Глава шестая, мяу,
в которой Валя признаётся в важном, я важно признаю их с дедушкой весьма приятными
Пока домой шли, Лёва Вале всё и рассказал.
И про родителей без сознания в больнице, и про кошмары ночные — про всё, про всё. Они в школе редко общались, потому что Лёва стеснялся. А тут чего уж стесняться, когда всё совсем печально. И дедушка опять же у Вали хороший. Прямо как у Лёвы был.
Валя слушает, и удивляется, и сочувствует Лёве, и головой качает, и даже чуть сама не плачет.
— Да, Лёв, не повезло тебе, — говорит Валя. — Ну пусть мама с папой вылечатся скорей. Всё будет хорошо.
— Угу, — Лёва говорит.
— Валю слушай, Валя зря не скажет, — улыбается дедушка Сан Саныч. — Умная, понимаешь, вся в деда!
— Ты хороший. — Валя Лёве говорит, и Лёва опять краснеет. От стыда и от радости, конечно. — И кот у тебя хороший.
Мяу! А дедуля прав: Валя зря не скажет! Потому что, чего уж скромничать, хороший я, клянусь кошачьей бабушкой!
— Мы одни сейчас с дедом, — говорит Валя. — Родители уехали.
— Ого… Надолго?
— Не знаю… — Теперь и Валя грустит.
Тут я как крикну:
— Мяу!
Ну чтобы они на меня переключились и от мыслей печальных отвлеклись.
Валя улыбается грустно:
— Да, котик классный. Как зовут?
— Кефирыч, — говорит Лёва.
— Кефирыч? Смешное имя!
— Ага, это его дедушка так назвал, — говорит Лёва.
— А где твой дедушка?
Лёва молчит.
И Валя всё понимает. И осторожно дотрагивается до его плеча.
Лёва молчит, но я — уж признаюсь и в этом, раз такой откровенный разговор, — я ведь слышу его мысли иногда. Да вы уж, наверное, это поняли. Когда Лёве сильно хочется что-то сказать, но он стесняется, или боится, или ещё что, — я слышу мысли своего хозяина.
Они идут молча, а Лёва думает: «Он был такой хороший, мой дедушка. Он играл на флейте. Хотя руки его не слушались уже. Тихонечко играл иногда. Он был хороший музыкант. И ещё у него был камертон-талисман. Этот камертон ему подарила девушка, когда они оба были совсем молодые… И дедушка всю жизнь хранил этот маленький камертон. И однажды мы пошли с ним на пруд смотреть лягушек. Лягушка не хотела показываться, и тогда дедушка подкинул в воздух камертон. Чтобы лягушка подумала, будто это бабочка, и выпрыгнула из пруда схватить её. Я ещё тогда испугался: вдруг камертон утонет. Но дедушка всё рассчитал. Камертон закружился в воздухе над водой, лягушка прыгнула, схватила камертон и как дунет в него! И над прудом разнеслась нота: ля-а-а-а!
А иногда лицо его белело от боли, он очень болел. И мне было его очень жалко. А он гладил меня по голове и говорил: „Эх, Лёвушка, старость не радость…“
Он был хороший. Лучше всех дедушек. Извини — даже чуть-чуть лучше твоего, хотя твой тоже замечательный. А теперь он душит меня во сне. У него злые глаза, оскаленный рот, жуткие кривые пальцы. Он никогда не был таким: он душит меня, и я умираю — и просыпаюсь от ужаса…»
— Я тоже просыпаюсь от ужаса, — вдруг говорит Валя, и Лёва вздрагивает: как это она угадала его мысли?
И я тоже удивляюсь: как, мяу? Я думал, я один его мысли читать умею!
— А что тебе снится? — спрашивает Лёва.
— Ой, такое страшное, даже рассказывать боюсь! — тихо говорит Валя.
— Ну чуть-чуть хотя бы! — просит Лёва.
— Мне снится… Мне снится, что Надежда Викторовна вызывает меня к доске, а я ничего не знаю! В голове — пусто! Всё забыла!
— И что?
— Ну и она ставит мне двойку! Я пла́чу, конечно, иду на место, и, пока иду, все вокруг надо мной смеются: мол, что, ботаничка, доучилась, что всё забыла?
А Надежда Викторовна вдруг говорит: «Стой!» Ну я останавливаюсь. Оборачиваюсь — а Надежда Викторовна превращается в… чудовище! Огромное, до потолка, зубастое, косматое, то ли медведь, то ли обезьяна, то ли снежный человек… И хрипит басом: «Я передумала! Я не буду ставить тебе двойку!» И мне бы радоваться, но понимаю, что от такого чудища ничего хорошего ждать не приходится! А она: «Я не поставлю тебе двойку, потому что поставлю единицу! А-ха-ха-ха-а-а!»
Валю передёргивает.
— Ну да, довольно страшно, — вежливо соглашается Лёва. — Но мои сны страшнее, мне кажется.
— Это как сказать, — говорит Валя. — Твои сны точно не сбудутся: дедушка не оживёт, — хоть злой, хоть добрый… Да и Надежда Викторовна, и физрук вряд ли тебя душить будут… А я вполне могу единицу получить когда-нибудь! А для меня это такой ужас — лучше б задушили!
— Ты? Единицу?! — Лёва невольно смеётся. — Да ты же лучше всех учишься!
— Да, моя внучка — отличница! — Дедушка Сан Саныч не слушал вроде, а как Валю похвалили — сразу откликнулся. — Вся в деда! А ты чего смотришь, котик? По колбаске соскучился?
Мяу! Ну естественно, соскучился! И естественно, по колбаске! Какой всё-таки мудрый старичок.
— Погоди, заскочу в магазин, куплю, — говорит дедушка Сан Саныч. — Вы меня тут подождите, потом вместе у нас поужинаем.
Валя и Лёва стоят у магазина. Я у Лёвы на руках жду колбаски.
— Мы же соседи с тобой, — говорит Валя. — Так что мы с дедушкой за тобой присмотрим, не переживай. Ты не против?
Ещё бы Лёва был против. Это же Валя. Лёва красный и довольный. Но потом вспоминает о родителях — и сразу мрачнеет.
— Да, и маму с папой твоих вместе будем ездить навещать, хорошо? — Валя спрашивает.
Лёва кивает.
— Не грусти, держись, — говорит Валя. — Пойдём сейчас к нам. Дедушка чай вкусный заварит, облепиховый. А Кефирыча твоего с нашей кошкой познакомим, они подружатся.
Мяу. А Валя мне всё больше нравится. И Лёву успокаивает почти как я. И с кошечкой меня познакомить хочет. Одобряю. Хотя, конечно, с моей беленькой Анной Андреевной ни одна другая кошка не сравнится, но, если просто пообщаться, — почему бы нет? Я кот общительный. И дедушка Сан Саныч опять же на колбаску не жадный… Мяу! Очень хорошие люди, клянусь кошачьей бабушкой!
Все вместе поднимаемся по лестнице домой к Вале, и вдруг Сан Саныч на последних ступеньках за сердце как схватится, аж присел!
— Дедушка, ты что?! — Валя испугалась.
— Ничего-ничего, — улыбается Сан Саныч, а лицо белое, совсем как у Лёвиного дедушки когда-то, а губы — синие…
— Скорую? Давай я скорую вызову!
— Да я ж только из больницы! — почти шепчет дедушка. — Ничего, сейчас… пройдёт…
В общем, Валя с Лёвой его с двух сторон под руки берут, а я — сзади осторожно головой подталкиваю. Довели дедушку до квартиры. Заходим — а нам навстречу… нам навстречу… нам…
