Фарфоровый поезд

Олег Вячеславович Вязанкин, 2017

Каково это – сесть в поезд, который не видит никто кроме тебя? Он никогда не останавливается, поэтому и жизнь на всей планете идёт своим чередом. Магия, которая так удивляет главного героя, пока он не понимает, что сам может творить чудеса…

— Ты что, правда туда пойдёшь?!

В глазах сестры был такой весёлый ужас, что было ясно: она непременно увяжется следом. Спутник так себе, но и одному идти было как-то страшновато. Почему-то же взрослые запрещают ходить за Овраги, хотя парни постарше там были и не нашли ничего такого. Сначала, конечно, наплели разного, но, когда Тим открыл рот, слушая про песчаных скатов и Ногу Ковбоя Джо, расхохотались и сказали, что за Оврагами только ровная степь и какие-то столбы на самом горизонте. Скукота, в общем, в Оврагах и то интереснее. Но от отца Тим знал и другое: как раз там, где столбы, раз в десять лет проезжает поезд.

Поезд этот был необычным. Если долго-долго идти в другую сторону от Оврагов, то придёшь к станции, откуда можно доехать до Гринтауна. Тим был там и видел старые ржавые паровозы, которые, еле-еле шевеля колёсами, таскают жёлтые вагоны. Тот, другой поезд, как с чьих-то слов знал отец, совсем другой: он мчится так, что пыль на обочинах поднимается, только когда он скрывается за горизонтом. И увидеть его можно только раз в десять лет — третьего июня, день в день. Завтра.

Другие, конечно, тоже что-то слышали об этом. Но одни считали это пустой болтовнёй, а другие вообще думали, что поезд — это призрак, который ворует души, а стало быть, и видеть его запрещено. Главное, никто не мог сказать наверняка, что вообще видел его, этот поезд. Словом, Тим верил только отцу и старику, который жил у ручья за рощей. Тим иногда ловил рыбу возле его дома и перекидывался парой-тройкой фраз. А однажды спросил про тот поезд. Старик как-то пристально посмотрел на Тима и вдруг судорожно сглотнул и отвернулся, пряча странно повлажневшие глаза. Через пару мгновений Тим услышал слова, сказанные почти шёпотом:

— А я ведь мог тогда сесть… Дурак…

Старик ушёл в дом, и Тим услышал, как на двери, которая никогда не запиралась, задвигается засов.

Несколько недель Тим не видел старика, хотя иногда приходил порыбачить. Но однажды нашёл его на берегу, сидящего с удочкой как ни в чем не бывало. Старик улыбнулся, и Тим увидел, что старик совершенно счастлив — так сияли среди морщинок его глаза.

— Третьего июня, мальчик. После полудня. Третьего июня.

Они закинули удочки и больше ни о чём не говорили в тот день.

— Так что, пойдёшь?

Сестра, прикусив нижнюю губу, сверлила Тима взглядом, хотя её руки, словно жившие отдельной жизнью, продолжали шевелить спицами, накидывая петлю за петлёй.

— Проболтаешься?

— Нет, ты что!

— Да. Когда он будет проезжать в следующий раз, я ведь совсем взрослый буду. Нельзя же столько терпеть! Хоть узнаю, правду говорят или нет…

Сестра прекратила вязать и задумалась, глядя в открытое окно. Когда тёплый ветер шевелил полупрозрачную занавеску, было видно безлюдную ровную степь с редкими прямоугольниками возделанной земли.

— Я с тобой хочу.

Ну вот! Теперь увяжется — из-за этого и опоздать можно…

— Это далеко.

— Да ладно!

— И песчаный скат тебя съест.

Сестра состроила такую рожицу, что стало понятно: ни в каких скатов, якобы ползающих в песке и хватающих путника, если тот на них наступит, она не верила.

— А если это поезд-призрак? И душу у тебя украдёт?

— А у тебя?

Тим замолчал. С сестрой рушились все планы. Родители должны были вернуться из города завтра к вечеру, и Тим хотел к этому времени быть дома. В крайнем случае, дома должна быть сестра, чтобы что-нибудь наврать — например, что ушёл на рыбалку… Ради этого ей всё и сказал. Теперь получается — зря.

— Мы же только посмотрим, да?

— Да. Что там ещё-то может быть? Про призрака врут, конечно.

— И? Почему мне с тобой нельзя?

— Потому что ты девчонка. А за Овраги даже пацанам нельзя.

Сестра фыркнула:

— Ага, скорпионов руками ловить можно, а по ровному месту пройтись — нельзя. Говорили же: ничего там такого — степь да столбы. Я и дальше ходила. В другую сторону, правда.

— Ну реально далеко! Я хотел ещё ночью выйти.

— Так и я ночью выйду.

Тим посмотрел на упрямое смуглое лицо сестры и махнул рукой.

— Только смотри: отстанешь — ждать не буду!

Светать начало, когда они уже подходили к Оврагам. Сюда ходили за ягодами или чтобы жарить на костре клубни, иногда виднеющиеся в сухой песчаной почве — их набирали и на зиму, хотя уже к ноябрю они обычно портились. По дну самого большого оврага шла хорошо утоптанная тропинка, но Тим боялся, что даже в такую рань тут встретится кто-то из соседей, вступать в разговоры с которыми совершенно не хотелось, поэтому повёл сестру верхней дорогой — по высоким гребням, разделяющим овраги. Раза два из-под ног шарахнулись испуганные птицы, а где-то внизу залаял койот, но Тима больше беспокоили разросшиеся на этой дороге кусты — в некоторых местах идти было реально трудно. А солнце тем временем поднималось всё выше и начало припекать.

— Воду экономь, пей меньше.

Сестра хмыкнула и убрала фляжку в свой заплечный мешок. Причём Тим заметил, что она почти не устала. И вообще с ней не было проблем — только один раз она вскрикнула и с неудовольствием заметила:

— Ну вот, платье порвала…

Острый сучок разорвал подол всего на несколько сантиметров, так что решили не тратить время и поставить заплатку уже дома.

