальца кальмара, обвивал икру с обеих сторон. — Если хотели видеть результат подрыва мины, глядите.

Хэнкок взглянул на старую рану и покачал головой.

— Черт, больно, наверное, было?

— Не сразу. При взрыве меня вырубило. Ничего толком не почувствовал. Но вот когда очнулся, то проняло. Хвала господу за морфин. — Он опустил штанину. — Вы, кажется, хотели спросить про Сару Юс?

Полицейский вытащил блокнот.

— Вы были с ней знакомы?

— Да.

— Откуда? — уточнил Хэнкок.

— Мы вместе работали в «Коул и Панч». Вы и сами знаете.

— Как хорошо вы были знакомы?

— Познакомились на корпоративе. Иногда ходили всем отделом в бар, пару раз поужинали, но потом испытательный срок закончился, и нас припахали, как волов. В моей группе стажеров она была куратором.

— Какое впечатление производила?

— Способная, трудолюбивая… Но зачем вы ехали из города, чтобы задать мне эти вопросы? Я только что оттуда. Завтра буду на работе весь день. К тому же, насколько я понял, Сара покончила с собой. При чем здесь полиция?

— Да, есть предположение, что это было самоубийство. Однако я обязан установить все обстоятельства смерти. Неужели вы вкалываете по субботам?

— В моем мире, детектив, это обычный день недели. Не понимаю, чем могу вам помочь. С Сарой я никогда не работал. Последний раз видел ее давно. Мы всем отделом ходили на ужин в «Пер Се», что возле Колумбус-Серкл. Было человек пятьдесят. Нам даже спиртное оплатили. Фирма неожиданно расщедрилась.

— Какая впечатляющая память. Я порой не помню, что вчера ел на обед. — Хэнкок говорил непринужденно, но взгляд казался тяжелым. — Я могу позволить себе визит в «Пер Се» лишь в том случае, если там кто-то умрет.

— При моей работе приходится держать в голове мелкие детали.

— Похоже, работенка нелегкая?

— Давайте так: у «Коул и Панч» есть свои достоинства и недостатки.

— А вы забавный инвестор.

— Я не инвестор, я просто считаю цифры и передаю их боссам, а уже те зарабатывают деньги и могут соблазнять девчонок.

— О каких суммах речь?

Дивайн знал, что для расследования это совершенно ненужная информация. Просто американцы любят совать нос в чужие дела, ради чего создают целые индустрии, готовые распространять сплетни среди заинтересованных масс.

— В компании много инвесторов, и прибыль с премиями распределяются между ними по-разному. Партнеры самого низкого уровня получают семизначные суммы. Люди вроде Брэдли Коула — наверное, с четверть миллиарда в год, а то и больше в виде официальных выплат и дивидендов с акций. Еще ему полагается процент от всей прибыли. Сколько — не берусь сказать.

Хэнкок качал головой.

— Я зарабатываю сто тысяч в год. Думал, как сыр в масле катаюсь. И тут вы огорошили меня такими цифрами!

— Представляете, каково мне? Я получаю меньше вашего, хотя каждый день вижу на экране огромные суммы.

Глаза у полицейского снова заблестели, как у собаки, взявшей след.

— Вас это злит — что сливки достаются другим?

— Нет. Я честно тружусь и зарабатываю на жизнь. Надеюсь со временем тоже добиться успеха.

— А как же девушки? Сара Юс, например?

— Давайте не будем, ладно? Я в состоянии найти себе подружку. Тем более в компании действует строгий запрет на романы между сотрудниками.

«Если Коул узнает, что мы встречались, мне крышка».

— Ладно. Что-нибудь еще про Юс расскажете?

— Например?

— Что угодно. Часто ли она грустила? Говорила ли про самоубийство?

— Думаю, что каждый, кто работает на Уолл-стрит, в свое время подумывал про самоубийство, в шутку или всерьез.

— Вы тоже? — спросил Хэнкок.

— На моих глазах резали, взрывали и расстреливали людей. Я не собираюсь кончать с собой лишь оттого, что на меня наорал начальник.

— Значит, вам больше нечего сказать?

Дивайн выглянул в окно машины и от души поразился, увидев на небе звезды.

Следующую фразу он произнес совершенно спокойно и ровно, потому что не испытывал никаких эмоций.

— Сара была замечательной девушкой. Она не говорила про самоубийство. Не выглядела подавленной. Скорее наоборот: подбадривала нас, когда мы опускали руки. Но, как я уже говорил, мы редко виделись. Даже один день в «Коул и Панч», детектив, — это целая жизнь.

— Тогда зачем там работать?

Дивайн нацепил обычную для себя маску и заученно произнес:

— Ради «американской мечты», разумеется. Хочу сделать карьеру.

— Вы не производите впечатление человека, которому есть дело до богатства.

— Наверное, вы меня с кем-то путаете. Мне нужны деньги. Если они есть, в этой жизни можно сделать многое. Например, отдать их кому-то другому.

— Значит, вы альтруист? — спросил Хэнкок с самодовольной ухмылкой.

— Привык за годы службы. Не вижу, почему на Уолл-стрит должно стать иначе.

— Нет, правда… Скажите честно. Неужто все настолько плохо?

Дивайн не произнес больше ни слова, потому что ему нечего было сказать.

Дела и впрямь обстояли хуже некуда.