Последние несколько оврагов прошли низом — людей вокруг уже явно не было. А когда выбрались на ровное место, увидели залитую слепящим солнцем степь — жёлтую и, казалось, почти неживую. Прищурившись, Тим смотрел на горизонт, но сестра первой вскинула руку:

— Смотри, там что-то есть!

Через несколько минут пути еле видные вдали вертикальные полоски начали принимать очертания столбов.

— Зачем они тут? — сестра смотрела вперёд, прикрыв от солнца глаза ладонью.

— Да кто знает! Подойдём ближе — может, понятно будет.

Тим шёл прямо к столбам, иногда огибая невысокие песчаные языки, из которых торчали ветки с маленькими синими цветками, и вскоре разглядел, что между столбами когда-то рядами была натянута проволока. Теперь она во многих местах оборвалась, и пройти не составляло труда.

— Это забор? Как глупо!

Тим повернулся к сестре:

— Почему — глупо?

— Ха, ставить забор посреди степи — это умно, что ли?

— Значит, что-то за ним есть. Или было.

Тим был прав: всего в нескольких метрах от ограждения под насыпью виднелись тускло блестящие рельсы. Некоторые шпалы под ними растрескались или частично рассыпались в труху, но в целом железная дорога была в довольно хорошем состоянии. Тим посмотрел в обе стороны. На западе рельсы уходили у невысокого холма за поворот, прямо перед которым над путями повис на натянутой проволоке упавший столб.

— И как же поезд там проедет?

Тим молчал.

— Странно… Почему об этой дороге уже никто не помнит? — сестра, балансируя руками, прошлась по рельсу.

— Почему — помнят. Про поезд только ленивый не болтает.

— Болтать болтают, а никто сюда не ходит. Никто тут не ездит. Дорогу не чинят, а она… а она целая. И куда же она ведёт?

— Давай посмотрим.

Тим вслед за сестрой пошёл к повороту, где виднелся упавший столб. Растрескавшееся дерево во многих местах было проедено жучками, но, когда Тим попробовал пошевелить столб, то почувствовал огромный вес. Ржавая проволока противно заскрипела, но было ясно, что убрать столб с дороги даже вдвоём не получится. А поезд должен был появиться уже скоро — если верить тому, что говорил старик.

Чтобы лучше оглядеться, Тим взбежал на холмик возле поворота дороги. Тут его и застал окрик сестры:

— Смотри!

Вокруг происходило что-то странное: по тусклым рельсам пробегали синие искры, их становилось всё больше, а земля вокруг путей начала подрагивать, от чего песчинки и мелкие камушки подпрыгивали, как капли масла на горячей сковородке. Внезапно упавший столб со скрипом взлетел обратно на насыпь, а держащая его проволока натянулась так, будто строители только завершили возведение ограды. Тихий металлический гул становился всё громче, а из-за поворота начали налетать порывы ветра. Дети не шевелясь смотрели на эти превращения, и тут Тим понял, что буквально через мгновение прямо к ним выскочит поезд. Он кинулся вниз и успел со всей силы толкнуть сестру, стоящую на рельсах, когда гул превратился в рёв, какая-то тёмная громада заслонила солнце и… всё стихло.

Прямо перед Тимом стоял паровоз, каких он не видел даже в книжках. Чёрного цвета, блестящий, украшенный узорчатыми бронзовыми накладками и фонарями с выпуклыми стёклами, он походил скорее на ювелирное украшение. Рельсы под ним переливались ультрамарином, а мир вокруг замер: не шевелилась сестра, застывшая в падении на безопасной обочине, висели в пустоте камешки, поднятые ураганным ветром, а коршун в небе превратился в неподвижный тёмно-коричневый крестик. Тим чувствовал, какая мощь скрывается в замершей перед ним машине, но не мог сдвинуться с места, чтобы убежать с рельсов. Вдруг переднее колесо и часть корпуса паровоза бесшумно сдвинулись вбок, и перед Тимом образовалась лестница, поднимающаяся к кабине машиниста.

— Долго так стоять не советую. Время не может остановиться навечно!

На верху лестницы стояло странное существо: сначала Тим подумал, что это девушка лет семнадцати, но потом разглядел, что над нарядным зелёным платьем с кружевами — не голова, а белый шар с нарисованной улыбкой и лукавыми глазами, который, как и камешки вокруг, просто висел в воздухе.

— Ну же! Поднимайся!

Странная девушка поманила Тима рукой, которая также висела перед кружевной манжетой платья словно сама по себе.

Тим понял, что теперь может двигаться.

— Подниматься? Куда?

— Сюда, глупенький! — девушка засмеялась. — Мы уезжаем.

— А моя сестра?

— А она — остаётся. Не бойся, скоро она благополучно окажется дома.

Тим в нерешительности стоял перед лестницей. Тогда девушка сама спустилась вниз и взяла его за руку:

— Ты же помнишь, какой сегодня день? Третье июня, мальчик. Третье июня… — в тот момент, когда девушка наклонилась к Тиму, её нарисованное лицо исчезло, и в глубине ставшего зеркальным шара Тим увидел берег ручья и старика, вокруг счастливых глаз которого собрались лучи морщинок.

Когда дверь кабины захлопнулась, лестница так же бесшумно вернулась внутрь корпуса, а паровоз сорвался с места и понёсся по равнине. Тим посмотрел вперёд: перед поездом по рельсам бежал синий огонь, и его праздничное мерцание вселяло уверенность в том, что в пути не случится ничего плохого.

— Пойдём в вагон, Тим. — Странная девушка открыла дверь, и Тим, ещё раз изумлённо оглядев кабину в поисках машиниста, которого нигде не было видно, последовал за ней.

Длинный коридор завершился ещё одной дверью, за которой взгляду Тима открылось зрелище и вовсе небывалое. Вагон, в который они вошли, был просто огромным — по сути, это был высокий зал, в верхней части которого по всему периметру шла антресоль с бесчисленными шкафами тёмного дерева. Наверх вели лестницы, как и шкафы, покрытые резьбой.

— Это у нас вроде гостиной. Я сейчас угощу тебя чаем, а пока давай познакомимся. Меня зовут До. Я у хозяйки вроде главной помощницы. Тебе с сахаром?

Тим так засмотрелся на богатства, собранные в вагоне, что не сразу понял, о чём его спрашивают.

— Мне? Да… Два кусочка.

До, которая что-то быстро переставляла в уголке возле начищенного до блеска медного бака, хохотнула:

— Ладно, поглазей. Можешь подняться наверх, если хочешь.

Ещё бы не хотеть! Тим, дома у которого почти не было книг и безделушек, медленно шёл вдоль шкафов с бесчисленными старинными томами, но главным было даже не это: почти на каждой полке перед книгами стояли большие фарфоровые фигурки людей, животных, каких-то неведомых сказочных существ; часто фигурки составляли целые композиции, изображающие то шумную пирующую компанию, то суету в продуктовой лавке, то семью за вечерним чтением. Тут и там среди фарфоровых чудес встречались старые часы, заводные птицы, подзорные трубы и приборы, о назначении которых Тим не мог даже догадываться.

— Нравится?

Голос До раздался прямо над ухом и так неожиданно, что Тим даже выронил фигурку смешной собачки, которую держал в руках. Тим в ужасе ахнул, но фарфоровая собачка остановилась в дюйме от пола и закачалась, как будто была подвешена на резинке. До подняла фигурку и со смехом вернула Тиму:

— Тут ничего не разбивается. Чай готов.

Тим медленно пил крепкий чёрный чай с печеньем и вопросительно глядел на До. Та сидела в кресле напротив, качая туфлей, носок которой едва виднелся из-под платья — но, скорее всего, она тоже была сама по себе. Наконец До глубоко вздохнула:

— Хочешь спросить о чём-нибудь? Спрашивай.

— А вы не обидитесь?

— Вы?! — До опять засмеялась. — Ну нет, так не пойдёт! Только на ты, хорошо?

— Хорошо. Ты — настоящая?

До вскочила и, схватив край длинного шлейфа платья пальцами, закружилась по залу:

— А какая же ещё!

— Ну, я хотел сказать… ты необычная.

— Конечно. Кстати, подрастёшь — говори так всем девушкам. Ладно, ладно! Я-то знаю, что ты имеешь в виду. У меня вот даже пальцы на шарнирах — гляди. Но у нас тут всё настоящее. И необычное. Ты привыкнешь. А со временем, может быть, и поймёшь это.

Тим в замешательстве почесал затылок — сейчас он ничегошеньки не понял.

— А что это за поезд?

— Это смысл существования всей планеты. — До вдруг расхохоталась так, что схватилась за живот. — Ну и лицо сейчас у тебя!

Тим посмотрел влево, где висело зеркало, — вид у него и правда был смешной.

— Давай я сама тебе кое-что расскажу. Мы сейчас едем вокруг света, — она неопределенно махнула в сторону окна, за которым проносилась ровная степь с редкими кустами. — Мы всегда едем вокруг света. Это так увлекательно! Разные страны, люди, города… Мы не выходим из поезда, но прекрасно знаем обо всём, что творится там… — До опять махнула рукой. — И если встречается что-то, что кажется хозяйке интересным, то она создаёт новые фигурки. Так это остаётся жить навсегда.

— Так это всё она?! — Тим удивлённо оглядел фарфоровые богатства.

— Конечно. Ты сам увидишь, как это происходит. С хозяйкой ты познакомишься завтра. У неё нет имени, но ты можешь звать её Марта.

Тим осторожно взял с ближайшей полки фигурку морского офицера, одетого в старомодный китель:

— Как это — останется жить навсегда? Теперь он — бессмертный?

— О нет. — До подошла и провела пальцами по плечу фарфорового моряка. — Той страны, где он служил, больше нет. И его самого тоже. Но люди будут помнить — и о нём, и о его стране. Понимаешь?

Тим не понял — он почувствовал, что говорит До.

— А что в этих книгах?

— Э-м… разное — романы, стихи… Картинки… Есть очень интересные книжки. Мы подберём тебе несколько на первое время, а дальше ты уже будешь сам. Но мы заболтались. Сейчас иди отдохни, а без четверти восемь переодевайся к ужину. Я тебя ещё кое с кем познакомлю.

«Переодевайся к ужину» — для Тима это было фразой из тех нескольких книжек, по которым хозяин соседней фермы выучил его читать и писать, но никак не реальностью из его собственной жизни. Тим всегда бегал в одном и том же, а переодевался, только если мама силой стаскивала с него одежду, чтобы отправить в стирку. Но в комнате, куда его отвела До, нашёлся целый шкаф с одеждой. Сидя на кровати перед ним, Тим думал о том, как этот поезд не похож на те, что ходят до Гринтауна: там в вагонах всегда было пыльно и тесно, и уж, конечно, никаких кроватей не имелось. А здесь были даже картины. Над кроватью Тима висел пейзаж — так назвала эту картину До, она же сказала, что на ней город по другую сторону океана. Океана Тим никогда не видел — видел ручьи и речки, а про океан только слышал. До сказала, что скоро он сможет исправить это упущение.

За окном всё так же бежала ровная земная поверхность, и Тим вдруг понял, как далеко он сейчас от дома. Но мысли о родителях и сестре появились ненадолго: Тим оглядывал новый мир, в котором так неожиданно оказался, думал о загадочной хозяйке, которую можно будет увидеть только завра, о До, такой странной, но в то же время такой замечательной… И тут Тим понял, что он первым делом спросит, когда его представят хозяйке.

Без пяти восемь в дверь купе — хотя оно больше напоминало Тиму маленький и очень удобный дом — постучали.

— Ах, ты ещё не готов! — До в притворном ужасе всплеснула руками. — Бегом надевай вот это!

Она вынула из шкафа плечики, на которых висел синий костюм с золотыми пуговицами.

— Это?!

— Это, это. И побыстрее. Неудобно заставлять людей ждать.

Тим хотел было спросить, о ком говорит До, но она так властно указала на ширму, за которой можно было переодеться, что Тим решил подождать.

— Да, а как ты узнала моё имя? Я только сейчас понял, что ещё там, в кабине, ты уже сказала — «Тим»…

— А оно у тебя на лбу написано.

— Нет, серьезно?

— А я серьёзно. Я умею видеть то, что другие не умеют. И вообще — завтра узнаешь!

— А что будет завтра? — Тим вышел из-за ширмы, застёгивая пуговицы на рукавах рубашки.

До мечтательно раскинула руки и сделала несколько танцевальных па:

— Город, большой город… И мы будем чувствовать, как он живёт.

Если первый вагон, который До назвала гостиной, поразил Тима, то второй — ошеломил. Его так же опоясывала антресоль с книгами и фарфоровыми фигурками, но вместо деревянных лестниц и столбов были мраморные, инкрустированные мириадами сверкающих камней — они изображали жуков, бабочек, рыб и каких-то странных улиток. Тим осторожно прикоснулся к одному из жуков с тёмно-красными надкрыльями:

— Это что — рубин?

— Турмалин.

И До потащила его дальше — к столу, стоявшему прямо в центре зала. Стол этот несколько выбивался из общего стиля: он был из того же мрамора, что и безупречные лестницы и колонны, но в нескольких местах края были отколоты, словно по ним били огромной киркой, а возле угла даже виднелась конусообразная дырка. Скатерть словно нарочно была положена наискосок, чтобы не скрывать повреждённые углы.

— Что это? — Тим запустил палец в коническое отверстие.

— Это — Объеденный Стол.

Тим повернулся к нише, откуда звучал незнакомый голос. Там, улыбаясь, стоял худощавый человек в коричневом костюме-тройке и узких очках с золотой оправой. Тим против воли усмехнулся. Незнакомец удивлённо осмотрел себя и поинтересовался:

— Что-то не так? Чем вызван ваш смех, молодой человек?

— Извините, мне показалось, что вы сказали не «обеденный», а «объеденный»!

— Ах, это! Да, я так и сказал. Вот же… — человек указал на сколы, обезображивающие прекрасный мрамор. — Именно тут вот дракон и грыз наш стол.

— Дракон?!

До многозначительно кашлянула:

— Давай я сначала вас познакомлю, а уж потом разговаривайте про всякие столы! Тим, это Книжник, — До церемонно кивнула человеку в очках. — А это Тим.

— Приятно, очень приятно, — Книжник с улыбкой смотрел на Тима. — Ладно, о драконах и прочих чудесах мы ещё наговоримся. Пора к столу — да, До?

— Но где же Садовница?

Книжник недоумённо поднял плечи и посмотрел на большие напольные часы, которые показывали уже четверть девятого.

— Да, что-то мы сегодня нарушаем все правила…

Пока ждали незнакомую Тиму даму, он опять начал рассматривать фигурки на полках. Одна группа изображала мастерскую художника и была сделана столь тонко, что даже маленькие тюбики с краской, лежащие на мольберте, казалось, были настоящими. Сам художник застыл с поднятой кистью, собираясь запечатлеть портрет девушки в простом, но изящном платье. Она задумчиво смотрела куда-то вдаль, но румянец на щеках выдавал её волнение — Тим чувствовал, что на самом деле она думает только о художнике.

— Мне они тоже очень нравятся, — До собиралась сказать что-то ещё, но тут в дальнем конце вагона хлопнула дверь, и До потащила Тима знакомиться с Садовницей.

Вошедшая, дама с очень бледной кожей и тонким носом, пришла с огромным ежом — он был со средних размеров собаку, Тим таких никогда не видел. А ещё у Садовницы была небольшая корзинка, где лежали крупные красные ягоды.

— Прошу прощения, но я должна была приготовить подарок для нашего нового друга, — Садовница улыбнулась и поправила упавшую на лицо вьющуюся чёрную прядь. — Ты ведь любишь клубнику, Тим?

Тим растерялся: он никогда не ел клубнику, поэтому даже не представлял, любит он её или нет. Но из вежливости сказал, что да.

— Ну вот и замечательно! Возьмёшь эту корзинку, когда пойдёшь к себе.

Тим совершенно не помнил, что они ели в тот вечер. Какие-то блюда, неимоверно вкусные, сменяли друг друга, но Тиму было не до них — он никак не мог наговориться и забрасывал всех вопросами, и голова кружилась от одной мысли, что он общается на равных со взрослыми людьми, причем с такими!

— А растут они очень просто: у моего вагона стены и потолок, если смотреть изнутри, стеклянные, вот солнце и проникает во все нужные уголки, — рассказывала Садовница, отвечая на очередной вопрос Тима и поглаживая ежа, усевшегося к ней на колени. — Это как теплица, только на колёсах.

— А почему «если смотреть изнутри»?

— Ты чертовски внимателен! — хохотнул Книжник. — И любопытен, мне это очень, очень нравится. Дело в том, что… наш поезд совсем не такой, если смотреть на него снаружи. Снаружи у него всего пять вагонов. Ну и паровоз, паровоз, конечно.

— А изнутри?

— Изнутри их гораздо, гораздо больше. Где бы мы иначе всё это хранили? — Книжник широким жестом обвёл зал. И скажу тебе по секрету, что скоро вагонов прибавится.

Поскольку сказано это было по секрету, все тут же поднесли пальцы к губам.

Сев в своём купе за письменный стол, Тим осторожно взял из корзинки первую ягоду. Точно такая была нарисована на жестяной банке, которую отец привёз как-то из города — мама хранила в ней соль. В их краю никто не выращивал такие ягоды. Тим вздохнул: честно говоря, в их краю было мало что интересного — ну или он никогда не замечал ничего такого… За окном вагона давно было темно, и Тим смотрел не на поля, а на отражение в стекле, отправляя в рот одну ягоду за другой. А потом уснул — мгновенно, словно в голове повернули выключатель. И уже не чувствовал, как бесшумно вошедшая До легко взяла его на руки, перенесла на кровать и укрыла невесомым, но тёплым и нечеловечески уютным одеялом.

Коридорчик, куда выходило купе Тима, заканчивался дверью с разноцветными витражами. Две створки легко отъехали в стороны, и Тим оказался на верхнем ярусе вагона-гостиной. Утреннее солнце было ещё совсем низко над горизонтом, и ярко-жёлтые лучи почти не проникали в вагон — только возле окна, где вчера До готовила чай, сверкали чашки и стаканы.

Тим спустился вниз и нашёл на журнальном столике стопку тонких книг. Пролистав верхнюю, он с удивлением увидел иллюстрацию, на которой девочка в белом переднике разговаривала с гусеницей. Тим хмыкнул: с лошадьми или собаками ему разговаривать приходилось, а вот с гусеницей… Интересно, о чём могла быть такая беседа? Усевшись в кресло, Тим начал читать с первой попавшейся строки, но потом пришлось вернуться на страницу раньше, а затем и вовсе к началу. Солнце тем временем поднялось выше, вместо ровной степи за окнами появились высокие холмы, поросшие хвойным лесом, и несколько минут Тим смотрел на незнакомый пейзаж. Поезд ровно и мягко скользил мимо рощ и зелёных склонов, большие часы отмечали звоном каждые четверть часа, а Тим то и дело переворачивал страницы или внимательно рассматривал новую картинку.

В девять в зал впорхнула До.

— Привет! Выспался?

— Конечно! Я всегда встаю в шесть, а сейчас уже вон сколько…

— А что же чаю себе не налил?

Тим удивлённо пожал плечами:

— А разве можно?

До только махнула рукой и сама зазвенела чашками. Тим пересел к ней поближе и, заложив книгу пальцем, смотрел, как До заваривает чай.

— До… я буду всякие вопросы задавать… ладно?

До кивнула:

— Ну и какой первый?

— А почему тебя так зовут?

— Потому что я была раньше всех.

— То есть?

— Вот то и есть. Я была здесь до того, как появились другие. Сначала мы с хозяйкой обходились вообще без имён. Но потом с ними стало удобнее.

— И давно вы так ездите?

— Очень. Ещё с тех пор, когда всё это не было поездом. Тебе с лимоном?

Тим механически кивнул и тут же получил в руки блюдце с чашкой. До подвинула к нему блюдо с булочками и печеньем и начала что-то высматривать на полках. Потом взлетела по лестнице не антресоль и радостно воскликнула:

— Ага! Вот она!

За распахнутыми нижними дверцами книжного шкафа стояла золотая карета, которую везли десять запряжённых цугом лошадей.

— Вот так мы и ездили, пока не появился поезд. А ещё раньше…

Но тут До прервали: по лестнице к ним поднималась молодая женщина с такими пронзительными и мудрыми карими глазами, что Тим сначала не мог оторваться от этого взгляда.

— Тим, это Марта! — До обрадованно потащила мальчика знакомиться. — Представляешь, Тим решил измучить меня дурацкими вопросами.

Марта положила руку на плечо Тима, разглядывая его с явным удовольствием.

— Это нормально. Нам предстоит долгий путь. Очень-очень долгий. Нужно получше узнать друг друга. Да, Тим?

Тим кивнул.

— Странное место, да? — Марта обвела взглядом вагон. — Что ты о нём думаешь?

Тим вспомнил свои вчерашние рассуждения и тот вопрос, который собирался задать хозяйке.

— Думаю, что это… это такой рай. Я же вчера умер, меня сбил поезд — правда?

Марта и До переглянулись и вдруг начали смеяться — особенно звонко хохотала, конечно, До. Потом Марта приобняла Тима за плечи и повела вниз, к чайному столу.

— Однако у тебя и мысли… О да, мы вроде как чуть тебя не сбили. Ты же умудрился выскочить прямо на рельсы. Но этот поезд никогда никого не сбивает. Я тебе больше скажу: есть огромная куча людей, которые его вообще не видят. Видят ржавые рельсы, слышат шум ветра — и всё. Через пару часов мы подъедем к одному очень большому городу. И проедем прямо сквозь него. И никто ничего не заметит. Ну, или почти никто.

Марта приняла чашку из рук До, сделала глоток, а потом продолжила:

— Ты знаешь, некоторые даже пробуют разобрать пути. Да! Всё время рельсы где-нибудь да открутят. А кое-где их и не было никогда. Но Кра это вряд ли остановит. Он умеет делать вещи из песка и ветра, его мысли — синий огонь, который бежит далеко впереди. Поэтому нам ничего не угрожает.

Тим молчал, обдумывая услышанное. Наверное, вид у него был настолько потерянный, что До начала теребить волосы на его макушке:

— Эй? У тебя всё нормально?

Тим уже в который раз просто кивнул. Марта тем временем взяла было пирожное с кремом, но вздохнула и положила обратно:

— Потолстею ещё…

После всего сказанного это звучало так не волшебно, что Тим прыснул. А Марта опять пристально посмотрела на него:

— Ну, а теперь и мне задай какой-нибудь вопрос.

Тим задумался:

— Если я жив-здоров и здесь… то почему? Почему я в поезде?

— Потому что ты его увидел.

Они говорили ещё долго. Тим рассказывал, как он жил прежде, о мальчишках с соседних ферм, об Оврагах, о своей любимой собаке, которая умерла от старости в прошлом году, о старике, с которым Тим ловил рыбу.

— Он ведь тоже видел поезд, да?

Марта печально покачала головой:

— Он тогда был ещё мальчиком. И так испугался, что бросился бежать — мы ничего не смогли сделать. Потом он, конечно, понял, но поезд был уже далеко. Я думала, он придёт в следующий раз — он же знал про третье июня…А выходит, он приберёг место для тебя.

— Значит, не каждый, кто видит, садится в поезд?

— Конечно нет. Так и стоят перед опущенным шлагбаумом. А шлагбаум-то — вот здесь, — и Марта, как до этого До, потрепала Тима по макушке.

Среди холмов за окном всё чаще мелькали дома, заборы, трубы, повозки, пешеходы, вывески, мосты, столбы, потом всё это начало сливаться в одну сплошную картинку, и До закружилась по залу:

— Город, большой город!

— Как сразу получилась вертихвосткой, так такой и осталась… — с улыбкой прошептала Марта. — Ну что, пора?

Легко подхватив стул с резной спинкой, До поставила его в середине зала и села, чуть закинув голову. Марта встала позади и положила ладони на виски До. И тут Тим начал слышать музыку. Точнее, сначала появился странный нарастающий звук, напомнивший гудение улья; вскоре к нему добавился ритм — как будто стучали колёса, но каждое из них отбивало свою ноту. Потом зазвучало пианино, скрипки, и лицо До начало преображаться: вместо вечной улыбки и лукавых глаз на нем стали появляться быстро сменяющие друг друга картинки и лица — мужские, женские, детские… Тим потрясённо смотрел на эту чехарду образов, подходя всё ближе, и в конце концов До взяла его руки и прижала к своим щекам. В ту же секунду скрипки неизвестно откуда звучащей музыки взвились с новой силой, и Тим задохнулся от хлынувших в его голову образов и эмоций. Он почувствовал, как живут люди в этом городе, как они любят и ссорятся, на что надеются и о чём мечтают… Девочка, прыгающая по мостовой с холодящим руку мороженным, пожилой джентльмен, отчаянно пытающийся найти своего пропавшего рыжего кота (даже в боку закололо), пьянчужка, только что вышедший из бара и довольно щурящийся на солнце, портниха, которая расстроилась, что на этой неделе заработала совсем мало и не сможет купить новые серьги, — в голове Тима толпилось столько людей, о которых он ещё часом ранее не имел ни малейшего представления, вокруг билось столько сердец, что он не выдержал и заплакал. В голове До проносились образы, и Тим жадно смотрел на них, хотя по щекам текли слёзы, а горло сдавило так, что он не смог бы сказать ни слова.

Потом музыка стихла, перейдя в привычный еле слышный гул колёс, мягко несущих поезд на восток, и на душе у Тима стало так светло и спокойно, что он улыбнулся и, вытерев слёзы, осознал, что так же широко улыбаются молча смотрящие на него Марта и До.

— Он понял… — первой подала голос До.

Марта несколько мгновений неподвижно смотрела на Тима, а затем медленно опустила веки. До стремительно подставила ей стул, помогла сесть и, взяв Тима под руку, повела к лестнице на антресоль:

— Марте нужно всё запомнить. Ты тоже отдохни пока, а через час одевайся к обеду.

Тим не думал, что для обеда необходим пиджак, но решил не нарушать традиций — только на этот раз выбрал костюм попроще, с обычными коричневыми пуговицами. В гостиной Марты уже не было, а стул, на котором она сидела, стоял на своём месте. Взяв недочитанную книгу, Тим отправился в столовую.

Книжник и Садовница стояли в углу. Садовница поправляла Книжнику галстук и рассказывала о чём-то так тихо, что до Тима доносились только отдельные неясные звуки. Увидев мальчика, она ещё раз прикоснулась к галстуку Книжника и сделала шаг назад. Тиму показалось, что он помешал какому-то важному разговору, и он поспешил извиниться, но Книжник его остановил:

— Пустяки — как ты можешь нам помешать! Как книжки — интересные?

— Очень. Хотя… я остальные не смотрел, только вот эту, — Тим показал обложку.

— А я боялся, что ты её уже читал.

— У меня дома книг мало. У нас и купить-то их негде.

— А как же твой сосед-фермер?

— Он их по почте заказывал. Да, правду говоря, и у него всего несколько полок.

— Да, это мало, — вздохнул Книжник и с удовольствием оглядел ряд шкафов, где отливали тяжёлым золотом буквы на переплётах многочисленных томов. — Чтобы понимать любого собеседника, нужно прочитать хотя бы сотню-другую книг. Заодно и сам поймёшь, что именно тебе интересно больше всего. Вот сейчас, к примеру, ты о чём бы хотел узнать?

Тим покосился на Объеденный Стол, на котором лежала новая скатерть — но снова так, чтобы были видны углы.

— А расскажите про дракона!

— Расскажите! Я имел в виду, какие книги ты бы прочитал. Но так и быть — всё равно ещё есть время. Хотя рассказывать особо нечего. Как-то мы проезжали одну страну, где любят сказки про драконов. Конечно, Марта захотела сделать его фарфоровую фигурку. Но то ли увлеклась, то ли задумалась, и дракон получился самый настоящий. Довольно большой, кстати. Сюда он по коридору еле пролез. Мы перепугались, что он начнёт дышать пламенем, но Кра, конечно, не дал…

— А кто такой этот Кра?

Книжник строго поглядел на Тима поверх очков:

— Ты его ещё увидишь. Потом. Он… слишком, слишком необычный, чтобы вот так сразу.

— Но тут всё необычное!

— О да. И всё же пока привыкни. О чём мы? Да, дракон… Ну вот, пролез он сюда и прямиком на стол. Манеры у него были так себе. Начал клацать зубами и даже попытался меня съесть.

Тим ахнул.

— К счастью, тут подоспела До. Она начала отгонять дракона вот этим же столом…

— Столом?! — у Тима даже волосы на голове встали дыбом.

— Да, несколько тяжеловато… У меня не получилось бы. Но До ещё и не такое может. Вот… А мы с Мартой рылись в книгах и искали, как обуздать дракона. В такие моменты всё вылетает из головы! — Книжник рассмеялся. — Нашли, слава богу. Но погрызть наш стол этот злодей успел.

Книжник подошёл к столу и погладил край, на котором остались следы зубов дракона.

— Теперь стелим скатерть вот так, чтобы каждый раз вспоминать, как До всех выручила.

— Не выручила, а спасла, — До выплыла на середину зала — именно выплыла, так как её туфельки в это время не двигались. — И вообще пора придумать фирменное блюдо «отбивная из дракона». Ему тогда тоже досталось.

— А что с ним стало потом?

Поспевшая за До Марта указала наверх. Сначала Тим ничего не понял, но До быстро поднялась по лестнице и вытащила из одного шкафа фарфоровую фигурку:

— Да вот же он!

Фарфоровый дракон был меньше чем в локоть длиной и совсем не страшный. Даже не верилось, что это его зуб оставил в мраморном столе дырку, куда можно легко засунуть палец. Тим с ужасом оглядел ряды фигурок:

— То есть они все когда-то были живыми?

— Ну нет! — Марта всплеснула руками. — Что ещё за кошмары! Я тебе покажу, как их делать. Но сначала подкрепимся.

После обеда Марта и До повели Тима в вагон, который они назвали «мастерская».

— Когда поезд проезжает мимо каких-нибудь интересных мест, мы стараемся их почувствовать — как сегодня. Мы довольно часто так делаем — рассказывала Марта, идя по какому-то узкому коридору, освещённому электрическими лампами и почти сплошь увешанному картинами, — Тим понял, что он проходит внизу, под полами больших залов. — И, если встречается необычная история или вещь, ну или наоборот — какая-нибудь вещь или ситуация становятся очень уж привычными, я делаю фигурки. Это вроде словаря, а точнее, каталога: занёс в него что-нибудь — и это уже навсегда остаётся в мире. Только в словаре не всегда понятно, что это за вещь. Ты знаешь, что такое, например, астролябия? Или как выглядит виверра? А мои фигурки сохраняют и форму, и суть.

Идущая позади До рассмеялась:

— Марта, я думаю, Тиму надо объяснять как-то попроще!

— Да нет, я понимаю… в общем. А что такое виверра?

— Это такое животное… Если хочешь, Книжник тебе покажет. Или До найдёт фигурку виверры, но это сложнее — сам видел, сколько у нас этого добра.

— А разве вы расставляете их не в каком-то определённом порядке?

Марта остановилась и внимательно посмотрела на Тима.

— В мире вообще мало порядка. Ты вот видел, чтобы на одном поле росли только грибы, а на соседнем — только васильки? Да и в голове у людей обычно путаница: сейчас думают об одном, а через секунду — совершенно о другом. Вот и у нас не получается навести порядок.

Возле картины, изображающей лилии на пруду, Марта начала подниматься по узкой железной лесенке наверх. Тим обернулся к До:

— А почему мы пошли здесь? Наверху же интереснее!

— Вот именно. Ты бы и не дошёл — стал бы глазеть и отвлекаться!

Лесенка привела в тамбур, откуда можно было войти в мастерскую. Тим ожидал увидеть что-то вроде сарайчика, засыпанного стружкой,с каким-нибудь столярным инструментом и железками, — в его краях мастерские обычно выглядели именно так, — а попал в зал, напомнивший аптеку в Гринтауне: на полках вдоль стен стояли всевозможные склянки то ли с порошками, то ли с кремами разных цветов. Книг и фигурок здесь не было. А в середине находился длинный стол со светящейся полупрозрачной поверхностью. Тим заглянул вниз, но никаких лампочек под столешницей не увидел.

— Хм, просто ещё одно чудо!

Марта улыбнулась.

До быстро пробежала вдоль полок, хватая склянки.

— Пожалуй, так?

— Не спеши. Тим, вспомни, что ты видел и чувствовал, когда мы проезжали через город. Что тебе показалось… особенным?

Тим задумался. По правде говоря, особенным — даже фантастическим — было уже то, как они втроём проникли в жизнь и чувства людей. Тим словно бы сам нёс холодное мороженное и проводил по колючей щеке перед зеркалом в ванной комнате, настолько живыми и настоящими были пришедшие извне ощущения; словно бы он сам переживал за заболевшего ребенка, радовался удачно написанной строке газетной новости; словно это у него кололо в боку, когда пропал спрыгнувший с балкона толстый рыжий кот по имени Шон (чёрт, его звали Шон!), и стучало в висках оттого, что было непонятно, где же искать этого домоседа, впервые оказавшегося на улице…

— Марта, а тот человек нашёл своего кота?

— А вот это мы сейчас и узнаем. — Марта быстро кивнула До, и та принесла ещё пару склянок. Когда их содержимое высыпалось на стол, Марта вытянула руку вперёд и начала водить ладонью над столешницей. Она ни к чему не прикасалась, но разноцветные порошки и пасты пришли в движение, смешиваясь и образуя пока совершенно непонятные узоры.

До встала позади Тима, положила руки на его плечи и прошептала в самое ухо:

— А теперь молчи!

Марта продолжала водить ладонями, пристально глядя на стол. Наконец разноцветная масса стала походить на что-то узнаваемое: одна часть приняла форму человеческой фигуры, другая — дерева; из третьей вскоре сложился рыжий полосатый кот, а рядом с ним появился ярко-красный столбик — Тим вспомнил, что это водяная колонка, какие бывают на городских улицах. Когда рисунок на столе стал чётким, Марта высыпала на него содержимое ещё одной банки и вдруг резко подняла обе руки вверх. Как листья, увлечённые ветром, частички вещества на столе метнулись вслед за ладонями Марты — и застыли в виде объемных фарфоровых фигурок. Перед Тимом стоял пожилой мужчина в сером широком плаще и с зонтом под мышкой; он держался рукой за сердце и, болезненно скривив лицо, с тревогой смотрел вдоль улицы; над ним возвышался каштан с тремя воронами на нижних сучьях, а прямо перед мужчиной была колонка, из-за которой на хозяина тайком глядел злорадно ухмыляющийся толстый кот.

— Ну конечно, он нашёл его! Разве такая зараза сбежит от сытой жизни! — До, вальсируя вдоль стола, собрала склянки, на дне которых осталась разноцветная субстанция, и расставила их по полкам. — Тим, но почему ты подумал именно о них? Что в них особенного?

Мальчик пожал плечами:

— Просто раньше я не думал, что можно чуть не умереть всего-навсего из-за какого-то там кота. Они же всегда возвращаются!

— Тогда понятно, — пропела До, хотя Тиму показалось, что она заранее знала ответ.

Марта поправила завернувшиеся кружева на рукаве платья и хлопнула в ладоши:

— Ну-с, пойдём ставить новых пассажиров на место.

Она взяла дерево, До — кота и фарфоровую колонку, а Тиму достался пожилой джентльмен — Марта не забыла даже торчащий из кармана плаща клетчатый платок. И то, что одна из пуговиц еле держалась на нитке.

В соседнем вагоне с бронзовыми лестницами и зелеными цветастыми обоями процессия остановилась.

— Так, кто самый молодой? — воскликнула Марта. — Самый молодой Тим. Беги, ищи свободную полку.

Полка нашлась на верхнем ярусе. Расставив фигурки, они постояли, ещё раз вспоминая историю человека с котом.

— Марта, а если бы эта история закончилась не так хорошо?

— Значит, мы бы не стали её рассказывать. Видишь ли, плохое происходит в мире и без нашего участия. Умирают люди, тонут корабли. Начинаются войны… Ну, ты знаешь. Я никогда не хотела сохранить это. Конечно, есть кое-какие истории… Где-то тут должен стоять врач, который помогает раненному солдату…

— Это в другом вагоне, — вставила До.

— Да, в другом вагоне… Но там есть надежда. Если её нет — зачем такая история? И всё же они случаются. Снова и снова. Это уже не в нашей власти. Но мы будем рассказывать другие — да, Тим?

Уже несколько дней поезд ехал сквозь лес, и кроме редких небольших городков смотреть было особо не на что. Тим читал, разглядывал фарфоровые фигурки или разговаривал с До и Книжником. Тот, как оказалось, имел просто уникальную память: стоило спросить о какой-нибудь вещи, и он отправлялся именно в тот вагон и именно к той полке, где стояла нужная книга.

— Но их же тут тысячи! — удивлялся Тим.

— Десятки тысяч, — поправлял Книжник. — Просто помню — и всё. Главное — потом всегда ставить на место.

Тим листал толстенные альбомы с рыбами и кораллами, читал про отважных путешественников, пытался понять запутанные стихи какого-то поэта, который выстраивал строчки в виде геометрических фигур, и несколько раз пробирался в кабину паровоза, пытаясь увидеть таинственного Кра, — но она всегда оказывалась пустой. А главное, в этом странном мире продолжало происходить нечто, чему у Тима пока не было объяснений.

Как-то за ужином Тим заметил, что Марта выглядит усталой. Казалось, она даже стала старше — если можно так говорить о человеке, который ещё в незапамятные времена колесил по миру на золотой карете, а ещё раньше — на чём-то, о чём До так и не успела тогда рассказать. Тим приписал это неведомой работе, которую Марта вела где-то в дальних вагонах, но несколько дней спустя изменения стали ещё более заметными: на лице обозначились морщины, и кожа на руках стала как будто более тонкой и дряблой. Тим хотел спросить у До, что происходит, но постеснялся. А вскоре Марта сама пришла к нему в купе.

— Хотела поговорить с тобой с глазу на глаз. Как ты здесь обустроился?

— Спасибо, всё очень хорошо.

— И всё-таки чего-то не хватает, да?

— Да у меня дома никогда столько всего не было!

— Я не о вещах, Тим. По чему ты скучаешь?

— Не знаю. Разве что иногда… По маме с папой. По сестре. Они ведь думают, что я… — Тим не договорил, только сделал глубокий и очень трудный вдох.

— Нет, Тим. Сейчас я скажу тебе одну вещь, которую, может быть, трудно будет принять, но ты просто обязан это знать. Хотя нет, сначала о другом. Пойми: если кто-то попадает на этот поезд, это судьба. Это не их выбор. Не мой. Даже не знаю, чей. Просто раз за много-много лет среди нас появляется новый человек — обычно уже навсегда. Тот, который смог подняться в кабину. Не испугался потерять что-то. Не испугался увидеть что-то страшное и странное здесь. Что-то вот здесь, — Марта прикоснулась ко лбу Тима, — есть такого, что предопределило твой путь. Вот то, что нужно знать для начала.

— Но маме с папой от этого не легче, — вздохнул Тим.

— На самом деле трудно будет только тебе.

Тим с удивлением посмотрел на Марту.

— Потому что ты всегда будешь их помнить. А они тебя — нет.

Грудь Тима словно обожгло — так отозвались слова Марты. А она продолжила:

— Первым к нам попал Отшельник. Ему было легко, его ничто не держало. Конечно, были люди, которые его знали, много людей. Но когда мы снова оказались в тех краях, ни один из них не помнил, что Отшельник когда-то существовал. И потом это было с каждым — с Садовницей, Книжником… Наверное, так и нужно, чтобы никто не горевал и не скучал по тем, кто уезжает с нами. Иногда бывает, что кто-нибудь из нас решает вернуться туда, в прежнюю жизнь. Но они приходят туда незнакомцами, чужестранцами — а это ещё больнее. В каком-то смысле забвение это и есть смерть — помнишь, ты сказал, когда мы только познакомились… Но ты жив. И поможешь сохранить множество вещей на этой планете. Чтобы люди не забыли, что можно чуть не умереть из-за пропавшего дурацкого кота.

Конец ознакомительного фрагмента.